Изгнание из ада

               

               

Амад распрямил затёкшую ногу. Хотел перевернуться на другой бок, но что-то мешало. Подлокотник кресла. «Откуда здесь кресло? Откуда в моей постели кресло?» Амад действительно сидел в кресле, в очень неудобной позе, упираясь плечом в подлокотник. «Что такое? Где это я?» - Амад выпрямился и уселся удобнее. Он находился в тёмном помещении, за окном ночное небо поблёскивало множеством звёзд. «Куда это меня занесло? Что было вчера вечером? Мы зашли в бар… Стоп. Какой бар?? Я же бросил пить ещё десять лет назад». Очень неприятное чувство обволокло его всего клейкой плёнкой. «Может мне всё это снится?» Амад закрыл глаза и провалился в бездну. Когда он их открыл, то обстановка не изменилась ни на гран. «Нет, буду спать. Когда-нибудь этот сон закончится». И опять заснул. Проснулся. Та же картина. «Он опять поспал немножко и опять взглянул в окошко». А за окном была всё та же звёздная ночь. «Да что же это такое! (плюс скверное ругательство)», - Амад вскочил и окончательно сбросил чары Морфея. Только сейчас он увидел рядом ещё одно кресло, панель, на которой были всевозможные приборы, впрочем, совершенно бездействующие. «Господи! Где я?!» - Амад весь похолодел. «Что за лаборатория…» В отчаянии он крикнул: «Это сон или нет?!» Внезапно справа от него на большом тёмно-синем экране появилась надпись: «Это не сон».
«Что за идиотские шутки!» - Амад тыльной стороной ладони вытер пот со лба. И осторожно спросил, инстинктивно чуть пригибаясь: «Здесь кто-нибудь есть?» На экране высветилась надпись: «Никого, кроме меня, киберпилота». Белые буквы на синем экране казались ирреальными петроглифами, проступившими под воздействием магических сил.
«Кибер чего?..»
- Это прикол? – голос Амада дрогнул в последней надежде.
Экран совершенно бесстрастно и лаконично выдал: «Нет».
Надежда умирает последней. И вот она умерла.
- Где я? – наконец выдал Амад после долгого молчания сухим сиплым голосом, который показался ему голосом собственного трупа.
- На борту корабля «Тартарот», - надпись появилась спокойно, без тени эмоций, без апокалиптического ужаса, как и предыдущая. Ответы в отличие от вопросов не были наполнены внутренним трепетом.
- Какого корабля???
- Космического.
Далее последовала немая сцена с отвисшей челюстью. Сцена была довольно продолжительной. Казалось, она никогда не кончится, но всё когда-нибудь кончается.
- Как я сюда попал?
- Не знаю.
«Интересно! А кто же знает?!»
- Значит, я лечу на космическом корабле, в космическом пространстве, – уже вполне трезво, но ещё с сомнамбулическим оттенком, стал рассуждать Амад, – но куда?
- На планету Эллоа, звёздное скопление Целлум.
- Впервые слышу о таком звёздном скоплении, - пожал плечами Амад, - а какое это созвездие, какая галактика?
- Созвездие Темиррур, галактика Нэнфидда.
В юности Амад увлекался астрономией. Конечно, знания его были далеко не исчерпывающими, но таких названий, он был уверен, не знала земная наука астрономия.
- Зачем мы туда летим? – Амад сказал это таким тоном, будто уже лежал в гробу и слышал, как заколачивают сверху крышку.
- Возвращаемся домой.
- Домой??!! – крышка была отброшена вместе с гвоздями, мертвец ожил, воскрес и, более того, собирался вознестись.
- Домой, - киберпилоту был чужд весь этот пафос.
- Но мой дом – планета Земля!
И тут Амада осенило: - Далеко до Земли?!
- Тридцать три миллиона парсек.
Ноги у горе-астронавта подкосились, и он рухнул в кресло. Опять гроб, марш Мендельсона, гвозди, стучащие молотки…
Когда заупокойное пение растаяло где-то в бесконечности, Амад подумал: «В конце концов, мне нечего терять…» и вслух сказал: - Киберпилот, ты можешь изменить курс?
- Да.
- Тогда возьми курс на планету Земля.
- Выполнено. Курс: планета Земля, планетная система звезды 77-го класса Солнце, созвездие Центавра, галактика Галактика.
- 77-го класса?.. – недоумённо поднял брови Амад. Потом понял. – А, это по-вашему, по-эллоайски. Но нашу галактику вы просто называете Галактикой. С чего бы это? Ведь это наше самоназвание. Может, на Эллоа живут переселенцы с Земли? Эллоа заселили выходцы с планеты Земля?
- Нет, с Марса.
«Вот так да! Значит они сначала освоили Марс, а потом… Но что с Землёй? Может, на ней уже нет жизни?»
- Планета Земля обитаема? – вот уж поистине с последней надеждой спросил Амад.
Ответ разочаровал: - Не знаю.
- Когда мы пребудем на Землю?
- Теоретически через 27 зит.
- Что такое зит?
- Единица измерения, равная одному обороту Эллоа вокруг своей оси.
- Сколько это в земных единицах?
- Не знаю.
«Понятно. О чём-либо земном спрашивать бесполезно. Один оборот планеты вокруг своей оси не может быть продолжительным. Даже если этот зит равен десяти земным суткам, то 270 суток это меньше года. Попробую не свихнуться за это время».
Амад наконец пришёл в нормальное состояние и успокоился. Или почти успокоился. Во всяком случае, он стал обдумывать своё положение спокойно и формулировать вопросы. А вопросов было много. Во-первых, ему надоело сидеть в темноте.
