Аэродром

                1.
                Аэродром

Ему давно надо быть на пенсии, но мир, который Иван Дмитриевич создал своими руками, не хотел его отпускать. Я считаю, что тот, наш мир, был миром марионеток, власть дёргала ниточки, мы отзывались действием.
Иван Дмитриевич был и заслуженным, и почётным, и советником, и чудаком, навроде памятника в управлении.
Ему из прошлого удалось запутать настоящее и запустить щупальцы в будущее. Спрут. Ему было, как бы плевать, что он пережил, плевать на все заслуги – мнимые и истинные. Двигали им самые лучшие побуждения.
Иван Дмитриевич ничего не коверкал, не строил на костях разрушенного воздушные замки. Мне иногда казалось, после наших с ним разговоров, что Иван Дмитриевич легко приспособится к любому процессу, будь то процесс разрушения или созидания. Сквозила от него ирония и непонятная жалость по отношению к нам, теперешним неумехам выживать в мире лицемерия.
Иван Дмитриевич – это фигура. Звучный, грассирующий голос, шляпа, за плечами неизменный рюкзак. Белая рубашка, галстук. Живые глаза.
Глядя на него, и не скажешь, что человек был репрессирован, амнистирован, что водит дружбу с бомжами, что здоровался за руку с министрами, что мог бы стать миллионером, но… Ох, уж это пресловутое «но».
Мир жизни настраивает одних против других: детей против родителей, рабочих против начальства, чёрных против белых. Глупые, само собой, сбиваются в стаю против умных.
Не знаю, к какому миру можно было причислить Ивана Дмитриевича. Если он порождение старого мира, то должен был бы мешать строить новое, Иван Дмитриевич ничему не мешал. Если он был выскочка в прошлом, выскочек не любят, из-за этого и сидел, то почему не пользуется привилегией репрессированного? Прежнее было, как бы, отметено Иваном Дмитриевичем в сторону и прекратило своё существование. Он на него не ссылался.
Иногда я не понимал, как относиться к Ивану Дмитриевичу. Он был ирреален, не было какой-то одной точки соприкосновения. Он мог ловко уклониться от вопроса, и, тем не менее, делился многим.
Иван Дмитриевич рассказывал, я – слушал. Сопоставлял, понимал намёки.
…Управление строило взлётную полосу. До холодов, кровь из носа, нужно было уложить бетонные плиты. Как говорится, гладко на бумаге, да забыли про овраги. Если бы планы, которые намечает человек, согласовывались бы с планами небесной канцелярии, то многое бы как-то переиначивалось.
Весна в тот год была не пойми что: то мороз, то оттепель.  Вода успела скатиться подо льдом. Навигация – смех на палке, её, как таковой, не было. Река обмелела. Баржу сотку еле протаскивали. Дорожные плиты перегружали с баржи на баржу несколько раз, чтобы как-то довезти до места. Сроки упустили. План горел по всем статьям. Да ещё бригада на монтаже, по определению конторы, работала ни шатко, ни валко, по принципу от сих, и до сих.
Оно и правильно, план волнует начальство, а работяг зарплата беспокоит, денежки в кармане шуршать должны каждый месяц. Сегодня рванул, а завтра зубы на полку, кукуй. Завтра тебе такую выработку неподъёмную нормировщица определит,- волком взвоешь. Тем более,  общественность развернула в газете дискуссию про меркантильное время, стоит или не стоит платить триста прямого в месяц. Всегда найдётся пара-тройка заспинников порассуждать о чести и морали.
На триста рублей сдельного заработка, не больше, накручивается коэффициент и полярки. Аккордный наряд выписан, сколько плит уложить, чтобы выходило триста рублей - известно. Других таких денежных работ в перспективе не предвидится, вот и тянули волынку работяги. Норму выполняли, не придерёшься, но что значит норма,- план горит,  зима на носу.
