Византийская империя

Дом культуры «Москвич», Москва. Около 1998 года.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, июнь 2016.


Добрый вечер! Как я уже говорил, существует несколько периодизаций истории империи, но в основном устоялась такая, в которой ранневизантийский период заканчивается к началу Македонской династии или последними императорами IX века, то есть по окончании иконоборческого периода. Правление Македонской династии и династии Комнинов рассматривается в этой периодизации как средневизантийский период, хотя классик №1 Успенский относил Комнинов (конец XI – начало XIII века) к уже поздневизантийскому периоду и помещал их в материале своего III тома.

Проблема иконоборчества связана с огромными изменениями в христианском мире. Итог этого времени — образование двух христианских культур — западной и нашей восточной. Потому этому материалу будет посвящена отдельная декабрьская лекция. А сегодняшний материал касается основания Константинополя и ранневизантийского периода.

В литературе существует несколько тенденций. Есть одна, гиббоновская крайность (Эдварда Гиббона) в изучении византийского материала как непрекращающейся истории Рима, в ней римская история заканчивается с падением Константинополя в 1453 году. Со стороны государственной традиции это абсолютно оправдано, но это ведь не единственное, что существует в истории. Другая крайность — тенденция загонять византийский материал на восток. Кстати, эта тенденция тоже западная и наиболее господствует на Западе. Потому все устремления императоров Константинополя, все устремления василевсов каким-то образом укрепиться на Западе и восстановить свои по римской государственной традиции совершенно законные владения рассматриваются как аномалия. В частности, внешнеполитическая деятельность Юстиниана Великого тоже полагается аномалией. Кстати, эта тенденция подвергается критике Шарля Диля и такого могущественного историка как Арнольд Тойнби, который сейчас у нас уже в обиходе, в обращении, его можно читать. Я же в основном остаюсь в русле отечественной историографии.

Итак, что же происходило в этот период? Определенный восточный акцент действительно наблюдался уже в ранневизантийский период, и в конце V века, в самом начале VI века, перед правлением Юстина, дядюшки Юстиниана, и в период самого Юстиниана Великого. И для того было много причин. Предвизантийский период — это перенесение основной столицы империи на восток, в 330 году в Константинополь, в город, кстати, весьма многозначительно и с огромным религиозно-философским смыслом названный Новым Римом. Это сохраняется до сих пор в титуле Константинопольского патриарха — «Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский патриарх» (Махнач ухмыльнулся на слове Вселенский).

Территориальных проблем у Константина Великого не было. Территориальные проблемы он разрешил блестяще, разрешил без большого напряжения, и разрешил благодаря тому, что стал первым христианским правителем. Наверное, вы знаете, что он был не первым правителем-христианином. Есть гипотеза о христианстве одного-двух императоров до него. И безусловно христианином был император Филип Араб или Филип Аравиец, но он не стал христианским царем. Во-первых, его правление было очень коротким. Он был генерал, честный, деятельный солдат, видимо, как и подобает христианину, честный человек, но человек недалекий и совсем не большого государственного ума. Был он убит, следов его деятельности практически не осталось, и на положении империи это не сказалось. И христианским императором он, безусловно, не был. Чтобы стать христианским императором, необходимо было разрешить или примирить реальное противоречие двух универсальностей — универсальности империи и универсальности Вселенской церкви.

Я уже писал о том, что любая империя не стремится к универсальности в том смысле, чтобы владеть всей вселенной. Ни одна сложившаяся империя, в отличие от ряда правителей-авантюристов, которые империи как раз не основали, вроде Александра Македонского, к овладению всей вселенной не стремилась. Но империя, начиная с персов, начиная с Ирана, руководствовалась идеей общего блага и потому естественно начинала выполнять функцию арбитра. Потому универсальность империи в какой-то степени оправдана. Более того, намек святого апостола Павла об «удерживающем» очень давно, по крайней мере после трудов святителя Иоанна Златоуста понимался так, что даже еще языческая Римская империя имела функцию арбитра перед лицом Всевышнего, непостижимым для христиан образом исполняла функцию удерживающего мировое зло, вполне персонифицированное, но не будем к ночи его называть, и так ясно, о ком идет речь.

Мало того, что я доверяю отцам церкви, я вообще, глядя на историю Рима, не сомневаюсь, что она во многом исполняла функцию, провиденциально ей отведенную. Даже уже победа Рима над Карфагеном в 146 году до Р.Х. имеет колоссальный религиозный смысл. Если вас это заинтересует, посмотрите соответствующую главу в книге Гилберта Честертона «Вечный человек». Она не редкость, хотя издана один раз в 1991 году. Автор просто сравнивает Рим с его честным, домашним, семейным язычеством, с акцентом на семье как главной человеческой ценности, с его довольно простодушной, если хотите, религией домашних божеств, с другим претендентом на гегемонию в Средиземном море — с Карфагеном, чья финикийская религия была наиболее кровавой, наиболее безнравственной, потому что верила в реальность только зла. И Честертон позволяет себе смелый вопрос: «Если бы Рим проиграл, в какой мир вынужден был бы прийти Спаситель?»

