Четверть века эмиграции. 5. Первые профессиональны

Откровения эмигранта:
№5. Первые профессиональные уроки

Пять месяцев со времени приезда является знаковым периодом в процессе абсорбции. Закончился курс ульпана. Переводя на «чистый» русский без акцента – курсы по ликвидации безграмотности. Мы выучились немного читать и писать. Соученики наши стали постепенно находить работу. Инженеры и учителя, бухгалтеры и экономисты шли на сборку стандартной мебели, на штамповку автомобильных номеров, на отливку садовых стульев... На любую неквалифицированную работу, которая подворачивалась по руку. Иногда можно было встретить и  профессора, подметающего улицы, и музыканта, играющего  на скрипке или аккордеоне на углу возле рынка с открытым футляром от инструмента, куда прохожие бросали мелочь... Женщины чаще всего шли на уборку квартир или конторских помещений. Те, кто помоложе начали работать еще во время учебы. Все работали за минимум – 5 шекелей в час, что приносило при полном рабочем дне примерно 1000 в месяц, что при курсе 2.4 шекеля за доллар равнялось примерно 400 баксам.

Наш двадцатипятилетний сын Данька довольно быстро, за месяц - полтора, освоил языковую премудрость и, будучи программистом,  устроился работать в мастерскую по изготовлению вывесок и табличек, набирая на компьютере надписи на специальном фрезерном станке... За те самые 5 шекелей. В течение ещё пары месяцев он огляделся, соориентировался и в конце мая нашел уже полноценную работу в нормальной программистской фирме, базирую-щейся на территории Техниона и сотрудничающей  с прославленной IBM. Если соученики  в ульпане спрашивали нас с женой про его успехи и продвижение, более других вопросов всех интересовала зарплата! И когда мы шепотом называли оклад в 3500 шекелей, в ответ неслось тягучее: «У-у-у-у-х, ты!».

В самом начале нашей абсорбции, осознав свою неспособность правильно и адекватно воспринимать окружающую среду и принимать необходимые в нормальной жизни решения, мы с Зоей условились, что главой семьи у нас в этот «переходный» период будет сын. Надо сказать, что он проникся значимостью и важностью момента, и очень серьезно относился к этим своим обязанностям. Объяснял нам премудрости здешней жизни, немного натаскивал в иврите, строго контролировал расходы и следил за нашей «банковской» деятельностью, выговаривая за допущенные промахи и ошибки. Но самое главное, он непрерывно корректировал направление наших усилий по внедрению в новую действительность, намечая наиболее эффективные из возможных путей. Он сразу определил, что за минимум мы с Зоей работать не пойдем, что мы должны сначала опробовать все возможности найти профессиональную работу, а для этого должны, следуя буквально Ленинскому завету: «учиться, учиться и учиться!»  Другого выхода из этой ситуации по его мнению быть не могло! Я помню, как однажды на уроке в ульпане учительница произнесла на иврите слово «смартут» (тряпка), а Зоя, не зная его, спросила, что оно означает... В классе раздался гомерический хохот, а одна из женщин саркастически заметила, что Зое хорошо живется, если она до сих пор это слово не освоила! А мы с сыном до сих пор этим обстоятельством гордимся...
               

                *    *    *

В июне, вскоре после окончания ульпана, Данька, придя вечером домой, показал мне листовку с объявлением о наборе на курс переподготовки специалистов высокого профиля, организуемый совместно Технионом и одной из самых известных в Израиле электронных фирм - ЭЛЬБИТ. В кругах, где Димка вращался, этот курс оценивался по самой верхней планке. В Сохнуте также  организовывались курсы для инженеров - электриков и инженеров-электронщиков на базе всё того же Техниона. На них мы с Зиной нацелились ещё во время учебы в ульпане. Кроме того, чуть позже, когда я зарегистрировал свои "докторские" регалии в Министерстве образования, оттуда пришло приглашение на курс преподавателей технических дисциплин в полушколах-полутехникумах, называемых по здешнему - ОРТ.

