Все люди, как люди

     «Все люди, как люди, а я, как Бог…» Безапелляционная фраза, выцарапанная шариковой ручкой неровными прерывающимися линиями на фанерном листе, красовалась перед Алиниными глазами каждый вечер, когда она укладывалась спать. Фанерный лист не первой свежести, испещрённый надписями, — дно кровати второго яруса, — располагался аккурат над Алининым телом. Так что, возлежа на «первом этаже» незамысловатого сооружения в комнате студенческого общежития, она имела честь читать это немаловажное для себя открытие ежедневно перед сном, путаясь в умозаключениях засыпающей башки.
    
     Фраза на фанерном листе не единственная, но самая впечатляюще запоминающаяся, стимулировала бесконечные разговоры с самой собой: «И как это мне раньше в голову не приходило? Так просто и понятно. И как вдохновляет! Где-то она уже это слышала. От знакомых? В церкви? В каждом из нас присутствует частичка Бога, если верить богослужителям. Да, не каждый эту частичку в себе находит. Если и находит, то достойное применение найти не может. Или перебарщивает, возомнив себя взаправду богом. Или отложив на потом изюминку в самоопределении, авось понадобится — у меня вот она есть, наковырял, — благополучно о ней забывает. Большинство в принципе не знает, что с энтим делать. Не-е, надо бы каждый день это повторять. Ну, естественно про себя и только для себя, любимой». С детства Алинка стеснялась всех и вся, краснела, взгляд тупила от нечаянного внимания кого-либо, вызывая улыбки на лицах толи превосходства, толи сочувствия. А тут готовый рецепт к возрождению своего «я»! Бесплатно! На, пользуйся!

     Сорок лет (сознательного ли?) существования Алина провела, не уделяя должного внимания ращению собственной самодостаточности в сложных взаимоотношениях меняющейся действительности: смена школ, вызванная переездом родителей, смена работ, запрограммированная нагрянувшей перестройкой – нескончаемая борьба за выживание. Сменив не один десяток мест приложения своих сил в бурлении переделочных манёвров новоявленных беспределов, сожравших престижную работу и веру в светлое будущее, с любовью к себе не складывалось. Некогда было собой заняться. Сына растила. Родителей лечила. Задержку зарплаты компенсировала «спекуляцией» на рынке: купи дешевле - продай дороже. Какая уж тут любовь? Заниматься заведомо противным твоей душе делом, дабы как-то снабдить физические тела родных необходимым: едой, одеждой. Хотя и детских книг много приобрела для души и сынули: дефицитных, дорогих, красочных. Сама в детстве о таких мечтала.
     Чем только не занималась: и бутылки сдавала, и товар с Китая возила, посвящая долгожданные выходные не родным, а прилавку на рынке. На заказ ночами вязала, лечила знакомых на дому. Запрещено, а отказать больному язык не поворачивался. А уж сколько сетевых компаний перелопатила — не хочется вспоминать! Была и среди них одна достойная – сдохла с дефолтом тысяча девятьсот девяносто восьмого.

     После окончания школы сына в шестнадцать лет отвезла в чужой город поступать в университет. Поступил. Сам. Без обещанного, но не обретшего силу договора по спорту. А ведь спортивные достижения школьных лет обеспечили внеконкурсное поступление в четыре крупнейших вуза  Дальневосточного края. Гарантированное спортом поступление обязывало занятия спортом пять раз в неделю, а учёбу — в свободное время. Участие в университетских соревнованиях по стране, подкрепляемое ежедневными изматывающими трёхчасовыми тренировками на другом конце города лишали времени на учёбу абсолютно.
    
И какая разница кто невидимый, доподлинно зная непомерный жор спорта, лишил их с Гришкой запланированной встречи, откомандировав заведующую спортивной кафедрой на время вступительных экзаменов в Москву. В результате сын, успешно сдав экзамены, поступил сам, без чьей-либо помощи, вырвав право безусловного обучения. Занятия спортом оставил соразмерно свободному времени и собственному удовольствию.
    

Вне зависимости от счастливого обретения бюджетного либо платного места обучения в университете общежитие предлагалось одно единственное для всех первокурсников многочисленных факультетов. Пожалуйста, заселяйтесь первый год в бюджетный вариант общаги — триста рублей в месяц, вместо двух-трёх тысяч, начиная со второго курса. И только спортсменам-контрактникам бюджетное проживание в общаге было обеспечено до получения диплома. Им и учиться от сессии до сессии на тренировках. Если тяга к знаниям сильна - изворачивайтесь, кроите время, нет — положительные оценки всё равно выставят.

     Предложенная комендантом комната для заселения — четыре метра в длину, три в ширину — оказалась на пятом этаже. У окна — две двухъярусные кровати, меж ними колченогий стол. Ближе к входной двери — стол для еды, единственный замусоленный стул семидесятых, два шкафа грязно-голубого цвета в метр шириной и полметра глубиной прилипшие намертво к стенам, узкое местечко для холодильника. Пол изъеденного студенческой жизнью линолеума прорастал полянами грязной фанеры. Сквозь запылённое замызганное окно едва сочился солнечный свет. Гардина к удивлению Алины сохранила десяток прищепок для штор. Полая картонная входная дверь зияла дырой в месте предполагаемого замка. Ужас, охвативший в первое свиданье с жилищем, не покидал, требуя немедленного опровержения непригодности увиденного. Где косметический ремонт? Где уборка? Замок, в конце концов? «Всё сами, своими руками и на свои средства», — вежливо - безразлично поведала сестра-хозяйка этажа.

