Взгляд с потолка. Глава 1

15 января 2015 год


Взгляд с потолка

Бессмертному наследию Антуана Де Сент-Экзюпери посвящается.



Глава первая



           Взгляд с потолка скользил по предметам в комнате, выдвижные ящики и дверцы шкафа ему не помеха потому, как известно, что там. Комод со статуэтками белого фарфора покойной жены обошёл стороной. Заглянул в щель меж штор на окне с замусоленными краями, увидел загаженный голубиным помётом подоконник. Изменил траекторию и запечатлел кровать. Кровать до боли знакомую, в облаке терпкого запаха старости. Кровать была беременной собственным хозяином большим животом посередине. Живот возвышался и, кажется, дышал, смятый несвежий пододеяльник шевелился. Кровать держала на себе болезнь и немощь старого человека, сам хозяин весит мало, костяк один. Взгляд с потолка метнулся к кухонной двери, заметив боковым зрением движение возле неё. Крошечная человеческая кисть легла на дверной косяк, странно низко от пола, и была липкой от леденца. Просвечивающаяся сквозь редкие белёсые волосы макушка ребёнка забавная и манящая. Макушка раскачивалась в такт шаткой походки ребёнка и наполнила взгляд с потолка сладко щемящей нежностью. Не дай Бог шатнёт и головкой о косяк приложится внучок. Внучок нарушает центр тяжести и роняет себя на пол, смачно чмокнув пол попкой в мокрых, уже просыхающих ползунках.
           — Не спишь, дед? —
           Дед с закрытыми глазами, под одеялом, ставшим его второй кожей, размышлял над вопросом. Больно голос взрослый у внучка. Открыть глаза, что бы определится, не хочется. Свет! Дневной свет тому причина. Старческим глазам к нему привыкать надо каждый день и на день по сто раз.
           — Так ты спишь, или не спишь? —
           Сознание в голове старика кувыркнулось и разместилось в настоящем. Веки позволили глазам взглянуть на действительность сквозь узкие щёлки, перетерпели световое раздражение и раскрылись шире, но не совсем. Осмотрели комнату через мутную пелену глаз, только что виденную взглядом с потолка. Всё-то же самое, только внучок перевоплотился в сонно ленивого сорокалетнего дядьку с редеющей макушкой на голове. Внук сидел на скрипучем стуле, положив ноги на круглый стол, в руках тонкая книжечка в мягком переплёте. Сознание старика забеспокоилось, так и скатерть связанную руками покойной жены надорвать можно. Дюже красивая скатерть, любо дорого смотреть на неё до сих пор.
           — Скатерть порвёшь. —
           Прошелестели губы деда.
Сорокалетний дядька скосил глаза на кружево. Вроде не первый раз скатерть видит, а красота рисунка с выпуклыми шариками только сейчас проступила. Приподнял ноги над столешницей, и разглядывает забитую пылью красоту старины глубокой, не убирая их.
           — Сядь по-людски. —
           Стул отчаянно заскрипел под телом внука, тот убрал ноги со стола.
           — Давно пришёл? —
           — Сорок лет тому назад. —
           Съехидничал «внучок».
           — Чего в потолок смотришь дед? —
           — Э, нет… К-хе, к-хе… Я с потолка смотрю, как при клинической смерти. —
           — Никак умереть собрался, а я мешаю? —
           — Да умер я уже. Во мне только прошлое и ничего больше. Нафарширован им весь. —
           — Вот мне бы так! И не надо думать, что завтра, через час будет, и как прожить этот час и до завтра прожить по-человечески. А тут… Сорок лет, ничего нет. —
           Сорокалетний дядька тяжело и зло опёрся руками о стол, положил на них лысеющую и седеющую голову, говорил на полном серьёзе, душевно, со слезой в голосе. Спинка стула казалась узкой для его мужской мощной спины.
           — Скатерть бабка твоя связала, красоты то не было, надо было делать красоту то. Стул и стол я сам тесал, сбивал и клеил. Шкаф посудный вон… —
           — Кому он нужен. —
           — Так нет же у тебя ничего. —
           — Такого добра на каждой помойке найти можно. —
           — Пойди, принеси. —
           Донеслось с кровати.
Старческие глаза не желают смотреть на внука. Усталость прикрыла их. Гнев давно перестал посещать старика. Только усталость, только она проклятая и спасительная одновременно. Это она отключала сознание старого человека и погружала в сон, не давая сердцу лопнуть, а проснувшись разговаривать с «внучком» в трезвом уме и твёрдой памяти. Внук повернулся всем телом в сторону деда с гневными словами и замер. Дед снова спал. Об этом говорило его лицо, становившемся похожим на гипсовую маску.