У Зои в этом вопросе направление было однозначным – курс электронщиков. А вот меня Данька решил подвергнуть тройному испытанию.

- Будешь сдавать все три вступительных экзаменационных цикла,- сказал он. - Где-то да повезет. Но самое главная цель  - это ЭЛЬБИТ, там по завершении курса отличившихся будут оставлять на работу! Готовиться начнешь уже  завтра.

Утром, по дороге на работу Данька завел меня в центральную библиотеку Техниона, показал на две полновесных полки книг-сборников с индексом IQ  и сказал:

- Сейчас у нас конец июня, до экзаменов в сентябре еще два с половиной месяца. Здесь сборники с 1971 по 1990 год. Первую половину просто просмотришь, а вот вторую придется прорешать полностью. Но имей в виду, что даже это не гарантирует успеха - задания обновляются ежегодно. Ты должен понять принципы и методы решения. Это основное. Ну, желаю успеха. Я пошел...

И с этого дня практически без перерывов я ежедневно приходил в Технион, забивался в облюбованный в читальном зале тихий уголок за стойкой со справочниками и словарями, набирал книг и решал-решал-решал бесконечное множество задач из сборников, которые мы почему-то называли "психотесты". Приносил с собой два-три бутерброда и 250-граммовую бутылочку, в которую Зоя с вечера наливала яблочно-сливовый компот, и просиживал до закрытия библиотеки в восемь вечера. Компот-самоделка ничего не стоил, а такая же бутылочка колы или любого другого напитка по стоимости была эквивалентна полутора автобусным билетам или полпачки сигарет. Ходил пешком, по 45 минут туда и обратно, автобус стоил очень дорого. Два раза в неделю позволял себе проехаться на нем: один раз на рынок и второй - в Лишкат авода (биржа труда), где требовалось еженедельно отмечаться для получения пособия по безработице. Отмечаться я ездил в оба конца, а на рынок, только обратно, с грузом. Туда шел пешком, спускаясь с горы из Неве-Шаанана.

Перерыв в моих библиотечных занятиях я сделал только один раз, и случай тот требует отдельного описания.  "Каникулярная" четырех  или пятидневка, точнее не помню, стартовала 19 августа. Часа через три после начала моих занятий в зале библиотеки появился Данька и помахал мне рукой, указывая на выход. Время было рабочее и появление его здесь показалось странным. Когда я вышел, он стоял в фойе у ряда стульев, вытянутого вдоль стены. 

- Садись! - почти приказал он. Я машинально сел, но, подняв голову и посмотрев ему в лицо,      почувствовал неладное.

- Что случилось?!- спросил я.

- В России военный переворот!- ответил Данька.

Домой я прибежал вдвое быстрее, чем ходил обычно. Рухнул в кресло перед телевизором и буквально не вставал с него все время августовских событий. В Москве остались мать, брат с семьей, друзья... На экране мелькали люди, бронетранспортеры, танки,  ГКЧП и трясущиеся руки его лидера Янаева, стоял на броне Ельцын, потом баррикады, потом ночь, Новый Арбат, полыхающие машины, крики, выстрелы... Но, слава Б-гу, все кончилось иначе, чем замышлялось... Из Фароса вернулся Горбачев. А потом похороны! Сначала православные, а затем еврейские... Еврея Кричевского похоронили в субботу!!!...Все перевернулось! Все стало с ног на голову! Начиналась новая эпоха, но начиналась уже без нас и нашего участия. А мы вернулись к своим "баранам", к одолению премудрости психотестов.


                *    *    * 

Экзамены начались сразу после осенних праздников. Слабая надежда на то, что сдавать их придется последовательно курс за курсом быстро рассеялась, и, как это не было грустно, пришлось готовиться ко всем сразу и вперемежку, что снижало качество подготовки, и очень беспокоило Даньку, который не был уверен в том, смогу ли я такое выдержать. Меня очень трогала его забота.

