Терпение кончилось

У капитана Петрова случилась большая радость. Под своё первое сорокалетие он впервые в жизни получил квартиру. Квартирка была не ахти какая – однокомнатная двенадцатиметровка в малосемейке на первом этаже. Радовало то, что она была новая, не поношенная, да ещё с балкончиком, чтоб, значит, выйти покурить на свежем воздухе. А ещё успокаивало то, что такие же конурки, кроме Петрова получили ещё штук десять офицерских семей, которые в свою очередь, тоже безмерно радовались приобретению.

Эту малосемейку в офицерской среде сразу окрестили «бомжатником», но счастливых новосёлов такие ядовитости не задевали. Взаимным хождением в гости, выводок офицерских семей целый месяц шумно справлял новоселье.

А потом всё это прошло, надоело. Как это обычно бывает, офицерские жёны, по разным поводам стали бурчать на мужей и на дворе наступила осень. Перезимовать в своей квартирке после долгих лет бездомья было здорово. Правда, мебель за недостатком квадратуры, покупать никто не решался, но зато все кинулись стеклить балконы...

А ещё стали выявляться, так сказать, скрытые неудобства нового жилья.

Днём во дворе под окном шумели дети, по ночам громко целовались подвыпившие переростки, а по утрам дворники спорили с бомжами из-за пустых бутылок. За одной стеной у соседского парнишки, родители которого уехали в Тюмень на заработки, постоянно шла гульба, а за другой стеной – гудел лифт и хлопала подъездная дверь. А со стороны коридора, то и дело мотались многочисленные соседи и их посетители.

И всё бы ничего. К бытовому шуму, после гула танковых моторов ещё можно было как-то привыкнуть, но к нему прибавился постоянный собачий брёх.

Какая-то сучка ощенилась в подвале, в аккурат под квартирой Петрова. Место ею было выбрано удачно. Именно под Петровским балконом в дом врезалась теплотрасса, и сквозь щель в цоколе, сучка удобно моталась туда-сюда.

По ночам всей Козловской семье стал сниться щенячий скулёж. Это только на первый взгляд кажется, что щенки тихо скулят. Но когда они скулят постоянно, особенно среди ночи, когда уже и лифт не работает, и посетителей у соседей нет и пьяные подростки, намастурбиров всласть разошлись по домам...

Нет, слушать это было невыносимо.

Но и это было не всё. Вскоре скулёж сменился собачьим воем и лаем. Начинался он с вечера и не переставал до утра. Сделав днём перерыв, на следующую ночь сучка вновь заводила концерт.

И тут Петров не выдержал. Решив взять грех на душу, он выпросил у начхима пару взрывпакетов...

И вот, когда вечером собачка начала свой, ставший уже традиционным брёх, Петров, как был в домашних тапочках и трико, так и помчался (дабы не успеть раздумать) в зимнюю темень чтобы порешить весь выводок. Один, за другим, как на учениях, в амбразуру полетели два тлеющих взрывпакета. Один за другим в ночи раздались хлопки, многократно усиленные бетонными стенами подвала. Дом затих...

А затем из подвала, на весь двор разнеслись истошные человеческие вопли. От страха Петров чуть не обделался, и на подгибающихся ногах побежал ко входу в подвал, который, кстати, никогда не закрывался. Там у Петрова случился нервный тик и заикание. Навстречу ему из подвала выбирался оглохший и тоже чуть не обделавшийся от пережитого ужаса бомж. Беднягу трясло. Наткнувшись на Петрова, он кинулся к нему в объятия, что-то мычал, размахивал руками и рыдал взахлёб. В ответ, Петров тоже мычал и махал руками...

Что же было на самом деле? А вот что. Дело в том, что этот бомж, самым наглым образом занял облюбованное собачкой место на теплотрассе в подвале, и каждый вечер приходил переночевать на тёплой трубе. А возмущённая дворняжка каждый вечер с наступлением темноты садилась напротив него и всю ночь напролёт возмущённо лаяла, пытаясь прогнать непрошеного оккупанта...

С тех пор в подвале больше никто не селился – ни собачки, ни бомжи, и семья Петровых зажила спокойно и счастливо.

А за малосемейкой название «бомжатника» закрепилось ещё прочнее – навсегда.