Давным-давно на думанской земле глава 3

Бегство

    За густой зеленью солнце рассыпало по лесу последние тусклые лучи. Именно этот рассеянный в траве сумеречный свет позволял Ленвелу легко различать силуэты кустов и деревьев. Ему казалось, что он бежит уже целую вечность – расцарапанный в кровь жёсткой травой, потерявший всякие ощущения, он больше не выбирал дороги. Он буквально летел по лесу, прижимая к груди обмякшее, но тёплое тело своего брата. Слабое дыхание Кастида заглушали барабанные удары сердца Ленвела. Он не мог думать ни о чём, он весь был подчинён только стремительному движению вперёд, прочь от воинов, от своего племени, от прошлой жизни. Силы откуда-то всё прибывали и прибывали, и он бежал бы так всю предстоящую ночь, но лес вдруг расступился, будто преклоняясь перед его мужеством и давая дорогу, и Ленвел почувствовал тот не сравнимый ни с чем вкус воздуха, который могла придавать ему только вода. Ещё сотня ударов сердца, и он уже стоял на берегу довольно широкого ручья, беззаботно разметавшего своё изящное живительное тело меж кочек и камней.
  Ленвел остановился и бережно положил брата на лист лопуха, что так кстати рос прямо у воды.
- Потерпи, дружок, - прошептал он и, зачерпнув ладонями воду, начал умывать Кастиду лицо и оттирать израненное тело от крови. Тот тихо застонал.
- Кастид! - громко позвал Ленвел – он должен был вырвать брата из небытия, но тот не слышал его. Тогда старший наклонился к самому уху младшего.
- Кастид, братишка, держись. Я здесь поблизости буду собирать живительные листья и цветы. Ты помнишь, как отец обучал нас искусству знахарства, перед тем как в киянских лесах начались войны, и он ушёл в отряд. Хотя, - Ленвел улыбнулся, - ты вряд ли помнишь. Ты был совсем маленьким и едва поспевал за нами на своих неуклюжих ножках, и отец, смеясь, сажал тебя на закорки.
  Ленвел встал и только теперь почувствовал боль и резь во всём теле. Усилием воли он отключил сознание от неприятных ощущений и, стараясь надолго не терять Кастида из виду, отправился на поиски подорожника и девясила – надо было остановить кровь и снять отёки с распухших рук и ног брата.
  Ленвел различал сотни запахов – сейчас, в сумерки, лес просто благоухал разнотравьем. Надо было настроиться, чтобы уловить среди всей этой пестроты всего два тончайших аромата. Его ноздри затрепетали, с силой вбирая и выпуская густой пьянящий воздух. Это было первое удовольствие за весь сегодняшний день, но предаваться ему было некогда. Едва уловив спасительный запах, он рванул с места и вскоре стоял в зарослях девясила. Каменным ножом – такой каждый киянский воин всегда носил с собой – Ленвел отрезал от листа длинную полоску. Нарезав множество одинаковых полосок и перекинув их через плечо, он направился к росшему на песчаном берегу подорожнику. Он сорвал несколько самых молодых листьев и через мгновение, разжёвывая во рту и превращая в кашицу зелёную плоть, уже залеплял кровоточащие раны брата и забинтовывал его посиневшие конечности.
 О том, чтобы добыть кусочки кремня и развести костёр, не могло быть и речи – воины сейчас рыскали повсюду. И хотя Ленвел был уверен, что оторвался от преследователей, эта вынужденная остановка сокращала расстояние между беглецами и их врагами. Самая беспросветная ночь не могла послужить причиной прекращения военных действий, и сегодня вряд ли кто-то сделает для него исключение.
  Подложив Кастиду под голову ворох травы, Ленвел бережно протёр разбитые губы брата. Затем он поднёс к его рту сложенные лодочкой ладони с прохладной водой из ручья. Почувствовав на губах вкус жизни, Кастид начал судорожно глотать, но очень быстро устал и, откинувшись на травяную подушку, вновь забылся.
  Пока глаза различали брата, Ленвел сидел рядом, ловя каждый его вздох. И стоило Кастиду пошевелиться, как надежда, словно волна, накрывала Ленвела, и он рывком наклонялся к брату, веря, что вот-вот и он услышит хоть какое-нибудь, пусть совершенно бессмысленное, слово.
  И только когда забрезжил рассвет, на смену напряжению, словно ливень с небес, на него обрушилась усталость, и Ленвел был смыт, раздавлен ею настолько, что, когда она отступила и он разлепил веки, солнце стояло высоко в небе, и какое-то мгновение он недоумевал, почему его давным-давно не разбудили. Но потом последние сутки всплыли перед его мысленным взором, и, рывком поднявшись, он заглянул в лист лопуха – Кастид спал безмятежным сном, его дыхание выровнялось, а лицо освещала такая родная, совершенно детская улыбка, что на глазах у Ленвела выступили слёзы.

                ***

Солнце вновь раздавало свои последние лучи, когда потерявший ощущение времени Ленвел, заметил, что губы Кастида шевелятся, а все мускулы лица напряжены в отчаянной попытке высечь из гортани хоть какой-нибудь звук.
  Ленвел тут же зачерпнул воды из листа лопуха, что был под рукой – он окружил себя всем необходимым, чтобы больше не отходить от брата ни на шаг: водой были наполнены все соседние с ними листья подходящей формы, тут же лежали лекарственные травы и аккуратные горки ягод всех цветов и ароматов. На создание этого запасника у Ленвела ушло почти полдня. Зато теперь он мог мгновенно удовлетворить любое желание Кастида. К тому же, здесь было почти всё необходимое для поддержания его собственной жизни.
  Напоив брата, он наклонился к нему близко-близко и через некоторое время разобрал-таки слова, которые Кастид с трудом выдавливал, борясь с мышечными спазмами.
- Прости, я подвёл тебя.
  Эти слова заставили Ленвела задуматься. Действительно, их положение было почти безнадёжным. Одни, в дремучем лесу, наполненным разнообразными вечно голодными тварями. У них не было пути назад – они нарушили закон – самовольно покинули военный лагерь, убив при этом соплеменника. Более того, на них была объявлена охота – уж в этом Ленвел не сомневался – он знал, что грозило тем, кто восставал против звериных обычаев – смерть была единственной альтернативой полному и беспрекословному подчинению.
  Но с другой стороны, за прошедшие два года его жизнь потеряла всякий смысл – истребление или разграбление деревень соседних племён, грубые, а часто жестокие отношения между самими воинами – всё это существовало где-то за гранью его души. Он не мог и не хотел впускать это внутрь. Но какой смысл жить и совершать то, что не принимает твоя душа?
  Сейчас Ленвел впервые осознал, что свободен. Свободен от навязанного извне беспросветного существования, от неизбежности стоять в строю рядом с подонком, который вчера на твоих глазах истязал женщину или убил ребёнка. Наконец он может предаться созерцанию волшебного мира природы, не терзаясь муками совести от мысли, что завтра всё это великолепие может быть сожжено или растоптано.
  Ленвел наклонился к брату. Его слова, словно живительные капли дождя, мягко падали одно за другим, проникая в пока ещё спутанное сознание Кастида.
- Ты подарил мне жизнь. Ты дал мне душевный покой. Я пока не знаю, что мне со всем этим делать, но, согласись, оказаться вне закона – ничтожная плата за право быть свободным в действиях и помыслах, за право не просыпаться по ночам в холодном поту, думая о том, как в очередной раз примирить то, что ты делаешь, с тем, во что веришь.
  Уже во второй раз за этот день лицо Кастида озарила счастливая улыбка, а затем он вновь впал в забытье.