Ноги Риты

По мотивам приключения
любвеобильного герцога Йоркского
с почтенной Арабеллой Мальборо и самого
удачного в истории падения с лошади.
Маргарита Петровна глядела на известного художника с вымученно-услужливой улыбкой и говорила мягким душевным голосом:
— Как же ты мне надоел, лысый черт. Повыдергивать бы из твоей бородки все волосишки и связать их в кисточки для твоих шедевральных извержений. Обломать бы о твою голову пару десятков муштабелей, капризная твоя душонка.
Художник, высокий, худой и невероятно холеный француз средних лет, сидел в глубоком кресле и выпускал зловонный сигаретный дым струями, достойными видавшего виды отечественного грузовика. Обидные слова Маргариты Петровны он не понимал и внимание на нее не обращал вовсе. Впрочем, она могла поспорить, что этот человек не проявит негодования или малейшего удивления, даже если услышит подобное в свой адрес на родном языке.
В первый же день своего пребывания в городе француз надел вялую удрученную мину, хоть для недовольства собою и окружающими у него не было совершенно никаких видимых причин: каждый день в зал государственного музея современных искусств тянулись нескончаемые вереницы поклонников творчества прославленного мастера, экспозиция произвела настоящий фурор. Журналисты просили интервью, коллекционеры справлялись о ценах на самые приметные картины. Казалось бы, должен прыгать от счастья на своих длинных провансальских ножках, а не киснуть, будто в кровь ему впрыснули армию молочнокислых бактерий.
— А он у вас всегда такой? – спросила однажды Маргарита Петровна у кого-то из свиты художника.
— Нет-нет, такой быть не всегда, — ответил «верноподданный» с акцентом. – Он вошел в кризис, понимаете? Полгод ничего не писать.
— Ооо, какой ужас! – притворно посочувствовала Маргарита Петровна.
Понять страдания великого Джозу Миро она не могла. Ну в самом деле, как не стыдно мучить себя и других, когда щедроты сыплются на тебя с неба бесконечным золотым дождем. Джозу происходил из благополучной состоятельной семьи, был наделен исключительным талантом и фактически стал основоположником собственного направления в живописи. Ему едва перевалило за сорок, а тысячи молодых художников во всем мире уже подражают его стилю. Прекрати он писать вовсе – и тогда печалиться будет не о чем: славы и почета хватит на самый долгий человеческий век. Да что там – человеческий. В истории этот зазнайка-меланхолик, наверняка, останется надолго.
Сама Маргарита Петровна Пряник, главный хранитель музея современных искусств, была отвратительно несчастной. Вопреки твердой уверенности детской песенки в том, что путь яхты непременно зависит от ее названия, жизнь этой женщины была совсем не сладкой. Судьба чаще щелкала кнутом, приберегая пряники для других, помиловиднее. Дело в том, что Маргарита имела одну яркую непривлекательную для обывательского взгляда особенность: огромные бесформенные веснушки покрывали все ее длинное худое лицо. Даже лоб и подбородок. Это были вовсе не милые рыжие крапинки, обладательницы которых часто похожи на нежный и редкий вид орхидеи, а крупные пятна светло-коричневого цвета. Из-за них кожа напоминала скорлупу перепелиного яйца. С самого детства она старалась укрыть эту досадную черту от посторонних взглядов – носила длинную челку, закрывавшую половину лица, частенько одевала очки без диоптрий в самой толстой оправе, какую могла найти, или же вовсе обвязывалась шарфами так, что наружу торчал один нос.
Несколько раз мама, Анна Степановна, предпринимала попытки спасти положение: вооружившись тональным кремом «Балет», она покрывала лицо Риты несколькими слоями сметанообразного вещества. В конце процедуры девочка превращалась в актрису театра «Кабуки». Потом обе они долго стояли у зеркала, решая, как хуже – с веснушками или с «Балетом». В итоге тональный крем смывался, а челка водружалась на прежнее место.