На курсе инженеров-электриков первым из трех экзаменов  были теоретические основы электротехники. Предлагалось на данном этапе ответить на теоретические вопросы по американской системе, выбирая правильный ответ из пяти  возможных. Как-то худо-бедно, но большинство справилось. Вторая часть состояла из задач и оказалась несколько труднее, потому как в ней были и задачи из области электроники, а также одна-две задачи из раздела автоматики и регулирования, но относительно простые...

Следующим был экзамен по языку на курсе преподавателей... Первая половина - иврит, вторая - английский. Все экзамены были средней тяжести. После каждого из них нас предупреждали, что для дальнейшего вывесят списки допущенных в определенном месте, напоминающим наш деканат.

На курсе ЭЛЬБИТА ход экзаменов оказался иным. Место проведения первого из них было назначено на территории предприятия, экзамен представлял собой собеседование, о чем мы были предупреждены заранее. За день до него Данька пришел с работы и сказал, что, как доложила глубокая разведка, большинство собеседователей русского не знают, значительная часть из них родом из Румынии и "русских" недолюбливают, что  внутри ЭЛЬБИТА постоянно идут свои подковерные баталии. Стало также откуда-то известно, что после рассмотрения  более 500 заявлений, отобрано для дальнейших "сражений" 126 персон. Набирать будут две группы по 26 человек. Основная ставка на молодых. Короче, шансы пройти благополучно через это "чистилище" у меня были невелики. Но сдаваться без боя не пристало - стыдно было перед сыном - и я начал обдумывать предстоящее действо. Размышляя о возможном ходе этого спектакля, прикинул, а как бы я сам на месте интервьюирующего проводил бы такое мероприятие, о чем бы я спрашивал сидящего передо мной человека. Для конкретных задачек существуют конкретные экзамены, вроде тех, которые я уже сдавал.  Поэтому при таком прямом контакте их будет интересовать что-то другое...  Ну, перво-наперво, я попросил бы рассказать о себе, где и чему учился... Потом уже, где работал, чем и как занимался, на каком уровне. Попросил бы рассказать об одном-двух выполненных проектах на выбор. Ничего более путного в голову ни шло, сколько я не старался! И тут мысль гусеницей переползла на другую сторону экзаменационного стола. А что на такие вопросы следует отвечать?!... Все становилось на свои места! Стратегический план компании за сторону противника я продумал, теперь оставалось решить тактические задачи по отражению его ударов. Так нас учили на военной кафедре, при разборе темы "Рота в оборонительном бою". 
 
 Взяв чистый лист бумаги и перевод на английский язык своей трудовой книжки, выписал ровно и четко в столбик названия предприятий, где я когда-либо работал, указав сбоку их профиль и должности, которые там занимал. По полученному от кого-то из более "опытных и тертых" совету опускал слова "начальник" и "заведующий", предпочитая "ведущий научный сотрудник", "руководитель проекта", подчеркивая тем самым навыки заниматься конкретными вещами и умение что-то делать самому и лично. В перечне выполнявшихся  работ напирал на расчеты, проектирование, испытания, изготовление опытных образцов. В каждом из перечисленных проектов коротко отмечал, чем конкретно он закончился, что за изделие и с какой целью изготовлено. Мест работы было четыре, мой "творческий"  путь начинался от лаборанта в 1961 году и занял две  страницы. Отдельно был приложен, если понадобится, список научных трудов - книг, статей и патентов. Те же "опытные и тертые" советовали любые списки более одной страницы не делать, так как терпения у читающего может не хватить...  Поэтому все, что было до учебы в институте я выкинул,  оставив лишь краткие подробности инженерной и научной деятельности. Потом, выделив на каждую работу по одному листу, нарисовал схемы, кое-какие графики, а сбоку карандашом приписал необходимые слова на иврите или английском, позволявшие построить связные рассказики на заданную тему. Порылся в архиве и подобрал несколько фотографий по теме  и свои книги, статьи,  авторские свидетельства. Уложил сумку и отправился спать.  Экзамен начинался в два часа дня, и половина ночи прошла в такой вот подготовке-планировании предстоящего "сражения"...