- Можно включить освещение?
- Да.
Тут же помещение озарилось мягким бело-жёлтым светом, исходящим из миниатюрных, встроенных во все плоскости, лампочек. Только сейчас Амад понял, что окно, за которым сверкала звёздами ночь, это смотровой экран. Амад огляделся: отсек, где он находился, был небольшой, примерно пять на пять метров; стены, пол и потолок были отделаны мягким материалом зеленоватого цвета, похожим на бархат. Два кресла из того же материала, непонятная аппаратура, экран киберпилота и дверь. Во и всё.
- Что за дверью?
- Ещё три отсека: спальня, столовая, ванная-туалет.
И тут только Амад почувствовал, как он голоден.
- Где еда?
- В холодильнике.
«А где холодильник? Как в том анекдоте», - про себя съиронизировал Амад и вышел в небольшой коридорчик. Проверил все три отсека. Открыл первую дверь наобум: спальня. Три очень удобных сомморфных ложа. Амад провёл апробацию всех трёх. «Где же экипаж? Наверное, их было трое. Но об этом я ещё успею спросить». Затем он заглянул в ванную. Суперкомфортный унитаз из наимягчайшего пластика, принимающего форму пятой точки. Автоматический спуск воды, автоподмыв, автосушка, ароматизация. Из того материала ванна. Никаких кранов. Амад решил попробовать. Он забыл о еде – так всё было интересно. Разделся. Только сейчас он обратил внимание на свою одежду. Чёрная футболка без надписей (он не любил футболки с надписями), старые потрёпанные джинсы, которые он купил ещё… Ну теперь уже невозможно было сказать когда. В каком он сейчас времени? Может, он купил эти джинсы миллион лет назад? Такие же старенькие «пумовские» кроссовки… Амад залез в ванну. Вода потекла из тысяч маленьких отверстий, разбросанных по всей поверхности. На подлокотнике ванной Амад увидел несколько разноцветных кнопок: жёлтая, зелёная, красная, синяя, розовая. Он нажал на розовую. Ванная комната наполнилась ароматом роз, и из тех же отверстий потекло жидкое мыло или шампунь, образовывая густую пену. Вымывшись, Амад встал, и автодуш ополоснул тело. Вода из ванны автоматически удалилась. Тут же включилась автосушка.
«Ну вот, принял ванну, теперь можно выпить чашечку кофэ» .
Однако в столовой Амада ждало разочарование.
«Будет тебе и кофэ, и чай с какавой».
В холодильнике, который представлял собой сплошной морозильник, штабелями лежали какие-то брикеты красного, оранжевого, белого и зелёного цвета.
«Блин, какие-нибудь водоросли и планктон».
Амад взял по одному брикету каждого цвета. Рядом с холодильником была камера для разморозки. В эксплуатации она оказалась гораздо проще микроволновки: открыл и положил, всё остальное делалось автоматически.
Зелёное оказалось действительно водорослями, но довольно приятными на вкус. Белое – нежное солоноватое мясо, может, рыбное филе. Оранжевое – фрукт с медовым вкусом. Красное – самая обыкновенная клубника. Это очень порадовало Амада. В аромате клубники чувствовался аромат Земли. Амада прошибла ностальгия, слёзы блеснули в глазах: «Тридцать три миллиона парсек! Неужели всё это правда, реальность?!» У него закружилась голова, и он чуть было не свалился в обморок. К счастью, всё это быстро закончилось. Амад вздохнул: «Жаль, нет никаких напитков, но и на том спасибо». Он вытер рот ароматной салфеткой, скорее похожей на лепесток розы. Посуда была одноразовой, и её следовало опустить в утилизатор.
Амад вернулся в главный отсек. Теперь он хотел хотя бы частично разобраться с тем, что же произошло.
- Для начала, я хотел бы выяснить, откуда ты знаешь мой родной язык? – спросил он у киберпилота.
- В моей памяти 1752 языка. На каком языке меня спрашивают, на таком и отвечаю.
- Где экипаж?
- Вышел в открытый космос и не вернулся.
- По какой причине?
- По причине обрыва страховочных тросов.
- Почему тросы оборвались?
- Не знаю.
- Экипаж состоял из трёх человек?
- Да.
- Почему сразу три человека вышли в открытый космос?
- Не знаю.
- Почему они туда вообще вышли?
- Не знаю.
Настроение Амада стало резко ухудшаться.
«Мистика какая-то. Может их исчезновение и моё появление здесь каким-то образом взаимосвязаны?» Ответа не было. «И, наверное, никогда не будет».
- Какого пола были члены экипажа?
- Мужчины.
- Какой национальности?
- Вопрос не понятен.
- Какой расы?
- Вопрос не понятен.
«Какое всё это имеет значение? Зачем я задаю эти вопросы? Так из любопытства…»
- Какова была цель полёта?
- Разведывательный полёт на планету Дорр в системе Орфир.
- Это далеко от Эллоа?
- 1221 парсек.
- Задача была выполнена?
- Нет.
- После потери экипажа ты решил возвратиться назад?
- Так положено.
- Почему ты повиновался мне и изменил курс?
- Киберпилот должен выполнять команды человека.
«Единственное что утешает. Ну и что мне вся эта информация дала? Ничего! Ладно, дай Бог добраться до Земли, а там посмотрим».
Амад порядочно устал, особенно психически. Ему очень хотелось спать, но он боялся уснуть. «А вдруг я проснусь ещё где-нибудь, в пасти тираннозавра или на пиру у каннибалов. Здесь, по крайней мере, комфортно, и есть надежда попасть на Землю». Однако всем известно, что со сном бороться бесполезно.
