Без суда и следствия

БЕЗ СУДА И СЛЕДСТВИЯ

                Памяти моего деда Борисовца Дмитрия Васильевича
                и других арестованных, расстрелянных в Слуцкой тюрьме
                с началом войны в июне 1941 года


Зимой 1941 года в горницу небольшой деревенской хаты без стука вошли двое.
– Где твой муж? – прямо с порога, не поздоровавшись, спросил у побледневшей, хлопотавшей у печи хозяйки сержант в форме работника НКВД.
Женщине стало дурно и она, чтобы не упасть, облокотилась на крышку обеденного стола.
– Я здесь! – ответил за нее супруг, вышедший из другой комнаты высокий кряжистый мужчина лет сорока.
– Колесов Дмитрий Васильевич? – поинтересовался у него сержант.
– Я Колесов… Дмитрий Васильевич… А в чем, собственно говоря, дело?
– Одевайся, поедешь с нами! – также холодно бросил хозяину дома другой работник НКВД в овчинном полушубке без погон и добавил: – У тебя пять минут на сборы.
–— Куда же я с вами пойду, мне на работу нужно… Наше звено вторую неделю лес для строительства клуба и коровника вывозит…
– Думаю, что колхозники и без тебя обойдутся, вражина! – зловеще засмеялся сержант. – Председателю о твоем аресте мы сами сообщим. Не задавай лишних вопросов, лучше собирайся быстрее!
Дмитрий понял все. Жена заголосила, пытаясь собрать что-нибудь мужу в дорогу.
– Соня, прекрати напрасно лить слезы. Скоро все выясниться и я вернусь домой. Не буди детей, пусть спят. Поцелуй их потом от меня!
Когда вышли на улицу, перед домом стояло человек пять арестованных мужиков. Дмитрий примкнул к ним. Соня в истерике бросилась к энквдэшнику драться. Старшина несколько раз ударил ее наганом в лицо и та упала в снег, обильно окропив его кровью потекшей из носа и рта.
Дмитрий было кинулся на помощь жене, но другой работник НКВД выхватил из кобуры наган и направил на него.
– Я сказал, всем стоять! — крикнул он. – Я вас, суки, сейчас всех как курей прикончу!
Арестованные отступили на шаг назад, только Дмитрий остался стоять на месте, в бессильной злобе сжимая кулаки и играя желваками на багровом лице.
Работники НКВД уселись в сани и поехали, за ними понуро шли подгоняемые окриками с угрозами немедленной расправы крестьяне…

В первой по коридору справа небольшой камере, куда попал Дмитрий, стояли и сидели по очереди на нарах и полу более полутора десятка человек. Среди которых было только двое его земляков.
«Остальные, наверное, сидят в других камерах?» – думал он.
Никого не кормили. На следующее утро по одному начали водить на допрос. Повели и Дмитрия.
Усадив на табурет посреди темной камеры с низким потолком и сырыми стенами, ему прямо в лицо направили яркий луч света настольной лампы. Вначале спрашивали по поводу падежа двух лошадей и его участии в этом.
После удара чем-то тяжелым по его голове, следователь поставил вопрос несколько иначе:
– Ваша жена работает на фуражном складе. Так?
– Так… – подтвердил Дмитрий, утирая глаза от застилавшей кровавой пелены.
– Вы помогали ей подсыпать в овес толченое стекло?
– Нет…
На мужчину со всех сторон посыпались удары. Били втроем… Лежавшее на полу истерзанное ногами тело, отлили водой и вновь усадили на табурет.
– В конце 1937 года у вас гостила с детьми родная сестра вашей жены с детьми. Ее муж враг народа. Какие отношения у вас были с врагом народа?
Он молчал… Понимал, что об этом нужно молчать. Сестра жены после ареста мужа, его шурина, действительно пряталась у них больше месяца. Он прикопал на огороде их вещи и вырыл землянку. Кто-то из односельчан донес, и по душу городских родственников из города на лошадях приехало двое энквдэшников. В первый приезд ничего не заметили. Сказали только, что если появятся, сообщить. Во второй раз заметили впопыхах оставленную сестрой на кровати вязаную шаль. Хорошо Соня догадалась сказать, что это подарок ей от сестры…
– Я и не скрываю, была проездом. С ее мужем виделся несколько раз в городе…
Снова били.
– Ты зачем распускал антисоветские слухи и негативно высказывался о колхозах? – между ударами до него доносился голос следователя и уже тот крикнул своему напарнику-мяснику: – Горохов, прекрати! Сканает же!
Не удалось пришить политику, стали шить уголовку.
– Что ты, Орлов переживаешь? Он разве тебе родственник?Хрен его не возьмет! – ответил тот и продолжил допрос: – Ты, как бригадир полеводов этой зимой организовывал  вывоз леса. У нас есть показания свидетелей, что ты воровал лес…
Издевательства и побои продолжались до тех пор, пока Дмитрий не перестал реагировать на холодный душ из ведра…
Непокорного крестьянина методично избивали два раза в сутки. У него были сломаны ребра, ключица, от чего правая рука висела плетью.
– Пусть теперь сидит в камере! – сказал Горохов Орлову после очередного «допроса» с пристрастием и добавил: – Если не подохнет, придется выпускать.
Несколько месяцев его не трогали. Он не знал, что всех арестованных вместе с ним односельчан выпустили еще в конце зимы. Раны зажили, срослись и сломанные кости, однако отбитое нутро давало о себе знать. В конце мая он начал вставать и ходить по камере, благо к этому времени людей в ней убавилось – многих осудили, а с началом весенних полевых работ число  арестов крестьян снизилось…

