Сады

Когда бывало плохо, я часто представляла себе разнообразные искусственные сады в своей голове. Они были прекрасны. Вечно зеленые, цветущие. Слишком идеальные. Никаких лишних деталей. Ни одного пожелтевшего листика, упавшего на декоративный мостик, пересекающего небольшую речку, чье журчание заставляло даже в реальности остановиться и насладиться внутренним пейзажем.
Моим любимым садом был именно этот небольшой, стилизованный под японский дворик со всеми предлагающимися украшениями, фонариками и небольшой аркой с пагодой.
Недалеко от деревянного мостика росла небольшая плакучая ива, чьи ветви были намного длиннее и в количестве больше, чем ее ствол. Под ней небольшая низкая каменная  скамья.
В особо грустные моменты своей жизни или ситуации, полные стресса, я представляла себе, что сажусь на эту скамью в каком-либо легком одеянии, сделанном изо льна, начинает поддувать восточный мягкий ветер, раскачивая ветви ивы, она ласково тянется ко мне, журчание воды становится немного сильнее, босые ноги ласкает свежая трава, впитавшая с утра отборную росу, которой ее так щедро наградил ночной туман. Это все во время полдника. Так сложилось, что в это время у меня всегда улучшалось настроение.
Привычка родом из детства, возможно.
Мне вспоминаются весенние дни, когда мама забирала меня домой из детского сада. На той улице, где располагался сад,  было невероятно много деревьев. В то время, когда весенними днями меня оттуда забирали, было невероятно жарко, особенно, если утром мама давала на целый день детскую джинсовую темную куртку. Под действием ветра деревья начинали будто пташки свою песню. Их припевы своей прохладой приподнимали мои волосы, уложенные под платком в косы, мне становилось хорошо, руки потели, я выпускала мамину ладонь и бежала по теплому асфальту, заливаясь смехом, даже не зная почему. Перед тем, как меня забирали, в особенно удачные дни на полдник в детском саду подавали вкусный витаминный напиток, называемый Золотым Шаром и мягкие небольшие булочки из теста с изюмом внутри. Могли также давать и сладкие зеленые яблоки. Некоторые дети просили обрезать шкурку с фрукта, считая ее невкусной. Не помню уже, где я это услышала, но как-то раз, когда я стала свидетелем подобной сцены, не выдержав, фыркнула: «но в кожуре больше всего витаминов!»,
воспитательница, которая меня любила, повернулась и одобрительно мне кивнула.
Итак, когда мне было плохо, я часто представляла себе сад, мысленно возвращаясь в те теплые моменты после дневного детского сна.
Без моего самодельного японского садика, пусть и в голове, но я вряд ли бы смогла существовать. Но самые чудесные места, которое мне удавалось посетить, были несколько южнее на земном шаре, относительно моего города, в котором меня родили.
Первое место является палисадником за двухэтажным сталиновским домом.
Почему-то всегда казалось, что на моей улице жило больше стариков, чем детей, потому что приезжала я сугубо к бабушке с дедушкой. Видимо, в силу того, что моя бабушка была крайне дружелюбной и общительной особой с многочисленными подружками, с которыми вечером она болтала на лавочке обо всем, я до конца своих дней буду думать о своем летнем дворе именно так.
Слева от входа в подъезд стояла лавочка, еще левее гараж моего деда, а между ними начиналась выложенная из камней дорожка, которая вела к древней деревянной калитке, которая едва держалась на поржавевших металлический прутьях, поддерживавших не один десяток лет ее.
Дорожка вела в самую гущу цветения. Дело в том, что под каждым окном здания располагались участки, относившиеся к окнам, на которые выходит садик. Все это великолепие было обнесено от внешнего мира забором. Через дорогу от сада располагались дома, где, как мне рассказывали, жили цыгане. Однажды темной ночью во время какого-то цыганского праздника люди не могли спать от выстрелов, доносившихся со стороны свободолюбивого народа романи (цыган).
Из-за тепла, присущего городу, кое-где виднелись побеги конопли. Еще за забором на той же стороне располагался заброшенный детский сад, где очень часто я гуляла с дедушкой во время того, как он выгуливал нашего пса породы лайки. Ему ласково дали имя 'Нордик', пошедшее от слова Nord (север). Это связано с тем, что дедушка нашел его еще до переезда в этот город в Тюмени, где они раньше с бабушкой проживали.
