Тебе на память обо мне. Главы 20-22 О чем стучит с

Глава 20. О чем стучит сердце

Кровь прилила к голове. И показалось, что плотоядный взгляд способен пронизывать толщу экрана. Схватив пульт, Она нажала кнопку. Наверное, существует физическая несовместимость людей: даже через экран ей невыносим был взгляд мрачного человека. Этот взгляд словно знал что-то такое, чего не знала Она. Словно хотел рассказать то, о чем лучше и вовсе не знать. С минуту Она покрутила пульт в руках, а когда снова включила, то ахнула. Перед ней восседала скрюченная старушка со сморщенным пальцем:

- Наш Мироша - явление, конечно же, уникальное! Единственный артист, имеющий с полсотни театральных наград и премий. И мне становится за него так страшно! Ведь Он с такой самоотдачей кидается в пучину ответственности, будь-то строительство театра, благотворительные фонды, репетиции… Кажется, еще немного - и Он сломается! Очень не хотелось, чтобы Мироша сломался. Чего ему всем сердцем и желаю!

- Что это было? - спросила Она самое себя. - Очевидно, поздравление с юбилеем. Оригинально! Аж по коже мороз …

Нет, а на самом деле? Да что ему сделается! Выглядит, вон, вполне румяно, даже упитанно. С чего вдруг «ломаться» этакому везунчику по жизни? Громкая обойма фильмов - без промахов, продвижение по служебной лестнице - без спотыканий, финансы - не поют романсы, награды уж и вешать-то некуда, «народного» получил еще в тридцать шесть. Заснуть от скуки можно! Ни тебе ночного дебоша, ни мордобитий…

- Ну, почему? Хочу набить кое-кому рожу! - вклинился в ее размышления Он. - Просто сволочь! Пришел, значит, на прошлый мой день рождения и говорит, мол, хозяин ресторана попросил пофотографировать, чтобы вам потом подарить. Я ответил, только обещайте, что в печати ничего не появится. Побожился, крест целовал даже! Ну, я, лопух, поверил… Наутро фотосъемка была во всех изданиях. Ничего, физиономию я запомнил. Как встречу, по роже-то съезжу!

А как там Она говорила Маняше? В душе - задира и хулиган, хочет кому-то смазать по морде… Он что, мысли ее читает? Или это Она - его…

- Мирон, тебе позвездить что ли захотелось, а? - усмехнулся Машкин.
- Порой чешутся руки долбануть наглую машину! Или взять эту вот скатерть, - Он схватился за край, - да и смахнуть вместе со всеми блюдами!
- Мирошенька, поспокойней, - родительница погладила сына по руке.
- Ну и смахнул бы! - принялась дразнить Она. - В чем дело? Смахнул бы!

- Во-первых, лень. Во-вторых, я же себя потом со свету сживу!
- А где же тайна, которая обязана быть в артисте? - не унималась Она. - Нужно что-нибудь эдакое!
- Зачем вам нужна моя тайна?

Она передернула плечами, не зная, что и думать насчет этого странного диалога.
- Когда стал звездой, меня пытались обучить быть загадочным. Советовали отрастить волосы или как-то особенно одеваться. Но на это нужно время и силы, поэтому…
- Поэтому, отстаньте от него! - вклинился Машкин. - Нет у нашего Мирона никакой тайны!

- Ну, не интересно мне это… - как бы оправдываясь, протянул Он, а Она вспомнила свою мысль: шибко уж занятой, чтобы тратить время на чепуху.
- Зато Мирон наш без устали творит дела благие! - похвалил Машкин.
- А я еще вязать умею! - попробовал отшутиться именинник, но от смущения покраснел, схватил папку и закрыл лицо.
- Он, правда, умеет, - подтвердила мать. - Это я научила. Ну, хватит, Мироша, давай сюда папку! Лучше про благотворительность расскажи.

