Школа страдания

Ни в чём люди не сходятся, ни в чём не бывают единодушны. Одни считают, что страдание очищает душу и делает человека более чувствительным и милосердным, другие убеждены, что всякого рода боль и несчастье озлобляют.
 Юра Ничипоренко держался первого мнения. В то время как почти все его сверстники переходного возраста жили вполне беспечной жизнью, занятые проблемами физиологического созревания, учёбой, школьными отношениями, играми, он испытал глубокий шок от провала в такую реальность, о которой раньше не имел никакого представления.
Всё началось с того, что из семьи ушёл отец. Затерялся где-то на северах. А вскоре после этого заболела и через год умерла от какой-то непонятной болезни мать. Приехавшая на похороны из Донбасса бабушка забрала внука с собой. После сдержанной северной природы Вологодской области южные краски ослепили и повергли даже в некоторую растерянность мальчика. В жилах его текла со стороны отца украинская кровь, но всем составом своей души подросток жил впечатлениями русского севера. Он был темноволос, с правильными чертами лица, чуть разбавленными тихоструйной финской кровью, но все его привычки, мимика, склад речи с соскальзыванием на округлое оканье выдавали в нём коренного великоросса, русака, «кацапа» и «москаля», как сразу окрестили его окрестные хохлята. Всё казалось ему непривычным: и яркое палящее солнце, и избыток света, и тёплые зимы, и обилие вкусных и сладких плодов. Шахтёрский городок Макеевка лежал недалеко от столицы края - большого и красивого города Донецка. И Юра часто бывал там, то с новыми друзьями, говорившими не на «мове», а на южнорусском наречии, "суржике". В Донецке дымили трубы металлургических заводов, но гари и копоти в воздухе почти не чувствовалось. Широкие скверы, проспекты, фонтаны смывали угольную и прочую пыль. В парках во множестве цвели розы и разные другие красивые и яркие цветы, названия которых Юра не знал. В палисадниках возле выбеленных домиков полыхали мальвы. Прилавки рынков и магазинов ломились от дынь, арбузов и местных сортов винограда. Земля дышала благодатными запахами всех произведений садов и огородов. Мануфактуры было тоже в достатке. Люди хорошо и красиво одевались. Заработки у местных шахтёров и металлургов были приличные. По дорогам гораздо чаще, чем в Вологде, ползали «Москвичи» и «Запорожцы». Изобилию этого края не нанесли серьёзного урона даже  перестроечные реформы Ельцина и Гайдара. Но судьба завистлива. Как сказал один американский религиозный философ прагматически-протестантского типа, жизнь всегда возьмёт даже у самого счастливого человека свою Десятину. А у некоторых, позволим себе заметить, даже больше. Нехорошие ветры дули с запада, из правобережной Украины. Там всё более косо смотрели на процветающий и не терявший самостоятельности  край. Жители его, в большинстве своём, относили себя к потомкам казаков Области Войска Донского и не желали отказываться от русского языка и обычаев предков.   
Юра учился в восьмом клессе, когда началась война между армией Киевской Рады, «западенцами» с Карпат, называемыми издавна и на Украине и в России «бандеровцами» и «мазепами», и повстанцами Донбасса. Бритоголовые наци, жадно всасывавшие  грязную воду гитлеровских и гебельсовских идей, грозились «очистить» территорию на востоке Украины. Одних истребить по расовому признаку, других сломить и заставить служить в качестве рабов и людей второго сорта, третьих изгнать из священных приделов ридны матки Украины. Русский язык предполагалось решительно искоренить, желательно вместе с «ватниками», как презрительно именовали жителей Донецка и Луганска. Плохо вооружённые и малочисленные поначалу повстанцы проявили себя героями, не склонившими головы перед «силовиками». Их можно было сравнить с партизанами Югославии, объединившимися в организованную регулярную армию в годы немецкой оккупации. К ним потянулись добровольцы из разных стран, как это было в республиканской Испании 1930-х годов.