           Взгляд с потолка покинул комнату и рассматривал лесную поляну не глубоко в лесу через дорогу, покрытую рыжим пухом тёплой пыли. Заходящее солнце как ткань на пяльцах пронзало золотыми иголками воздух на поляне, высвечивая и облагораживая пыль. Пыль поднимала крохотная девочка посередине её стоящая. Задрав остренький подбородок, она разглядывала солнечные лучи через резной зонд из листьев на макушках деревьев, кружась и пританцовывая. Её глаза не жмурятся. В это время суток и в этом возрасте на солнце можно смотреть сколько угодно. Далёким и горячим оно не, кажется. Девочка воздушна и грациозна. Она впервые понимает это и переполнена вся этим открытием. Сердечко колотится в крохотной груди, обещая много сладкого и неизведанного. Только не знает пока сердечко девочки, что сладкое чередуется горьким и что горькое порой бывает самым сладким.

           Не знает этого и мальчик, присевший в густом разнотравье подлеска. То, что найденная им танцующая девочка и увиденная картинка сказочной поляны наполнила всего его такими же сладкими томящими ощущениями очевидно взгляду с потолка, и взгляд на это сердится. Девочку ищут все жители близ лежащей деревеньки, служащие воинской и пожарной частей. Заколдованный лесом, меркнущим небесным светом и ещё чем-то мальчик должен оповестить всех о находке, донести радость известия, что девочка жива, а тот не спешит этого делать, не может и не хочет прервать себя абсолютно нового, многообещающего. Новое, многообещающее прямо перед ним, без названия. Взгляд с потолка начинает не только видеть, но и ощущать то, что испытывает мальчик, присевший в густом разнотравье подлеска, ведь это он сам в семилетнем возрасте. Взгляд смущается самого себя и покидает заколдованную поляну.