- Ну вот, дошло до дел благих… И красный весь, как рак! - самой себе сказала Она, вспоминая про «Угадай-ку», как «напророчила» ему все это.
Нет, разумеется, Она не забыла, что совпадения в ее жизни являются обычной и неотъемлемой частью. Но сегодня они были явно какими-то не совсем уж обычными. Точнее сказать, совсем необычными.

Она машинально взглянула на часы - часы стояли. На экран - на экране стоял Он.
- Еще и курит! - раздраженно махнула Она, понимая, что даже вот эту привычку как бы в шутку, но угадала.
- Сигаретку захотелось от таких-то вот кадров! - Он схватился за карман, щупая пачку.

- Потерпи, а? На рекламе сгоняем! - пошутил Машкин. - А пока, давай про благотворительность. Общественность ждет!
- Ну, ладно, - вздохнул Он. - Пошел, значит, я как-то раз в банк денег просить…
- Своеобразно! Может, и мне сходить? - усмехнулась Она.
- А вопрос заключался в том,- принялась объяснять скрипучая бабушка, - что один знаменитый советский актер находился в страшной нищете. Нужно было помочь, но Мироше ответили, мол, если помочь одному, потянутся и остальные. Представляете, отказали!

- Безобразие, бесчинство, беспредел! - всплеснула руками Она. - Ну, а серьезно, на что Он рассчитывал?
- Но ведь банк столь богат! Даже если все неимущие актеры придут просить, это будет, как для слона - укус мухи! - возмутился Он.

- Какой простачек! - Она встала и принялась мерить кухню шагами. - Ах, если бы все стали добрыми и прекратили наступать на мозоли друг другу, ноги тогда б ни у кого не болели, а планета была бы уютной и светлой… Ну, что за наивный порыв! Он это серьезно? Похоже, что да… Вон, говорят, был признан почетным лауреатом какой-то премии, которую ежегодно вручают всяким благотворителям и покровителям искусств. А вот и видеозапись. Ну-ка, послушаем, что Он вещает со сцены?

- Кто же поспорит, что лицо цивилизованного государства определяется отношением к детям и старикам?  - спросил Он.
- Никто.
- Что касается этого вопроса, наша страна находится в… очень глубоком месте, и чтобы вытащить эту проблему, так сказать, на поверхность мы сделали фотовыставку про детей с ограниченными возможностями.

- Ну, молодцы! - похвалила Она.
- Это, собственно, нужно для нас - физически здоровых, но больных душою людей! Нам с вами повезло: мы свободно передвигаемся, а кто-то не может войти в метро, в театр, в кино… Почему?
- Известно почему: нет парапетов, подъемников и специальных лифтов!
- А самое жуткое, знаете что? Ребят, у которых нет рук или ног, после восемнадцати перевозят из детского дома сразу в дом престарелых!
- Ого! - Она перестала ходить и от удивления села. - Это что получается: они родились, чтобы тут же состариться?

- Да, от них отрезана сама жизнь! И мало того, отношение к этим людям совершенно дикое, такое, пальцем показывающее: вон-вон, смотрите, чудо-юдо выползло! В цивилизованном мире такого быть не должно. А начинать надо с малого - нужно воспитывать культуру. Поэтому мы и организуем подобные мероприятия.
И ему вручают сертификат - вот это да! - на два миллиона рублей. Он подзывает к себе на помощь «давнюю соратницу, соучредителя такого-то благотворительного фонда и всеми любимую актрису», а попросту - эту вредную скрюченную старушонку и говорит:

- Заберите скорей у меня чек, а то еще потеряю! Кстати, премия будет потрачена на помощь нуждающимся.
- Ничего себе… - выдохнула Она. - Все людям! То помогает лекарствами детям-инвалидам, то изыскивает возможности для поощрений нищенствующих актеров, то премирует талантливых артистов глубинки России, то поддерживает творческую молодежь, то проводит очередной театральный фестиваль. Кроме того основал аж два благотворительных фонда и является соучредителем третьего. Словом, неусыпно творит дела благие! Да и бабуля тоже не промах…

