А публика? А время?

Что вам интересно в человеке? Кого вы могли бы назвать своим другом?

Вот я жил у Михоэлса. Там был мой любимый человек Метек Вайнберг, такой гениальный композитор! Его почему-то не играют. Его жена была дочь Михоэлса. А Метек меня учил. Он очень хорошо учил композиции. Он гениальный композитор. Штернберг был бездарен абсолютно. Вайнберг спасал мою форму. Тот кромсал, а этот спасал. И я его обожал. Он сам умер. А дочь Михоэлса — глубокая старушка. Я все мечтаю ее повидать. Так жалко, что я ее не могу поцеловать. На земле все прекрасно в итоге. Не надо, чтобы было много хорошего. Всего должно быть в меру. Это меня Мравинский научил. Я поступил в филармонию на стажировку как дирижер. Я должен был дирижировать пятую симфонию Бетховена. И вот я подхожу к Мравинскому: Евгений Александрович, правильно я беру такт? И рукой показываю. Евгений Александрович отскакивает, садится на кресло и говорит — вот так увидишь один раз такт и вся жизнь прожита зря. На следующий день мне музыканты говорят — а тебя из поступивших вычеркнули. Что он сделал? Отнял меня у людей, которые меня могли слышать. Я ничего не потерял. Я насочинял тьму всего. А публика? А время? Подумайте, что вы сделали? Вы же меня не имели! Ну, что? Лучше стало.
Подробнее: http://www.anews.com/p/48505990/?source_id=top