Когда археологи раскопали Карфаген, они нашли то, что искали, точнее, что ожидали, но во что не хотели верить. Они нашли огромное количество детских костей, детей, принесенных в жертву в храме Мелькарта. Таким образом, даже в политике классического Рима мы видим в определенной степени функцию удержания зла. А нам с вами уместно заметить, что хотя мы начинаем в школе изучать период Римской империи с Августа или Цезаря (кто как хочет), то есть с установления монархии, на самом же деле, победив Карфаген, охватив своим влиянием почти все Средиземное море, Рим уже стал империей. Рим сначала стал империей, а затем, после полуторавековой эпохи гражданских войн пришел к увенчанию имперского здания монархическим институтом. Вот так, а не наоборот. Не монархия создала империю, а империя создала монархию.

Таким образом, в Риме было действительно заложено очень многое. И Рим ощущал себя универсальным. На востоке самым могущественным соседом всегда был Иран, сначала Парфянский, затем Сасанидский. А что мы видим там? Универсальность с востока прочитывалась немного иначе — как существование в равновесии двух царств — Ирана и Рима (все остальное мелочь), на которых удерживается равновесие вселенной. Зороастрийская иранская мысль таким образом тоже приносит идею универсальности империи.

И вот, когда две универсальности встречаются в условиях смены вероисповедания и начала изменения великой культуры, что не все знали, но все чувствовали (позднеантичный мир становился неуютным), происходит естественное столкновение и естественная конкуренция. Нам надо навсегда отрешиться от очень благочестивой, но примитивной мысли, что христиан преследовали некие злодейские императоры. Если бы мы сделали такое допущение, то тиран и убийца Домициан оказался бы благодетелем и почти праведным императором, ибо при нем как раз не было гонений на христиан, а император Марк Ульпий Траян Наилучший оказался бы злодеем, ибо при нем гонения были. На самом же деле гонителями были лучшие императоры, потому что они выполняли свой долг перед империей, они охраняли единственность универсальности, не понимая сущности второй универсальности.

Столкновение, противоречие между Вселенской церковью и империей не могло быть устранено другим способом, кроме как тем, которым и было устранено — равноапостольный император Константин Великий стал не просто христианином, а первым христианским императором. Этому будет посвящена большая часть лекции сегодня, вынуждено немного бегло. Моя главная функция — немножко ориентировать вас в литературе, которая теперь появилась.

К эпохе Константина, к началу IV века христиане составляли несомненное большинство населения городов империи. Может быть, вы знаете, что русское слово «поганый», в раннем Средневековье бывшее не ругательством, а значившее язычник, происходит от латинского «паганус», что значит язычник, но первоначально также деревенщина. А оно в свою очередь восходит к пехлевийскому иранскому «паган» — наименованию поселения крестьян земледельцев, а не мелкопоместных воинов-дехкан. Это слово отражает реальную сущность. Действительно прав был один священник, который лет пятнадцать назад сказал, что если дело церковного восстановления России пойдет так и дальше, то мы в ближайшее время будем наблюдать городские церкви, как в Римской империи: церковь Римскую, церковь Коринфскую, соответственно Московскую, Тамбовскую, а кругом — язычники.

Земледелец консервативен до чрезвычайности и консервирует все, что угодно. Он консервирует то, что ему досталось консервировать. Потому во второй половине XIX века, когда в России городское население существенно пошатнулось в вере, русская деревня консервировала православие, а в конце XX века, после советского периода, за исключением тех немногих сел, где не закрывались храмы, русская деревня консервирует советское неоязычество и «пиянство», выглядя значительно хуже, нежели сейчас выглядит город. А функция на самом деле все та же самая. И обвинять в этом крестьян никак невозможно, потому что они отрабатывают это во всей истории.

Так вот, в полисах или, по-римски, в муниципиях Римской империи жило примерно 25% населения, остальные — в хорах (в сельских областях). Это позднеантичная арифметика. Кстати, нечто подобное наблюдалось у нас в городской домонгольской Руси, которую неслучайно скандинавы называли «Гардарики». Так было еще в начале XIII века, не менее пятой части населения Руси жило в городах. Потом очень долго такого не будет, потом будет аграрная Русь. Потом она будет всегда производить на нас впечатление аграрной, потому что мы не заглядываем поглубже. Так вот, горожане в своем большинстве были уже христианами. Христианство, как отмечал один английский автор, вселенская религия не потому, что устраивает всех, а потому что вмещает (принимает) всех. И на фоне поздней Античности, глубочайшего пессимизма поздней Античности, великолепно запечатленного даже у поздних стоиков, даже у Марка Аврелия, но в большей степени, конечно, у неоплатоников, мировоззрение было предельно пессимистичным. Его можно описать примерно так: тут плохо, там, на том свете тоже будет плохо, а если будешь рыпаться, простите, то будет еще хуже; потому лучше поменьше двигаться, не надо инициировать зло.

