Барин и крепостная. Глава 9. Четверо в гостиной

Переход к предыдущей главе – http://www.proza.ru/2016/06/13/525


На дворе вьюжило.
В жарко натопленной гостиной вчетвером гоняем вист. Прокопий Иваныч, Василь Семёнович, Аркадий Фёдорович и я.
–  Мы так у тебя надолго, Аркадий Фёдорович, хе хе.  Метель теперь, стало быть, долго не отпустит.
–  Так живите –  нечто ль мне для персон хмеля жалко. Так ещё рябиновую распробуем.
–  Хорошо ещё с борзой вовремя свертались.
Он про то, что так и не доехав на охоту, повернули обратно, и сами почуяв и по словам Силантия, что начнётся буран.
               
–  Силантий, неси ка свою рябинушку.
–  Мож чаю.
–  Силантий –  чаю принеси.
–  Какого барин? Морковного, душицу, аль тифлисского.
–  Тифлисского давай.
–  Что Василь Семёныч –  не фарта вашим? Хе хе.
–  Нейдёт пока, Иваныч.
–  Уф Аркаша, дай гитару, передохнём чуток.
–  И то верно заведи ка что нибудь душевное.
Василь Семёныч, взяв у Аркадия Фёдоровича гитару, отошёл от стола и развалился в в качалке.
–  Душевную говоришь...


В душе тоскливый белый дым
погасших снов– воспоминаний
В них смутно локоны твои
ласкают, как в те дни свиданий.

Сгорела сладкая мечта
в чужих нерадостных объятьях,
упала яркая звезда,
потушен луч былого счастья.
Тебе ль не я дарил цветы,
отрады свет, душа терзаний?
Не я ль смотрел в глаза твои?
Достоин ль я теперь страданий?

В душе тоскливый белый дым
погасших снов– воспоминаний.
В них мягко локоны твои
ласкают, как и в дни свиданий.

Ты в миг другому отдана
в печальный дом, где всё –  ненастье,
где гибнет девичья мечта,
где нет любви и нету счастья!
Ушла мечта, погасла жизнь.
Мне не зачем искать уж доли.
В моей не сказанной судьбе
осталось место лишь для боли.

В душе тоскливый белый дым
остатки снов– воспоминаний.
В них нежно локоны твои
ласкают прах моих мечтаний...

Промолчали.
–  Слышал энту песню у Алибина.
–  Так его песня и есть.
–  Да ж –  хороший был приятель.
–  Да. Весел. Под гитару мы с ним много всего распробовали.
–  А что ж Ветлицкого то, говорят, отпустят?
–  А что ж ему то при его деньжищах то? Ещё ж и и извиняться будут-с. Шасшаркиваться-с.

–  Эхх. Доброта, доброта. Честность. Стрелять надо было в тушу-с. А он видите ли вверх выстрелил-с. И что-с. Этот –  здесь припеваючи-с, тот уж там-с. На тучке сидит-с?
–  Не богохульствуйте Аркадий Фёдорович.
–  Не богоху-ульствуйте Арка-адий Фёдорович. А мы все чи-истенькие, бе– еленькие. Только Аркадий Фёдорович на свету всё делает! Как знает. А вы, как знать –  что там –  в темноте? Такие ли чистенькие, беленькие-с?
–  Аркадий, ей богу –  не заводись.
–  Что  ж не заводись, Что не заводись. Так ж уму ж не постижимо, был балагур весельчак, было с кем время провести –  так нет. Всё –  нет... и по причине? Жалость. К кому? К этому мешку?
–  Ну что вы, Аркадий Петрович, Викентий Палыч семьянин. Что ж выстрелил только... в грудь, коли противник не стрелял –  сие мне не понять, конечно. Ну может аффект был какой? Полина то барышня –  и до выстрела доведёт . Импрессична, надо сказать, в красоте своей и кротости.

– Доведёт.
– А что за случай был. Что ж было то на самом деле?, – мне любопытно.
– А был у нас, Александр Силыч, приятель один. Компанейский надо сказать приятель. Только что горяч в суждениях, по молодости, стало быть. Так он, стало быть, за барышней ухаживал, за Полиной Андреевной. Так и ж не только ухаживал, так и амуры были промеж ними, надо думать. Иже Полина то скромна, хоть и красива, так за ей табун, прости меня, стоял за ручку лобызать при случае. Так Алибин, так то в силу разговорной сладости своей, да свободности в изложениях, как то амурами данную особу то и окружил. – витиевато изложил Прокопий.

–  Окружил. Сам влюбился паршивец по уши. – Фёдорович.
–  Да уж. Так вот. с амурами у них всё было вроде как слажено. Да отец Полины –  крут и порядочен, с ним неприязнь имел,  к Алибину то есть.
–  Так и что ж?
–  Так то ж!   Отдал дочь свою за Ветлицкого. Тот уж свёл свою Матрёну в могилу, Так он за него её и отдал.
–  Что уж свёл то. Слегла, болезнью тяжкой, да душу богу отдала, стало быть.  Ты уж тоже, Василь, за Матрёну то зуб на него всё не сточишь.
–  Да гнус он. Гнус и есть.