Вдруг бабушка строго взглянула с экрана и произнесла скрипучим голосом:
- Как-то раз моя героиня сказала одной упрямой особе, которая, кстати заметить, страдает еще глухотой к здравому смыслу, вот такие слова. «Моя дорогая, вам не хватает мечты всей вашей жизни. А ведь когда-то она у вас была! Прислушайтесь к собственному сердцу, возможно, оно вам напомнит? О чем стучит, куда зовет и когда начинает биться чаще?»

- Нет, вы только посмотрите! - снова вскочила Она. - Опять начинается: слушать сердце, вслушиваться да прислушиваться…. Может, еще и кардиограмму сходить сделать? А теперь я скажу! Как вас там, уважаемая со скрипучим голосом… Во-первых, никакая я вам не «дорогая», во-вторых, сердце мое молчит, ни о чем не стучит и не начинает биться чаще. Ну, а в-третьих… - тут Она замолчала, ощущая, как сильно колотится у нее в груди.

И снова захлестнуло чувство, что все это каким-то образом соприкасается именно с ней. Она мотнула головой, опять посмотрела на часы. Давно бы сменить батарейку! Только, пойди-ка, сперва отыщи… Ведь это - неотъемлемый атрибут всех любопытных мальчишек. Так, для начала порыться в коробке с игрушками. Она сделала два шага, но тут же вернулась, услышав его голос:

- Мечта ведь у каждого есть, так?
- Так, - подтвердила Она.
- Зачем же бояться, что ненароком она сбудется?
- Но кое-кто все же предпочитает сидеть, сложа ручки, - заметил Машкин, и Она положила руки на колени, - хоть и знает, что нужно сделать, чтобы исполнить мечту, а?

- Нужно… отпустить… на волю… - с запинками выговорила Она и нервно сжала пальцы.
- Мирон, что молчишь? О чем мечтаешь?
- О том, чтоб не быть одиноким, - одними губами произнесла Она и крепче стиснула руки.

- О чем я мечтаю? - краснея, переспросил Он. - А ты?
- Я о женщинах! Признайся прилюдно, какие женщины тебе нравятся, а? - взялся подтрунивать Машкин.
- Нравится Анна Каренина.
- Замужние? - в один голос выдохнули родительница со старушкой.
- Не замужние, а страдающие, - поправил Машкин. - Такие же, как Он сам!
 - Совсем раскраснелся, как помидор… - начала было Она, но осеклась, ощутив, что краснеет тоже.

- Да я давно уж талдычу: жениться, мол, надо! - громогласно заявила «генеральша». - А Он мне, дескать, сейчас семью не потяну, работы много!
- Так что в ближайшие лет сто с этаким подходом наш Мирон рискует проходить в холостяках! - усмехнулся Машкин.
- Ничего не понимаю! - воскликнула Она и начала быстро наматывать на палец прядку. - Он ведь женат: вот, обручалку опять теребит…

- Мироше нужна такая женщина, - продолжала родительница, - которая относилась бы с пониманием к его творчеству, взяв на себя все бытовые заботы.
- Которая с утра и до позднего вечера покорно бы тюкала молотком, - вмешался Машкин, - крутила бы и винтила отверткой, да еще, если что, и карбюратор сумела бы перебрать! А, Мирон?

- Нет, а для чего Он кольцо на палец напялил? Наверное, чтобы без конца теребить! Ну, что за нервные пальцы! - забыв про накрученную прядку, Она всплеснула руками, и на ладони осталось несколько волосков. - Ай! Ну вот, я уже волосы из-за него на себе рву!

Глава 21. Ну что, страшно?