Кроме глубокого пессимизма поздней Античности, существовало еще довольно много антисистем: гностики, офиты, герметические секты (герметики) и, конечно, типичнейшая, классическая антисистема манихейство. Это все было еще хуже. Это все системы, ненавидящие мироздание. Это системы, отвергающие Божий мир. Об этом смотрите у Гумилева в последней главе трактата «Этногенез и биосфера Земли» или в его лучшей популярной работе «Конец и вновь начало», в главе «Этногенез и культурогенез». Злоупотреблю здесь своим положением и заодно напомню, что я тоже писал об антисистемах: «Антисистемы в России» в хрестоматии «Иное» (том первый) или третья глава статьи «Диагноз» (журнал «Москва», январь 1996). Это все доступно. Антисистемы не только не покинули наше многострадальное отечество, но даже размножаются на наших глазах новенькими, так называемыми «тоталитарными сектами». Это название верно, но не исчерпывает всей сущности. Антисистема хуже пессимистичной античной религии. Антисистема атомизирует людей, разрушает солидарность общества и прямо воздействует на сокращение жизни этноса. То есть, антисистема проявляет себя как в культуре, так и в этнологии.

Антисистемы истребляли. Манихеев пришлось истреблять и христианским римским императорам, почти физически. О том, что такое манихейство, легко прочитать и в первоисточнике. Это исповедь Блаженного Августина. Это лучший источник, потому что Августин сам побыл у манихеев. Это информация из первых рук.

Вот на этом фоне утверждающего некоторые нравственные ценности было мало.

Правда, кроме христианства, честной, солдатской, утверждающей нравственные основания религией был еще митраизм, дальний осколок иранского зороастризма, сильно видоизменившийся, пройдя через Сирию и империю. Митра все-таки исходно — бог договора. Митраист был порядочным человеком уже потому, что не мог лгать. То есть, не лгать не на уровне военной хитрости, а на уровне обмана доверившегося. Причем митраист не мог лгать гораздо более последовательно, простите меня, чем христианин, ибо христианину покаяние открыто, а митраисту нет. И предав доверившегося, он тем самым уже отдавал себя тьме. То была не такая уж плохая религиозная система. Даже на социальном уровне она годилась в языческом мире для сдерживания мирового зла. Но митраизм даже рационально проигрывал, и очень легко объяснить почему.

Христианство вмещает всех, а митраизм вмещал не всех. Христианином мог быть святой мученик Иустин Философ, философ в полном смысле этого слова, а мог быть и неграмотный селянин или даже раб. А митраизм — простенький, потому утонченному интеллектуалу предложить ему было нечего, с одной стороны. С другой стороны, это была религия свободных, следовательно, ей было нечего предложить и рабам. Их в общины митраистов не брали. И наконец, это были мужские сообщества. И после того, как христианская история в некотором смысле началась со святых жен-мироносиц, я не удивляюсь, почему митраизм проиграл. Женщины тому виной. Но мы не будем о том сожалеть.

Так вот, христиане на рубеже III-IV веков — это многие имперские чиновники, но что гораздо важнее, многие представители сословия куриалов, то есть верхушки в муниципиях, состоятельных полноправных граждан, из которых составлялись городские курии (собрания). Это очень мощная основа. Опять-таки нас немного обманывали в оценке первых христиан, все время стараясь навязать нам представления Каутского о христианстве как «религии рабов» или по крайней мере совершенно неимущих и замордованных, которые уверовали во Христа, прости Господи, в силу социального протеста. На самом деле, все было безусловно не так, и первые ученики Христа рабами не были, они были как раз вполне свободнорожденными и самостоятельными людьми. Другое дело, что принимали также рабов, вот в чем дело, для городской среды это очень годилось.

Теперь смотрите что еще. Городская среда всегда исходно более солидарна, чем сельская. Таков греческий полис. Римская культура не разрушала греческий город, она его сохранила. Город всегда корпоративен, пока не превращается в мегаполис. Это трагедия нашего времени. Это было и трагедией имперского Рима, из которого сбежал святой Константин, потому что Рим уже не был городом с внутригородской солидарностью (я говорил это на первой лекции). Рим был уже совершенно безнадежен, потому что был населен толпой, совершенно не сословной, не корпоративной, иждивенческой, сохранявшей в памяти только то, что они римские граждане. Но в провинции было не так. Корпоративная структура города вполне естественно облегчала создание городских христианских общин, ведь в небольшом и даже среднем городе империи в III веке одна община объединяла, если не всех горожан, то по крайней мере всех христиан города, которые собирались в одном месте во главе со своим епископом, со своим молитвенным предстоятелем.