О начале войны арестованные узнали от охранников. Заговорили о мобилизации.
– Безвинных должны освободить и мобилизовать. Воевать, люди нужны!.. – рассуждал кто-то из сокамерников Дмитрия.
Прошло еще несколько дней.
Ранним утром по людскому топоту, доносившемуся из тюремного коридора, стало понятно, что охрана постепенно выводит арестованных, обратно они не возвращались.
– Отправляют на фронт, – предположил кто-то соседей по камере.
Лязгнул засов, дверца окошка для передачи пищи отворилась – в него по очереди заглянули Орлов и Горохов.
– Всем встать и построиться! – громко рявкнул Горохов.
Арестованные без особой спешки стали строиться в три шеренги.
– Что, пришли нас в Красную Армию агитировать… – с ухмылкой, не договорив слово «будете», спросил один из арестантов.
– Будем! – ехидно с прищуром улыбнулся Горохов и особенно не целясь, стал из двух наганов расстреливать людей.
Дмитрию словно огнем обожгло шею, и он машинально схватился за нее рукой. Мужчина от нестерпимой боли широко открыл глаза, перед которыми в туже секунду все померкло – это Орлов с нескрываемым удовольствием выстрелил ему в голову…
Весть о событиях, произошедших в Слуцкой тюрьме, быстро дошла до жены Дмитрия. Сработало женское радио. Словно застывшая от нестерпимого холода с каменным посеревшим в один миг лицом она пошла на поиски мужа. Город было не узнать – полупустынные улицы, некогда отличавшиеся своей многолюдностью, разрушенные и сгоревшие в результате бомбежки дома… Красная Армия отошла и закрепилась на окраинах города, а немецких войск еще нигде не было видно.
Около тюрьмы София заметила большую толпу людей. Протиснувшись к центральным воротам, она немного прошла вперед и в ужасе остановилась: территория тюремного двора, ступеньки на входе в здание были завалены вздувшимися, начинавшими разлагаться трупами. В воздухе роились тучи мух, а не ступив в черные лужи загустевшей человеческой крови невозможно было пройти...
Она ни у кого, ни о чем не спрашивала, потому, как громко гудел людской рой, и со всех сторон было слышно:
 – Это наши их…
– Наши это без суда и следствия!..
– Наши перед отступлением… Всех до одного… Никого не пощадили…
– О чем разговор! Когда им было разбираться, в штаны наложивши, кто прав, а кто виноват! Сидишь в тюрьме, значит преступник!..
– Палачи…
Из-за июльской жары от трупов исходил страшный смрад. Звучали плач, крики отчаяния, проклятия. Разыскивали своих родных в основном по одежде. София тоже пыталась распознать среди убитых Дмитрия – она, как и другие люди переворачивала распухшие и потемневшие на жаре трупы. Слезы, заливавшие глаза, мешали ей.
Кровавая тропа вела из двора в подвал. Когда София протолкнулась внутрь тюремного корпуса, стараясь не наступать на тела, ей стало дурно – и в коридоре, практически один на одном лежали убитые…
Жена Дмитрия пришла в себя уже на улице. Подхватив под руки, ее вывели на воздух незнакомые мужчина и женщина. В первую справа камеру она так и не зашла…

08 апреля 2009г., Минск
04 июня 2016г, Минск