Так где производят лазеры?

     В далекие глубокосоветские времена работал я самоглавным лаборантом-фотографом в металлургическом отделе ВНИИПаВтораЦветаМета, как называли мы наш научно-исследовательский и проектный институт вторичных цветных металлов. Самоглавным я был потому, что был единственным в моей темной комнате-каморке со всякими фотопричандалами. Сам себе начальник, сам себе исполнитель.

     Однажды я подал рацпредложение как присобачить фотоаппарат "Зенит" к нашему металлургическому микроскопу, ибо фотографирование срезов металлов на стеклянные фотопластинки 9 х 12 уже тогда были чем-то из времени динозавров. А тут 36 и более кадров без перезарядки (пленку я отмерял и заряжал сам из огромной бобины). Чтобы навести резкость, теперь не нужно было залезать под черную накидку и менять фотопластинки на матовое стекло за каждым снимком. Кроме того, в специальной вставке можно было устанавливать светофильтры, с целью управления контрастностью и цветностью вкраплений в структуре металла под микроскопом.

     По отделам института вечно шлялся молодой парень Дима, явно ничем не занятый, а потому сходящий с ума от скуки. Оказалось что он "блатной", поскольку ни малейшего отношения к металлургии не имел, да и вообще в ней, как говорится, был ни ухом, ни рылом. Закончив (с божьей и папиной помощью) кажется торговый институт, он был принят во ВНИИПВторЦветМет на должность сына заместителя директора института, коим и являлся.

     Внешность Димина была запоминающейся - грива курчавых, непослушных черных волос, прищуренные глазки, что-то вынюхивающий носик. Он был похож на какое-то животное, белую крысу что-ли.
     По характеру Дима был парнем достаточно дружелюбным и не вредным.
    
     Однажды он забрел в нашу лабораторию и увидел, как я ковыряюсь со светофильтрами, с фотоаппаратом и микроскопом. Он был достаточно любознательным и стал расспрашивать меня про мою работу. Я ему охотно отвечал. С тех пор Дима частенько стал заглядывать ко мне и даже стал считать себя моим другом. Однажды, таинственно склонившись ко мне, он поделился со мной самым своим секретным секретом. Дескать, на основе моей (моей? - три ха-ха!) технологии он совершил открытие огромной важности, и теперь мы с ним будем соавторы и владельцами патента: как заменить ручную сортировку цветного лома на автоматизированную. Дима с воодушевлением рассказывал мне о конвейерах по всей стране, над которыми вместо мощных советских баб в грязных рукавицах будут склоняться автоматы с нашей, Диминой и моей, насадкой на лазерном глазу, и это будет почище гиперболоида инженера Гарина. Я не перечил ему, лишь хмыкал про себя.

     Однажды грянул гром. Нас с Димой вызвали в первый отдел, где уже сидел Чумаченко - директор института, и хмурый Димин папа. Директор достал какое-то письмо, зажал его между указательным и большим пальцем за уголок и потрясая им в воздухе зловеще произнес: - "Ч Т О   Э Т О?"
Я понятия не имел, что это, а Дима, нимало не смущаясь, сказал: - "А, так это же мое письмо. Что, уже ответили мне и Евгению?"
Оказалось, что он куда-то там, в какие-то органы послал запрос от имени института, а также меня и себя лично, на тему выяснения, где в СССР производят лазеры. Они, мол, нужны для некоего секретного проекта. На что получил рекомендацию: вместе с директором института обратиться по этому вопросу на улицу Щорса 2, в комитет Гос. Безопасности. И там им все разъяснят и по поводу производства лазеров, а также цен, явок, адресов и т.п. вещей.

     Меня отпустили, а Диму оставили для воспитательной работы, которую, надо думать, его отец потом продолжил дома.

     Прошли весна и лето, наступила зима. Нас послали в командировку в Верх-Нейвинск на основанные ещё при Петре Первом демидовские заводы, где мы внедряли машину непрерывной горизонтальной разливки бронзовых и латунных профилей. Нам надлежало изготовить темплеты (срезы) заготовок и затем, изображая из себя тягловую силу, доставить темплеты в институт для фотографирования на моем фото-микроскопе. С нами поехал и Дима, которого просто не знали к чему приспособить.

     Вес образцов был килограмм пятнадцать. Я загрузил их в плотный пакет, а его всунул в свой видавший виды портфель. На первых же шагах ручка у портфеля оборвалась, портфель упал и лопнул по швам, а точеные образцы  раскатились по асфальту. Ну и что мне теперь, в карманы их рассовывать, что ли? Так ведь штаны не выдержат! На помощь пришел Дима. Он помог мне собрать темплеты, и заявил, что у него есть одна мысль. Надо, дескать, их не с собой тащить, а отправить по почте. К тому же у него есть подходящий ящик. Сказано - сделано, и мы налегке возвратились в Донецк.

     В институте явно царила легкая, переходящая в тяжелую, с непредсказуемыми последствиями, паника. Оказывается, в одном из почтовых вагонов при разгрузке был обнаружен некий ужасно тяжелый ящик, крашеный белым цветом, и со знаком радиоактивности на верхней и боковых крышках. Разгрузку прекратили, вагоны загнали в дальний тупик, приставив к нему охрану, а по адресу получателя вышли на наш ВНИИП.
     Да, да! Это были наши темплеты. Где Дима раздобыл ящик и как почтовая барышня его приняла - одному Богу и Диме известно. Я получил выговор, а Диму с тех пор я вообще не видел.