Амад проснулся в том же звездолёте «Тартарот» и облегчённо вздохнул. «Будто проснулся у себя дома».
- Сколько зит осталось до Земли? – спросил он у киберпилота.
- Двадцать пять.
Это был, наверное, самый утешительный ответ, который Амад слышал за последнее время. «Значит эти зиты довольно короткие. Скоро будем в родных пенатах!»

Когда на обзорном экране показалась Земля, весь восторг Амада исчез, будто по мановению злой волшебницы. Всё время полёта Амад пытался вспомнить свою прошлую жизнь, но это ему удавалось с большим трудом. Воспоминания были отрывочны, смутны и в основном из детства. Он хотел вспомнить время, непосредственно предшествующее его перенесению в звездолёт, но увы… Ни одного эпизода, ни одного намёка. Сны, которые он видел на борту «Тартарота» представляли собой либо сцены из детства, перемешанные с событиями (да собственно никаких событий – полёт проходил нормально) на звездолёте, либо – чистую фантастику, иногда с детективным сюжетом, но в основном мозаично-хаотическую. Один раз приснилась эротика. И ни одного знакомого лица во сне, за исключением сновидений детства.
«Странная какая-то реинкарнация, - размышлял Амад, - ведь сначала я должен был где-то родиться в другом теле, на другой планете… ну и вообще всё должно было идти последовательно и логично, а тут… родился прямо в джинсах и футболке тридцати пяти… стоп! а сколько мне сейчас лет?» Он посмотрел в зеркало. «Да. Выгляжу на лет тридцать пять, но сколько мне в действительности? Господи, неужели я этого так никогда и не вспомню?» Опять стали закрадываться подозрения, что всё это длинный, затяжной сон. «Может, я впал в летаргический сон, и всё это лишь мегасновидение? Но если сон длится так долго, то чем собственно он отличается от яви? Сон длинною в жизнь и есть жизнь»,
Амад регулярно справлялся у киберпилота о расстоянии до Земли. Волнение увеличивалось в геометрической прогрессии. И когда на смотровом экране замаячило Солнце с хороводом планет, Амада бросило в пот. Руки и подбородок непроизвольно задрожали, из глаз брызнули слёзы.
«Может быть, это и есть счастье?» - думал он.
С этого момента и до появления Земли Амад пребывал в эйфории. Но эйфория также коротка, как и жизнь.
Когда Амад увидел Землю, он не поверил глазам своим. С детства он помнил фотографии планеты из космоса – она была голубой. Но сейчас она была коричнево-жёлтой, и к тому же её окружал пояс метеоритов.
«Может, это не Земля?! Или другая Земля в другой Вселенной?! Или всё-таки это сон?!» - Амад схватился за голову: «Может, я схожу с ума?! Или уже сошёл?!!» Он не знал, что думать и что делать. Наконец, немного успокоившись, спросил у киберпилота: «Это точно планета Земля?»
- Да.
- Назови ближайшие к ней планеты?
- Венера, Марс.
- А Меркурий?
- Меркурий поглощён атмосферой Солнца.
- Что?!
Амад почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове и в паху. Вместе с тем у него мелькнула мысль: «Я ничего не помню о своей жизни, но основы астрономии помню». Он нервно стал ходить взад-вперёд, как хищник в тесной клетке. «Сколько же прошло лет? Миллион? Миллиард? Наверное, не меньше миллиарда. Солнце остывает, и его размеры увеличиваются. Что с Землёй? Наверное, она необитаема. Смогу ли я на ней высадиться? Да смогу ли вообще приблизиться к ней из-за этого кольца метеоритов?»
- Почему вокруг Земли образовался пояс метеоритов?
- Не знаю.
- А что ты вообще знаешь?!! – с горечью крикнул Амад и плюнул на экран киберпилота.
- Вопрос не понятен.
- Вопрос не понятен, - передразнил Амад и махнул рукой.
«Если у него в памяти нет этой информации, значит, пояс образовался позже, чем Меркурий исчез в раскалённой атмосфере Солнца. Интересно, какая температура на Земле? Если Солнце остывает, значит должно быть холоднее. Но вместе с тем оно расширяется и приближается к Земле… А осталась ли на Земле атмосфера? И вообще, какие там условия? А впрочем, какой толк в этих вопросах, если невозможно пройти через пояс метеоритов. Самый маленький из них расплющит звездолёт в лепёшку. Не Земля, а Сатурн какой-то. Уж лучше бы я полетел на Эллоа…» Поток мрачных мыслей не давал мыслить конструктивно. Наконец он иссяк, и Амада осенило:
- «Тартарот» может безболезненно пройти через пояс метеоритов?
- Теоретически да.
- А практически?!
- Антиметеорная защита не даёт 100% гарантии. Невозможно учесть всё бесконечное разнообразие метеоритов и метеоритных потоков.
- Ладно. Рискнём. Не болтаться же мне до конца дней в космосе. Мне уже смертельно надоела эта космическая коробка! Давай, шуруй! Прорывайся!
«Тартарот» ловко лавировал между крупными обломками и отклонял защитным полем мелюзгу.
«Откуда здесь взялось столько метеоритов? Видимо произошла космическая катастрофа…» И тут на Амада снизошло озарение: «Луна! Да это же обломки Луны!» Его опять бросило в жар. Он сорвал футболку и швырнул её на пол. «Час от часу не легче. И какие же сюрпризы мне готовит родимая мать-земля?!»