Незачем говорить, что смертоносная пыль напалма соединялась с грязной и оскорбительной ложью, расползавшейся по всем радио и телеканалам антирусского мира. Война длилась уже два года.  Почти каждый день в Донбассе и Луганске после очередной бомбардировки гибли люди, рушились дома; уцелевшие же стояли с выбитыми рамами, глядя на мир пустыми глазницами. Украинская армия била, почти не разбирая целей, по жилым кварталам, школам, детским садам и яслям. Погибших хоронили почти каждый день.На кладбищах не хватало мест для погребений.    
На протесты повстанцев, обращавшихся в разные мировые организации, сытые дяденьки и тётеньки отвечали молчанием или робкими намёками Киеву о желательности соблюдения международных законов. Одна лишь Россия делала всё, что могла, чтобы возбудить общественное мнение к прекращению огня и братоубийственной бойни. Обе стороны стали уставать от войны. Было достигнуто соглашение о прекращении огня и отводе тяжёлого вооружения. Но киевская армия и бандеровцы, не подчинявшиеся никакой власти, время от времени возобновляли бомбардировку жилых кварталов непокорных районов.
Летом 2016 года в здании Донецкого государственного университета состоялась встреча абитуриентов с представителями демократической общественности Запада. После затяжной холодной весны с тяжёлыми сырыми ветрами, в воздухе всё ещё чувствовалось дыхание северных широт. Солнце пекло по-летнему, но ветер не хотел менять свой характер. В его дыхании Юре чудилось присутствие холодной, но милой и родной вологодской земли, где давно, задолго до его рождения, перестали рваться снаряды. И в настроениях окружающих его людей чувствовался тот же контраст тепла и холода, эмоциональная неустойчивость.
 Со стороны международных правозащитных и иных организаций присутствовали социологи, психологи, несколько журналистов либеральных изданий. Их интересовал вопрос, что приносит с собой школа страдания, как изменяет она психику человека? Обе  стороны плохо понимали друг друга, потому что говорили на разных языках. Психологов новейшей школы особенно занимал вопрос, стали ли более милосердны «злобные террористы», расширился ли их умственный  горизонт после всего пережитого или, наоборот, сузился до размеров норки загнанного в неё зверя, озлобились ли они на весь мир или смягчились?
Юра сидел в первом ряду прямо напротив стола на сцене, за которым восседали сытые, самоуверенные господа обоего пола, одетые с небрежностью коммивояжеров в походных условиях.  К нему и обратился стриженый ёжиком пожилой господин в очках. Английский давался юноше неважно, и он почти ничего не понял из заданного вопроса. По лицу иностранного гостя скользнула чуть заметная гримаса неудовольствия. Вот он, пример культурного изоляционизма! Весь мир вплоть до африканских окраин понимает язык международного общения, а этот русский студент, по-видимому, не понял ни одного слова из заданного ему вопроса. Переводчик пришёл на помощь ждущему ответа господину. Вопрос, прозвучавший в неловкой книжной форме, привёл Юру в недоумение. А когда смысл сказанного дошёл до его сознания, сам холодноватый, полупрезрительный вид сидевшего за столом человека, тон его голоса, взгляд холодных светлых глаз, смотревших куда-то мимо присутствующих, всколыхнул в юноше такое чувство обиды, что на глазах его выступили слёзы. Он встал, посмотрел на гостя долгим взглядом и ничего не ответил.
; Может быть, вы хотите что-нибудь вспомнить, рассказать о пережитом? Действительно ли всё было так ужасно, как хотят нас уверить ваши СМИ? ; спросила женщина в футболке, под которой расплывались мягкие очертания грудей.
Юра сглотнул горячий комок в горле и покачал головой. Он ничего не хотел вспоминать. Члены правозащитной делегации понимающе переглянулись.
- Мы понимаем ваше состояние и очень вам сочувствуем, - сказала дама в футболке. - В нашем проекте помощи предусмотрен реабилитационный курс. Не хотите ли вы пожить некоторое время в благополучной немецкой семье?
- Поблагодари… - шепнула сидящая рядом женщина, то ли родительница, то ли одна из преподавателей вуза.
- Спасибо! - сказал он. И вдруг неожиданно для самого себя и окружающих  прнбавил: - Вот вы спрашивали, что я чувствую после пережитого, чему научился? Я научился различать  ложь и правду, хороших и плохих людей. Раньше я даже не думал об этом. Для меня все были хорошие.
И в зале после произнесённых слов наступило молчание.