–  Ладно. Так сочетались они, стало быть, Полина с Ветлицким и что ж. Слышим как то, дуель промеж них назначилась. Ну, меж господами этими, стало быть. За что, да зачем? Не говорит никто, ни тот, ни этот. Да дальше Васильлучше расскажет. Он секундантом был у Алябина.
–  Да что ж рассказывать то? Встали на десять шагов. Алибину жребий выпал первым. Выстрелил в воздух.  Ветлицкий прицелился и выстрелил. Ранение в грудь. Мучился до утра.
Замолчали.

"Что за дело такое? Что ж было? Ветлицкий застал Полину и этого Алибина? Почему в воздух? Что за причина? Может Полина?"
– А могло быть, что Полина сама его попросила?
–  Могло. Была какая то записка. От неё. Что в ней? Как знать. Люди передававшие оказались порядочными.
–  Бледен он был. Я спрашивал –  не болен ли? Сказал –  нет.
–  Как есть –  её просьба.
–  Ну и дурак. что ж бабу то слушать. Она ж дура –  баба то. Ей ж Ветлицкий пообещал, как пить дать, что стрелять не будет, а ей лишь бы смертоубийства не было. Дура –  что с неё взять. И Алибин дурак!

–  Да что уж Вы, голубчик. Как же будет Ветлицкий жить теперь с этим? Полина ж не простит.
–  А ему наплевать. Ему что –  любовь её нужна? Так её ж не было и не было б. А так с супружескими обязанностями –  извольте-с.
–  Ну ты, Аркадий Фёдорович, загнул-с. Греха не видишь. Как можно так-с.
–  Ха– ха –  так вот и можнос-с, так и живут-с люди то. И припеваючи надо сказать живут-с.
–  Бред какой то.
– Ха– ха. Бред говоришь?–  Аркадий Фёдорович посмотрел на меня с какой то не понятной победной злостью в глазах.– Бред не бред, Сашенька. Не бред. А явь!...–  и вкрадчиво с издёвкой –  Ну как?...Неподумавши ещё?

– Вы о чём?
– О чём? Так я о чём и сделаю. Сделаю, Сашок, не обессудь. Не помнишь и бог с тобой. А я помню.
– Ну ж вы...
–  Помнишь стало быть? И помни, помни. Ну то наше, наше с тобой.– взял за локоть.–  Никому не скажем, да, Саша?
– Вы о чём, господа?
–  Да есть у нас с Александром Силычем дело одно. Не рассказываем –  сглазить боимся. Да Саша?

–  Аркадий Фёдорович...
–  Жду, жду, Саша.
Я высвободил локоть,– Мне...мне на воздух нужно. Душно здесь. Простите господа, подышу и... недолго я.

Холодный воздух со снежинками, освежая, плеснул на разгорячённое лицо. Вьюга с воем, свистом и хлопаньем какой то тряпки заметала крыльцо, пытаясь залезть под тулуп. "Что же это? Как же? –  Милое лицо Анютки ярче высветилось из памяти. Оно и не уходило из видения ни вчера, ни сегодня днём ни, тем более, вечером. Просто образ то затуманивался, то становился ярче и виднее снова, поглощая собой все мысли и затмевая внимание ко всему.

«Что же делать?...Нужно было скрывать свои чувства. Да уж нужно было... Что ж теперь об этом? Сдать позицию? Отдать всё этому извергу? Уехать, пытаясь забыть о ней и... своей малодушности?... Хорош гусь –  ещё и думать о таком. Люди идут на смерть за своё. За любовь. Не то что Алибин, а и тот же Ветлицкий. Ещё тот же, говорят гнус, а ведь пошёл же на дуэль. Хотя, кто ж его знает. Скорее что то знал, схитрил. Не могут такие люди на подвиг... А ты? Ты способен?... О чём это я? Что ж сделать то? Какой подвиг? Как обернуть то всё?»

Открылась входная дверь, Василь Семёныч вышел в тулупе Силантия.
– Свежо здесь. Тоже вышел подышать –  душно в доме.
С трудом возвращаюсь из мыслей, хотя и не уходя от них совсем, – Да –  вьюжит то как.
– Знатно метелит! Знатно. А Вы, Александр Силыч, издалёка тут будете?
–  Три дня ходу. Дальние родственники мы. По матери, стало быть. Я в раннем детстве то приезжал сюда.

–  Ясно. Что ж взволнованы вы чем то. Простите уж за любопытство.
– Да так, разгорячился просто. Вы уж внимание на меня не обращайте.
–  Ладно... –  и придвинувшись, взяв за плечо–  Вы с Аркадием Фёдоровичем – это, поосторожней, буян ещё тот-с, когда выпьет. Мы уж привыкли, а вы тут ещё толком не были. Не знаете-с.
–  Да знаю я.
–  Ну вот и хорошо. Пойду я. Зябко что то. –  поправив зябко тулуп Силантия, ушёл в дом.

