Экзистенциальное

1
Начало двухтысячных. Аэропорт Ростова. Глаз сразу выхватывает встречающих. Коренастый дуб в окружении двух стройных тополей этакой минилесополосой  прикрывают белую Волгу.  Подхожу. Невысокий, круглый, налитой Самвел радостно расплющивает мою ладонь и представляет сыновей – Армен и Ашот. Самвел – дилер нашей фирмы и одновременно друг детства нашего директора, от которого я везу подарки. И я для Самвела един в двух лицах: посланник его друга и проверяющий его фирмы.

То, что он догадывается о последнем, я засекаю сразу – по настороженности в уголках глаз, не участвующих в широкой улыбке. По постоянному употреблению слова скромный: скромная машина, скромные фирма и дела, и наконец - скромный дом. Действительно, обычный дом в частном секторе. Я бы сказал – домик, уж так низко прижался он к земле. Но окружающие его фруктовые деревья и огородные посадки гармонизируют картину, и тогда – усадьба.

Приём оказывали на высшем уровне. Гвоздь обеда – котёл раков, сваренных прямо перед столом, накрытым в саду. Большой стол и так уставлен донскими яствами. Ну а раки…

К вечеру погода испортилась. Ужин предстоял в загородном армянском ресторане. В этот раз я сидел спереди, Армен за рулём. Уже через пять минут ливануло, да так, что весь мир скрылся за струями. Дворники усиленно сметали воду, но я ничего не видел – ни очертаний дороги, ни света фар встречных машин. Скорее всего, их и не было – встречных машин. На мой взгляд, в такой кромешности ехать было невозможно. Но так не считал Армен. Я поглядывал на него, в окно, на него, в лобовое стекло, и сложное чувство зарождалось во мне. Гордый профиль горца, небрежно лежащая на руле левая рука, лениво перебирающая каналы правая. Неожиданно ворвались тревожные звуки начала второго концерта Рахманинова. Восемнадцатилетнего джигита они вполне устроили.

Мы неслись с сотней на спидометре, ничего не видя, зато под удивительно подходящие звуки концерта. Я ещё подумал – а может Армен видит не только глазами? В ресторане феерия продолжилась, но это уже другая история.

А продолжение истории с поездкой случилось через десять лет. Друг вёз меня домой на своём мерсе…
                2
– Что? – спросила Любаша у прорицательницы, уставившейся в выложенную карту. – Что-то плохое? – Она продолжала теребить часики на руке, прислушиваясь к приоткрытой офисной двери – уже час, как Дашутка спала в коляске, скоро проснётся.

– Наоборот! – к концу слова голос прорицательницы окреп. – Аркан Отшельника – великий  знак. Не ожидала я, что выпадет он тебе… 

Через несколько минут вещаний Любаша сидела в коридоре. Дашутка спала. Выражение лица прорицательницы, на минуту застывшей перед выпавшей картой, так и стояло перед глазами. Оно контрастировало с последующими словами. И тогда Любаша достала сотик, быстро сделала запрос в интернете. Прочитанное сначала полностью совпадало с услышанным. Но Любаша запомнила положение карты – она лежала в перевёрнутом положении. А это всё меняло. И ещё часики. Зачем она их трогала? Именно в этот момент. И тогда карта говорила не о мудрости, а о страхе, и могла предвещать близкую смерть. Страх присутствовал изначально. Он и привёл её, дуру, сюда. Он возник недавно. И ни к чему конкретно не относился. Только усиливающаяся тревога в сердце. Муж или ребёнок? Выяснила, называется. Настроение совсем упало. Теперь уже паника охватила её. Она быстро облачилась в плащ с капюшоном, застегнула накидку от дождя на коляске и, толком не соображая, что делает, покатила коляску к лифту.

На улице моросил слегка усилившийся дождь, но до дома было всего два квартала.
                3
Итак, друг вёз меня домой на своём мерсе… Самый старый мой друг. На новеньком белоснежном мерсе. Мы только отъехали от его дачи и толком не успели заляпаться. Дождь постепенно усиливался, но дворники справлялись. Правая рука друга подалась к приёмнику. Тревожно-торжественное начало второго фортепьянного Рахманинова вкупе с дождём вдруг всколыхнули память. Десятилетней давности чувство, так до конца не понятое тогда, накатило. Стремительно и неудержимо.

– Останови, – попросил я друга. – Дай мне прокатиться полчаса. А ты пока вернись на дачу.

Он недоумённо уставился: ”Ты ж редко ездишь?! Машина – новьё!”

– Давай-давай, проваливай, – такое обращение действовало на него безотказно.

