А мы не сдаёмся - сокр. вариант для конкурса

Инвалиды с детства... Порою читаю о них, и так досадно, что очень мало говорится и пишется о тех, кто помогает им, на чьих плечах лежит титанический труд – уход за больными детьми. Смогли бы мы просто выжить без близких и дорогих нам людей, не говоря уже о том, чтобы состояться как личности?! И я подумала: а может быть, мне написать о нашей семье? Кто лучше меня самой сможет рассказать всё, пропустив через сердце?

***
Отец наш погиб на фронте. И чтобы прокормиться, выжить, мама с двумя маленькими детьми была вынуждена в 1942 году уехать из Свердловска на Тамбовщину, в село к родителям. Как она доехала, что пережила в дороге – известно только одному Богу – ведь Тамбов бомбили!

Наша старшая сестра умерла маленькой от заражения крови – сожгла ножки в золе. И каким же страшным горем для мамы была болезнь второй дочери, а затем и моя болезнь. И тоже ноги!

Сначала просто хромота, а затем постепенное ухудшение. Куда она только не возила нас! А это был конец сороковых, начало пятидесятых годов. В колхозе – одна трофейная полуторка, а наше село расположено за сто километров от областного центра. Я вспоминаю, как мы однажды ехали из областной больницы. Ночь. Машина, доверху нагруженная брёвнами, медленно движется по лесу. На самом верху сидим мы с мамой. Она, как коршун, нависла над нами и загораживает от веток, которые хлещут нас и готовы сорвать с верхотуры.

Сколько рейсов пришлось совершить маме, когда мы лежали в больнице? Сестре там делали одну операцию за другой. Могли ли нервы выдержать, если сюда приплюсовать ещё непосильный труд в колхозе и на своем огороде? Осенью пятидесятого года её увезли в районную больницу за двенадцать километров с диагнозом: аппендицит. Когда разрезали, оказалась прободная язва желудка.

 Операция сложная и не совсем благополучная. Четыре месяца пролежала она в больнице, а затем ежегодно по нескольку месяцев лечилась там. Когда я училась в седьмом классе – мама лежала с сентября по март. Сестра в это время училась в восьмом классе в соседнем селе, так как у нас школа-семилетка. И я, тринадцатилетняя девчонка, весь учебный год жила одна.

Наше село степное, отапливали дома навозом, кизяками. Колхоз дал нам торф, но он был сырой, никак не разгорался. Картошка на плите варилась по два дня. Грызёшь её полусырую, грызёшь и заревёшь с горя. А вместе со мной и подружка. Говорю ей:
– Ты что ревёшь. Иди и ешь дома.
–  А мне тебя жалко.

Огород в сорок соток лёг на наши с сестрой плечи. Ей – 14, а мне – 10 лет. Но у мамы не побалуешься: на огороде ни травинки, возле дома – ни соринки. Как только сходил снег, и чуть-чуть подсыхало, веник в руки – и подметать вокруг дома. Про нашу маму говорили на селе: «У Феколки во дворе чище, чем у других в доме».
А на огороде сажали картошку, тыквы штук по триста вырастало. Сеяли просо, пшеницу. Ботву тыквенную тащишь, а она, как питон, тянется с полкилометра, все жилы вытянет и заставит не один раз «поцеловаться» с землёй. Всё вручную приходилось делать – и копать лопатой, и обмолачивать снопы цепами, и таскать вязанки сена. Только в середине пятидесятых стали пахать огороды сохой, а кое-кто и плугом. Голодное время было, и мы весной налегали на щавель, анисьму и другие травы. Притащим охапку, сядем на луг возле дома и едим. А мама подбадривает:
– Ешьте, ешьте, в них витаминов много.

Корову одним трудно было держать, кормов не хватало, так она у нас была на два хозяина. Вот её молоко и спасало нас. Мама доит Жданку, а мы с сестрой стоим, ждём, когда нальёт нам в кружки, а кошке в баночку – она тоже рядышком сидит. Молоко у Жданки было жирное, потому что подкармливали тыквой да свеклой. Она домой впереди всего стада бежала.

Мама со своими двумя классами мечтала дать нам образование и поэтому стремилась уехать в город. И когда сестра после десятилетки поступила в школу бухгалтеров в Тамбове, а я через год – в техникум, мама продала дом и приехала к нам, и стала работать домработницей (это с её–то здоровьем!) Так мы и остались в городе: купили восьмиметровую комнатушку и были на седьмом небе от счастья. Мы с сестрой стали работать, а маме сделали повторную операцию – еле спасли.

Сколько помню себя – больницы, врачи, «скорые». А в деревне десятилетней девчонкой в ночную темень спешишь за фельдшерицей, а потом обратно ведёшь её, чтобы взять лекарства, лежащие в той самой сумочке, с которой она приходила к нам. Позже поняла – она просто боялась ходить одна ночью.

С работы давали путевки в санатории, и я объездила полстраны. Ходила с палочкой, чемодан донести не могла, а радости через край. Инвалидом я себя не чувствовала.
Хромаю, но иду, а вслед укор:
«Сидела б на печи, какой позор!»
Окно, четыре стенки – мой удел?!
Да где ж несправедливости предел!
Иль сдаться, на диване мне лежать?
Как молвят – от судьбы не убежать.
Но пересудам всем наперекор,
Плету судьбы своей простой узор.

