Диалоги о Пушкине. Вопрос 39

              «Исполнен долг, завещанный от бога...»
Какое название получило произведение, задуманное Пушкиным сначала как «Комедия о настоящей беде Московскому государству»?

Первое упоминание о замысле «Бориса Годунова» «полетело» в Царское село к Вяземскому от михайловского узника в июле 1825 года: «Я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцелуешь: романтическую трагедию...
 Не могу вытерпеть, чтоб не выписать ее заглавия:
 «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и Гришке Отр... Писал раб Божий Алекс.., сын Сергеев Пушкин в лето 7333 на городище Ворониче. Ка-ково?»
 - Здорово, Александр Сергеевич!
Ноябрь 1825 год.
Пушкин – Вяземскому из Михайловского: «Поздравляю тебя, моя радость, с романтической трагедиею, в ней же первая персона Борис Годунов! Трагедия моя кончена;
 я перечёл ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын! Юродивый мой – малый презабавный...
 Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый, хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат».
 - Вы правы, Александр Сергеевич!
Драму свою вы посвятили Карамзину, очень Вами уважаемому, но ... события трактовали совсем иначе; да и классические каноны о всяких там единствах Вы разрушили до основания, сумев, однако же, оставить после себя не развалины, но стройную, совершенно новую реалистическую (хоть вы и назвали ее «романтической») трагедию.
 Вам это по плечу, ведь в Вас «поселился гений».

«Гений – парадоксов друг», который, несмотря на высочайшие достижения в создании русской исторической драмы натерпелся с ней мук, как, пожалуй, ни с одним из своих сочинений (исключая может быть, «гениальную шалость» – «Гавриилиаду» и стихотворение «А.Шенье»).
Уже в молодые годы, после Кишинева и Одессы, сидя затворником в своем малюсеньком Михайловском, Пушкин начал очень критически относиться к своим южным ярко-романтическим сочинениям. Удивительно, но вдалеке от лучших театров не только мира, которые ему так и не удалось посетить, но и России; в псковской глухомани он начинает задумываться об устаревших формах русского театра, считая (совершенно правильно!), что они требуют преобразования и обновления, в основе которых должна лежать шекспировская система драматургии с ее правдой человеческих характеров.
И за свои убеждения, за свою точку зрения Пушкин - драматург стоял стеной.
Прослеживая по летописи его жизни все перипетии, связанные с «Борисом», приходится только поражаться и удивляться, как хватило терпения и сил отстоять свое видение; как удалось выстоять и победить!
Еще до августа 1825 года Пушкин с восхищением прочёл последние два тома «Истории государства Российского» Карамзина, о чем пишет Жуковскому;
 оттуда он позаимствовал легенду о причастности Годунова к гибели царевича Димитрия Иоанновича, и просит прислать «Жизнь железного колпака», или житие какого-нибудь юродивого.
 Пушкин пишет и много размышляет, приходя к выводу:
 «...духовные силы мои достигли полного развития, и я могу творить»,

 вот только доступа к серьезным историческим архивам у него не было.
А если бы был?
Думается, что «Борис Годунов» был бы несколько иным, с большей документально-исторической оснащенностью.
 Но такого дано не было, и гениальной голове пришлось все «доваривать» самой.

Желая помочь Пушкину, Карамзин напоминал о том, что характер Бориса – смесь набожности и преступных страстей. Учтя и это, Пушкин пошел еще дальше – он вывел на сцену народ, хотя роль его и не была еще столь активной, как в одноименной опере Мусоргского, родившейся в более позднее и исторически несколько иное время. Именно в эти годы и, вероятно, с рождением «Бориса», Баратынский сравнивает роль Пушкина в русской литературе с ролью Петра I в русской истории.
Получив «полусвободу» из рук Николая I, Пушкин приезжает в Москву в 1826 году и во многих салонах своих друзей с успехом читает свою трагедию, за что и получает выговор от Бенкендорфа.
Царь же прореагировал иначе: «Никто не запрещал Пушкину читать свои стихи друзьям. Я его единственный цензор. Впрочем, он это знает…» Разрешения на публикацию, однако, не дает. Ему милее был бы исторический роман в духе Вальтера Скотта. Совсем не глуп Николай I: улавливает основные мысли трагедии о роли самодержавия, народа и личности в истории, о совести.
Даже и через полвека еще более «ершистой» опере Мусоргского трудно было пробиться на сцену.
1-ую редакцию отвергли якобы из-за отсутствия яркой любовной сцены  (объяснение Самозванца с Мариной ночью у фонтана композитор не включил).
 Раздосадованный Мусоргский переделывать не захотел, но, к счастью, рядом с ним был свой «Жуковский», свой музыкальный опекун -  Николай Андреевич Римский-Корсаков, благодаря настояниям которого родилась 2-ая редакция, но и ей жить на сцене суждено не было: умер композитор.
 Желая видеть шедевр друга на театре, Римский-Корсаков, отложив все свои дела, взялся за вынужденное «причесывание» партитуры.
 А тут, вскоре, и Шаляпин «подоспел».
 Так и стал «Годунов» известен миру, прозвучав на лучших его сценах.

Вполне естественно, что опера часто имела бо;льший успех, нежели драма, ибо в данном случае – это гениальность, помноженная на два.
Однако... вернемся из более поздних времен в пушкинские...
По настоянию Жуковского Пушкин все же правил «Бориса», но не настолько, чтобы удовлетворить своего цензора. А от полной переработки отказался категорически, сославшись на неумение переделывать написанное.
 Совсем «не уютно» стало к ноябрю 1829 года, когда Фаддей Булгарин начал печа-тать свой роман «Димитрий Самозванец», содержащий прямые заимствования из пушкинского «Бориса». Увидев размеры заимствований, Пушкин был не просто возмущен наглостью плагиатора, но и понимал, в какое двусмысленное положение попал он сам: даже если ему теперь и удастся напечатать «Годунова», то сочтут, что часть материала он «позаимствовал» у Ф.Булгарина, хотя «Борис Годунов» был готов уже в 1825 году.
Да, царская затея с романом в стиле В.Скотта сыграла с Пушкиным злую шутку. Конечно, друзья, светская публика были знакомы с этой интригой, но остальная читающая Россия... и не только она, ибо русскую литературу читали в Лондоне и Париже, Риме и Дрездене...
Получив разрешение на публикацию лишь в 1830 году (очевидно в связи с женитьбой на ослепительной Натали), Пушкин с горечью говорил: «...с величайшим отвращением решаюсь я выдать в свет «Бориса Годунова».
Положительных рецензий на «Бориса» было море, отрицательных – еще больше. И драматическито плохо выстроен, и действий нет – лишь их результаты, и легенда – подхват карамзинского домысла и т.д., и т.п.

Но... кто сегодня помнит булгаринского «Самозванца»???

«Борис» же печатается, читается, изучается как образец становления русской драматургии, живет на драматической и оперной сцене. И потому закончим все свои умозаключения фрагментом рецензии кн. Шаликова, напечатанной в «Дамском журнале», №6, за 1831 год:
 «Оно (творение) не подходит под обыкновенные вопросы о роде, форме и проч. Нет, на нем лежит особенная... подобно Микеланджеловской печати на бессмертном куполе знаменитого римского собора – ПЕЧАТЬ ТАЛАНТА НЕУСТРАШИМОГО, ВСЕМОГУЩЕГО».

P.S. Фотографии из Интернета. Спасибо авторам.