«Силантий. Что он говорил? Забрать Аютку. Как? За Попаски? Там тоже люди. Не беря в голову деньги, там тоже души. Глупо даже думать об этом. Что делать? Что? В карты? Так тож проиграть можно всё.»
Вьюга стонами и свежими снежинками, охлаждавшими мокрое уже лицо, обостряла трезвеющий ум навевала всё новые и новые мысли.

«Что же это –  любовь? Наваждение какое? Были ж другие... Но как тусклы все. Померкли совсем. Что же раньше было? Тоже любовь? Какая разная любовь. Да и любовь ли? Страсть. Дружба. А нынче что? Упоение. Душа и тело всё едины. И слух блаженствует и глаз, и тело просит прикосновений... Как же быть то? Какая то тряпка хлопает как выстрелы. Вдали волка слышно. Далеко совсем. Воет. К чему всё это? А, может, разыграть между всеми? Если не мне, так кому то выпадет. Чай не такие остальные то, как этот? Аркадий Фёдорович – змей, а те оба вроде как –  по божьи люди. Всё лучше, чем с ним. Потом выкуплю. Хоть так?»

Волк завыл вроде поближе.
«Ближе завыл. Рассуждаем так. Если я с Аркадием Фёдоровичем на двоих раздаю, то случай пополам, что мне выгорит. Этого мало, да и за Попаски будем играть. Эдак я и по миру пойду, хоть и Лабазки ещё есть... Если на четверых, то случай много больше, что хоть кому то достанется, но не аспиду... Так...Хорошо... Теперь только как то настропалить всех на интерес и змея этого выудить, чтоб Анютку поставил... Так, пойду пожалуй. По делу сообразим.»

   С настроением, поднявшимся со дна, пошёл в дом. В прихожей в кресле полудремал Силантий в ожидании каких– нибудь причуд господ.
–  Силантий, вот что. Сиди, сиди ты... Слушай, ты мне наливочку принеси. Но –  это как бы наливочку. А на деле –  есть морсу какого цветом под наливочку?
–  Морсу? Есть барин.–  Силантий расплылся в улыбочке,–  Для Вас всё есть, барин. Сделаем.
–  Только ты это...  никому.

–  Шутить изволите, барин? Да что б я ...
– Ладно, ладно. Поможешь мне коли что?
Силантий посерьёзнел и, пристально посмотрев мне в глаза, понизив голос сказал, –  Помогу, барин.
Я вошёл в комнату.
–  Что там –  стихает?
–  Да нет-с –  в самом разгаре. .. Что ж может в вист на интерес? Что то скушновато стало.

–  Да что ж, начнём с копеечки.
–  Аркадий Фёдорович, у вас что ж только эта старая колода?
–  Да нет., Силантий! Новую колоду в комоде достань. да не греми там! Лукерью разбудишь.
–  Сегодня ж суббота. День благовещения.
–  Так что ж.
–  Так в субботу не гоже новое начинать-с.
–  Так то ж не новое. мы чать не впервой вист гоняем.

–  Колода новая.
–  Так что ж. Она завсегда новая. Так благовещенье то в апреле. Седьмого.
–  Так прошлое седьмое апреля было в субботу. Так и весь год до следующего, тот день недели, в который было, считается днём благовещения. и начинать в нём нельзя.
–  А можно что?
–  Продолжать. Заканчивать.
–  Ты Прокопий Иваныч понабрался всякой всячи. Как жить то тебе трудно.
–  Так что ж трудного то. Всё ж по воле божьей.
–  И день благовещения твой тож?

–  И день благовещения.
–  И что ж будет то, коль новое начать?
–  С трудом стало быть всё и пойдёт. Дойти то дойдёт, коли с превеликим трудом стараться.
–  А когда– ж начинать?
–  Да в любой день.
–  Надо запомнить. А то ж иногда с таким скрипом всё идёт. Может не в тот день начинаю.

–  А что ж у тебя не всё со скрипом идёт? Ха ха! Ну ты Василь загнул!
–  Куды ж Силантий запропастился.
 Помолчали. Встретили Силантия радостно.
–  Я уж думал ты в комод провалился. Али не в ту сторону заблудился, Силантий.
–  Дак велели ж не шуметь, барин.
–  Ну что ж господа. Ставлю копеечку.
–  Кто ж мешать будет?

–  Прокопий пусть тасует. Освятит колоду.
–  Что пить будем?
–  Мне водочки.
–  Мне тоже.
–  Я винца пожалуй.
–  Аркадий Фёдорович, а есть та наливочка, что мы на второй день потчевались? Вишнёвая кажется?
–  Силантий , тащи всё! Тут уж закончилось.
В соседней комнате забили часы.
–  Всё, господа, суббота кончилась. Можем начинать, ха ха!


– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе – http://www.proza.ru/2016/06/13/668