У этого детского сада всегда было как-то необыкновенно спокойно. Гигантские вязы охраняли его от посторонних глаз, сбрасывая от сильных ветров свои листья на его территорию. Вообще, Тот город - город вязов. Они буквально на каждом шагу. Среди заброшенных зданий, торговых комплексов, рынках, везде они со своими гигантскими молчаливыми тенями.
Вернемся же к палисаднику у дома.
Для меня как-то дедушка специально из кусков металла собрал шар, на который можно было забираться. Выкрасил его в зеленый цвет. Рядом с ним был небольшой искусственный прудик. Мои старшие родители были буквально помешаны на идеях по созданию в городе и за ним по истине райских садов. Пруд и мой личный аттракцион окружали крыжовник, кусты смородины, небольшие охапки мяты с мелиссой, единственный здесь виноград, бережно закрепленный на деревянных ветках от сильных ветров во время грозы,  розы красного и кремового цвета, которые я любила нюхать, а еще срывать иногда лепестки и, пока никто не видит, быстро засовывать их в рот, чтобы попробовать, ощутить кисло-сладкий вкус цветка.  Чуть дальше загон для Нордика. Его было видно из окна гостиной комнаты. Когда он очень громко лаял, я расстраивалась. Нелегко ведь заснуть, когда от чьих-то шагов стоит шум, да еще и сопение родственников в соседних комнатах.
Когда бабушке с дедушкой надоедал город или просто наставал конец рабочей недели, мы садились в дедушкин Жигули и уезжали на дачу. Она располагалась у озера, которое чуть дальше по течению прилегает к речке Дон.
Мне больше всего нравилось ощущение от этого места, когда после дневной жары я по какой-то причине выходила на улицу. Это ведь зона полупустыни была. Рядом с железными дверьми забора, ведущим на главную деревенскую дорогу, росла полынь. Я ее срывала и терла об кожу, надеясь, что резкий запах травы отпугнет назойливых комаров, которые начинали резвиться где-то с семи часов вечера.  Наш дом был одним из последних на дороге. Чуть дальше по другую сторону была дорога либо на роскошные синие коттеджи, либо самая главная дорогая к озеру или другим домам.
Я любила снимать надоевшие шлепанцы и идти босиком по горячему песку, однако, мысль о ядовитых змеях меня пугала и через какое-то время я снова шла вдоль двух полей обувшись.
На полях росло невероятно много диких колосьев, которые очень быстро иссушались под июльским солнцем. Не передать словами то чувство, когда я слышала, как горячий ветер колыхал их стебли.
Часто в то время, как я выходила из дома, на полях пасли скот прислужники местных фермеров и землевладельцев. Временами виднелся трактор вдалеке среди этих колосьев.
Среди сухих культур росло много  маслиновых деревьев. В первый раз, когда я попробовала маслину, ее принес дедушка. Она была еще совсем зеленой, но уже очень плотной и упругой при легком сжатии пальцами. Она оказалась довольно нейтральной, но немного вяжущей. Как недозрелая оливка. С тех пор мне казалось, что это дерево является младшим деревом в семействе оливковых.
Вид маслинового дерева невероятен был, когда уже готовящееся к заходу солнце, пронзало его своими лучами, касаясь одновременно верхушек холмов, что постепенно возвышались впереди по прямой дороге.
За этими песчаными холмами располагалось два озера, на которых собирались люди из города, местные. Можно было очень часто увидеть коров, пасущихся с лошадьми здесь. Я боялась купаться в этом озере, ведь тут обитали пиявки, а в тихое время плавали в свое удовольствие водные змеи. Конечно, мы приходили, когда были люди. Змеи боятся шума людей, но тогда эта мысль меня не особо сильно воодушевляла.