Назавтра я приехал заранее, имея час на "рекогносцировку местности".  Фирма ЭЛЬБИТ расположена в научно-промышленном парке МАТАМ при въезде в Хайфу по приморскому шоссе. В то время это была группа зданий, из которых одно, центральное, поражало мое неизбалованное воображение необычной волнообразной формой и ослепительным сиянием в солнечных лучах его наружных стен, выполненных из полупрозрачного черного стекла. В свой первый день в Израиле мы проезжали по дороге в Хайфу мимо этого места, и я тогда ещё обратил внимание на это великолепное  сооружение, выделяющееся на фоне остальных, бетонных, и контрастирующее с ярким лазурным морем и пляжем по другую сторону шоссе.

Нас принимали в небольшом двухэтажном здании, один из углов которого служил ещё и проходной. Был я несколько удивлен, встретив в толпе при входе не менее 20-25 человек, сдававших вместе со мной два предыдущих  экзамена на других курсах... Отметил про себя, что не один я такой умный, ставя сразу на всех лошадей в одном заезде! Как говорил один мой знакомый: "Всегда учитывай, что все тут  - евреи!..."   

Возрастной состав гляделся явно не в мою пользу, хотя я и высмотрел двух-трех человек старше меня по возрасту. Но в основном вокруг шумела тридцатилетняя молодежь. «Ну, конечно,- с обидой подумал я. - уже и опыт работы лет в пять-семь, и энергии хоть отбавляй...»

Начали приглашать на собеседование, причем у экзаменаторов все было продумано и сделано так, чтобы потоки входящий на экзамен и выходящий с него не пересекались. Ожидавшие своей очереди были размещены в зале с контролируемым входом, куда прошедшие собеседование попасть уже не могли, так как во время процедуры сдавали приглашение. Принимали нас в комнатах по трое-четверо одновременно, рассадив по углам, чтобы не мешать друг другу. Переговаривались вполголоса...

 Вызывали по очереди, и поскольку буква "Тет", с которой начиналась моя фамилия, стоит в середине ивритского алфавита, меня вызвали где-то ближе к четырем часам и усадили за стол перед добротного вида мужчиной моих лет. Бегло просмотрев анкету, поданную три месяца назад, и приложенный ещё тогда список трудов, он попросил рассказать, где и когда я работал, и кем. Я обрадовано открыл первый лист своих заготовок и, развернув лицом в его сторону, начал не торопясь рассказывать, слегка запинаясь от волнения. Он внимательно слушал, иногда делая пометки на странице блокнота с фирменными знаками ЭЛЬБИТА. При этом успевал водить глазами по строкам моего перечня, а в какой-то момент остановил  меня и, потыкав пальцем в одну из строк, спросил о том, какие проблемы мы решали при адаптации статического преобразователя частоты и асинхронного двигателя. Я выловил из своей пачки нужную страницу, где были приведены данные преобразователя и двигателя, изображены их силовые цепи и даны графики разгона двигателя с отображением возникавшего вредного резонансного процесса. Он был связан с наличием на выходе у тиристорного инвертора "звезды" мощных конденсаторов, вызывавших зависание двигателя  на частоте вращения, близкой к половине синхронной. Такое явление грозило катастрофическим перегревом и разрушением обмоток машины. Тут же были приведены необходимые  формулы и схемы с нашим решением по блокированию паразитного процесса  и график разгона уже без подобных неприятных  явлений... Положив этот лист  рядом с первым, я объяснил, как мог,  возникшую проблему и путь её решения. Мой экзаменатор надолго умолк, глядя на картинку, задал несколько вопросов, типа:

- А что это? А где это? А почему это? - и, сложив в щепоть три первых пальца правой руки, потряс ими передо мною, встал, зачем-то взял мой лист и прошел к выходу из комнаты.