Если мы обратим внимание на каноническое право, которое представляет собой замечательный источник по нашей истории, то увидим, что Вселенская церковь очень многое из античного мира зафиксировала и тем самым многому продлила жизнь до скончания времен, ибо до скончания времен будет существовать и церковь. Было не только прямое влияние римского права на некоторые святые каноны, например, на правило Василия Великого, вытекающее из римского наследственного права. Несколько соборов подтверждали одну и ту же норму — «в одном граде двух епископов да не будет». И с тех пор и до сих пор в сознании христиан епископ есть глава христиан города. Когда христиан стало много, попытались дать глав молитвенных собраний и сельским жителям. Но институт сельских епископов прожил недолго, очень скоро был упразднен, и очень быстро в сельской местности начали основывать приходские церкви уже с пресвитерами (священниками) во главе. Христианство не вмещалось в античный мир, а IV-VI века, интересующая нас эпоха, — это же христианская Античность. Почему же в одном городе не должно быть двух епископов? Город ведь может иметь и тысячу, и миллион жителей. А просто потому, что на каноническом праве лежит отпечаток полисного мира, оно создавалось в античном укладе. Разумеется, вероисповедных причин не было, но стержнем жизни античного мира был полис.

Посмотрим чуть глубже. Под влиянием варваризации города начнут усыхать, они и в нашей с вами Византии усыхали, сельское население росло, шла аграризация, но происходило то медленно, плавно. Думаю, в Византии причиной тому тоже была варваризация. Вспомните, я рассказывал о волнах переселения славян V-VI веков, которые становились подданными империи и приносили свои обычаи, когда у них вообще никаких городов еще не было.

На западе то происходило быстрее. Античный и варварский миры, отнюдь не превращаясь в средневековый мир, сосуществовали рядом, они не могли смешаться, потому что античный мир был полисным, а варварский мир был миром свободных вооруженных общинников со скотоводческим прошлым. Германцы, как и славяне, обладали устойчивым скотоводческим мироощущением свободолюбивых людей. Слиться они не могли, и на протяжении V-VII веков варварский мир, простите меня, доел Античность и погрузился в полную тьму, наступили так называемые Темные века (VIII и IX века).

Город усыхает. Есть классический пример, археологически установленный, попавший во многие книжки, это довольно известный город Арль на юге Франции, бывший провинциальный римский муниципий Арелат. Так вот, этот город полностью не исчез, но на несколько веков раннего Средневековья он усох настолько, что весь уместился в свой бывший римский амфитеатр, где выступали гладиаторы. Периметр амфитеатра превратили в городскую стену, все люди жили внутри, а снаружи паслись козы среди руин. Вот так усыхали города. Могли бы совсем усохнуть. А совсем не усохли, потому что в городе оставалась кафедра епископа. Это почти единственное, что в глухой провинции давало жизнь городку. Все равно к своему епископу приезжали советоваться, судиться, поставлять священников, а раз приезжали, то заодно пользовались случаем и поторговать. Какая-то жизнь теплилась вокруг этого. Из города ушла армия, она перестала быть городской, стала сельской, на западе быстрее, в империи медленнее. Город потерял возможность эксплуатировать свою хору. Потому стало меньше оснований существовать многочисленным ремесленникам. Все стороны жизни полиса на закате Античности и в Темные века отмирали полностью или почти полностью. Осталось одно — только епархии. Городской мир во многом был спасен ими.

Так вот, на рубеже III-IV веков христиане были в большинстве среди крепких городских слоев. Насколько это правдоподобно? Попытайтесь поднять материалы о мучениках последних гонений на христиан. Материалов довольно мало, житий мучеников почти нет. И то совершенно естественно, ведь их незачем было писать. «Мученик» — неудачный русский перевод, всегда на том настаивал и нисколько того не стесняюсь. Это плохо по-русски звучит. И по-гречески, и на латыни — «мартирос», то есть свидетель, тот, кто свидетельствует, в том числе своей смертью истинность учения, кто почитается святым в силу самого умерщвления за Христову веру. И незачем было исследовать житие, вот их и не записывали. Откройте календарь: только даты, иногда даже только столетия. Они включались в диптихи, то есть в поминальные дощечки, которые хранил епископ. Диптихи рассылались другим епископам: вот, мол, есть такие свидетели нашей земли, вот кто был замучен за Христа. И того было достаточно, их начинали почитать. Житий почти нет. Часто только известно, где были умучены те или иные свидетели. Так вот, они все сплошь горожане. Среди них нету сельских жителей. Это все хорошая иллюстрация жизни до Константина.

Таким образом, христиане стали влиятельнейшей частью населения Рима, частью номер один. Но малого того, они же были также лучшими солдатами. Я знал о том еще, когда учился в школе, встречал это в литературе, но понять этого не мог. На самом деле, это выходит далеко за пределы лекции. Если хотите, обратитесь к тем, кто занимается этим более профессионально, к священникам, почитайте Кураева (у него есть о том статья в первом его сборнике). Будучи школьником, я не вполне понимал, что христианство далеко не пацифистская, скорее даже воинская религия. Правда, брань у них в основном иная, но все равно же брань, с воинской доблестью, с воинской символикой. Почему христианин может быть солдатом, можно объяснить. Но почему же лучшим? А очень просто, по единственной причине — они, как и митраисты, не предавали! Они не предавали в мире, где предавали все. Таким образом, христиане стали также весьма влиятельными воинами. Кстати, отношение к тому церкви было разным. Например, Тертуллиан, учитель ранней церкви, принципиально отвергал военную службу для христиан. Но большинство следовало не Тертуллиану. Среди мучеников мы знаем также имена военачальников: Димитрия Солунского, обоих Федоров, Георгия. Они все офицеры. Про некоторых можно даже подозревать, что они были провинциальными генералами.

