Ее имя тогда только всплывало в литературе

16 сентября 2002 года

   Только закончила читать, с большим наслаждением, повесть Анастасии Цветаевой «Сибирь». Книгу мне дали на короткий срок. И, отложив Марину, принялась за Анастасию. И тоже разочаровалась. Воспоминания ее читала раньше – в «Роман-газете», кажется, находясь на отдыхе в каком-то пансионате в Подмосковье. И получила большое удовольствие. Ее имя тогда только что всплывало  в литературе. Да и больше всего интересовала судьба. Это было время,  когда прорезались голоса репрессированных, становились слышны общественности. Рыбаков «Белые одежды», Шаламов, «Повесть о Зубре» Гранина. Кто еще?.. Сейчас уже и не вспомню, но ими зачитывались, рвали из рук в руки, записывались в очереди. Это стало для многих, тогда молодых и знавших о репрессиях только понаслышке, да и то  в одностороннем, чаще официальном, освещении, - откровением. Это волновало.

   Но роман «…» не понравился, показался скучным. А сам автор – не очень талантливым. Или просто я не люблю романизированных исторических произведений, когда не знаешь, где вымысел, где правда.
Мне больше по душе документальная и мемуарная литература. Она вызывает большее сопереживание. К тому же образ Ники показался не очень приятным, с ее многочисленными, на мой взгляд, даже не разборчивыми «любовями». Дело тут, может, в моих личных принципах и воспитании в правилах «черно-белой» коммунистической морали. Морали двуличной, которая, возможно, искалечила  жизнь  мне, принимавшей все за истину, которая втиснула в ее прокрустово ложе, не позволяя сделать ни шага ни вправо ни влево. Потому личная свобода людей, воспитанных на досоветских принципах морали, что Марина, что Анастасия, да и  другие, мне чужда. Да и обидно за себя.

   А вот повесть «Сибирь» понравилась. Здесь все близко мне. И труд на земле, знакомый и мне, и любовь к животным. В этом я нашла родство душ, и это захватило меня при чтении.