Сюрпризов было действительно много. Пройдя через пояс метеоритов, звездолёт лёг в дрейф на стационарной околоземной орбите. Отсюда с высоты 30 километров хорошо было видно планету. «Тартарот» делал виток за витком, а Амад всё никак не мог насмотреться. Земля изменилась до неузнаваемости. Прежде всего, что бросалось в глаза – отсутствие океанов и морей. Раньше на Земле суша занимала лишь 1/5 часть планеты. Теперь же она покрывала, чуть ли не 90% поверхности. Атлантический океан превратился в большое озеро, размером раза в два больше Каспийского, которого уже вообще не существовало. Это огромное озеро, которое Амад сразу окрестил Атлантическое озеро, находилось где-то в районе бывшей Западной Европы. Ледяная арктическая «шапка» Северного полюса отсутствовала, также как и ледяной покров Южного полюса. Северный Ледовитый океан исчез. Тихий океан превратился в гигантскую реку, шириной примерно в бывший Мозамбикский пролив. Эта река опоясывала всю Землю в меридиональном направлении приблизительно вдоль линии бывших Галапагоских островов. Теперь этот грандиозный водный поток с полным правом можно было назвать древнегреческим словом «Океан». Именно этим словом древние эллины называли реку, которая, по их воззрениям, протекала вокруг ойкумены. Собственно эта океан-река и делила всю земную сушу нынешней планеты на два гиперконтинента. Индийский океан скукожился в озеро не больше Аральского, которое, впрочем, прекратило своё существование в те времена, когда Земля ещё была прежней Землёй, а Солнце прежним Солнцем. Амад сразу же назвал это образование на месте Индийского океана Индийско-Аральским озером.
«Странно, - подумал он, - географию я помню, а о своей прошлой, взрослой жизни ничего не помню».
Вид Земли приводил Амада в уныние. Зелёные пятна были видны в виде узких полос лишь вдоль Океана-реки и возле самой кромки Атлантического озера. Возле Индийско-Аральского озера – ни одного. «Второе Аральское море», - с горечью подумал Амад.
Большая часть планеты представляла собой пустыню, пересечённую горными хребтами. Наиболее высокий был на месте Атлантического океана. «Наверное, он возник на линии соединения Африки и Европы с Американским континентом». На месте Гималаев была равнина без единой складки. «Мама дорогая! – сердце Амада сжалось, - здесь же были самые высокие горы! Вот поистине, время превращает в песок даже заоблачные вершины. Будь на моём месте Леопарди, он сочинил бы печальную элегию, полную самого чёрного пессимизма. Но я довольствуюсь лишь вздохами».
Конечно, пустыня была не абсолютной. Кое-где с гор стекали реки. Некоторые впадали в Океан-реку, другие в Атлантическое озеро. Две реки насыщали своими водами Индийско-Аральское озеро. Но многие из рек просто терялись в песках.
«Раз есть вода, то живые существа должны быть, а если осталось немного растительности, то должна сохраниться и атмосфера. А вот есть ли люди?» Интуиция подсказывала, что нет.
Из-за отсутствия больших водных пространств облачность над Землёй была минимальная, что создавало почти идеальную картинку для наблюдателя из космоса. Правда, в некоторых местах видимость вдруг резко ухудшалась. Это колоссальные песчаные бури поднимали в воздух тонны песка. Приземляться в пустыне было опасно во всех отношениях. Амад приказал киберпилоту посадить корабль в одном из оазисов возле Атлантического озера.
«Тартарот» мягко приземлился на живописной поляне среди тропической растительности. Амаду стало страшно. Как каменная статуя Рамзеса II он неподвижно сидел в кресле. «Что ждёт меня за пределами звездолёта? Не родная земля, а чужой, враждебный мир, полный неожиданностей, скорее всего неприятных. Может там меня ждёт смерть? Но быстрая смерть это не так страшно. Намного страшнее боль, мучения, страдания… Чем встретит его этот новый и жестокий мир?» В том, что этот мир жесток и агрессивен, Амад даже не сомневался, не смотря на идиллическую картинку за бортом. Да, ему ужасно надоело париться в этой «тартаротической» тюрьме, да, ему было скучно, тоскливо, безнадёжно одиноко; его пожирало отчаяние в этом замкнутом пространстве, ему не хватало свежего воздуха, настоящей воды, солнечного тепла, простора, радости ощущения земной тверди. Однако он понимал, что в звездолёте безопасно, уютно, надёжно. А там? Что там? Опасность на каждом шагу. Неизвестность. И… наверняка такое же одиночество.
Пока побеждал инстинкт самосохранения, Амад долго сидел неподвижно. На поляне, где приземлился звездолёт, ничего не происходило. Лёгкий ветерок шевелил листву растений диковинных сюрреалистических форм, напоминавших смесь древовидных гладиолусов, лилий и климатисов с гигантскими лишайниками и чертополохами. То и дело пролетали какие-то насекомые. «В сущности, у меня небольшой выбор. Между Сциллой и Харибдой. Можно ещё вернуться (вернуться?) на Эллоа. Но об этой планете я вообще ничего не знаю. Возможно, там ещё хуже. Хотя теперь не поймёшь что такое хуже, а что лучше, и с чем сравнивать… Где критерии, ориентиры и точки отсчёта?.. С другой стороны, не вечно же сидеть в этом звездолёте. И, в конце концов, какая разница где умирать! Да и можно ли вообще по-настоящему умереть?» - Амад нервно хохотнул. «Если я через миллиард лет вновь появляюсь незнамо где, как чёрт из табакерки, то где гарантия, что после смерти я опять где-то не возникну. Есть ли стопроцентная гарантия, что я не исчезну навсегда? Можно ли умереть навсегда, если очень этого хочешь? Я бы посоветовал всем самоубийцам, перед тем как совершать суицид, подумать, а что ж с ними будет через миллиард лет. Как оказывается, не такой уж это продолжительный срок». Амад захохотал, закрыв лицо руками. От потока подобных мыслей хотелось и смеяться и плакать, но так или иначе нужно было принять определённое решение.