Проблема двух универсальностей заключалась в многочисленности христиан. Сам факт принятия для себя христианства императором не разрешал проблемы. Константин был велик не потому, что победил своих конкурентов, в частности Максенция, не потому, что он был крепким, властным правителем, каким правителю и надлежит быть. И даже не потому он был велик, что уверовал, ибо многие уверовали, и он не был впереди своих подданных, он скорее шел за ними, за влиятельной частью своих подданных. Велик он был потому, что сделал больший шаг — он сразу же сделал заявку на то, что он не просто станет христианином, но станет христианским императором. И продемонстрировал это инициативой созыва Первого Вселенского собора в Никее в 325 году, тоже на востоке, естественно.

Дорогие друзья, если вы совсем не обращаете внимания на географию и никогда не заглядываете в карты, вы не понимаете историю по крайней мере наполовину. Например, если мы не обращаем внимания на то, где проходили вселенские соборы, то мы очень многого не понимаем. А все соборы проходили на востоке: в Никее напротив Константинополя на малоазийском берегу; в Халкидоне — предместье Константинополя; чуть подальше в Эфесе; в самом Константинополе. Собор-то конечно вселенский, но чрезвычайно важно представлять себе, из каких диоцезов (областей) приехало епископов больше, а из каких меньше. Конечно, в Первом Вселенском соборе председательствовал епископ Осий из очень далекой испанской Кордубы (сейчас Кордовы), но только потому, что его об этом просили. Он был необычайно авторитетен, и к нему с огромным уважением относился сам Константин. На этой фигуре все согласились. Да, он был очень западный епископ, но с ним из Иберии не приехал никто. Все испанские епархии представлял он сам. Зато, казалось бы, какая дикая дыра для античного мира — Питиунт в Абхазии (Пицунда сейчас), а оттуда все же был епископ, ему было гораздо ближе добраться до Никеи, чем Осию из Испании. Был епископ Сердики (на месте Софии в нынешней Болгарии). То есть, восток был представлен очень солидно.

И вот мы добрались до величия Константина. Много талдычат о якобы деспотической монархии в империи, начиная с Константина и далее. И мне весьма прискорбно замечать, что далеко не всегда обосновано. Недавно открыл замечательную христианскую книжку (не буду указывать которую), популярную, прекрасно написанную и собранную, об одном из великих святителей Вселенской церкви. Все чудесно. Книжке предпослано предисловие. А я же любопытный, я в предисловие-то заглянул. А в предисловии старые интеллигентские бредни о несовместимости церкви и государства, потому что государство всегда угнетает церковь, о том, что византийские императоры-христиане стали еще хуже, чем были римские императоры-язычники, и тому подобное. Сейчас мы разберемся с тем, каков был характер христианской императорской власти, начало которой положил Константин.

Начиная с Константина, империя, заключив союз с церковью, персонифицировав этот союз в лице императора-христианина, оказалась втянутой в сложнейшие проблемы эпохи. В империи проблем и без того хватало. Уже Константин чувствовал некоторый натиск варваров. Боле того, уже во времена Константина Рим оставил некоторые свои провинции. Уже во времена могущественного Константина, который успешно отбивался от персидского натиска на востоке, Дакию отдали, просто бросили, просто покинули. Империя не удерживала огромный периметр своих границ. Сказалась усталость римского этноса. Пройдет совсем немного времени, и императору Феодосию Великому (379-395) в конце того же IV века придется иметь дело с серьезнейшими варварскими проблемами, за столетие до падения западного Рима, когда еще везде высоко котировались римские орлы. Феодосий был очень сильный император и очень ловкий дипломат. Он принимал варваров на службу, в том числе в качестве федератов. Такими варварами на востоке явились как раз готы, уже испытавшие натиск со стороны гуннов, которые в конце IV века начали сдвигать их из Причерноморья.

Здесь один важный момент. Кочевники были не основной проблемой в Великом переселении народов. Большинство тех, кто в IV веке начал, а в VII веке закончил Великое переселение, кочевниками не были. Германцы и славяне были оседлыми народами, хотя оседлыми скотоводами по преимуществу. Великое переселение народов — очень путаный материал. Изучать его довольно тяжело. Могу порекомендовать недавно вышедшую книжку великого французского историка Огюстена Тьерри «Рассказы из времен Меровингов» или посмотреть великолепное, емкое описание Великого переселения у Гумилева в книге «Тысячелетие вокруг Каспия». Там есть о нем огромная глава. Почему-то у школьников создается впечатление, что то были какие-то дикие кочевники. Кочевой народ был только один единственный — только гунны. Для Византии это проблема будет важна и позднее. Мы с вами встретимся также с волной победоносных арабов, которые классическими кочевниками не были, но втягивали кочевников в орбиту своего влияния. И покуда они были победоносны, они сами вынуждено перекочевывали. А потом Византия будет долгое время иметь дело с другими кочевниками — в основном с тюрками, аварами, хазарами и сельджуками.

