Часть II. Парень из нашего города

Пишите письма, пока я жив...
(из фронтовых буден)

Вступление

Володя Коломиец… В классе его звали «Вовка», по-весёлому, по-пацански. Володя был очень артистичен и поставил в 9-м классе спектакль по пьесе Ю. Германа «Сын народа». Этот спектакль потом показывали в клубах. Делали всё очень увлечённо. Сидели на репетиции до часу. Главным героем был Володя, а я – главной героиней. Нам очень весело дружилось в школе, вечерами нам не хотелось расставаться, и мы любили ходить весёлой стайкой по нашему городу. Как чувствовали, что придётся расстаться навсегда.

Ребята нашего класса нырнули в войну сразу же после детства. «На пороге едва помаячили и ушли, за солдатом солдат». И полетели письма…

Вспоминается строчка Д. Самойлова: «Как это было, как совпало: война, беда, мечта и юность». Именно так всё и представлено в этих письмах.

Его письма оказались очень своеобразными, несравнимыми с письмами, которые присылали другие ребята-одноклассники. Так, вспоминаю всего два письма, которые успел написать мне один очень весёлый и шустрый паренёк. Всего два. В первом, в самом начале войны, ему ещё шутилось и веселилось, а во втором, из госпиталя, всё уже было покрыто трагическим предчувствием гибели. Володя же прислал мне 60 писем за все 4 года, что он провоевал. И там он никого не огорчал. Он мужественно справлял свой ратный труд и совершал подвиг. Даже когда хотелось просить его написать о войне, он больше о радости писал, как будто хотел спрятать от нас страшное. Один раз он описал потрясающий военный эпизод, который мог бы закончиться гибелью, но сделал это, прикрывая страшное смешным.

Многие письма, к сожалению, потерялись, но даже оставшихся достаточно, чтобы понять, как он воспринимал себя в войне: хотелось вспомнить школу, школьную дружбу, наши театральные постановки, поездки на лыжную станцию, наши песни. Всплывали нежные слова, и хотелось читать их и читать, хотелось больше рассказов о нашей жизни, только бы не терзать себя войной.

Эти письма от Вовки… Здесь есть открытки на военные темы, есть самодельные конверты, но больше всего – треугольников. В праздник 70-летия Победы в который раз я перечитывала их. Ко мне присоединилась уже взрослая внучка, которая заметила ранее мной незамеченные детали: штампы военной цензуры, например. Она ещё отметила как нечто трогательное и ещё очень детское – вместо давно привычного «Глебовой Наталии Борисовне» он пишет «Глебовой Наташе».

Всё произошло очень быстро. Ребята записали мой адрес, но Вовка уже был в своём танковом училище, и моего адреса у него не оказалось, а был адрес одной очень хорошенькой девочки, поэтому его первое письмо пришло через неё. С него началась наша переписка.

Домик, где я жила тогда, стоял на крутой улочке (имени К. Либкнехта), и к нему вели ворота со щелью для почтового ящика. Сначала он ломился от писем, но потом поток стал иссякать. Так получилось, что Вовкины письма шли ко мне дольше других, он писал мне в 1941,1942,1943 и 1944 годах, но в этом последнем, в августе прекратились и они.

Валя Жукова передала мне его первое письмо. Кстати, лет 40 спустя, на встрече оставшихся выпускников нашего класса, Валя сказала, что я была неформальным лидером класса, что я выслушала не без удовольствия.

Хочу добавить несколько слов ещё об одном участнике переписки, о почтальоне. Вероятно, это была немолодая женщина, которая не была казённой формалисткой и, наверное, прониклась историей какой-то девочки и танкиста, и беспокоилась, чтобы переписка не оборвалась. На обороте одного из писем её рукой была приписка о том, что для меня есть письмо на почте (это когда мои письма сгорели в танке, и Володя писал наугад).

Боже мой, как стучит Володя в моём сердце! Говорят, люди живут столько, сколько их помнят. Я посвящаю Володе уже хорошую череду бессонниц.

Итак, слово моему другу Владимиру Коломийцу.


Наталия Глебова