     В Алининой жизни бывали общежития не раз. На период прохождения интернатуры в Биробиджане — комната в рабочем сегменте, вполне приличная: чистая, с набором необходимой мебели: железная кровать с горбом сетки, стул, стол, шкаф. Комната в общежитии института культуры в Химках на время сдачи экзаменов сына в знаменитое художественное училище 1905 года, которую они «осчастливив» своим присутствием, привели в более-менее приличное состояние. Первая встреча впечатлила сталинским ампиром помещения: потолки до четырёх метров высотой с недосягаемой паутиной в углах и почерневшей лепниной по периметру, окно в два метра затенённое крепко укоренившейся грязью.  Пыльные жёлто-зелёные стены, заколоченное намертво окно с открывающейся на одну треть махонькой форточкой, матрасы последней свежести с разводами чьих-то недержаний на четырёх кроватях – мелочи в сравнении с масштабом самого жилища. Один стол, пара стульев — весь мебельный набор. Окно, стены Алина вымыла с помощью накрученной на черешок швабры тряпки до досягаемой высоты. Подселённая позже дама с сыном к неудобствам временного пристанища отнеслась безучастно: уборка за две недели проживания её не коснулась.  А сын – абитуриент военного музыкального училища так ни разу и не появился в жилище, безвылазно удерживаемый в казарме на время сдачи экзаменов. Зато больше в комнату никого не поселили. Да и окружающий здание общежития почти дикий лес с непроходимыми зарослями кустарника, редкими еле различимыми узкими тропками, оставлял странное впечатление оторванности от действительности и близлежащей Москвы.
 

     Все те комнаты были приличней этой. А здесь? В университете, раскинувшемся на холме почти в центре Владивостока, впечатлившего Алину своим размахом, красотой окружающего парка деревьев привезённых из разных регионов и стран мира, японским двориком, аллеей сакуры и зимним садом в холе главного корпуса, такое общежитие? Такая келья новобранцам-студентам? Ни замка, ни линолеума, форточка без стекла, не говоря о санитарных приличиях. Расстроившись донельзя, Алина помчалась к коменданту просить достойное место проживания для любимого сына. Интеллигентного вида седовласый мужчина лет шестидесяти - завхоз-комендант, пожав плечами, дал ключи от другой комнаты, предупредив, что там живут третьекурсники и лучше бы поселиться со своим курсом на пятом этаже. Алина поблагодарив за совет, отправилась с Гришкой смотреть комнату на первом этаже. Дверь на стук долго не открывали. Наконец, скрипя и шатаясь, едва держась за косяк петлями на полувылезших болтах, она распахнулась, больно стукнув прятавшийся за ней холодильник. В проёме стоял заспанный третьекурсник в трениках с бледным голым торсом:
— Вам кого? — он усиленно тёр кулаком глаза, щурясь от ударившего в лицо света коридорной лампочки. По обе стороны от окна торчали две стандартные двухъярусные кровати. На матрасе замысловатым комком покоилось постельное бельё прошлогодней свежести, в причудливых позах неудавшейся попытки бежать застыли предметы одежды: майки, футболки, шорты, джинсы. Пересекая комнату вдоль, на леске вперемежку с нижним бельём сохли разноцветные флажки носков.
— У вас тут свободное местечко наблюдается? Нам бы посмотреть, хотя... — Алина замолчала. В лицо ударил тяжёлый, настоявшийся пропотевшей действительностью, задохнувшийся углекислотой смрад.
— Смотрите, — равнодушно ответил молодой человек, направляясь к холодильнику, схоронившегося в углу за дверью.
     Смотреть на энтот «пейзаж» было не то, что невозможно — невыносимо. Парень,  достав из холодильника пятилитровую кастрюлю без крышки, шумно втянув воздух, скривился: «Фу!». Тусклый свет, обозначив закопчённое почти непроницаемое для него окно, дотянувшись до содержимого кастрюльки, позеленел: живо маскируясь под обстановку. Узрев зелень макарон и чего-то там шевелящегося макаронообразного,  запретив себе нюхать и даже дышать, Алина вылетела пулей, к стыду или счастью не переступив даже порог этого жилища. Она, изредка посещающая церковь, сейчас беспрестанно молясь в душе,  надеялась на Него: «Господи, сохрани место в первой «прелестной» комнатке. Не отдавай никому! Я согласна. Прости привередливость. Только не сюда!» Она смотрела на первую совсем другими «отрезвевшими» глазами, воспринимая недавнее безобразие незначительным легко решаемым препятствием.
     Как оказалось, на пятом этаже были и приличные по своему внутреннему убранству комнаты, но они Гришке почему-то не достались. В одной из таких проживали его земляки: спортсмены из Свободного. Поступили они по спортивному договору, сдав на двойки. Приличную комнату отхватили благодаря толи «рукастым» мамашам, толи заботе спортивной кафедры.    