Так вот, сразу избавимся от одного мифа о кочевниках. Он дико распространен. Он заключается в том, что кочевник — это самый дикий человек, который существует во Вселенной. Этот миф надо раз и навсегда похоронить. Если кочевники будут постоянно нападать на поселения оседлых, то ответ будет один — оседлые соберутся, наденут брони, лучшей, чем у кочевников, сядут верхом, отправятся в степь и вырежут там всех. После того как у них у кого-то изнасиловали жену, а у кого-то убили ребенка, резать будут поголовно. И даже свободы маневра легкой конницы кочевников не останется, ибо каждый кочевник будет вынужден защищать свою кибитку, свою мать и своих детей, где уж там маневрировать! Так, кстати, иногда и бывало.

Кочевник идет в огромную экспедицию на землю оседлых только в одном случае — если за спиной у него шелестят пески, засыпая пастбища и источники воды. А Великая степь имеет свойство периодически увлажняться, а потом усыхать, увлажняться и усыхать. Вот она и усыхала тогда, и совсем не молодые и вовсе не такие уж энергичные гунны, которым надо было выжить, в полном отчаянии бросились на запад и ввязались как дополнительный, раздражающий элемент в начавшееся Великое переселение народов, переселение в основном германцев и славян.

То есть, это совершенно субъективный фактор, но он был. Он появился. Репутация гуннов была страшная. Их называли «бичом Божьим», и об избавлении от этой напасти составляли особые молитвы. Император Феодосий Великий проявил себя достойным своего прозвища. Он мобилизовал все разумные силы империи и нанял защищать имперские пределы вчерашних варваров, тех же самых готов. Если бы империя была сильна, а не клонилась к закату (покатится она к закату в V веке), то Феодосий имел бы абсолютный успех. Если бы эта проблема возникла, когда Рим был как при Антонинах во II веке, то Рим успешно показал бы, как надо использовать союзных варваров. Но проблема была в том, что римляне безнадежно старели. И вот после Феодосия, на рубеже IV-V веков складывается поистине угрожающее положение. В 395 году Феодосий скончался. В западной части империи войска оказались в руках варвара Стилихона, а в восточной — в руках варвара же Руфина. Само по себе, может быть, это было и не так плохо. Варвары очень быстро попадали под обаяние римлян. Еще до начала Великого переселения народов приграничные варвары напрашивались на римскую службу. А почему бы нет? Кормят лучше, не очень от пуза, но менее избалованный жизнью варвар считал, что легионера кормят вполне прилично, и потому шел на службу. Но дело было не только в этом. Дело было в блистательном сиянии римского имени. Оно складывалось из чувства глубокого достоинства римского гражданина, из богатства и протяженности империи. А в наибольшей степени, я уверен, тому способствовали не материальные причины, а то, что далеко за границами Римской империи прошли как бы слухи, предания о том, что Римская империя универсальна. Вот почему Рим — «вечный город», хоть он не такой уж и вечный, не так уж и долго он просуществовал к тому времени. Были в те времена города и постарше. Легендарная дата основания Рима — 753 год до Р.Х. Не слишком давно, к тому же легендарно. Но скорее важно то, что Рим был в состоянии как настоящая империя исполнять функции вселенского арбитра, посредника, примирителя во имя общего блага. И Рим действительно это делал, как и любые другие империи. Они все до единой справлялись с этими функциями неизмеримо лучше и честнее нашей нынешней, довольно таки постыдной Организации объединенных наций (ООН).

Варвары были готовы служить Риму, служить империи, служить орлам, только вот римляне все ухудшались и ухудшались. Стилихон всю свою жизнь положил на служение Риму. И когда его оклеветали, и он знал, что по приказу императора его убьют, искренне жаловался на несправедливость, но не низложил императора, хотя силенок хватало. Ему было проще прикончить императора, чем императору его. Но он служил Риму, он не мог допустить ослабления Рима. То, что он был сильнее, свидетельствует хотя бы то, что его не казнили, а именно убили, то, что император устроил против своего же полководца заговор, довольно мерзкий. Там хорошо выглядит именно Стилихон.

Империя с Константином — устойчивая союзница и опора Вселенской церкви. Неслучайно Константин начинает с проведения вселенского собора, когда он еще не был христианином. Оглашенным, наверное, уже был, но верным точно не был. То было на 5 лет раньше официального перенесения столицы в Константинополь в 330 году.

С того времени все императоры считали участие в церковных делах и оберегание церкви своим долгом. Более того, от них это все требовали! А то у вас может сложиться впечатление, как у наших западных недоброжелателей, что императоры лезли в церковные дела, дабы пригрести церковь к своим рукам. Ничего подобного! От них это все просто требовали: «Если ты христианский царь, вот и занимайся!» А не один император не может пренебрегать общественным мнением, тем более в острой ситуации.