Этот типично израильский жест я уже где-то видел, и по моим ощущениям он означал "Подожди минутку" или что-то по смыслу близкое. Вернулся мой собеседник уже не один. Сопровождавший его человек был немного старше нас.  Обратившись ко мне  по-русски, он представился, как экзаменатор из другой группы и объяснил, что его позвали поучаствовать в разговоре на интересующую моего визави тему. И попросил повторить еще раз все, сказанное ранее. Можно по-русски, добавил он. Мы просидели минут тридцать пять-сорок, обсуждая проблему резонанса, которая, как оказалось,  встречалась и им тоже в одном из проектов, но решали они её иначе. Я подбирал индуктивность двигателя, а они регулировали выходную емкость преобразователя, добившись почти такого же результата... Но мой вариант, связанный лишь с небольшой коррекцией обмоток, смотрелся явно проще и дешевле, что и заинтересовало их, как специалистов. Пришедший задавал вопросы и переводил мои ответы. Беседа ушла куда-то далеко от повода нашего собрания. Но тут появился некто, напоминающий видом распорядителя, и строго поинтересовался, в чем дело, и почему так долго длится собеседование... Снаружи большая очередь, добавил он. Собеседники мои извинились, почему-то больше передо мной, чем перед ним,  я встал, попрощался и вышел. Оценок нам не ставили, а в объявлении на стене при выходе было написано, что список прошедших собеседование  будет вывешен в канцелярии Техниона через три дня. Данька, по дороге на работу забежавший туда указанным утром, позвонил и сказал, что я значусь в списке допущенных к следующему экзамену вместе с еще 67 претендентами. Из 126  осталось 68.

Большинство экзаменов в памяти не задержались. Хорошо запомнился только психотест, который я сдавал три раза на каждом из курсов. Все они были немного разные, содержали массу задач по логике последовательностей, задачи на внимание, повторенные трижды – в начале, середине и в конце экзамена, чтобы оценить потерю работоспособности при утомлении. Кроме того был тест на понимание английского языка, этакий не очень большой рассказ, по содержанию которого надо было ответить на несколько вопросов по-американски, когда отмечаешь правильный ответ в ряду из пяти возможных. Посредине экзамена давали 10 минут отдохнуть, выпить кофе и прогуляться в туалет. Продолжительность экзекуции была различной: четыре - шесть часов. Самым трудным был психотест на ЭЛЬБИТЕ. В нем впервые были даны для анализа двойные (или удвоенные) последовательности на базе костяшек домино. Последовательности задавались даже в виде узоров, костяшки змеились, закручивались в цепи... Пришлось немного труднее, чем во время моих занятий в Технионовской библиотеке, но... Справился.

Инструктируя меня перед первым из психотестов, Данька, усомнившись в моих способностях в английском, твердо рекомендовал на нем не зацикливаться, а просто во всех ответах отметить цифру три, среднюю из пяти. Это гарантирует четверть максимальной оценки в этом разделе, но поскольку английский – не главное в таком экзамене, на конечном результате она всерьез не скажется. Этой инструкции все три раза я неуклонно следовал. И ниже 90% нигде не опустился.

Короче, был я зачислен на все три курса, и потом долго ещё отбивался от секретарей на двух из них, звонивших и требовавших объяснений.

                *    *    *

Занятия на курсе ТЕХНИОН – ЭЛЬБИТ начинались восьмого октября, о чем уведомили по почте, прислав заранее открытку-приглашение. В этот день я шел туда, исполненный гордости за проделанную титаническую работу. Но когда начался кенес (собрание) по поводу открытия, возгордился ещё больше. Нам объявили, что в связи с сокращением финансирования набрана только одна группа из 26 человек. Такого я от себя не ожидал! Ведь отбор начинался с цифры пятьсот с небольшим, то есть конкурс был один к двадцати! В группе был ещё всего один человек моего возраста. Остальные – молодежь от 26 до 39 лет.  И двое нас – 47-летних. Начали мы учиться в октябре, а закончили в середине июня.