Обычно мы ходили на озеро днем. После купания я чувствовала себя превосходно. Как в гигантском ватном одеяле. Детский сон охватывал мое тело, пока дедушка по этой дороге вез нас обратно в дачный дом. Он не был похож на здешние дома.   Не похож на роскошные особняки. Да, роскошный дом, но не типовой. Не развалина, как у неимущих жителей. Это дом, который мои бабушка с дедушкой построили от хаты, в которой была единственная маленькая комната. Из одной комнатки они сделали настоящий оазис, который обнесли культурным виноградом, персиковыми деревьями,  а чуть дальше заполнили поле, выделенное нам, огородом. Он всегда был очень опрятен. Бабушка скрупулезно поливала его каждое утро, любуясь яблочными и вишневыми деревьями, попутно ворча о предстоящей засухе. Под огурцами, помидорами и земляникой с перцами никогда нельзя было найти сорняков. Также общими усилиями, грядки, покрытые картофельными кустами, всегда были чистыми.
Временами слышались тяжелые выстрелы вдали. Мне рассказывали, что ведутся учения у солдат на своем полигоне с цитаделями. Мне было их жаль. Непросто оттачивать свои навыки при жаре около сорока градусов Цельсия.
Бабушка вспоминала, что здесь велись бои за Сталинград. Велось наступление с атаками. Она просила быть очень осторожной на пустынных местах, где могли быть закопаны мины или что-то еще из оружия.
Становилось временами очень страшно от представления немцев, идущих по главной дороге, но я вспоминала, что звуки войны далеко позади. Остается только шелест маслиновых деревьев перед холмами.
У бабушки с дедушкой были друзья через три дома. У тех друзей, супружеской тоже пары была сестра, приезжающая, чтобы заботиться об их домашнем скоте. Сестра была молчалива. Как-то меня отправили вместе с ней в поле с козами. Они бегали, паслись. Я сидела и наблюдала, задавая различные временами вопросы о домашнем хозяйстве. Мало запомнилось, вещь пока сестра бабушкиной подруги что-то рассказывала негромким голосом, мои глаза останавливались на ветвях, которых пронзало солнце и шелест, исходивший из-за ветра, полностью поглощал мое внимание.
Ближе к вечеру я решила немного побегать. Я бежала на небольшой холм за маленькой козочкой. В тот момент я чувствовала себя Моисеем, бегущим в пещеру, где он встретил Яхве (Всевышнего), горящего на кусте перед ним.
Так иронично, что в руках моих был некий деревянный 'посох', как у Моисея, пасшего таким образом стадо. На холме было меньше травы. Легкие подсушенные ароматы доносились до моего носа, чувствовался запах глины, широкие шорты развевались ветром. В тот момент сердце невероятно приятно билось. Я увидела тяжелые фиолетовые тучи, которые ветер нес дальше в сторону от красного неба, на котором еще плавало солнце. В глазах можно было бы прочесть восторг. На лице расцветала улыбка во все мои молочные зубы.

Было здорово, возвращаясь из таких путешествий идти босыми ногами еще у озера по растущему клеверу, поедая сладкое маленькое яблоко, которе мог дать сосед, предварительно окатив его холодной родниковой водой из шланга.
Когда я подходила к дому, начинали звучать трели сверчков, из разных сторон слышалось блеяние. За нашим огородом было целое ранчо у одной женщины, которая давала козье молоко мне на кашу. В то время я читала греческие и римские мифы. Мне нравилась мысль, что я пью молоко козы подобно Зевсу.
Письмена древних народов  и южная природа невыразимо хорошо сочетались на этих местах, что делало их для меня вместе единой колыбелью души.
Еще у этой женщины были волки, которые ближе к полуночи начинали выть. Это было очень мистично. Краску в палитру добавлял дымный запах от соседской бани, которую так старательно топила соседка в конце очередной летней недели. 

Однажды ночью в полнолуние здесь у меня был сон.
Мне снилось, будто я стала исполинских размеров, но все еще меньше, чем все дома и дорога. Будто это ладонь вселенной, на которую смотрели белые звезды, которых было немыслимое количество. Будто все они собрались что-то рассказать.
Песок под ними окрасился в белый. Мне виделось, что я иду как по млечному пути,  рассекая пятками мирно лежащие песчинки.  Мир замер в этом сне. Только непонятный язык звезд, слова из которого звучали единой непрерывной гармонией.