Мертвецкие сорок пять минут

Хитрые глаза тускло поблёскивали в ярко освещённом кабинете. Любой, кто сюда заходил, отмечал, что в нём слишком много излишеств: чрезмерно много золотых вставок, чрезмерно много лепнины на стенах и потолке, очень много света и слишком, слишком много пафоса, как и в самом владельце этого помещения. Сам хозяин, впрочем, не видел ничего зазорного в том, чтобы в одном небольшом кабинете устроить один большой музей богатой роскоши. И, конечно же, он просто не мог понять, что такие вот излишества пахнут больше безвкусицей, чем впечатляющей красотой.

      Длинный вздох с еле слышимым жалобным стоном нарушил тишину.

      – Я любил сидеть за своим старым рабочим столом и смотреть на монитор. Да, смотреть на монитор куда интереснее, чем пялиться в телевизор. И, конечно, куда интереснее, чем смотреть на дверь, которая хлопает без конца. – Мужчина поёрзал в огромном кожаном кресле и снова вздохнул. – Боги, каждый раз, каждый раз она хлопает. Один заходит – хлоп. Тут же берётся за ручку другой – скрип пронесётся по всему узкому коридору – и вновь она хлопает. Скрип-хлопок- ручка-«Здравствуйте»-хлопок-ручка-скрип-«Здравствуйте»-хлопок… Не все здороваются. И дверь не скрипит, если её резко дёрнуть.

      В кабинете снова образовалась пугающая тишина. Пришедшего в этот кабинет ужасно это пугало, поэтому он ещё раз, с кряхтением, пошевелился – кожа кресла неприятно скрипнула, отчего мужчина на секунду сморщился – и продолжил:

      – А знаешь почему смотреть на монитор интереснее? Там жизнь. Жизнь других людей на этом маленьком экранчике! Иногда перед воротами, где висит одна из этих камер, разворачивается самая настоящая драма. – Он отрывисто посмеялся и выставил вперёд указательный палец, будто пытаясь доказать что-то. – Я могу припомнить около сотни разных историй. Третьего июня, например, доставщик пиццы грохнулся прямо перед входом, и содержимое коробки вывалилось прямо ему на футболку. Как же это было смешно. – Гость схватился за живот и надрывисто засмеялся, утирая слёзы. – Чертовски смешно, сукин ты сын, понимаешь? А ещё, ещё я помню ту девушку, которая хотела прийти сюда на собеседование, и это, кажется, было одиннадцатого октября.

      Чуть уловимый скрип кресла. Тишина. Мужчина глубоко вздохнул и уставился куда-то в пол.

      – Ты не видел… А я смотрел на неё, как она мялась и тряслась, переминалась с ноги на ногу, а потом схватилась за голову и закричала. Что это было? Паническая атака, да? Нет, ты не знаешь об этом… Её тогда увезли на скорой. Как же она тряслась!

      Он нахмурил широкие брови, которые, казалось, закрыли почти половину глаз. Яростное сопение становилось всё громче.

      – И ты представь, сколько я всего увидел за эти пять лет. Сколько отрывков из жизней множества людей. Я любил, любил этот стол. О, я любил эту работу. Но теперь за моим столом сидит кто-то другой.

      От нервного напряжения уголок губы начал дёргаться. Бывший охранник офисного здания сжал руки в кулаки и подвинулся к самому краю кресла, почти свисая с него. В комнате становилось душно, и виной этому был совсем не выключенный кондиционер: раздражение и злость заполняли собой всю комнату, не оставляя воздуха. Ещё чуть-чуть, и сидящий в кожаном кресле начнёт судорожно заглатывать остатки кислорода, шлёпая огромными губами.

      – Нет, честное слово, я не поверил, что это правда. Уволить меня? Ты даже не потрудился объяснить, – мужчина вытаращил глаза и так резко развёл руки в стороны, что послышался хруст суставов. – Боже, ты же мог мне объяснить, сказать хотя бы несколько слов!

      Вскочив с места и обхватив руками голову, он тихо замычал, пошатываясь из стороны в сторону, а потом бешено засмеялся и подошёл ближе к столу, за которым сидел этот самый «сукин сын». В ответ на такой выпад бывшему работнику снова ответили молчанием. Кроме того, поразительное спокойствие всё больше выводило его из себя. Воздуха почти не осталось.

      – Я любил эту работу! – крик мужчины был громким и раскатистым. Он буквально бил в лицо. Такое спокойное, безэмоциональное и пустое лицо напротив с идиотскими глазами навыкат. Они таращились уже почти целый час, не смыкаясь. – Так зачем ты меня лишил её? Я любил её! Зачем? Любил! Зачем? Боже, зачем ты это сделал, ублюдок?

      Гость резким рывком вынул из-за пояса старенький кольт и оскалился, посмотрев на лицо этого Очень-важного-человека, что посмел уволить хорошего работника. Но Очень-важный-человек даже не дёрнул бровью. Его уродские глаза смотрели сквозь пришедшего в кабинет, который теперь направлял на него дуло пистолета, и в них не было даже малейшего признака страха. Более того, они даже будто задорно блеснули.

      Напольные маятниковые часы, такие же роскошно-безвкусные, как и всё в этом кабинете, зазвенели раздражающей мелодией, и за ней последовал первый удар.

      – Один… – пальцы мужчины скользнули к спусковому крючку и задрожали от напряжения. Прогремел второй удар. – Два… Я пришёл сюда ровно в двенадцать. А сейчас пять часов утра, как тебе? Мы с тобой болтаем уже пять часов, представляешь?

      Третий удар.

      – Три.

      Вместе с четвёртым ударом в кабинете раздался жуткий ослиный смех – от этого у мужчины даже начинало сводить живот – а с пятым ударом пуля ворвалась в грудь Очень-важного-человека, который даже не издал малейшего звука. Светло-бежевые стены украсили пятна крови. Глаза продолжали мирно смотреть сначала на бывшего работника, а потом куда-то в стену, когда разъяренный мужчина подошёл к двери. Проходя мимо кресла, охранник с насмешкой подумал: «Кто же теперь уволит того парнишку за моим столом, что сейчас так беспечно сидит в забегаловке через дорогу?». Дверь кабинета скрипнула. Гость остановился в дверном проёме и задумался, почёсывая затылок. Этот скрип что-то ему напомнил. Что-то светлое, что-то такое, что он очень любил. Что-то такое, что приносило ему большую радость и отчего сердце билось в бешеном ритме, почти разрывая тело изнутри. Скрип... Хлопок... Скрип-хлопок...

      Глаза мужчины блеснули от того, что он наконец вспомнил. Работа! Работа внизу, где люди заходили, а дверь скрипела и хлопала.
      В животе всё сжалось от радости и какого-то возбуждения. Как же долго приходилось вспоминать… Очень-очень долго. Бывший работник повернулся в сторону начальника и, закрыв за собой дверь, уселся на большое кожаное кресло, немного в нём поёрзав.

      Длинный вздох с еле слышимым жалобным стоном нарушил тишину.

      – Я любил сидеть за своим старым рабочим столом и смотреть на монитор. Да, смотреть на монитор куда интереснее, чем пялиться в телевизор…

      Через пятнадцать минут часы пробьют шесть.