           Другой свет, пахнущим им самим снова проник сквозь веки и как старый человек не жмурил их, глаза открылись. Стол, скатерть на нём, стул, шкаф.… Всё на месте. Внука нет. Внучка тоже.
           — И где же я? —
           Подумал взгляд.
Замусоленные края занавесок говорили о настоящем времени. В прошлом накрахмаленные занавески на окнах хрустели чистотой. С кухни донеслись звуки говорящие, что старый человек не один в квартире. Вышел сорокалетний внучок. Глаза деда и внука встретились.
           — Принёс? —
           — Дед, ты ничего не просил. —
           — Я нет. Тебе чего-то не хватало. —
           Великовозрастный детина отмахнулся от слов деда как от мухи, сел на стул, взял со стола книжицу, повертел в руках и бросил в сердцах на скатерть.
           — Неинтересная? —
           Внук молчал.
           — Тоненькая такая. Что в ней уместится! —
           Голос деда из кровати шелестел и стремился к внуку, прислонялся к его несвежему свитеру и осыпался на такой же пол. Внук молчал. Обиделся, что дед послал его на помойку. Образно конечно, но обидно. Не ответит деду, тот снова впадёт в сон и сиди опять в полном молчании. Телевизора нет, унес внучок его в свою комнату в родительской квартире. Сидит с дедом в течение дня за его пенсию, с вычетом квартирной платы. Ночь спит у себя, потому как дед не беспокойный днём, и ночью ни в ком не нуждается. Дед спрашивал внука о книжке, а тот разглядывал её. Лицо у внука, сидящего на стуле за столом отрешённо скучное.
           — Это Антуан Де Сант — Экзюпери. Маленький принц называется. —
           — Ну и имечко. Путный хоть? —
           Дед раздражал внука. Что тут скрывать! Но внук кивнул головой в ответ.
           — Почитай. —
           Внук ужаснулся и переваривал просьбу, водя глазами по стенам комнаты.
           — Зачем? —
           — Путная же. —
           — Вслух? —
           Дед не ответил. Ждал.
Внук тоже ждал, когда уйдёт внутреннее отторжение дедовской просьбы. Оно уходило медленно, сушило рот, язык и горло, видимо весь организм внука сопротивлялся предстоящему испытанию читке вслух.
           — Ну не знаю… Дед, ты как маленький. —
           И вспомнил высохшее крохотное тело деда под одеялом в подгузнике для взрослых.
Тиканье часов на стене стало неслышным, когда внук, собравшись с духом, прочитал первые строки первой главы и понял, что разучился читать, проговаривать слова и буквы их составляющие вслух. Запинался, терял строку, снова возвращался к её началу. Сопел в вынужденных паузах и потел. Внуку не нравилось всё это. Он и предположить не мог, что так плохо читает. Строка за строкой, страница за страницей, голос окреп, язык распустился и начал выговаривать слова. Смысл текста дошёл до сознания внука. Сознание стало его анализировать.
           Книжечка в мягкой помятой обложке найдена внуком в скоростном подземном трамвае. В то раннее утро внук нервничал, крутил книжицу в руках, так и принёс её в квартиру деда скрученной в трубочку. Книжка и сейчас была с завёрнутыми листами. Внук прервал чтение, обернулся.
           — Дед, спишь? —
           — Ты баобаб с астероида. Вырвать тебя ростком из земли надо было. Вымахал и вытеснил от себя всех вокруг. —
           Внук, не переключившийся от читки с пониманием текста, не сразу понял, что говорят о нём и говорят плохо. Прошла минута. Пошла вторая.
          — И дом номер шесть и квартира двенадцать и улица на букву «В» начинается. Как раз, В-612. —
           Внук опешил. Дед стал переворачивать себя в кровати на бок. Запах болезни и старости вокруг кровати пахнул с новой силой.
           — Форточку открой, чтоб нос не воротить. Планету убирать надо каждое утро. —
           Внук встал и открыл форточку. Так и остался стоять с книжкой в руках у окна, внимательно разглядывая деда и вслушиваясь в происходящее самим с собой. Захотелось внуку прояснить ситуацию, без агрессии, как ни странно не пришла она на этот раз. Поинтересовался:
           — Я баобаб, а ты кто ж? —
           — Барашек в ящике. —
           Запутался дед в одеяле, озлился.
           — Ты внук, ни одного цветка не понюхал. И на закат не смотрел ни разу, и никогда никого не любил. Всё дела серьёзные делал…. —
           Передохнул старый человек и продолжил.
           — Слава Богу, что я свой цветок докормил, допоил, от сквозняков прятал. Пусть теперь ждёт меня на своём астероиде. Прав этот Антуан, важно, любить единственный цветок из миллиона цветов. —
           Голос деда, несмотря на гневную интонацию, звучал тихо, слабел и совсем ослаб на последнем слове. Старик уснул. Книжечка в мягкой обложке полетела из рук внука и брякнулась о стол, собрав на скатерти складочки. На лбу внука собрались такие же складочки. Понёс их внук в ванную комнату к зеркалу разглядывать. С силой треснул дверью о косяк, та открылась вновь. Шуршала штукатурка, сыпавшаяся под отклеившимися обоями на пол. Шуршали, а не скакали как прежде мысли, шуршали и прояснялись в голове внука забытые истины. Их разглядывал в зеркале сорокалетний детина, внук деда.

           Взгляд с потолка сердито проследил за действиями внука и покинул комнату. Ему понравились путешествия во времени и возможность видеть в прошлом всех и себя со стороны. На этот раз взгляд рассматривал домик с соломенной крышей покрытой снегом, из трубы дымок голубой вьёт завитушки. Завитушки растягиваются к небу. Стены домика белёны и сливаются со снегом вокруг него. От того кажется, что на белом куске земли, очерченной изгородью, лежит почерневшая от времени соломенная крыша.