Наступило удивительно приятное время. На учебу и с учебы я ездил, как «белый» человек, на автобусе, так как нас обеспечивали бесплатными проездными. Занятия начинались в восемь утра и заканчивались после четырех. Территория Техниона напоминала тенистый ухоженный парк. Непохожие друг на друга красивые здания располагались террасами, между которыми спускались лестницы. Элегантная садовая архитектура, асфальтированные дорожки... Все это придавало нашей жизни в его пределах неповторимое и неиспытанное ранее очарование. Вспоминая свой родной Московский энергетический, я стыдился за  обшарпанные стены в его коридорах, прокуренный аммиачный смрад в туалетах, ободранные столы в аудиториях. Здесь все было иным, нарядным и праздничным.

Тематика предметов на курсе к моей специальности прямого отношения не имела. Про мои родные электрические машины тут рассказывать никто не собирался. В перечне предметов в основном преобладала электроника, аналоговая и цифровая, источники питания, компьютеры, программирование. И даже такая сугубо специальная вещь, как цифровая обработка сигналов и изображений. Освоить все  заново, да ещё на высоком профессиональном уровне, таком, чтобы потом работать в этой области, вещь нереальная, я понимал это. Но даже понимая, старался учиться упорно и добросовестно. Для развития кругозора.Тем более, что лекции, читаемые нам, были доступны для постижения на той образовательной базе, которой я уже обладал. Трудиться приходилось, но не до изнеможения. Наши преподаватели, чтобы облегчить восприятие материала, готовили и размножали для каждого полный или частичный конспект, который раздавали перед занятиями. Глядя в такую «заготовку», я намного легче ориентировался в материале, по вечерам немного заглядывал вперед. Время двигалось в приятном и комфортном темпе, периодически мы сдавали зачеты и экзамены. Почти как когда-то в школе нам ставили оценки. Если судить по ним учился я на твердое четыре в родном советском исчислении. Были у нас и «социальные» дисциплины. «Правила дорожного движения» , «Как искать работу в Израиле»,  «Как проходить рабочие интервью», «Этика производственных отношений» и что-то еще в таком духе…

Очень большое удовольствие получал я от занятий в библиотеках Техниона. Там их было несколько, но занимался я либо в знакомой  мне по IQ-books центральной, либо в факультетской электротехнической. Постепенно просмотрел и то, что касалось моих вопросов по электромашинам. Разобрался, по крайней мере в том, где-что лежит. По ссылкам в книгах нашел сборники статей американского IEEE, научился в них ориентироваться, что очень пригодилось в дальнейшем, когда уже начал трудиться профессионально.

Правда, был на моей совести один тяжелый, но почти анекдотический  случай. Слава Б-гу, единственный за время обучения. Изучали программирование. И оно мне просто не хотело даваться. Видно не хватало каких-то методологических основ в полученном в прошлом образовании. Учился-то я в-о-о-о-н в какие времена, когда программирование только зарождалось, ну, и видать, «недогрузил» чего-то в голову, в тот багаж знаний, что накопился за тридцатилетний срок. Да и возраст тоже не способствовал.

Программирование преподавал серьезный мужик по фамилии Бен-Арье. Он решал с нами массу разных задач, отрабатывал конкретные методики, делая всё, что полагается в этих случаях, по его представлениям. После трех объяснений я обычно усваивал решаемые примеры, но общие закономерности не мог постичь никак, не получалось. Ну, никак не укладывалось это в мою, сосем не приспособленную для подобных вещей голову.  Пришло время экзамена. В первый заход я получил оценку 37 (из 100). Пришел домой расстроенный. Данька с приятелем выслушали меня, посмеялись, в три минуты все решили и принялись «затесывать» мне голову под другой размер. Пока они мне объясняют, вроде что-то понимаю. Начинаю примеряться сам – попадаю в полный тупик. Наконец ребятам надоело, и они поинтересовались, кто мой преподаватель. Оказалось, что тот подрабатывает в IBM, где оба они работают. Решено было, что Данька с ним поговорит.