А церковные дела IV-V веков — это постоянные споры, это неустоявшаяся догматика и потому большое количество ересей, среди которых также ереси великие. Арианство было в основном отвергнуто на Первом Вселенском соборе, но вернулось сразу после Константина и было поддержано императором-арианином Констанцием, преследовавшим в частности Афанасия Великого (Афанасия Александрийского). Это далее христологические споры и великие ереси несторианская и позднее монофизитская. Но дело было не только в ересях. Дело было еще в спорах разноэтничных провинций и в спорах церковных диоцезов за первенство. А ведь империя была ослаблена. Некоторые церковные диоцезы сложились как нечто вполне реально могущественное еще до христианизации империи, еще до Константина. Уже была заметна Александрия, один из ранних христианских городов античного мира, тем более что она не претерпела заметных церковных гонений. Александрия была одним из величайших городов, ее население было не менее 400 тысяч. Вполне устоялась Антиохия в северной Сирии. Сейчас ее больше нет, есть пыльный турецкий городок Антакья, который турки ухитрились украсть у арабов, не вернуть его Сирии. Христиан там сейчас нет. Это Эфес. Это конечно Рим. Это Карфаген.

Был мощный диоцез в Северной Африке с центром в Карфагене, уже в римском Карфагене (от Карфагена финикийского, пунического там камня на камне не осталось). Он был весьма значительный римский провинциальный город. Причем все были, если хотите, сами с усами. Вот тут очень важный момент. Церковь всегда имеет епископальное устройство, в принципе все остальное исторично. Церковь состоит из епархий, возглавляемых епископами. Епископ есть предстоятель церкви. Каждая поместная церковь есть отражение в данной местности Вселенской Православной церкви. Все остальное может быть устроено по-разному и менялось в истории. Но еще в языческие времена, еще когда бывали гонения, приходилось собирать соборы епископов, того требовали общецерковные дела. Потому складывались диоцезы. Это было более или менее просто удобно. Их границы совпадали с границами крупных областей империи. Таково было положение той же Александрии, той же Антиохии, того же Карфагена. В принципе никакого вероисповедного значения то не имеет. Так было только для удобства церковной жизни. Чистая случайность то, что одни архиепископы диоцезов стали только митрополитами, а другие ухитрились стать впоследствии патриархами. Один город оказался просто более заметным в предыдущие несколько десятилетий, более значительным, чем другие. И потому за ним признали особое положение. Я мог бы об этом не говорить, мы сейчас не занимаемся историей Вселенской церкви. Но не говорить об этом я не могу, потому что помимо этнической напряженности в ряде провинций бывали также амбиции некоторых поместных церквей. Своими амбициями с раннего времени наиболее заметными стали Рим и Александрия. Они очень высоко несли свое имя. А епископ Иерусалима получил статус митрополита и позднее титул патриарха, совсем не имея никакого влияния, только в силу того, что это город Давида, город Христа, город Голгофы и город Воскресения. Иерусалим никакого серьезного значения в империи не имел. Его диоцез был крохотным, таким и остался, и вообще это благочестивый подарок Константина Великого, который и вернул имя Иерусалиму. На Первом Вселенском соборе Иерусалимского епископа не было, был епископ Элийский, потому что после восстания лжемиссии Бар-Кохбы во II веке император Адриан, которому (я его хорошо понимаю) эти евреи смертельно надоели, их оттуда выселил, запретил им там жить, упразднил Иерусалим и на его месте основал римский город Элия Капитолина. Его звали Элий Адриан, он был одним из самых симпатичных императоров-язычников, предельно не жестоким человеком.

Так вот, мало того, что споры отягощались этническими конфликтами, они отягощались еще амбициями крупных кафедр. Ересь есть ересь, она не нуждается в социальном и вообще рациональном истолковании. «Ересь» в греческом языке значит выбор. Она всегда основана на том, что некое место, некие положения Священного Предания или Священного Писания выпячиваются в ущерб остальным. Это механизм образования всех ересей. То, что выходит за эти пределы, есть не ересь, а антисистемы. Еретик есть христианин во всем, кроме одного, кроме того, на чем основана его ересь. Во всем остальном он в порядке, а вот тут он еретик. Их основания находятся внутри догматических споров, в области постижения первых догматов.

Однако не все так просто. Все-таки почему-то в одних случаях споры заканчивались примирением. В конце концов, образованные богословы в состоянии договориться о терминах, не правда ли? Договориться о терминах — это уже существенно снизить возможность образования ереси. А в других случаях в принципе не хотели договариваться: «Будут нам эти римские указывать! У нас первая христианская школа в Александрии! У нас был Великий Климент, великий Ориген Адамант, и все остальные тоже были великими!» За тем еще стояла готовность упереться лбами. И вот имперскому организму приходилось это как-то переваривать. Не обращать на это внимание не было ни малейшей возможности.