Неужели сбылся весь тот бред, что несла Она Мане? Или еще не весь? Кстати, какой счет? Да пес с ним, со счетом! И зачем только Она повелась на эту Манину «Угадай-ку»?
- Давайте его срочно женим, а? - не унимался Машкин. - Может, кастинг объявишь, Мирон?

- Давай лучше женим тебя!
- А-а-а-а… - впадая в задумчивость, протянул Машкин, и взгляд точно прилип к чему-то невидимому. - Да нет, мне уж хватит… Несостоявшаяся свадьба и вечный жених…
- Прости!
- Нет, это ты прости… Нет, главное, чтобы простила она…

Вслед за Машкиным остальные впали в точно такое же оцепенение, отказываясь реагировать на что-либо. И режиссеру некуда было деваться, как в эту незапланированную минуту молчания показывать лица присутствующих крупным планом.
С новою силой вспыхнула грустинка в ясных глазах, точно тоска по чему-то далекому, по какому-то несбывшемуся свету. Но опять в большей мере ее поразило другое лицо, изрытое резкими морщинами, которые углублялись вокруг глаз и рта.

Между хмурыми бровями проходили две продольные борозды - памятование о какой-то неиссякаемой боли, о неком событии, которое изменило это лицо навсегда. Лицо застыло в какой-то немой болезненной маске. Губы плотно сжались, глаза распахнулись и невидящий стеклянный взгляд, заставляя одновременно и холодеть и цепенеть, остановился в одной точке.  С таким обреченным немым взглядом можно переживать разве что потерю дорогого и близкого человека. И только лишь мускул под правым глазом, который подергивался от напряжения, выдавал, что лицо это было живое.

Может, когда-то у них с Машкиным и вправду стряслась одна на двоих трагедия? Ведь подобное выражение лиц Она уже видела в фильме с «израильтянкой»: боль его была светлою, с надеждой на то, что когда-нибудь все хорошо будет, а боль Машкина, напротив, охвачена отчаянием и оттого безнадежна. Значит, опять «израильтянка»!
Лица начали показывать по второму кругу и когда снова дошло до Машкина, Она схватилась за пульт, чтобы выключить, но тут на экран вывели детские фотографии именинника.

- Давно бы уж! - Она облегченно вздохнула. - А вот кадры из юности… Нет, навряд ли «израильтянка» могла влюбиться в такого! Ну, разве возможно всерьез относиться к этому долговязому и жутко нескладному юноше с плосковатым носом и прыщами на скулах? Да у него же на лбу прописано: несчастен от любви! Впрочем, ему к лицу, и такой выразительный взгляд… А вот по что страдает и мучится  мрачный человек? Впрочем, это уж Манина головная боль.

- Все, хватит страдать! - выпалил Он, стукнул рукой по столу и опрокинул стакан.
- А? - очнулся Машкин. - Ага! Давай о хорошем… про театр, про открытие… давай!
- Вот сам и давай! Ты ведь у нас - директор.
- А ты худрук плюс еще именинник! Так что, бегом активизируйся, не тяни, а то опять не успеешь выговориться. А?

- Можно сначала сказать мне? - проскрипела старушка. - Я это вижу: в Мироше созрела потребность отвечать не только за себя, но и за других! Так сказать, за новое строящееся дело. Ведь именно с этого начинается мужчина - с ответственности. Молодец!

- Бурные аплодисменты! - захлопала Она. - Стало быть, у него все еще впереди... Ну да, сорокалетний юноша, подающий надежды! Вот только не понятно, что именно? Похоже, решил податься в строителем. Разгуливает в каске по каким-то руинам. И где же находятся столь живописные развалины? Ну, честное слово, как после взрыва…
- Знакомьтесь, Театр Народов! - улыбнулся Он.

- Очень приятно… - запнулась Она. - Они там что, театр взорвали? Нет, напротив, ремонтировали. А-а-а… Так вот, значит, о каком деле идет речь!
- В житейских вопросах я полный профан профанович! И мне захотелось восполнить этот недостаток, попробоваться, так сказать, в совершенно другом амплуа. Поэтому взял в руки валик и краску, нахлобучил на голову каску - и айда театр реставрировать!

