Давным-давно на думанской земле, глава 1

               

Глава 1
На земле

 Ленвел отдал бы всё на свете, лишь бы не присутствовать на очередном ритуале посвящения в воины. Он был в войске всего два года и успел возненавидеть своё дело до такой степени, что иногда ему не хотелось жить. Но у мальчиков киянских племён было всего два пути – стать воином и обеспечить себе уважение соплеменников и сносную жизнь или остаться в родительском доме, чаще всего с матерью и сёстрами, и влачить жалкое существование, живя в вечном страхе за себя и своих близких. Несколько лет он уступал уговорам матери не оставлять её одну с тремя детьми на руках, но после очередного набега воинов враждующего с ними племени отправился в войско.
   Набеги – вот чего опасались в любое время дня и ночи жители мирных деревень. Каждая семья имела любимое, передававшееся из поколения в поколение дело. Это могло быть изготовление глиняной посуды, плетение корзин из осоки или кружев из хитро обработанной паутины, причём секрет этой обработки знали только члены единственной семьи на всю деревню. Киянские умельцы обменивали свои изделия или продукты на разноцветные камешки, хранившиеся в тайниках в любом доме. На них можно было в дальнейшем выменять всё необходимое для жизни. Набеги означали потерю всего: собранного ценой здоровья урожая и нажитой за годы или сделанной собственными руками утвари. Набеги забирали из домов и камешки, унося с ними последнюю надежду на выживание. Воины защищали свои и дружественные деревни, и потому попасть в войско считалось делом чести и было мечтой почти каждого подросшего киянского мальчишки.
  Ленвел знал, каково его матери и сёстрам без мужской помощи – им приходилось заниматься всем от сбора целебных растений до охоты на кузнечиков, а то и на саранчу – опасных тучных тварей, обитавших в траве. Мясо последних было не только сытным, но и необыкновенно вкусным и нежным. В лесу водилась и более доступная пища - лесные ягоды, собирать которые ходили всем миром. Когда наполненные доверху корзины приносили в селение, устраивался настоящий праздник – дудели в дудки из тростника и били в барабаны из натянутых на каркас лепестков ландышей. Пир продолжался до тех пор, пока не съедали последнюю ягоду. Тогда музыкальные инструменты откладывались до следующего похода за большим урожаем.
  Конечно, матери и сёстрам помогал младший брат Ленвела. Однако, в отличие от старшего, Кастид не был столь физически крепок, не умел так быстро бегать, не был ловок с оружием и всегда уступал брату, если они затевали шуточный бой.
  Но сейчас Ленвелу предстояло принять участие не в безобидной возне с братом. В его душе до сих пор мукой отзывались воспоминания о его собственном посвящении в воины – это было унизительно и больно:
  Юношей раздевали, выстраивали в два ряда друг против друга, затем по сигналу они сходились, и начиналась драка, в которой все средства были хороши. В каждой паре определялся победитель, а проигравших с позором изгоняли с поля боя под улюлюканье зрителей-воинов. Затем небольшая передышка, и тех, кто только что прошёл первое испытание, ждало новое, ещё более жестокое.
  Теперь юноши вооружались всем, что можно было сорвать, отломить или найти под ногами – острой травой, ветками, камнями, щепками, хвойными иголками. По сигналу они сходились вместе, и начинался бой каждого против всех. И в этом испытании счастьем было просто выжить и уйти с поляны без угрожающих жизни ран.
  Битва без правил заканчивалась также по сигналу. Те, кто могли стоять на ногах, становились воинами. Те же, кто продолжали лежать или сидеть на земле, как правило, вскоре умирали от ран или навсегда оставались калеками.

