Последняя игра Януша Старика. Чистовик

   Открыв ещё один ящик стола, старик вынул  жестяную банку из-под бобов. Бобы в ней давно сменились на смесь воска (старик держал пасеку), кедровой живицы и жира местных баранов и гусей.
  Этот состав старик готовил только для себя, крайне редко и с большой любовью и самоотдачей.
   Как и обувная коробка, банка была потёрта и порядком потаскана. Изображение «просто чудо: каких питательных» бобов, нарисованное прямо на её корпусе почти стёрлось.
  Как и память об их вкусе.
  Очевидным же достоинством этой ёмкости была завинчивающаяся крышка. Обычно бобы насмерть запаивались, как и все консервы в жестянки, а тут - нате. То ли рекламный ход, то ли оплошность дизайнера. А впрочем, весь мир сходил тогда с ума, и нелепая банка была самым безобидным тому доказательством.
   Сам старик полагал, что банка была рассчитана на длительное использование в условиях агрессивной окружающей среды (как минимум ядерной зимы). Проведя серию опытов, показавших поразительные  антирадийные свойства банки, и разуверивших его в том, что банка всё - таки жестяная, он только утвердился в своих умозаключениях.
      Сидя в лучах зеленоватого света, падавшего от экрана, старик неспешно отвинтил крышку. Он вынул круглую поролоновую ветошь, хранимую на её внутренней поверхности. Крышку положил слева в крышку обувной коробки. Зачерпнув состав пальцами, он нанёс его на ветошь. Вынул правый ботинок. Осмотрел его со всех сторон с видом, исполненным печали и нежности,  и, принялся аккуратно втирать состав.
  Размеренные, степенные и даже торжественные движения старика напоминали какую-то значительную церемонию.
   Как нельзя лучше подходившая для такого обстоятельного и тщательного процесса импровизация размером 5/4, до последнего звука воспроизводимая репродукторами, подошла к концу.
    Вдруг ветошь выпала из дрогнувшей руки старика. Он ссутулился, словно высох, и разрыдался в голос.
    Ну и дела: как будто все года его, вдруг, разом, навалились и потянули вниз. Прилечь. Плечи старика беспомощно содрогались, голова дрожала, правый глаз зашелся нервным тиком. Старик во всю о чём то сокрушался.
   Искренне и от души.
Однако, пересилив себя, он смахнул слезы рукавом и, улыбнувшись куда-то в пыльное окно, сквозь которое уже просачивались внутрь его жилища малиновые лучи весеннего рассвета, сказал: «Спасибо».
   Разительная перемена. Он успокоился, посветлел лицом и погладил левое ухо.
   Репродукторы, чьим-то дребезжащим голосом поделились со стариком мыслью: Неизвестный (или просто забытый исполнитель) если верить его словам – совсем не имел дома. Более того – у него не было даже обуви! Этот факт, тем не менее,  не мешал ему радоваться жизни.
   Старик проникся и заулыбался во всю.  Слёз как не бывало. Он в раз закончил со вторым ботинком, не успев даже начать!
   Аккуратно сложив обувь в коробку, старик вынул бобовую крышку из картонной, завинтил и убрал на место банку с пастой. Закрыв коробку, он помести своё сокровище на полку, справа от стола. Для этого пришлось подвинуть массивный шлем и пару операторских перчаток. С полки на пол упала какая-то мелочь. Старик махнул рукой - всё равно пора было затеять уборку.  Неделю назад…
    Донельзя довольный собой и проделанной работой он снова принялся за трубку.
   Старик совершенно не знал чем ещё себя занять. Сегодня он проснулся ни свет, ни заря и, внезапно, решил вести голосовой дневник.  Или даже не так: - написать своего рода завещание.
  Бывает такое.
  Он диктовал, обрывки прошлого засыпали его с головой, он строил выводы и: устал. А что же дальше делать? «Я что-то всё - таки забыл». Совсем отчаявшись, он решил было, начать таки уборку.
    Порядок в доме – порядок в голове.
    Внезапно, пугая всё живое в округе, репродукторы перешли на сирену. С потока посыпалась пыль и мелкий мусор.
   Старик отреагировал до ужаса молниеносно: -  убрал звук поворотной ручкой на корпусе экрана.
   На экране возникло уведомление.  Высококонтрастная надпись гласила: « ЯНУШ, ПОРА ПРОВЕДАТЬ МОРЕ!».
   Януш усмехнулся, отложил трубку и, хрустнув пальцами, сказал: «С тобой не поспоришь».

 Сборы.