- Состав воздуха вне корабля идентичен составу воздуха, которым я дышу здесь? – холодно спросил Амад киберпилота.
- Нет.
- Но я могу им дышать без ущерба для здоровья?
- Теоретически да.
- Опять теоретически!! – взорвался Амад.- Теоретически я умер миллиард лет назад, но видишь ли каким-то образом живу, вынужден жить и беседовать с такой бестолочью, как ты.
Киберпилот стоически молчал. Настоящий электронный архат!
Поостыв, Амад продолжал:
- Какая температура воздуха по шкале Цельсия за бортом?
- Двадцать девять градусов.
«Нормально. Можно гулять в одной футболке. Правда от всякой членистоногой и ползучей нечести это не защитит».
- На «Тартароте» есть средства индивидуальной защиты, я имею в виду  оружие?
- Нет.
- Почему?
- Телепарализаторы входили в комплект скафандра. Три комплекта были выведены в открытый космос.
- Да, понятно… Ладно, придётся обороняться подручными средствами. Открывай выход.
Амад осторожно ступал по незнакомой планете. Он ощущал себя инопланетянином. Какая там родная земля! Все эти слова были пустыми звуками. Эту планету можно было назвать и Абракадабра, от этого ничего не менялось. Да, видимо, так её и следовало называть, ибо название Земля даже как-то раздражало.
Густой и влажный воздух затруднял дыхание. Было так душно, что не хотелось дышать, не то, что двигаться. Тяжёлая воздушная масса была наполнена треском, стрекотанием, писком и жужжанием насекомой братии. От всей этой какофонии вкупе с духотой у Амада разболелась голова. «Хорошее начало, то ли ещё будет».
Амад озираясь, медленно отходил от корабля. Под ногами в траве шуршали и шныряли неведомые твари, и Амад надеялся, что это не змеи. Он ступал осторожно, будто боясь провалиться под землю. Солнце стояло в зените. В отличие от того солнца, которое помнил Амад, это по размеру было раза в полтора больше, ярко-ярко-оранжевое и не такое слепящее. Помниться, на полуденное солнце невозможно было смотреть без тёмных очков, а на это – пожалуйста, словно на заходящее. Амаду на миг показалось, что он находится в неестественном, виртуальном мире. «Может, это компьютерная игра? Может, я какой-нибудь наногомункулус, которым манипулирует чья-то извращённая рука?» На ответы можно было не рассчитывать.
Амад с опаской продвигался вперёд, периодически оглядываясь на звездолёт. Это была единственная защита. Полная безоружность сковывала движения Амада. Наконец, пройдя ещё два десятка шагов, он нашёл толстую сухую ветвь, очистил её от сучков, и, таким образом, создал первобытное оружие. «Пролетел на суперкосмическом корабле тридцать три миллиона парсек, чтобы вооружиться дубинкой питекантропа», - Амад горько засмеялся. Тем не менее, это архаичное оружие придало Амаду уверенности. Постепенно он обследовал территорию. Ни единой живой твари, кроме насекомых не попадалось ему на глаза. Ночь он, естественно, провёл в звездолёте. Почти идеальная прозрачность атмосферы позволяла любоваться звёздным небом. Оно было плотно упаковано маяками вселенной. Перпендикулярно Млечному Пути туманной полосой простирался пояс метеоритов, образуя исполинский астральный крест. Зрелище завораживало, заставляло забыть о всех невзгодах, опасностях, о прошлом, о будущем, о превратностях судьбы, о потоке мрачных мыслей, вообще о всех размышлениях и о собственной сущности. Оно притягивало и растворяло в себе. Амад не мог насмотреться на звёздный океан… И вдруг его что-то кольнуло: «А где же Большой Ковш? Это созвездие было наиболее заметным в Северном полушарии Земли. При взгляде на ночное небо, оно первым бросалось в глаза. Большого Ковша не было, как не было и других привычных созвездий. Рисунок ночного неба кардинально изменился. Это потрясло Амада больше, чем изменившаяся Земля и изменившееся Солнце. «Звёзды, которые древние народы считали неподвижными, безвозвратно ушли со своих мест. Если бы какому-нибудь византийцу сказали, что это возможно, то он сошёл бы с ума, его мозги лопнули бы от непонимания, а сердце бы разорвалось от ужаса. Может ли хрупкое людское сознание вместить эти колоссальные процессы, охватить эту бездну времени и пространства, не то что подчинить себе, но хотя бы описать эти тератотонные глыбы вещества? «Чем больше мы познаём, тем острее чувствуем своё бессилие», - сказал, кажется, английский астроном Кельвин. Мы даже не пылинки в этом мире, мы просто ничто». Амаду казалось, что на этом звездолёте никогда и не было людей. И всё, что с ним происходит это злая насмешка архидемонической, неописуемой силы, которая может передвигать звёзды и галактики, как шахматные фигуры.