Придя вечером с работы, Данька поужинал, позвал меня и начал воспитывать.

- Твой Бен-Арье сказал, что после его лекций не решить экзаменационную задачку мог только полный тупица! Он полагает, что ты просто невнимательно слушал. Я слегка демпфировал его нападки, сказав, что надо сделать скидку на твои проблемы с языком. На это он предложил тебе прийти ещё раз, и на второй попытке он даст тебе задание, написанное по-русски. Его помощники (из русскоговорящих) переведут. Зайдешь к нему завтра, после четырех...

Я сидел, как описавшийся в гостях пудель, и под сочувственные взгляды Зои, выслушивал сыновы выволочки. Чувствовалось, что отцом он будет строгим... А пока что возвращал мне сторицей часть того, чего переполучил в своем детстве...

Назавтра я вернулся с 46 баллами. Прогресс был, но явно недостаточный  для положительной оценки. За ужином Данька сказал, что виделся с Бен-Арье. Тот пришел к выводу, что проблемы у меня не с языком, а с головой ... После этого свои попытки продвинуться на поприще программиста я оставил. В моем выпускном свидетельстве так и написано:

ПРОГРАММИРОВАНИЕ ______________________________ 46.

В Технионе мы прозанимались до февраля. После этого перешли на ЭЛЬБИТ. Там с нами начали работать уже его сотрудники. К этому времени молодые и наиболее энергичные из нас стали находить работу и бросать учебу. Бросил её и мой ровесник Борис Гольдман, друзья и коллеги которого закрепились в окрестностях Беер-Шевы и сумели устроить его к себе. Сами занятия на ЭЛЬБИТе проходили в менее комфортной, если сравнивать с Технионом, обстановке. Сидели в узкой и душной комнате, писали в тетрадях, положив их на колени. Но появилось в нашей жизни и нечто новое – нас распределили на практику по отделам ЭЛЬБИТА. Однако меня не пропустила служба безопасности, битахон, по здешнему. Они что-то тянули, требовали какие-то дополнительные данные... Я сидел неделю почти без дела, пока, наконец, мной не заинтересовался СЕНТОП, частная фирма, дислоцировавшаяся на территории МАТАМа, рядом с ЭЛЬБИТОМ. Она обратилась туда за помощью в расчете надежности электронной системы управления навесными орудиями для колесных тракторов, выпускаемых заводом ФИАТ, которому намеревалась её продавать. Читавший нам курс практической надежности специалист с ЭЛЬБИТа, к этому времени признавший во мне равного по уровню после обсуждения некоторых казуистических задач на его занятиях, указал СЕНТОПу на мою персону. Директор и главный инженер пригласили меня, побеседовали, объяснили задачу, и я стал три дня в неделю ходить туда работать. Мне выделили место на проходе, выдали канцелярские принадлежности и схемы, которые предстояло обсчитать, и купили по моей просьбе небольшой, но продвинутый микрокалькулятор.  И я стал привыкать к особенностям здешней производственной жизни. Сам расчет особой сложности не представлял, но не хватало исходных данных по надежности электронных элементов, использованных в схеме. Их надо было где-то найти.

И я поехал в Технион, где нам читали теорию надежности. Нашел кафедру, нашел своего преподавателя, он провел меня в кафедральную библиотеку и там я, активно эксплуатируя платную копировальную машину, накопировал себе массу необходимого вспомогательного материала. Ещё кое-что из конкретных данных испытаний удалось раздобыть у преподавателя с ЭЛЬБИТа.