   Сборы Януша заняли от силы минут тридцать. Сначала он проверил – заряжен ли его карманный проигрыватель, индикатор заряда показал 80 процентов,  грозящие превратится в 79. «Так не пойдёт». Януш подключил проигрыватель витым кабелем к гнезду на экране компьютера, через переходник.
  Этот проигрыватель ему когда-то прислал из-за моря какой- то чудак, обуреваемый мечтой дать людям карманную фонотеку. Чудак тот прожил недолго, но проигрыватель вышел преотличным. 
   Януш  одел на голову серую шерстяную шапку, брошенную три часа назад на экран.  Из недр полувекового шкафа был извлечён заплатанный рюкзак - путь предстоял неблизкий. Кое - что уже лежало в его боковых карманах, но старого инерционного фонарика, гнутой алюминиевой вилки и в меру опрятной клеёнки было явно не достаточно.
   В рюкзак полетели, буквально укладываясь сами собой, припасы. Козий сыр и тушёная с картофелем по рецепту старика, ароматная баранина.  Януш тушил её с какими - то горными травам и солью, закапывая в глиняном горшке на Чёртовой кухне. Там, где было погорячее. Куриные яйца, мёд в сотах, кедровый хлеб, морковь – погрызть в дороге.
   Вся снедь была тщательно запакована в берестяные короба.
   Съестное Януш хранил в холодильнике, облепленном цветными наклейками, фотографиями и картинками.  Некоторые фотографии были с видами на море и облака в закатном блеске, на некоторых угадывалось нечто премилое и курносое, иногда сжимавшее старинную вешалку. Иногда, мчащееся на велосипеде, распластав по ветру юбку…
  Девушка.
  На одной фотографии – пугающей, был схвачен в движении внушительного вида автомобиль. На капоте автомобиля было привязано тело, простреленное десятки раз. За рулем сидел сосредоточенный сорванец в фуражке: козырьком назад…
  Фотографий была масса и самых разных. Этикетки же (на них была изображена раскосая белка с контрабасом) были бережно отклеены ещё дедом Януша с бутылок заморского виски и прилеплены на уже тогда потрёпанный корпус. Давным-давно.
  Холодильник был потёрт по углам и внешне напоминал гигантскую мыльницу. Иногда его сотрясали чудовищные вибрации.  Холодильник тогда яростно стучал и гудел, но не так долго, чтобы надоесть. Внутри морозильной камеры этого реликта находилась лампа накаливания, чудом не перегоравшая вообще никогда.
    Набив рюкзак провизией до половины, Януш вытащил  из того же шкафа аккуратно свёрнутый  теплонепроницаемый коврик. Шкаф скрипнул, словно желая ему счастливого пути.  Коврик старик закрепил кожаными ремнями на медных пряжках сбоку рюкзака.
   Сразу у входа в жилище Януша стоял алюминиевый резервуар, оснащённый круглой крышкой, хранивший в себе двадцать литров живительной, сладкой, густой, золотисто - коричневатой воды из известного источника.
   Старик имел автоматический насос, подключённый к резервуару. Очень  умно и удобно. Иногда насос засорялся, но Януш сам его собрал и знал что там к чему. На крышке резервуара лежала перевёрнутая вверх дном эмалированная кружка. С боку, на гвозде, вколоченном в стену, висела открытая походная фляга.
  Януш подошёл к резервуару и, взяв в руки кружку, открыл его. Первым делом он вдоволь напился - после трубки в горле першило. Жадно глотая живительную влагу, не обращая внимания на ручейки, что побежали по его прокуренным усам и бороде, старик булькал и причмокивал. Наконец он осушил объёмистую кружку и, от души крякнув, утёр промокшие усы рукавом куртки. Сняв фляжку с гвоздя и расчехлив, Януш погрузил её в резервуар. Золотисто-коричневая жидкость мелодично пела, наполняя походный сосуд. Наконец фляга потянула руку старика на дно, налившись приятной тяжестью. Он аккуратно извлёк её, завинтил крышку и, дав обтечь, снова зачехлил.
   Присев на диван, с годами ставший только удобней, Януш внимательно осмотрелся - не забыл ли чего? Рюкзак стоял прямо напротив него, с одного боку была пристёгнута известная фляга, с другого – коврик. Решив, что всё в порядке, он, бодро подскочив, проверил еще раз заряд проигрывателя - «Прекрасно». Как раз все сто.
  Из ящика, хранившего череп табачника, были вытащены, цепляя витым проводом всякую мелочь, внушительные наушники. Ящик был очень вместителен, и череп с наушниками были лишь малой частью его содержимого. А сколько сокровищ помимо этих там было – не помнил уже и сам хозяин. Годы. Януш не спешил с наушниками. Сначала он одел рюкзак. Потом, подключив с приятным щелком наушники к проигрывателю, вложил его в левый карман куртки, выключив. Проигрыватель скользнул в карман, словно живой – почти сам. Наушники повисли на шее, бесполезным на первый взгляд грузом.
    Ещё раз всё оглядев, и похлопав себя по карманам, он вспомнил: нож! «Чёрт, чуть не забыл…». Януш заметно помрачнел.
   Отчаянно острый, внушительный боевой нож в клёпанных кожаных ножнах  на кожаным поясе, украшенном  разноцветной бисерной мозаикой.  Дом, деревья, небо и солнце: -  мозаику нашила детская рука. Бисерная идиллия никак не вязался с грозным оружием, но она была. Должно быть, её нашили как талисман.  На ножнах полустёртые инициалы, второпях нанесённые белой краской.
  Этот нож Януш привез из одной командировки много лет назад. На все вопросы о его происхождении он молчал и мрачнел, даже не пытаясь внятно ответить. Лишь его правый глаз судорожно мигал, выдавая смятение души. Нож, ножны и пояс всегда лежали в том же ящике, что и наушники. Януш спешно и бережно извлёк его из ножен. Проверил лезвие, отразившие похолодевшие серые глаза старика – острый. Нож мог спокойно резать кровельную жесть. Старик вложил его обратно в ножны и одел на себя пояс.
   Опоясавшись, он решительно вышел за дверь, аккуратно прикрыв её. Закрывать не стал. Зачем?
   Даже Януш – приятный в общении человек… 
   Даже он не был достаточной причиной, для праздного похода в гости. Сюда. А воровать что-либо: созданное здесь, на месте где земля была бесплодна - не решился бы и безумец. Только обмен. Только по необходимости. Только с плевками на крыльцо.
   «Суеверия»  - Януш усмехнулся.  «Именно - суеверия, старина табачник пал их жертвой. И не только он, увы»