Как раз пошла вторая часть. Что-то большое, значительное готовилось начаться. Я, как всегда, обманулся. Нежные, грустные звуки заполнили салон, упорядочили мысли. Лёгкий толчок – выехал на бетонку. Дождь ещё усилился, видимость почти пропала, края дороги я уже не видел. Лишь изредка – размытые жёлтые пятна встречки. Всё как тогда. Скорость сама поднялась до сотки. Руки уверенно и свободно лежали на руле, словно делали это ежедневно. Возникло ощущение, что они сейчас подчиняются не мне, не разуму, не подсознанию. Кому?

Всплыло ещё более давнее воспоминание: дежурство в мастерской сантехников, бильярд, и я с оборота навскидку заколачиваю шар в дальнюю лузу, и ещё, ещё. Не нужно было целиться самому, кто-то за меня… Но там я хотя бы лузы окидывал расфокусированным взглядом – в последний момент. А сейчас… Ощущение восторга, отрыва от действительности, единения с дождём, дорогой. То самое чувство, что и десять лет назад. Только тогда  я чувствовал это в Армене.

Десять лет нагрузили меня по полной проблемами, комплексами. Куда они подевались? Я понимал, что это ощущение свободы не пройдёт через полчаса, а где-то будет… Показалось – что-то белёсое мелькнуло, но звука удара не услышал. Затормозил, подал назад. Выскочил под проливной дождь. Тот, словно по команде, стал стихать. Оказывается, уже въехал в город. Шестой микрорайон, окраинный. Широкие ухоженные газоны отделяли проезжую часть от тротуаров. Как на перине, на газоне валялась детская коляска. Одно колесо в стороне, другие – смятые. Так же как и центральная её часть. Сдёрнул накидку – слабое кряхтенье. Схватил свёрток, потащил в машину. А где же мать? Она нашлась уже на тротуаре, пугающе перекрученное, беззвучное тело. Тоже в машину.
               
                4
Я сидел в коридоре больницы, обессиленный борьбой с воображением. Услужливо включалась молния, и в её свете согбенная женская фигура в плаще с накинутым капюшоном торопливо пересекала улицу с детской коляской. Шум дождя заглушал звуки автомобиля, струи размывали свет фар. Колёса под блестящим верхом мерса мчались наперерез сверкающим спицами колёсам коляски. Словно устроили гонку – кто быстрее. Нет, это была охота – хищных мерсовских колёс на улепётывающие колясочные. В прыжке мерс набросился на коляску, но не перекусил, а небрежно отбросил с пути, гордо мчась по пустынной улице. С гордым мною внутри, свободным и устремлённым в проясневшее будущее.

И вдруг изображения пропали, погасли яркие краски, звуки стихли. Сменившие их смутные силуэты и шёпот я не мог разобрать. Но через несколько секунд понял, что присутствую при общении матери и ребёнка.

– Как ты?

– Я тебя слышу!

– Как ты?

– Мне ещё больно.

– Как ты? – голос матери слабел и напоминал теряющий завод автомат. Я понял, что она умирает.

– Не уходи!

– Не уходи!!! – это уже из меня вырвался вопль.

Абсолютные тьма и тишина. Я не чувствую своего тела, но понимаю, что я и есть тьма и тишина. Время. Его не было в этой тьме и тишине. Но оно появилось, неся с собой какую-то картину. Картина постепенно заполняла собою всё. Огромный мерс медленно приближался к мерцающему  изображению. Просматривался всё чётче силуэт женщины с коляской. Незадолго до их контакта словно включили прожектор справа. Высветился газон с выкорчеванной полосой, заканчивающейся скукоженной коляской. И далее, уже на краю тротуара, женское тело. Не хватало сил рассматривать столь ясно различимые мельчайшие детали, и я лишь тупо наблюдал, как автомобиль проезжает мерцающее изображение, оставляя его за собой и удаляясь.

– Мужчина! Что с Вами? Сестра, скорее коляску. Этих вытащили, теперь и папашу в реанимацию…

Чьи-то руки схватили меня, включая. “Не надо реанимацию! – я встал, щурясь от яркого света. – Что с ними?”

– С ребёнком всё в порядке. И мать удалось вернуть… К вам здесь из полиции…
                5
Включился я, оказывается, не до конца. Смутные образы каких-то людей, бесконечные вопросы-ответы – по касательной. И на этом фоне уверенность – это не я. Кто-то раньше. И одновременно вопрос – а если б ты? “Не я – а если б ты? Не я – а если б ты?”

Окончательно включился я лишь словами: “Спасибо Вам!” – я сидел рядом с кроватью и услышал эти слова жизни от мадонны с ребёнком. Ребёнок гугукнул, мадонна улыбнулась, обретая черты простой женщины с синяками и царапинами на лице. И сразу – чувство свободы, уверенность – ты никак не мог бы.