Глава 13. Мысли и сомнения

– Доброе утро, – спустя несколько секунд молчания, улыбнулся Юра.

У него было настолько довольное выражение лица, что мне, если честно, стало даже немного смешно. Чтобы не показывать этого, я, тоже улыбнувшись, потянулась и спросила:

– Сколько времени?

– Три часа, – Юра ответил, не «снимая» с лица свою о-очень счастливую улыбку.

– Ничего себе «утро»! – усмехнулась я. – Юр… А что ты тут, кстати, делаешь?..

– Я?.. – друг замялся. – Да я проведать тебя пришёл.

– А ключ у тебя откуда?

– Наташ, ты что? – Минин потрогал мой лоб тыльной стороной руки. – Меня твоя мама впустила.

– Так её же дома нет.

– Тёть Тань, – позвал Юра, и в комнату действительно вошла моя мама. – Вот, Наташ. Это же она? Видишь, твоя мама дома.

– Вижу, – смущённо улыбнулась я. – Я и не слушала, как она вернулась.

 – Ну, ты спала, – заключил Минин. – Так что, всё нормально. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, спасибо. Надеюсь, скоро вернусь в консерваторию. А ты почему один пришёл?

– У Кольки первый рабочий день в ресторане, он не смог. А у Оли конкурс – сама знаешь.

– Да, она мне говорила. Волнуется – ужас. Наверное, выступила уже.

Почему-то смотреть друг на друга нам становилось всё труднее. Юра краснел, да и я, скорее всего, тоже. Всё-таки, мы оба не могли оставить без внимания ту странно-романтичную сцену «из моего сна», хотя не вспоминали о ней во время разговора. Мы замолчали на несколько минут. Юра смущённо улыбался, опустив взгляд. До этого я не видела его таким… сентиментальным, что ли. Минин всегда был искренним, открытым, но при этом довольно сдержанным (хотя нет, скорее невнимательным) по отношению к подобным незначительным моментам. Он был романтиком, но не имел привычки делать акцент на такие мелочи… Но в тот момент он был каким-то другим.

– Наташа! – с кухни донёсся голос мамы, «выдернувший» меня из размышлений и Юрином поведении и заставивший отвести взгляд от его лица. – Пойдёмте обедать! Ну. Или завтракать, если у тебя утро.

Юра засуетился и вышел первым. Я наконец-то сменила ночную сорочку на домашний халат и последовала его примеру. Мама ждала нас в кухне, разливая по тарелкам горячие, только что сваренные щи. Без лишних слов мы с Мининым с аппетитом принялись за свои порции.

Я ловила себя на мысли, что не помню, когда последний раз сидела за столом без Коли, Оли и Юры, или же без кого-то из них. Мои друзья всегда были рядом со мной, они стали больше, чем друзьями, превратились в очень близких мне людей, в неотъемлемую часть моей жизни. И мне так нравилось это! Мне очень хотелось верить, что дружба действительно на всю жизнь и что нас ничто и никто не разлучит.

Вопрос «Всегда ли мы будем вместе?» был больной темой для меня. Я любила погрустить, поэтому нередко задавала его себе и представляла, что будет с нами через несколько лет. Хорошо, просто замечательно, если наш «квартет» не развалится и не разделится  на четыре «соло». Но ведь говорят... Говорят, что люди приходят и уходят, что далеко не всегда, а скорее, никогда, окружение человека не остаётся неизменным на протяжении всей его жизни. Одни люди сменяются другими, кто-то предаёт, кто-то делает всё, чтобы завоевать и оправдать твоё доверие, но всё это может измениться в любой момент, в любой день, в любую минуту, и обязательно именно тогда, когда ты этого не ждёшь…

С Колей и Олей были вместе с самого раннего возраста. И никто не ушёл, нас, наоборот, стало больше – в нашу компанию влился Юра… Нам по-прежнему было интересно друг с другом, у нас находились общие увлечения и общие темы для разговоров. И ни у кого даже не возникало мысли предать своё надёжное «трио»… Мне хотелось верить, что уходят только обычные люди, а Друзья приходят и остаются навсегда.

Именно такие мыли «танцевали» в моей голове во время поедания маминых щей… Да уж, что только ни навещало человека с время от времени поднимающейся температурой! Наверное, если бы я была писателем, то за время болезни моё воображение уже просто замучило бы меня новыми сюжетами, и, кроме желания сесть за фортепиано, меня бы одолевала непреодолимая тяга к бумаге и ручке. Слава Богу, что писательского таланта я в себе не обнаружила, а то бы окончательно сошла с ума.