Амад проснулся, когда гигантский гранатовый полукруг светила показался над горизонтом. В утренней, расплывчатой серо-голубой дымке он казался спиной космического плезиозавра, выныривающего из вод, по которым плывёт странная и страшная, новаястарая неомезозойская Земля. Выходить из звездолёта не хотелось – инстинкт самосохранения здесь нажимал на тормоз, но вместе с тем и хотелось – любопытство и жажда неизведанного отпускали тормоза. Амад взял своё потешное нанооружие – вчерашнюю дубинку и вышел наружу. На сей раз он отошёл довольно далеко от «Тартарота», и, пройдя небольшую рощицу пальмообразных деревьев, вышел на берег озера. Никаких живых существ, кроме насекомых и пауков, он не встречал. На берегу тоже ничего, казалось, не угрожало. И вдруг в десяти шагах от него мирно лежащая зелёная ветка взмыла в воздух с волной громкого сухого треска, ударившего Амада, словно пулемётная очередь. От неожиданности и страха он бросился ничком на влажную траву, увидев боковым зрением мелькание огромной тени. Если бы можно было не смотреть вверх, он бы не смотрел, но смотреть нужно было. Глаза отказывались верить. Гигантская стрекоза величиной с кондора, не считая хвоста метра три длиной, трещала, словно небольшой вертолёт, над кронами невысоких деревьев, двигаясь попеременно в горизонтальной и вертикальной плоскостях. Фасеточные роботоидные, словно отлитые из радужного металла глаза, напоминали уродливые футуристические арбузы, и не внушали ничего хорошего. Так же как и жвала, похожие на механизмы какой-нибудь горнодобывающей машины. Амад метнулся под защиту деревьев. К счастью стрекоза отгеликоптировалась в сторону открытой водной глади в поисках добычи. Амад облегчённо вздохнул. «Может, я попал не в будущее, а в прошлое, в ордовик или триас? Мама, роди меня обратно, как сказал какой-то юморист, чтоб ему пусто было. Здесь бы ему было не до смеха». Решив, что там, где летают такие стрекозы, должны гулять и плотоядные величиной с египетские пирамиды, Амад попятился к звездолёту, бросив взгляд на озеро, чтобы убедиться, что стрекоза довольно далеко. Лучше бы он этого не делал. В этот момент из воды вынырнуло что-то, что описать довольно трудно. Такое могла бы изобразить группа пьяных и обкуренных художников-сюрреалистов. Циклопическое чёрно-коричнево-серое, асимметричное, бугристо-впадино-уплощённое, то ли с бесчисленными усами-антеннами, из которых росли щупальца и крючковидно-спиральные присоски и что-то похожее на гофрированные хоботы, то ли наоборот; без глаз, но с какими-то мохнатыми пузырями, перекатывающимися по этой несуразной массе, словно огромные слизни и испускающие фонтанчики воды. И появление сего сопровождалось мрачным полумычанием-полувздохом-полувсхлипом. Амад бросился наутёк, не разбирая дороги. И напрасно. Нужно бы всё-таки смотреть под ноги. Он зацепился за корягу и головой протаранил гнилой ствол упавшего дерева. Вскочил. Отряхнулся. Огляделся. Деревья заслоняли водяное чудовище. Амаду чуть полегчало. Он перевёл взгляд на дыру, проделанную башкой в мягком сыром стволе. Там что-то копошилось. Амад отпрянул назад, выставив вперёд своё допотопное оружие. Через несколько мгновений он увидел нечто серое и студенистое, которое выползало и как бы выдавливалось из дупла, как паста из тюбика. Вскоре оно выдавилось полностью и оказалось огромной, размером с упитанную свинью, личинкой, настолько гадкой и мерзопротивной, да к тому же вонючей, как римская клоака, что Амада стошнило. Он развернулся и побежал. Какой-то резко-молниеносный и хлёсткий шорох раздался за его спиной. Затем хрип и визг. Амад обернулся и увидел картину ещё более «очаровательную». Колоссальное, сколопендроподобное, сверкающее маслянистой и слизелипкой поверхностью, существо впилось шести- или семиэтажными жвалами в мягкую плоть личинки. Амад остановился и заворожено смотрел на этот членистомгочелюстный пир. Ничего более омерзительного он не мог и вообразить. Гигасколопендра работала челюстями, как каучуковый инфернальный многофункционально-расчленяющий механизм. Казалось, что пасть тут же расщепляет грязно-серый студень личинки в протеин и тут же переваривает его. Это было настолько отвратительно и безобразно, что по телу Амада прокатилась целая серия спазм, и он полностью распрощался с содержимым желудка.
Амад не мог вспомнить, как он оказался в звездолёте. Будто добрая фея мановением волшебной палочки перенесла его туда. Он долго не мог прийти в себя. Ему казалось, что он вернулся из царства Аида, как Одиссей или Эней. Как Данте побывал в аду, и теперь оставалось только написать поэму о потусторонних похождениях. Но, к сожалению, он не был Блейком. У Амада было такое чувство, что кто-то уменьшил его и втиснул в смесь картин Босха, Эрнста и Анри Руссо.
Успокоившись, Амад решил обследовать всю планету, но, уже не выходя из звездолёта. Подняв «Тартарот» в воздух, он на низкой высоте полетел над озером.
Проходили дни. Амад отмечал каждый день, вёл дневник. Планета была безвидна и пуста. В человеческом смысле. Да и в животном тоже. За двадцать шесть дней наблюдений он ни разу не увидел позвоночного животного. Только членистоногие. Причём нередко колоссальных размеров. Проснувшись однажды утром, он увидел рядом со звездолётом нечто многонагромождённое с множеством глаз, челюстей, лап, мохнатостей, хитинооболочек и желёз. Казалось, этот экземпляр свалился из ирреального монстрозоя или выполз прямо с картины постоянного обитателя психбольницы. Страшилище долго пялилось на звездолёт, затем выпустило тонкое стрекало, убедилось с несъедобности своей потенциальной жертвы и ретировалось. Только издалека взглянув на монстра, Амад понял, что он похож на несколько хаотически сросшихся скалоподобных сельпуг.