В детстве я росла непоседой, за что часто и влетало мне. Ни одна игра на лугу не обходилась без меня: играли в лапту, в круги, в прятки. А зимой мама силой уводила меня с горки, хотя сама лепила ледянку, обливала её водой, замораживала. Получались они у неё большие, но лёгкие. Зимой прикручивали к валенкам палочки и катались по льду, как на коньках...



С пятого класса научилась шить на швейной машинке и с тех пор обшивала всю семью. Вероятно, на сэкономленные деньги за пошив мама позже купила мне дамский велосипед.

Пока училась на нем ездить, столько одежды порвала, а уж, сколько ссадин было – не сосчитать. Но как он пригодился, когда я после школы ездила на работу в библиотеку в соседнее село за десять километров. Приедешь – все жилочки дрожат от напряжения – но я же доехала!


Как только нас стали обслуживать работники собеса, и мама поняла, что мы не одни, не брошены, ей сразу стали не нужны никакие транквилизаторы. Да, у мамы жизнь была не из веселых. В это время достроили наш кооператив, и мы стали обживать квартиру – государство не обеспечило нас жильем за погибшего отца. Нам приходилось за все платить свои деньги. Как я радовалась, когда сама вешала люстру, развешивала полочки, прибивала карнизы. Каждый гвоздик в квартире был прибит моими руками. А из инструментов в ту пору у меня были молоток, плоскогубцы, отвертка и перочинный нож. Видно, планировали мальчишку, а по ошибке получилась девчонка.

А мама радовалась тому, что не надо носить воду, топить печь, подставлять ведра под текущую крышу. Она всю жизнь прожила в постоянном страхе – сначала боялась, что умрет и оставит нас маленькими сиротами. И все говорила: «Мне бы лет пять пожить, чтобы девчата подросли». Потом нужны были эти пять лет, чтобы я окончила техникум, затем институт, потом чтобы получили квартиру. А когда сделали ремонт, мама воскликнула: «Да из такой красоты и уходить не хочется. И зачем люди умирают?» Подойдет к окну, постоит там, посмотрит на улицу, скажет: «До чего же он хорош, этот белый свет!» И это при ее постоянных болях, вызовах «скорой»!
Я часто лежала в больницах, много видела слез и горя, но такого терпеливого человека не встречала. Боли были адские – мама сожмется вся в комочек и тихонько скажет: «Боли-и-ит...» Спешишь быстрее дать таблетку и сделать укол. С девяти лет я знала, какие лекарства сердечные, какие от желудка, какие травы от спазмов кишечника. Научилась делать уколы, и это очень пригодилось, когда мама совсем слегла, ее терпение иссякло, и боль вырвалась наружу. Начались 75 бессонных дней и ночей, когда врачи не хотели помогать, не давали обезболивающие. И даже в эти жуткие дни она, отчаявшись, только один раз сказала: «Умереть что ли мне?» И на мой горячий протест, как бы опомнившись, возразила сама себе: «Да что это я, белый свет такой хороший, а туда я еще успею».

Она болела 46 лет, но умирать боялась – страшно было оставлять своих больных детей. И какое же нужно было иметь жизнелюбие, чтобы дожить до 88 лет! Но пришел и ее конец. Для нас с сестрой, в то время уже инвалидов 1 й группы, это было шоком, неизбывным горем. Выпал стержень нашей семьи, не стало нашей опоры, защиты. Ведь у нас на Руси как – если болезнь внутри, то ты просто больной человек, а если у тебя физический недостаток, то ты – ущербный человек. И именно в это время мы узнали о газете «Надежда», и началась новая жизнь: появилась маленькая паутинка надежды. А потом и удача пришла: напечатали мой рассказ, стала участницей конкурса и даже заняла третье место.
Воспитать одного больного ребенка двум родителям трудно, очень трудно. А двоих больных детей воспитать, дать им образование одной больной женщине?! Мы с сестрой преклоняемся перед маминым мужеством и благодарны ей за все, что она сделала для нас.

Р.S. 2000 год оказался переломным для меня: благодаря душевной доброте и сердечности Тюрина Александра Ивановича увидела свет моя первая компьютерная книга стихов «Пожелайте мне удачи» и стараниями его, а также Котовой Людмилы Ивановны и Толмачевой Галины Сергеевны книга была размножена.
И, Слава Богу, удача стала сопутствовать мне: за эти годы вышли и другие книги, дважды становилась лауреатом газеты «Надежда», дважды получала благодарности от Министерства МВД России, стала номинантом премии фонда «Филантроп» 2000, 2002, 2004 годов.
Вершиной же успеха стало принятие меня в члены Союза писателей России в марте 2003 года. Я только об одном прошу Господа: дать мне немного силы, чтобы пожить на этом свете белом, который так любила мама, и поработать со своими рукописями.

…  В 2004 году приобрела подержанный компьютер, а через год вышла в Интернет, и где-то сразу вошла в состав Фонда ВСМ,  созданного Великим Странником – Григорием Иосифовичем Тер-Азаряном, профессором Ереванского Университета  для помощи молодым авторам адаптироваться на сайте Стихи ру. Для меня началась совершенно новая жизнь: участие в конкурсах, в составе Жюри, новые знакомства с авторами.  Я большей частью «живу» в Интернете.

В библиотеке им.С.Маршака прошёл творческий вечер:  https://youtu.be/yG7-JL8c6zw
Это не похвальба, а подведение итога к семидесяти пятилетию.
Ещё и ещё раз благодарю Судьбу и нашу маму, за то, что она привила нам трудолюбие, благодаря которому мы живём достойной жизнью. Верю в то, что мама видит нас и радуется.
2016 г.