Почему-то при этой мысли мне чётко представилось утро перед прослушиванием: я сижу за столом, стучу пальцами по воображаемой клавиатуре, мама запрещает мне это делать, а я внезапно хватаю салфетку и начинаю что-то судорожно записывать. С «экрана», на котором показывало мне фильмы моё воображение, на меня очень подозрительно посмотрела мама. Я прямо чувствовала её взгляд на себе. Мне стало смешно (да-да, я ещё представила, как выглядела бы со стороны я сама) и, отвернувшись от тарелки со щами, я тихо захихикала.

– Наташ, ты чего? – Юра растерянно улыбнулся. – Что-то не так? Я не понимаю…

– Не понимаешь? Правда? – заливалась я, а Минин начал обеспокоенно осматривать себя в поисках причины моего смеха. – А по-моему, со мной давно всё понятно!

– А-а… – Юрка выдохнул. – С тобой-то да, с тобой точно всё понятно.

Я смеялась, он смотрел на меня с лёгким, я бы сказала, «шуточным» укором. Неожиданно в соседней комнате зазвонил мой телефон. Я вскочила с места и поспешила взять трубку. По дороге в свою «обитель» я «погладила» плечом все косяки, какие только встретила. Зато, нажав на кнопку «принять вызов», на кухню я возвращалась уже вразвалочку.

– Наташ! – кричала в трубку радостная Ольга.

– Что? Прошла?

– Не знаю! – Акимова торжествовала, будто без борьбы получила Гран-при уже Всероссийского этапа конкурса.

– А чего довольная такая?

– Когда мы из зала выходили, жюри уже начали совещаться, и они раза три назвали мою фамилию. Понятия не имею, что они там говорили, но прия-ятно!

– Вот чудо, а! – улыбнулась я. – Ты как выступила хоть? Я слышала, мне понравилось, но ошибки-то я не слышу. Тебе самой понравилось?

– Ну-у… Фальши-то не было, вроде. Но с оттенками я могла напутать.

– И когда результаты теперь?

– Через неделю, на сайте опубликуют.

– Ну, ждём. Ты где сейчас?

– Дома, гармонию учу. Ну, пытаюсь учить, в смысле. Юрке привет, он же у тебя?

– У меня, – я улыбнулась, а Минин наверняка заметил моё смущение. – Ладно, до связи.

– Пока!

Я положила трубку, всё ещё смеясь над Олиной особенностью: под действием своего бешеного адреналина она либо всего боится, либо всему радуется, и всегда так эмоционально, что заражает всех.

– Ну что, живая там Акимова? – спросил Юра.

– Живая, привет тебе передавала. Знает откуда-то, что ты у меня.

– Так… Так мы… – Минин замешкался. – Так я у неё спрашивал, пойдут ли они с Колькой к тебе. Тоже хотел заглянуть. И сказал, что один пойду, раз они не могут. У меня просто завтра специальность в такое неудобное время – точно не получится проведать больную подругу.

– Поня-ятно, – улыбнулась я. – И с тобой теперь тоже всё понятно.

Юра покраснел. Да, как-то многозначительно я сказала. Я ведь просто имела в виду, что поняла, откуда Оля знает о его визите, а вот Минина мои слова смутили. Наверное, он подумал, что я поняла что-то другое… Воцарилось неловкое молчание. Ситуацию спасла вовремя зашедшая на кухню мама.

– А что это вы замолчали? – последовал логичный вопрос.

– Да так, – мы встали из-за стола и направились в мою комнату.

О чём говорить, мы совершенно не знали. Обоим было неудобно после моей «выходки». Но Юра знал, за что уцепиться, он вообще умел разрядить обстановку, перевести тему и так далее. Я бы даже назвала эту способность одним из его многочисленных талантов.

– Что это у тебя? – как ни в чём не бывало, спросил Минин, подойдя к фортепиано. – Паганини, да? Здорово! А я вот с Бахом мучаюсь.

– Да это я просто в тумбочке нашла. Я скоро буду Бетховена «в гробу переворачивать». Кто знает, как у меня дела с пятой симфонией пойдут…

– Я знаю.

– Ну и как же?

– За-ме-ча-тель-но, – друг подмигнул мне.

– Надеюсь… А как там вообще в консерватории дела?

– Ой, как всегда. «Гармонист» недоволен те, что многие уже с начала года бьют баклуши.

– Наверное, повторил вводный урок и важности гармонии…

– Нет, он решил, что так только потеряет время, и дал диктант. Теперь, говорит, каждый раз так наказывать будет, если пол-группы придут неподготовленными.