Целый день Амад просидел в «Тартароте», уставившись в одну точку. «Зачем человечество пыхтело над созданием цивилизации и культуры? Зачем строило, ваяло, преобразовывало, изобретало? Зачем развивало науку, медицину, технику? Боролось с болезнями, орошало пустыни, стремилось к долгожительству, к поиску элексира вечной молодости и бессмертия? Зачем писались поэмы, романы, картины, симфонии? Снимались фильмы, ставились спектакли, устраивались танцевальные конкурсы? Зачем люди воевали, легко уничтожая то, что и само собой было обречено на уничтожение? Зачем друг с другом спорили с пеной у рта, доказывая то, что не доказуемо? Зачем ненавидели друг друга, стремились к власти, идя по трупам? Зачем с важным видом заявляли о своей значимости, незаменимости, неповторимости? Зачем брали взятки, лгали, хитрили, наживались, воровали, тупо прожигая свою жизнь? Зачем пытались понять и не понимали? Зачем развивали всю эту бурную деятельность, суетились, бежали куда-то, спешили жить? Зачем вообще был нужен весь этот калейдоскоп человечества? Затем, чтоб по планете сновали эти противные твари, взирающие на всё холодными плотоядными фасетами? Где все достижения человечества? Где все великие мира сего? Все эти Цезари, Чингиз-ханы, Тамерланы? Да и не великие, но так хотевшие стать ими? Где все эти персоны, «благодетели», «отцы родные», карабкающиеся на Олимп? И где их рабы, их верные псы, и массы, попираемые ими? Кто они теперь? Они не кто, а что – геологические слои, прах, песок. гумус « … nos habebit humus». Время – безжалостный инквизитор, отправляющий всё и вся на своё злорадное аутодафе. Все цивилизации, все культуры, все их взлёты и падения, всю их сложную, интересную, удивительную жизнь время превращает в горные породы, в химические элементы, в осадочные отложения, сплющивает в магму, а потом раздробляет на груды обломков, переплавляет и переливает в жидко-металлическую субстанцию, которую преобразует в раскалено-газообразную и рассеивает на атомы, единицы ничего не значащие и стремящиеся к нулю в вакууме. Вот и всё. Таков удел всего материального. Как хорошо пребывать в неведении! Но и оно не избегнет этой участи. Эволюция?! Если на вершине её стоит членистоногая тварь, то это инволюция в своей самой издевательской сатанинской иронии. Даже самые последовательные и мрачные пессимисты не порадовались бы сейчас подтверждению своих взглядов».
«Чем обширнее становится мир по сравнению с человеком, тем меньше делается человек», - эти слова Леопарди неожиданно выплыли из подсознания Амада. «Посреди просторов космоса человек превращается в пылинку. А посреди всё разрушающего времени даже пылинка исчезает. Время всё обессмысливает».
- Киберпилот, мы можем взять курс на Эллоа? – равнодушно спросил Амад.
- Нет. Недостаточно энергоресурса.
- Ничего другого я и не ждал от тебя, - также безразлично произнёс Амад.
Энергии хватало, чтобы и не раз облететь эту полумёртвую планету, а по мнению Амада, так просто мёртвую, ибо все эти членистоногие, хотя и несли смертельную опасность, представлялись какими-то искусственными, виртуальными, выпрыгнувшими из компьютера.
«Тартарот» медленно летал над землёю от восхода и до заката, и Амад тупо созерцал дикие достопримечательности чужой чуждой планеты. Для него это была не Земля. Это была планета из фантастического рассказа. Ночью звездолёт приземлялся в укромном, по мнению Амада, месте. И чаще всего оно действительно оказывалось укромным. Уснуть было тяжело – мысли не покидали уставшую голову Амада. «А если вообще не думать, - думал он, - что-то вообще изменится?» И он продолжал тяжело барахтаться в горячем, грязном хаосе дум. Засыпал лишь под утро. Иногда – о счастье! – сон был без сновидений, но чаще сопровождался терзающими, издевательскими кошмарами.
Однажды Амад резко выпрыгнул из инфернальной вакханалии кошмара – сильный толчок сотряс звездолёт. За первым последовал второй, ещё более мощный. Всё понеслось кубарем. Амад лишь понимал, что звездолёт катится по склону в пропасть. Человеческое тело, как плюшевая кукла безвольно отдалось физическим силам, бросавшим его от предмета к предмету. Амад был без сознания, а его тело продолжало играть в абсурдном садистическом, кукольном театре.
Сознание проявлялось постепенно, выныривая из глубин небытия через слои сновидений и галлюцинаций. Амад лежал в сером полумраке среди груды камней. С трудом поднялся, огляделся. Над головой вместо неба каменный свод, пропускающий сквозь огромную трещину тусклый свет зарождающегося дня. Потирая ушибленные места, Амад медленно обошёл свою новую западню и понял, что единственный выход – это трещина над головой. «Что ж, не так безнадёжно. Но не сейчас, надо осмыслить всё, собраться с силами». Он уселся на более менее плоскую глыбу и расслабился. «Что это было? Землетрясение? Мощное? Меня вышвырнуло из звездолёта. И теперь неизвестно где он. И доберусь ли я к нему. Ну, доберусь – дальше что? Может здесь просто лечь и умереть?» Амад взял один из множества камней, валявшихся под ногами, отбросил в сторону. Просто так. Потом другой, третий… В открывшемся пространстве блеснула металлическая обшивка. Амад стал лихорадочно разгребать камни. Но это был не звездолёт.