В конторе шок. Призывы, иметь совесть, ни к чему не вели, и обещанная большая премия лишь смех вызывала.
Не секрет, что любая стройка со временем обрастает бичами – спившимися, уволенным за прогулы и прегрешения кадрами. Работники они были хорошие, но в любой момент могли сорваться.
На одной из планёрок встал вопрос, как вытянуть план. Плиты на месте, техника есть. Людей нет и брать неоткуда. Вызывать с Земли – овчинка не стоит выделки. Судили, рядили. Тут встаёт Иван Дмитриевич с предложением – дайте три дня, развешу объявления, соберу своих людей. Люди – золото, специалисты.
- Что за люди?- спросил начальник.- А, впрочем, давай, Иван Дмитриевич, действуй.
Повесил объявления  Иван Дмитриевич, и потянулся к нему в его «Ноев ковчег», по определению самого Ивана Дмитриевича, в его прорабку народ. Опухшие, грязные, рваные. Человек тридцать собрались с просветами сознания, те, от кого жёны ещё не отвернулись, кто читал объявления, кого не определили в вытрезвитель, кто не потерял полностью человеческий облик. Ведь вечно пьяный мужик может быть замечательным специалистом, хорошим человеком, которого временами любить можно, с которым поговорить можно, дружески пожать руку. Пришли дорожники, бульдозеристы, крановщики, сварщики, монтажники.  Как в тот спасительный Ноев ковчег – каждой твари по паре.
«Что, мужики,- начал разговор Иван Дмитриевич,- есть работа. Есть шанс почувствовать себя человеком. Неволить никого не буду, но если есть добровольцы поработать и заработать – милости прошу. Вы меня знаете. Буду у вас вроде бригадира».
Пять человек сразу поднялись и ушли. Слово «работа» тошноту у них вызывало. Остальных Иван Дмитриевич отвёл в столовую, накормил, дал похмелиться. Сказал, что завтра отвезёт туда, где можно будет открыть дверь в другую жизнь. С собой ни грамма не брать. Кормёжку организует.
«Сам встану к котлу. Нянькой буду. Ваше дело – работать».
Привёз на место. Двоих тут же назад отправил – водку с собой везли.
Жаба – наше национальное животное. Жаль, что её нет на государственном флаге. Она давит, она устраивает козни, она провоцирует.
Местная бригада, самодовольная, самоуверенная, сверху-вниз-смотрящая на всё и всех, встретила приехавших, подковырками, ропотом,- как же, хлеб приехали отбирать.
«Эти наработают! На дверях замки вешать придётся. Начистить бы им рыло.  Артисты приехали. Ну, держись!»
Денёк снова Иван Дмитриевич своих работяг в рабочее состояние приводил – варил уху, похмелил в последний раз. Те отоспались.
Что удивительно, уже в первый день многие ходили смотреть, как работают местные, жилка сохранилась, высказывались, как лучше дело организовать. На второй день, со слов Ивана Дмитриевича, с его контингента пот потёк, вытесненная стремлением показать себя, лень и апатия, замену потребовала.
На третий день работа закипела.
Без перекуров, без волынки уложили сначала 60 плит, потом дошли до 120. Любо-дорого смотреть было, как работают соскучившиеся по работе бичи.
Волей – неволей, и местные подтянулись. Даже что-то подобие соревнования устроили. В общем, уложились в срок.
Из командировки, возвращаясь, отец всегда должен привозить гостинец. Загодя, Иван Дмитриевич обговорил с каждым, какой кому товар нужен, кто, что бы хотел купить для себя, для семьи. Список передал в контору. Там через базу ОРСа две автолавки загрузили. Выездной буфет организовали. На радостях, как полагается, накрыли столы. Хорошо, душевно посидели.
Торговля прошло бойко. Премия хорошая, зарплата. Чего мелочиться.
- Знаешь,- поделился со мной Иван Дмитриевич,- эти пропойцы детям и жёнам накупили всего. Один только галстук и свитер себе взял.