     «Всё ж таки мантра: «Все люди, как люди, а я как Бог» несколько помогает выживать в таких не самых божественных условиях», — думала Алина не в силах заснуть и успокоиться после дневной беготни, оценив стороннее воздействие фразы с другой стороны. Бог терпел и нам велел? Откуда это? Алина улыбнулась.

     Они купили и вставили в дверь новый замок. Не с первого раза получилось, но всё-таки. Повесили шторы. Прибрались. Вымыли стены, окно, «мозаику» пола, мебель. Почистили, что смогли. Добыли пару стульев в пустующих бедламах. Пока в комнату ещё никого не подселили, сердобольная сестра-хозяйка, лишившись «удовольствия» приводить в порядок после разгрома выпускников очередное помещение, разрешила Алине здесь ночевать. Пустовавшие рядом комнатёнки вообще пребывали в жутком состоянии: ободранные стены, протекающий потолок, плесень в шкафах, сломанные кровати и стулья. «Неужели здесь кто-то мог жить?»- Размышляла Алина, пока весь этаж не был заселён на четверть больше разумного.

     Гришка спал на втором ярусе над Алиной. Горел свет приобретённой настольной лампы. Почитать что-либо не получалось. Нервная дрожь, пронизывая тело, не унималась. Мысли скакали: «Как он тут будет один? Впервые без дома? Без мамы? Без готовой вовремя еды и постиранных, поглаженных вещей? Никого родных и знакомых». Мысли толпились, лезли, спорили друг с другом безостановочно. Лампу выключать не хотелось. Перечитывая еле видимую надпись, Алина услышала какой-то шорох на полу. Повернув голову, заметила промелькнувший серый комочек. Показалось? Что это могло быть? Мерещатся привидения? Домовой? Ничего уже не казалось таким нереальным. Она села на кровать. Стала всматриваться в мельтешащие тени. По полу, в тусклом свете прикрытой платком лампы, пересекая комнату в разных направлениях, бегали маленькие серые мышки. Алина вскрикнула от неожиданности. Мышки, приостановив бег, на секунду замерли, уставившись на источник звука, но не разбежались, как следовало тварям дрожащим. Да и отчего им её бояться? Что она им сделает? Подумаешь, Гулливерша! Видали и не в таком количестве? Оценив беспомощность новой квартирантки,  спокойно продолжили беготню по своим мышиным делам, выстукивая крохотными коготками «душещипательную» чечётку. От наглости грызунов у Алины перехватило дыхание. Топая ногами в тапках и шипя, как только она могла себе это позволить при спящем Гришке, Алина пыталась их напугать, разогнать наглецов по своим норкам. Ну не орать же на всё общежитие ночью? Хотя, мышь – не медведь, испугается ли она визга? Мыши никак не реагировали на её жалкие потуги к устрашению. Потопав, пошипев, Алина, молча разглядывала наглых и вроде бы таких уязвимых существ. Она, больше их в тыщу раз, была беспомощна! Самодостаточные, независимые от её сиюминутных желаний, они явно чувствовали своё превосходство, нисколечко не боясь новоявленной Гулливерши. Милые, хорошенькие, ушастые, шерстистые комочки. Но ведь к сердцу не прижмёшь? Одна «лилипутка» цокая коготками, подбежав к ноге Алины: обнюхала тапок, пискнула, убежала. «Неужели есть просит, бесстыжая?» — возмущению Алины не было предела! Да, со своим указом в чужой монастырь влезть непросто. Какая разница в чей?

     «Все люди, как люди, а я, как Бог?» Не-ет, видимо пока не Бог. Утром Алина купила отраву для ушастых, взяв дополнительные порции у сестры-хозяйки. Жалея в душе этих маленьких созданий — «Имеют право на жизнь», — хозяйка безучастно изрекла: «Травлю их регулярно — не помогает». В комнату вскоре подселили ещё четверых абитуриентов. Пятому единственному любимому отпрыску родителей,  заселённому в сентябре,  кровать втиснули вместо единственного обеденного столика. Михай учился на факультете международных отношений, подкармливая своих сокомников картошкой, салом, соленьями из родительских запасов. Ещё и собственный холодильник предоставил  в общее пользование. Так что лишним его в четырёхместной комнате никто никогда не посмел назвать.

     «Все люди, как люди, а я, как Бог». Трудно быть Богом. Хотя, это уже сказали и даже отлично отсняли в киноленте. Пока с ощущением своей непоколебимой значимости и всемогуществе у Алины не получалось. Не поздновато начинать?
Давно не говорили себе приятное?  Попробуйте сказать себе эту фразу несколько раз — что-то в ней есть, поверьте. Улыбаться точно начнёте. Надо же как-то с собой договариваться, настраивать на «великие» дела.

17 декабря 2015 г. опуб-но в 2015 г.