           Земли вокруг домика много и вся она заросла тростником, потому как озеро есть небольшое. Озеро едва проглядывает, поблёскивает замёрзшей водой местами. Сарайчик бревенчатый. Конь вороной полу весит на широких кожаных ремнях, перекинутых через балки под крышей. Порой встанет на дрожащие ноги, почувствует себя, выдохнет паркий воздух из ноздрей и снова позволит ремням тихо покачивать своё тело. Со скрипом открывается дверь сарайчика, морозный воздух прикинулся паром, что бы ввалится без спроса в помещение. Тулуп в шапке военных лет в валенках перешагивает порог, делает два шага, и обнимает коня за шею. Голова коня, покоившаяся в яслях с сеном, как шея лебедя полукругом ложится на тулуп, шумно вздыхает. Человек и животное замирают в объятьях любви. Взгляд с потолка покрылся мурашками той любви. Не хочет дед деда расставаться с постаревшим конём и на бойню вести не хочет. Всё село потешается. Только думается, у каждого от такой потехи мурашки по спине бегут, да помалкивают люди об этом. Смех он жизнь продлевает. А вдруг и, правда!

           Дверь скрипит снова. В сарайчик заходит бабушка, в полушубке с внуком на руках завёрнутым поверх одежды пуховым платком. Конь слизывает кусочек сахар с детской ладошки, а взгляду с потолка щекотно от прикосновения замшевых губ к ладошке. Внук взлетает в воздух, взгляд шарахается в сторону и оказывается на спине коня. Конь собирается с силой и встаёт на ноги. Большое и тёплое тело шевелится под внуком. Взгляд с потолка наполняется слезой умиления. Одна слеза падает вниз. Шкура коня тут же реагирует на прикосновение любви свыше. Он вскидывает голову, негромкое ржание коня радует мальчика. Мальчик запрокидывает личико и смеётся. Смейся! Смех жизнь продлевает.

           Внук стоит у кровати и разглядывает лицо маску спящего деда. Маска улыбнулась во сне. Из уголка правого глаза выскользнула слеза. Неожиданно для взрослого мужчины. Мужчина отошёл от кровати, думая, что дед подглядывает за ним. Пол под ногами дышал свежестью и влагой. Окна покрылись испариной. Внук, испугавшись вдруг возникших в себе желаний, быстро перемыл всё, вынес и стряхнул скатерть у подъезда. Заходившая в подъезд женщина посторонилась, наблюдая за его действиями.
           — Стирать этакую красоту надумаете, то в тёплой воде, мылом и руками непременно. —
           Внук оглянулся, и прилип к женщине глазами, хотя и не хотел этого делать. Она ринулась в темноту подъезда и оторвала его глаза от себя.

           Скатерть посвежела, стол выглядел как-то иначе. Руки зачесались и вымыли пол в прихожей. Перемыли обувь у порога и спрятали за ненадобностью в ящик. Чай в чашке сам запросился в комнату на посвежевшую скатерть. И пилось человеку в этот раз как-то иначе. Что бы разгадать эти ощущения, вернулся на кухню и рассмотрел пачку с разовым чаем. Та же пачка, странно. Тик, так в ухе. Это часы согласились с мыслями человека. Он поглядел на часы, те засмущались. Люди забыли про них. Разовой влажной салфеткой мужчина протёр засиженный мухами циферблат. Ужаснулся пуху из пыли. Снял часы со стены и протёр весь корпус. Салфетками мать внука обтирала деда в местах пролежней, смачивая их лекарством. Вернулся к чаю и поглощал его сидя за столом небольшими глотками, кусая воздушную ром бабу за бока в кружевной бумажной салфетке. Как печь научились! Лишь бы купили. Деду ром бабы тоже нравятся. Последнее время организм старика ни мяса, ни прочих продуктов из него не принимает. Бывает яичко в всмятку, да огурчик маринованный попросит и всё.


Продолжение: http://www.proza.ru/2016/06/12/1953