Затем я засел за каталоги элементов электронной аппаратуры, выискивая в них упоминания о показателях наработок на отказ, результатах аттестации и т.п. Что-то пришлось выяснять, разослав запросы на предприятия-изготовители. В общем, рутинная работа, но мои заказчики относились к ней очень трепетно, все время волновались, звали к себе моего рекоменданта и просили проверить правильность избранного мною пути. Авигдор, это имя мо-его преподавателя, пришел, посмотрел, успокоил их и пообещал проверить все мои расчеты по окончании. Кстати (или наоборот, некстати, но…) - маленькая сноска по ходу повествования. Меня с самого первого дня пребывания в Израиле смущала здешняя манера обращения друг к другу на ты и по имени, иногда даже уменьшительному. Шмуэль – Шмулик, Михаэль – Мики, Виктор – Вики. Так было в ульпане, так было в Технионе. Так продолжалось на ЭЛЬБИТЕ и в СЕНТОПЕ. С Авигдором, которого иногда нарекали Виги,  у меня сложились очень хорошие отношения, несмотря на то, что был он родом из Румынии. Образо-вание получил ещё там, поэтому даже на слух понимал русскую речь, а читал почти свободно. После нескольких моих вопросов на занятиях он почувствовал собрата по ремеслу, расспросил откуда у меня такие знания, выяснил, что я лет пять работал с надежностью и испытаниями, и сразу освободил меня от посещения его занятий. Но я на них все равно ходил для совершенствования в языке. Несколько раз он подвозил меня после учебы, а один раз пригласил поужинать к себе домой, попросив принести имеющиеся у меня книги. Мы их вместе посмотрели-полистали… А справочник Ушакова и задачник по надежности он даже взял на время скопировать. И вот сейчас активно помогал мне на СЕНТОПе.

В первые годы репатриации на моем пути встретилось много израильтян, которым я до сих пор благодарен за помощь и поддержку. Для них самих она, может быть, и не была чем-то серьезным, то есть не сильно обременяла, но для меня значила очень много. Проблемы в отношениях с людьми, если они случались, большей частью бывали с «русскими». Но, очень редко, случалось, конечно,  и иначе…

К маю мои расчеты были почти готовы. Авигдор проверил  и заявил, что для «макаронников» этого больше, чем достаточно. Я был польщен столь высокой оценкой, а мои работодатели упокоились. Стали изучать, как мне напечатать этот «труд», рукописных страниц было за сотню, да надо было его перевести на английский… Но тут нагрянула беда! Я первый раз в жизни столкнулся с таким всесокрушающим явлением. Немецкий концерн  ФОЛЬКСВАГЕН перекупил тракторный завод ФИАТа. Производство решено было на полгода остановить, а все исследовательские работы закрыть. И СЕНТОП, работавший по заказам оттуда, в мгновение ока оказался на грани банкротства. В один день были уволены все семь инженеров, трое монтажников, механик и секретарь. Остались директор, главный инженер, завхоз и я. Меня оставили, так как единственными затратами на мое содержание были обеденные талоны, выдаваемые каждый день. Один раз, правда, выдать забыли, и я остался голодным до самого вечера. Подойти и попросить я не мог, что-то в убеждениях мешало. И после этого случая всегда имел в сумке пару «сухариков», которыми с чашкой кофе можно было бы забить голод.

Расчет надежности они попросили все-таки закончить. Мне выделили компьютер, и полмесяца я печатал расчет на английском, разумеется, языке. В начале июня отчет был готов, директор, доктор Эйтан Розенберг пригласил меня, поблагодарил и в качестве премии выдал напечатанное в полстранички письмо-рекомендацию с благодарностью за проделанную   работу. Ребята на курсе посмеялись – хоть бы бутылку поставил! А сам я просто еще не понимал, что это письмо значит в здешних условиях, и, конечно же, не мог догадываться какую совершенно неожиданную роль через полтора месяца эта скромная бумажка сыграет в моей жизни. Но до этого нужно было ещё дожить.