- Молодца! - усмехнулась Она. - И верно, к сорока - самое то подучиться колотить молотком. Кстати, а почему хромает? В руке изящная трость с набалдашником. Правда, не из слоновой кости, как наплела Она Мане, но это уже такие мелочи по сравнению с общим количеством всех совпадений! Что-что? Упал и вывернул колено… Он что - издевается!

- Вы только представьте, - скрипучая бабушка вновь подняла скрюченный палец, - художественный руководитель в своем театре, как разнорабочий!
- Что ж, совсем неплохо иметь при себе целый театр! - воскликнула Она.
- Ага, свой театр! Вы бы пришли ко мне, когда я объяснялся с прорабом. По эмоциям и по нервам ощущение было, словно играю пятерых Гамлетов сразу! В общем, стены театра еще не слышали такого мата.

- Плюс ко всему и матершинник! А зачем, кстати, зовет к себе на развалины? Чтобы потом ей тоже понадобилась трость с набалдашником? - Она резко мотнула головой и схватилась за шею. - Отлично! Не хватало на самом деле калекой из-за него сделаться! Нет уж, пусть это будет его прерогатива: ломать себе ноги во имя искусства и сидеть безвылазно в театре, как арестант…

- Да, я вырос в театре! И до сих пор в нем живу, - подтвердил Он, от неожиданности Она дернулась, и шея заныла снова.
- Не только калекой, еще и нервнобольной сделает!
- Знаете, никогда не замечал, как желтеют листья…
- И напрасно! - потирая шею, сказала Она.

- Нет времени оглянуться по сторонам. Все расписано: надо спектакль доделать, провести фестиваль, сняться в фильме, достроить театр… И вдруг понимаю: в реальности меня нет!

- С чем и поздравляю! Маму жалко: по телевизору видит сына чаще, чем вживую.
- Все мои родственники давно уже привыкли: отключаю мобильник и уезжаю на съемки. Месяцев на восемь. Работаю часов по четырнадцать в сутки и, если повезет, могу на несколько дней слетать домой, - сказал Он и пожал плечами, дескать, а что тут такого.

- Действительно! Ничего особенного, - передразнила Она, тоже пожав плечами, и тут же почувствовала боль в шее.
- Зато под старость лет наш Мирон с чистой совестью скажет: жизнь у меня была, но в тот день я работал! - Машкин толкнул именинника в бок.
- Трудоголизм хронический! - воскликнула Она. - Что ж, поставленный нами с Маняшей диагноз полностью подтвердился…

- Сцена - моя жизнь, сцена - моя суть! - в порыве произнес Он. - Знаете, мне кажется, только на сцене ощущаю себя счастливым.
- Это неправильно… - Она через боль покачала головой. - Так не должно быть.
- А настоящая жизнь, а отдых? - вмешалась скрипучая бабушка.
- Это такой тупиковый вопрос…

- Точнее сказать, вопрос издевательский! - вклинился Машкин. - Ведь отдых для нашего Мирона - это перелет с одной работы на другую.
- Скорей, это переключение с одного дела на другое, - поправил Он. - Недавно были тяжелейшие съемки, а потом сразу же репетиции «Гамлета». И знаете что?
- И даже знать не хочу! - махнула Она рукой, услышав про Гамлета.

- В общем, переключился и будто бы отдохнул. Кстати, всегда мечтал сыграть именно Гамлета! Быть или не быть? И вуаля! - внезапно Он сорвался с места и подпрыгнул.
- Ну, вот, приплыли… Мечтает о Гамлете и скачет от счастья! А как это говорится, когда выговорить ничего невозможно? Без комментариев.

