Дита

Она была в строгом платье и лодочках, антрацитно-монохромная вплоть до пепельной стрижки, даже тёмные губы – оттенка приглушённого. Как будто с кладбища.
Да уж, но кто бы мог подумать! Случайная неслучайная встреча, да? А в Москве для этого тем более нужно особо точное стечение обстоятельств. Но ведь это же Патриаршие, волшебное место!
Завязался случайный разговор и, как поразительно у них велось, случайно съехал на философию. И Дита, как обычно, начинала явно им тяготиться и раздражаться. Её недобрые карие глаза сузились, как у пулемётчика.
- ...Диточка, ну неужели ты думаешь, что у меня постоянно всё-всё хорошо? Вот вчера мы с Ники были на вечеринке, и меня там два раза обидели, но я ничего не показала, улыбалась, а рассказала только дома, я только Ники кое-что рассказываю, знаешь, и то не всегда – а так...
А так – неужели эта упрямая Дита не понимает, что в жизни и так полно злости, грубости, негатива – так, может, стоит пересиливать себя и всё-таки... улыбаться? Не выливать на всех подряд ушаты черноты? Хоть чуточку беречь своих близких? Просто потому, что когда-нибудь может стать поздно, и останется только горечь и чувство вины. А любви-то так и не получишь. Всё приедается, ко всему привыкают – в том числе и к чьей-то мрачности. Как в той сказке, где мальчик кричал: «Волки!» - от криков, в конце концов, устают.
Но нет. Замыкается. Постоянно топорщится против мира, как дикобраз со своими иглами. Цедит ядовитые фразы с витиеватыми книжными выражениями, смотрит свысока. И не хочет понимать, как всех отталкивает.
Когда-то Марта сказала, что думала: “Мне кажется, что ты просто любишь боль” – сказала, что думала, и до сих пор не понимала, почему в ответ её сшиб выброс ненависти такой силы, что зазвенели стёкла.
Расстались с видимым дружелюбием, но воздух уже пах озоном, как перед грозой.
«Боже, - вздохнула про себя Марта, шагая по аллее, - прошу тебя очень сильно, сделай, чтоб Дита стала добрее. Ой, ну то есть, счастливее».