  Сейчас воины расположились небольшими группами на обширной поляне среди леса. Они ждали мальчиков - тех вот-вот должны были привести из деревни. Ленвел не примкнул ни к одной из групп – не то чтобы он был одиночкой, просто в отличие от многих ему необходимо было время от времени уединяться, чтобы поразмыслить над тем, как устроена жизнь и почему она устроена так, а не иначе. Он был далёк от мысли пытаться что-то изменить – глядя на ухмыляющиеся, свирепые, а часто беспросветно тупые лица своих собратьев по оружию, Ленвел понимал, что войны будут всегда, пока на свете есть ненависть, жадность и дремучая жестокость. Эти свойства никогда не изживут себя, а значит, всегда найдутся умные негодяи, которые сумеют использовать в своих интересах эту армию зла, сыграв на её самых низменных чувствах и посулив большую наживу.
  Его размышления нарушила суета, возникшая на другом конце поля. Бросив туда взгляд, Ленвел увидел вереницу мальчишек, подгоняемых распорядителем из воинов. Мальчишки шли легко, а некоторые даже весело. «Глупые, глупые дети», - с горечью подумал он.
  Когда те поравнялись с воинами, и стали видны их глаза, киянец внутренне сжался – весело было далеко не всем. Некоторые явно бодрились, скрывая за улыбками неуверенность, а в глазах других читался безотчётный животный страх. Вспоминая сейчас себя два года назад, ему ясно представилась картина: он уходит из деревни вместе с другими мальчишками, рядом с ним его закадычный друг Санд. Они весело болтают, лишь бы не думать о предстоящих испытаниях. Но Ленвел чувствует в голосе Санда с трудом подавляемый страх. Ему хочется обнять друга и приободрить его, но он сдерживает себя – не хватает только выставить их обоих на посмешище.
  Они приходят на поляну, где полукругом уже расположились воины. Их и остальных мальчишек раздевают, и Ленвел шепчет Санду, чтобы тот отошёл от него подальше, иначе их поставят драться друг с другом. Санд уходит и смешивается с толпой голых тел в другом конце поля. Ленвел едва различает его фигуру, а потом теряет друга из виду…
  Больше он никогда не поговорит с ним, не пожмёт ему руку, не похлопает ободряюще по плечу – во втором испытании Санда забьют камнями и затопчут ногами. А Ленвелу даже не дадут проститься с ним – с комом ужаса и боли в горле, его уведут с поля боя, обагрённого мальчишеской кровью и пахнущего смертью. А затем тут же начнут пышную церемонию посвящения уцелевших и вмиг не по-хорошему повзрослевших мальчишек в воины Лесного Племени Ки.
  Всё это промелькнуло перед мысленным взором Ленвела в одно мгновение, и он снова вернулся в реальность, к нескольким парам глаз по-настоящему испуганных ребят. На них уже сейчас стояла печать смерти - им не хватало отваги и злости, а значит, они падут жертвами большей физической силы и безжалостности своих сверстников.
  Он уже отводил взгляд – смотреть на них дольше было невыносимо – как вдруг уставился вновь. Ему показалось или… Снедаемый тревогой он стал всматриваться в толпу и, встретившись с мягким взглядом больших серых глаз, побледнел и на мгновение перестал дышать: не скрывая радости, на него смотрел его младший брат Кастид.
  Они всегда удивительно понимали друг друга, и им часто не надо было слов – хватало взглядов и жестов. То, что их глаза сказали друг другу, можно было передать словами примерно так:
- Зачем ты пришёл сюда? Ты же знаешь, что война не для тебя. – горели глаза Ленвела.
- Я хотел быть с тобой! Я уже мужчина. Не могу же я отсиживаться в доме у матери, зная, что ты и другие сражаетесь за нашу свободу, - гордо глядел на него Кастид.
- Дурашка! Ты не понимаешь, во что ввязался. Думаешь о нашей свободе? У тебя была свобода – свобода жить, но придя сюда, ты потерял её. Ведь тебя убьют, а ты бы мог …
  Тут Ленвела накрыла такая волна горя, что в ней потонули все другие мысли и чувства. Он отвернулся – не хватало ещё расплакаться при Кастиде, который всю жизнь глядел на старшего брата снизу вверх. Чувствуя, что тот в замешательстве, и продолжает смотреть на него потерянным взглядом, усилием воли Ленвел стёр с лица все эмоции и вновь заглянул брату в глаза. Сейчас в них читались лишь обида и непонимание. Став юношей, Кастид так и остался наивным маленьким мальчиком, во всём уповавшим на брата – из их молчаливого разговора он понял лишь, что Ленвел недоволен им и его решением стать воином.
  Ленвел так и не успел ему ничего сказать, потому что вновь прибывшим было велено раздеться, и тут же прозвучал сигнал становиться в пары.
  Увидев, с кем предстоит сражаться Кастиду, Ленвел немного воспрял духом – низкорослый, худощавый мальчик с безразличным к происходящему лицом не производил впечатления опасного противника. Кастид был явно лучше сложён, и его горящий взор ясно говорил о его стремлении доказать старшему брату, что он чего-то стоит.
  Три удара в травяной барабан, и мальчишки начали сходиться. То, что произошло потом, врезалось глубокой кровоточащей раной в память Ленвела:
  Не успев сделать и шага навстречу противнику, Кастид получил сильнейший удар в пах. Он упал, корчась от боли, и на его голову, спину, поясницу обрушился град страшных ударов, которые наносились с какой-то звериной лёгкостью и жестокостью, причём выражение лица юного убийцы оставалось столь невозмутимым, будто его тело действовало отдельно от воли, и сам он был лишь безучастным наблюдателем за происходящим.
  Ленвел побелел от ярости и, захваченный одним порывом –  во что бы то ни стало спасти брата – натянул тетиву и выстрелил – стрела прошла меж лопаток животного в думанском обличии, худое тело мгновенно обмякло и рухнуло на забитого до полусмерти Кастида.
  Раздумывать было некогда – в три прыжка Ленвел очутился возле мёртвого тела, отшвырнув его ногой, сгрёб в охапку окровавленного Кастида и метнулся в густые заросли травы на краю поляны.
  Он не знал, что посвящение в тот день так и не состоялось: воины были отправлены вдогонку беглецу-убийце, а мальчишки разосланы обратно по деревням.