Дали рекламу. Потирая шею, Она прошлась по кухне, и кое-как через боль взглянула на часы. Убедившись в который раз, что часы стоят, Она направилась в детскую, чтобы забрать коробку с игрушками и отыскать, наконец, эту злосчастную батарейку.
Итак, Она угадала о нем практически все, кроме самого главного. Хоть Он и снимался в кино, но по своей сути всегда был актером сцены. Театр - это его все! Нет, не конкретный театр, тот или другой, просто - театр. И если для священника Святая Святых - алтарь, то для него святая святых - это сцена. И хотя Она и не видела его театральных работ, отчего-то была уверена: на сцене Он был - бог.

Значит, вот тот забор, за которым Он прячется от реальности! Замуровал себя заживо в мире искусства, в этом искусственном мирке иллюзий и декораций… Ситуация, мягко сказать, курьезная. Не то Он моряк, который ни разу не спускался с палубы, не то Маугли, никогда не покидающий Джунгли. Нет, пожалуй, Он - лермонтовский Мцыри!

Она задумалась, перебирая в коробке. Но почему ощущается, что часть его души мечтает рвануться из своего добровольного заточения на волю! Туда, на воздух, где все живое, где все живет по-настоящему.
- И снова к Гамлету! - заслышав его голос, Она перестала ковыряться в коробке, подняла глаза и уперлась в его взгляд. - По этому поводу возникает много мыслей…
- Каких же?

- Ну, например, зачем выходить за рамки внутреннего мира? Ведь и внутри себя можно вести войну и проливать много крови… К тому же, не причинив при этом вреда ни себе, ни другим. Так?
- Возможно… - согласилась Она под этим правдивым взглядом.
- Или же, набравшись смелости, шагнуть в реальность и огрести по полной? - спросил Он.

- То-то и оно, что огрести не хотелось бы… - Она отвела взгляд. - Так-так-так… только не смотреть больше в эти глаза, иначе придется говорить и думать одну только правду.
- Тут думать много придется! Мечта ведь может мучить долго…
- Что? - по-привычке мотнув головой, Она в который раз схватилась за шею, коробка полетела об пол и оттуда выкатилась долгожданная батарейка.

- А почему бы и нет? - краснея, сказал Он. - Почему бы не осмелиться исполнить свою мечту? Да, да, знаю! Что-то менять - это всегда трудно. Как решиться? Когда? Это - сама мечта подскажет, что и как нужно!
- Быть или не быть? - повторила Она, тоже краснея. - А ведь с этим романом и вправду что-то решать надо. Но как же осмелиться разжать пальцы, чтобы мечта порхнула на волю?

- Ну, что - страшно, а? - вдруг прогремел голос Машкина. - Тогда посмотри, откуда страшно!
- Мрачный человек! - от неожиданности Она вздрогнула.

Глава 22. Все уже произошло

Кое-как нащупав дрожащей рукою пульт, Она выключила телевизор, затем было хотела мотнуть головой, но, вспомнив про шею, решила, что этого лучше не делать. Нет, в самом деле, должно быть какое-то объяснение! Но - какое, какое? Не может же Он и впрямь говорить с нею через экран? Тьфу ты, точно! Как же вылетело? Есть ведь один приемчик, называется который - ура, вспомнила! - «пробиваемость экрана».
Хорошим журналистам равно, как и актерам это - раз плюнуть!
Сперва взгляд пронизывает беспристрастный зрачок видеокамеры, затем равнодушный экран телевизора и вот, глаза в глаза! Да, это мастерство особого рода - смотреть в холодную стекляшку объектива, а диалог вести со зрителем. Э-э-эх, журналист еще называется! - усмехнулась Она на самое себя. И мало-мальски успокоившись этой мыслью, решила включить телевизор.