Через четверть часа работы перед Амадом открылась верхняя часть металлического саркофага с прозрачной пластиковой крышкой. Внутри лежала женщина в голубом комбинезоне. Глаза её были закрыты. Волосы скрыты под полупрозрачной шапочкой. Она не дышала, но выглядела как живая. «Это не мумия, это анабиоз», - уверенно сказал себе Амад. И тут шквал мыслей обрушился на него. «Спящая красавица. Если я открою этот саркофаг и поцелую её, она проснётся. Неужели это правда? Неужели эти сказки имели в виду не прошлое, не пустую фантазию, а именно будущее? И миф об Адаме и Еве тоже не миф, а правда. Неужели я Адам, а это Ева? Я в роли Адама?? С ума сойти!! Или мне всё это сниться, начиная с появления в звездолёте? Жаль, здесь нет киберпилота, который мог хотя бы создать иллюзию, что это не сон. Неужели мне придётся возродить человечество?? Нет, это фантастика, нечто ирреальное… А может… может действительно это моя миссия… может я был единственным спасённым и чудом каким-то остался в этом звездолёте, чтобы он доставил меня сюда, и чтобы я нашёл её, поцеловал и воскресил и… может это судьба? Неужели я избран из миллиардов?.. Неужели я самый здоровый, умный, сильный, ловкий, выносливый?.. Да нет, это просто случайность, цепь случайностей… Но цепь случайностей это уже закономерность… Нет! Не могу вместить! Чтобы мои гены стали фундаментом роду людскому? Да тут любой ницшеанский сверхчеловек почувствует себя передо мной пигмеем, да тут любая воля к власти поперхнётся, да о такой миссии сам Иисус Христос не мечтал… Эгэ, куда я забрался, нет, тут что-то не то… размечтался… надо трезво мыслить и действовать без эйфории…»
Амад продолжал откапывать саркофаг, поглядывая на спящую красавицу. И она действительно была красива. Амад возбудился. Он представил её обнажённой в своих объятиях и… Сколько он не обладал женщиной? Миллионы, миллиарды лет? Во всяком случае, именно так ему и казалось. Спазмы сотрясли его тело. Амад присел на камень, закрыл глаза, и волны блаженства унесли его в мир, где среди солнечных прозрачных рощ и изящных пёстрых беседок он гуляет в изысканных античных одеждах с проснувшейся незнакомкой, её белые волосы развеваются под дуновениями лёгкого ветерка, который сладко шепчет: это сон, это сон, сон, сон сон сон… Амад открыл глаза. «Что сон? То, что я только что видел или вообще всё? Или это происходит вообще не со мной? Может, я смотрю фильм в полуобморочном состоянии? Герой этого фильма с таким же именем как у меня… А может это кто-то меня видит в своём сне, фильме или компьютере? Может вся Вселенная это огромная компьютерная игра без логики и правил? Кто ответит на все эти вопросы?..»
Амад встал и продолжил работу. Чтобы всё это ни значило, бездействие значило ещё меньше. Наконец саркофаг был откопан. Ровным счётом ничего не изменилось. Совершенно гладкий металлический корпус из нержавеющего сплава. Никаких кнопок, ручек, рычагов, сенсоров. Амад прощупал каждый миллиметр саркофага – ничего. Тогда он лёг животом на прозрачную крышку и стал смотреть на спящую красавицу. А может всё-таки умершую? Нет, Амад был уверен, что она жива, хотя и не мог заметить её дыхания, сколько не всматривался. «Как же она дышит, если нет никакой системы воздухообмена? Возможно, этот какой-то специальный вид анабиоза. Но в таком случае, вывести её из этого состояния можно только при помощи специального оборудования…»
Амад долго лежал и смотрел на прекрасное создание. «Может, в конце концов, взять каменюку и разбить стекло, и будь что будет?» Но рука не поднималась.
Отчаяние всё сильнее и сильнее охватывало Амада. Он распластал руки на всю ширину саркофага, будто обнимая его, и вместе с ним её, всем телом прижался к стеклу, желая проникнуть через него… И вдруг стекло шевельнулось под ним. Или это ему только показалось? Нет. Ещё раз шевельнулось. Ещё раз!
Амад вскочил на ноги и – о! этого не может быть! – приподнял стекло. Чуть выше, ещё выше. Под стеклом не было никакой холодной субстанции, никакого жидкого азота.
И вот он момент истины! Надо решиться! Надо преодолеть в себе состояние окаменения. Наклониться. Поцеловать. Как в сказке. Ну же! Да!
Какие мягкие нежные губы… От них невозможно оторваться…


- Командир, Центр спрашивает, входит ли в наши планы посещение Солнечной системы, нашей бывшей далёкой родины.
- К сожалению, нет. Хотя, конечно, было бы интересно побывать в тех местах, откуда наши прародители перебрались на Эллоа. Но, увы. У нас другие задачи. Мы занимаемся поиском обитаемых планет, а все планеты Солнечной системы лишены каких-либо признаков жизни. Ещё сравнительно недавно, 24 миллиона лет назад, одна из планет, а именно Земля, как её называли первые переселенцы на Эллоа, которые и положили начало Великому Переселению, начавшемуся… может миллиард лет назад… уже никто и не помнит когда… это уже область мифов… Так вот Земля была населена лишь членистоногими и представляла интерес исключительно для зоологов и геологов. Правда, она всё же стояла в планах так сказать повторного освоения, причём в авангарде этих планов, ведь как-никак это наша прародина. Но вскоре там произошли необратимые изменения в результате столкновения планеты с гигантским астероидом или кометой, точно установить не удалось. Теперь планета абсолютно безжизненна, как и остальные семь планет системы.
                31.03.2016