Чрезвычайно высокий рост Маргариты, обычно наделяющий девушек характеристикой «видная», только усугублял положение, потому что «видевшие» ее сразу же превращались в «глазеющих». Друзей и, уж тем более, ухажеров у Риты никогда не было. Ее стеснительность отталкивала тех, кто был не прочь пообщаться, и притягивала любителей поиздеваться. Единственными спутниками по жизни, кроме мамы, стали книги. Поэтому к тридцати годам Маргарита Петровна была невероятно эрудирована и бесконечно одинока. Достанься ей хоть десятая доля той удачи, которую имел этот Джозу Миро, уж она никогда не стала бы унывать и жаловаться. Радовало одно: на работе Маргарита Петровна была на хорошем счету. Можно сказать, незаменимый сотрудник, специалист, известный на всю область и даже за ее пределами.
Нужно же было явиться этому французу и портить ей жизнь! Теперь его недовольство и выходки перед прессой списывались на ее «неумение общаться с людьми искусства».
— Видимо, вы не учли пожелания господина Джозу при организации экспозиции, — заявил генеральный директор.
— Я тут ни при чем. У него творческий кризис, понимаете?
Но с Творческим Кризисом директор был не знаком, стимулирующие ему не выплачивал и размер оклада не назначал. Потому предпочел винить вполне знакомую Маргариту Петровну.
— Гляди, еще с работы из-за тебя попрут, — продолжала разговаривать с французом Маргарита Петровна. Оба они ждали прихода переводчика для обсуждения прощального торжества. – Сам, небось, не знаешь, что такое работа. Сплошное наитие у тебя.
Художник тускло глянул на нее и выпустил новый поток дыма. На его бритой голове светились отблески розового майского заката.
— В оригинальности тебе, конечно, не откажешь. Но, признаюсь честно: критики все же сильно преувеличивают силу твоего таланта.
Дым попал в горло, и Маргарита Петровна сильно закашлялась.
— Фу-ты, черт. Накурил, хоть топор вешай.
Она раздраженно встала и пододвинула стул к высокому арочному окну. Чтобы открыть его, следовало разуться и взобраться на подоконник. Делать это при знаменитом французе не хотелось, но дышать в комнате было совершенно нечем.
Поборов неловкость, Маргарита Петровна отстегнула ремешки на босоножках и в два шага оказалась на подоконнике. Массивная рама подалась легко, и в комнату моментально ворвался теплый поток весеннего ветра. Обогнув тонкую талию Маргариты, он вдруг схватился невидимыми руками за подол широкой ситцевой юбки и вздернул ее вверх, оголив длинные стройные Маргаритины ноги до самого исподнего.
Она быстро схватила юбку и дернула ее вниз, невольно, но значительно углубив декольте и застыла на месте. Мысль о том, что нужно повернуться к французу и слезть с подоконника, причиняла почти физическую боль. Хоть бы он не заметил этого досадного инцидента! Хоть бы туман от сигаретного дыма закрыл от его глаз это незначительное, но такое обидное происшествие!
Помедлив несколько секунд, она резко выдохнула и повернулась. Художник больше не сидел на прежнем месте, но стоял посреди комнаты. В облике его произошла разительная перемена. Прежде сутулая спина выпрямилась, глаза горели, а губы расплылись в загадочной мечтательной улыбке.
Маргарита Петровна испугалась и поскорее сползла с подоконника. Она хотела выскользнуть из комнаты и пуститься на поиски переводчика, но художник жестом остановил ее. Потом подошел ближе, все с тем же одурманенным видом, и, недолго думая, вцепился длинными пальцами в подол ситцевой юбки.
Тут-то она не выдержала, рванулась и, как была, босиком, побежала прочь из комнаты.
Через полгода в одном из парижских музеев выставили полотно «Les jambes de Rita» — «Ноги Риты». Картину сразу же нарекли лучшей работой великого художника Джозу Миро. Историю создания шедевра, однако, публика узнает гораздо позже из автобиографической книги последней жены художника Маргариты Миро с шутливым названием «Сквозняк перемен».
© Нина Шевчук
© ninashevchuk.ru