- Так, больше не смотреть в эти глаза! - дала себе наказ Она и тут же посмотрела.
И вся теория насчет «пробиваемости экрана» лопнула, словно мыльный пузырь. Она поняла, что не выкрутится. Недвижимо уставившись в экран расширенными зрачками, Она наблюдать за этим странным явлением: голубые с грустинкой глаза смотрели прямо на нее. Какое-то почти осязаемое свечение шло от них, какая-то светлая грусть, не то призыв, не то просьба…

Глаза эти звали, засасывали. И вдруг захотелось отбросить все в сторону - условности, слова и реверансы. Пересечь привычные границы и оказаться напротив, что бы только эти глаза, только бы эта грустинка! Тогда Она крепко взяла бы его за голову, почти что до боли бы сжала виски и вопросила глаза в глаза: скажи, что? Что с тобою такое? От чего так несчастлив? Откройся, не бойся… Что на душе: что, за боль, что за слезы?

Тогда бы Он не ответил бы ничего, но, собственно, это и был бы ответ. Голубые с грустинкой глаза так много желали сказать, что и выговорить-то не было сил! И в этом немом взгляде, в этом молчании было все красноречивей любых слов. Ураган пополам с тишиною, упование с безысходностью, торжество вперемешку с печалью и усталость, и порыв к небесам!

Она энергично мотнула головой, стряхивая с себя это ночное наваждение.  Боль в шее привела ее в чувства: ну, и не дура ли Она! Взглянув на часы, Она наклонилась и подняла с пола батарейку.
- Все беды от одиночества! - выдохнула Она.
- Не сказать, что бы меня так уж мучило одиночество…
- А и не надо! - перебила Она. - И так видно. Причем, невооруженным взглядом.

- Хм… ну, конечно же, есть! - Он покраснел, точно и впрямь его подловили на слове, затем плотно сомкнул ладони, словно пытаясь что-то в них удержать, и продолжил: - Безусловно, я много работаю, точнее сказать, постоянно. Даже использую это, чтобы как-то отгородиться от мыслей об одиночестве… Но я человек верующий и убежден, что по жизни моей мне и дадено будет! Все должно произойти. Или не должно произойти. Это решается где-то не здесь… Теперь на этот счет я внутренне успокоился, - и Он разжал ладони, будто бы выпуская что-то из них.
- Все уже произошло… - с расстановкой проговорила Она. - Ты отпустил мечту на волю.

Она посмотрела на свои сжатые добела пальцы, затем выключила телевизор и сделала два круга по кухне. А который теперь час? Да что ж до сих пор никто не вставит батарейку! Она рассердилась было, но, вспомнив, что кроме нее сделать это не кому, наспех подставила табуретку и почти уже на нее взгромоздилась, как вдруг табуретка опрокинулась, и Она сильно ушиблась ногой. Ай! Похоже, теперь ей тоже понадобится трость с набалдашником! А все из-за него, из-за этого Мироненко… Ну, хватит, быстро в постель! - скомандовала себе Она и, прихрамывая, отправилась в комнату.

Она опасалась, что ночью приснится вся честная компания, которую только что лицезрела, но ей приснился старый кладбищенский сон. Она даже обрадовалась, поскольку знала, что скоро появится ясноглазый ангел, чтобы рассеять собою этот кошмар.

Как всегда, уселась на привычное место дежурства, на низенький старый стульчик, стоящей поодаль от той, которую Она считала собой, только умершей. И, чтобы как-то скоротать время, вновь принялась разглядывать атрибуты тусклой комнаты, где каждый предмет был знаком ей до трещинки.

Вот круглый стол с поцарапанной ножкой, потертый подсвечник, неживой огонек на несгораемой свече. А вот старинный комод из красного дерева и раскрытая полинявшая от времени шкатулка со всякой ерундой для волос. Выцветший гобелен во всю стену с разноперыми птицами был, пожалуй, единственной вещью, на которой хотелось задержать взгляд. Диковинное полотно Она разглядывала часами и, казалось, заучила наизусть каждую деталь, так что, случись необходимость воспроизвести рисунок, это не составило бы труда.