– Ну, может быть, я, благодаря чужой лени, научусь писать диктанты, – усмехнулась я.

– Селезень, – нахмурился Юра. – Не пугай меня. У тебя за спиной музыкалка и училище, которые ты окончила с отличием.

– И что? – я улыбнулась. – Все мы неидеальны, и у всех есть друзья с хорошим слухом. Мне Колька помогал в школе, а в училище я сама вытягивала на четверки, которые совсем не мешали моим пятёркам за теорию.

– Наталья, – ошеломлённо и торжествующе одновременно сказал Юра. – Да у вас в шкафу скелет, как я погляжу.

– Куда же без него? – засмеялась я. – И ведь нравится ему там, в шкафу. Гоню-гоню, а он всё не уходит!

– Чувствую, Анатолий Николаевич расстелет ему «скатертью дорожку». Теории, Наташенька, ведь мало. Она же ничто, если вы не можете применить знания на практике, – Минин вздёрнул нос и что изобразил нашего преподавателя по гармонии.

Мы любили Анатолия Николаевича. Этот пожилой мужчина с первых дней дал понять, что гармонию мы знать будем независимо от нашего желания. Это был человек опытный, знающий и просто до умопомрачения обожающий свой предмет. Его лекции можно было слушать часами, а если гармония тебе не по душе – то на лекции стоило бы посмотреть. Его воодушевление, его заинтересованность материалом дорогого стоила и была, если не заразительна, то очень привлекательна. Его хотелось слушать независимо от того, понимаешь ли ты хоть что-то. В памяти всё равно что-то оставалось, благодаря эмоциям преподавателя.

– Ага, – согласилась я. – И ещё душевно, но с нотками «щедринской» иронии, попрощается с ним. Так что, недолго ещё моему «скелету» оста-лось…

Юра ещё долго рассказывал мне о том, что происходило в консерватории. Оказалось, что, отмечая в журнале отсутствующих, преподаватели обо мне говорили не иначе, как «солистка наша», причем, все с разной интонацией. А ещё к Роялю приходил настройщик… Как же я давно не навещала своего клавишного друга! Хотелось верить, что он слышал от кого-нибудь, что я заболела после прослушивания, и не думает, что я забыла о нём.

Неожиданно Юра прервал свой рассказ, заметив, что прошло уже много времени и ему пора идти. Он попрощался со мной не как обычно. Минин робко приблизился ко мне и нерешительно обнял… Всё-таки его трудно было узнать. Что-то изменило моего друга. Я догадывалась, что именно, но уверять себя в этом не хотела – в конце концов, я могла ошибаться.

Я проводила Юру до двери и направилась на кухню: с мамой-то я сегодня толком и не поздоровалась. Когда я вошла, она разговаривала по телефону и от неожиданности вздрогнула.

– Ой, что вы! – проговорила мама с улыбкой, махнув мне рукой, чтобы я вышла (она не любила, когда кто-то «подслушивал» её телефонные разговоры»). – Ну какая гордость?

Я вышла из кухни и подождала, пока мама закончит разговаривать, в коридоре. Её эмоциональные возгласы были по-прежнему слышны, но зато мама была уверена, что находится со своим собеседником «наедине». Я вернулась в кухню, когда она попрощалась с человеком на другом конце провода любопытной фразой «До свидания, Мария Александровна!»

– Кто звонил? – спросила я маму.

– Да так, знакомая, – ответила она.

– А какая у тебя знакомая Мария Александровна? – я попыталась вспомнить всех маминых коллег, но женщины с таким именем среди них не «обнаружила».

– Как какая? – мама развела руками. – Твоя преподавательница.

– Это она? – я удивилась и почему-то обрадовалась. – И что она гово-рит? Про меня спрашивала?

– Да, про тебя. Говорит, чтобы ты уже начинала эту свою симфонию разбирать.

– А про гордость что? Ты над чем-то смеялась…

– Ты что, весь разговор слышала? – недовольно спросила мама, как мне показалось, начиная нервничать.

– Нет, не весь, – успокоила её я. – Только эту фразу. Я как раз на кухню зашла в тот момент.

– А-а… Это просто Мария Александровна сказала, что ты уже гордость консерватории. А я говорю: «Какая гордость? Всего неделю проучилась, а уже гордость».

На этом наше обсуждение телефонного разговора закончилось. Мы как-то незаметно сменили тему, и о Марии Александровне уже не вспоминали. Только эта беседа моей мамы и моей же преподавательницы показалась мне уж очень интересной и даже странной.