Вдоль стены стоял громоздкий облезлый шкаф с отломанной дверцей, через которую виднелись пыльные платья. На шкафу - большая старинная ваза с глубокой продольной трещиной и отколотым горлышком, из которого торчали засохшие палки, бывшие когда-то роскошным букетом цветов. В углу скучали веник, совок и тряпки, тут же дожидались своей очереди швабра с ведром. Очевидно, уборку никто здесь не делал лет этак десять. Все кругом обросло паутиной и пылью. Но законы тления никак не коснулись ни ложа умершей, ни ее самой. И это отнюдь не казалось странным: ну, разве существуют законы, которым подчинялись бы сны?
Когда же, Она, наконец, дождалась своего ясноглазого ангела, кошмар сразу рассеялся, словно утром туман.

Встала Она с чувством, что перетащила за ночь тонну угля от Владивостока до Камчатки. Кое-как доковыляла до кухни, потерла шею и посмотрела на часы. Часы все стояли, посмотрела на ногу - голень припухла. Подставив на этот раз стул, Она с невероятными усилиями на него забралась и вставила злосчастную батарейку. С такими же усилиями слезла, уселась, густо намазала голень и начала ее бинтовать, вспоминая в подробностях всю прошлую ночь.
- И на кого Она вчера только была похожа? - с укором вопрошала самое себя. - На человека, разговаривающего с телевизором!

Честное слово, все происшедшее напоминает репетицию пьесы «Много шума из ничего», - говорил внутри один голос. Но если это была лишь репетиция, то какова тогда будет сама пьеса? - возражал другой. Однако, не стоит раздувать из опуса драму: все это - фантазии одичалой домохозяйки! - заявлял третий. Она улыбнулась веселой мысли, желая поставить тем самым точку в споре с собою, поднялась было, но резкая боль заставила сесть на место.

- Да что такое! Что не пускает меня? Так, спокойно, - Она заткнула пальцами уши, будто бы весь этот гомон шел не изнутри, а снаружи. И вдруг в образовавшемся вакууме тишины услышала:
- Нельзя удерживать мечту!

Она крепче зажала уши и вдобавок зажмурилась:
- Я не слушаю тебя, тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля…
- А ты послушай! - сквозь собственное бормотание снова донесся голос.
- Нет, не слушаю тебя, тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля… - продолжала тарабанить Она, пока кто-то не потряс ее за плечи.

Она открыла глаза, перед ней стояла Маняша:
- Что с тобой?
- Ничего особенного.
- Ничего - это ноль. А тут как минимум тянет на ничего себе!
- После вчерашнего у меня в ушах застрял его голос.

- Смотрю, ночка-то выдалась бурной… - Маня причмокнула. - А как все совпало! Что думаешь насчет трости с набалдашником?
- Да я бы не отказалась! - Она потерла голень.
- Что с ногой?
- А, это? Это из-за Достоевского.

- Правильно, вали все на классиков! Мол, кто в комнате бардак навел? Пушкин! Кто виноват, что нога болит? Достоевский! Федор Михайлович-то, чем тебе не угодил?
- Тем, что родился!
- И дальше что?
- А дальше - тем, что прославился! Что про него сняли фильм, в котором сыграл этот, как его… Мироненко. А потом еще твоя «Угадай-ка»!

- Ну, ладно, успокойся, - Маняша тронула ее за плечо, Она сбросила руку. - Да что все это значит?
- Что Он пустил мечту на волю… - тихо сказала Она и покраснела.
- А ты отпусти свою! - посоветовала подруга.

- Мань, уйди! - Она с трудом встала и прислонилась лбом к оконной раме. Звонили к обедне. - Когда собираешься сходить с ума, лучше всего сходить в церковь.
- Ну, и сходи.
- Ну, и схожу.
- Ну, и сходи, сходи!
- Ну, и схожу, схожу! - набросив куртку, Она вышла из дома.