Вне всякого сомнения, в том, что арианство распространилось в основном среди варваров, наиболее повинно стремление варваров обособиться и быть не такими христианами, как римляне. У них все-таки утонченных богословов не было. Образованные люди были, был образованный готский епископ Ульфила, великий просветитель, который перевел Писание на готский язык. Но из этого же не следует, что Ульфила был великий богослов. Да и вообще богословствовать тогда умели только на греческом языке. Латынь для того не предоставляет достаточной базы. Некоторые понятия прояснить на жесткой, лаконичной латыни просто невозможно, нюансов не хватает. Где уж там варварам! Конечно, они себя противопоставляли.

Но с другой стороны, если бы Констанций не увлекся арианством и не поддержал ариан, арианство не смогло бы разработаться до такой степени, набрать миссионерские обороты до такой степени, чтобы к концу V века стать вероисповеданием готов тех и других, вандалов, свевов, герулов, гепидов и других варварских народов.

Да, безусловно, корни спора были в миросозерцании, в вероисповедании, в области догматики. А вот то, что спор превращался в мощную систему на века, имеет и другие причины. Кроме противоречий кафедр, амбиций кафедр, амбиций поместных церквей, амбиций поместных соборов, колоссальную роль играли еще просто этнические противоречия.

Я говорил вам, как сложился ромейский (византийский) этнос. Ведь он не поглотил христианского населения Египта. Александрия была вполне античным городом, она была вполне эллинизирована, она была вполне греческим городом. Уже при Птолемеях 50% населения Александрии составляли греки, еще до присоединения к Риму (до Клеопатры), 40% — евреи и 10% — все остальные, включая египтян. Александрия всегда была не совсем единой. Антиохия же совсем Сирия, а сирийцы тоже народ, начавший свою историю, начавший свой этногенез примерно тогда же, в I веке до нашей эры – в I веке нашей эры, народ совершенно другой, со своим превосходным сиро-арамейским языком, к тому же языком, близким к начальной проповеди Евангелия. Спаситель проповедовал по-арамейски, там все говорили по-арамейски. Там были свои аскетические традиции, начинающиеся на рубеже IV-V века, а далее появились свои знаменитые сирийские монастыри со своей ученой братией, своими великими богословами, среди которых имена Ефрема Сирина и Исаака Сирина всем известны.

Сам Несторий сирийцем не был, он был нормальным римлянином (ромеем), патриархом, с именем которого связана несторианская ересь. Но он получил антиохийское воспитание и образование. Когда в 431 году на Эфесском, Третьем Вселенском соборе осудили учение Нестория, то было диким оскорблением и унижением антиохийских (то есть сирийских епископов на соборе), которые вовсе не были несторианами, но они решили, что под покровительством имперской власти александрийцы, у которых самих-то вера с изъянами, над ними измываются. Вот вам и сразу проблема диоцеза. Антиохия тогда имела население 350 тысяч, солидную христианскую школу, солидные классические риторические школы, еще языческие. Там образование получил Златоуст, он тоже антиохиец. И торжество Александрии зафиксировало в Сирийской провинции несторианство, просто потому что оскорбили или, как там считали, недопоняли, незаслуженно избили восточных, подвергли унижению, сомнению правоверие всего востока (тогда это Сирия, чьи отпочкования — христиане Закавказья — Армения и Грузия). Естественно это вызвало сопротивление и фиксацию ереси.

С другой стороны, победителем тогда был святитель Кирилл Александрийский, богослов жесткий, нетерпимый, увлекающийся, но безупречный. И с победой Кирилла Александрия так сильно задрала нос, что уже следующий первоиерарх Александрии оказался центральной фигурой в противоположной ереси — ереси монофизитской. Это Александрийский патриарх Диоскор.

Видите, как в этом много? Я специально не трогаю догматику. Я считаю, что вообще все эти ереси не бессмысленны. Они возвращаются в нашу жизнь, они возвращаются в скрытой форме, в XX веке за милую душу, и потому быть строго православным диофизитом очень важно даже для социальной позиции человека. Приведу маленький пример. Так называемая несториева ересь разрывала, удаляла друг от друга божественное и человеческое в Спасителе, хотя, конечно, вероисповедание было у них безусловно диофизитским. Там было много более грубого и шокирующего. Например, Несторий отказывался именовать Деву Марию Богородицей, он требовал именовать ее «Христородицей», потому что она родила человека, а он уже потом был использован Богом, стал Богом. И если бы уже не было определенного мистического опыта, связанного с именем Богородицы, возможно, что возразить ему было бы нечего. Но все Богородицу почитали, и потому это шокировало.

А в монофизитстве маятник качнулся в противоположном направлении. Победа над восточными была столь головокружительной, что в нем от чрезмерной почитаемости Спасителя его человеческую волю поглотила божественная. «Монофизит» значит одна природа («одноприродник»), то есть, в монофизитстве божественная природа полностью поглотила человеческую.

Казалось бы, ну кто сейчас об этом спорит? Все уже давно диофизиты. Ничего подобного! Нам часто говорят, что церковь устарела, что необходимо заниматься благотворительностью, социально не обеспеченными, группами риска, заниматься нормальными церковными делами, то есть сиротами, алкоголиками, наркоманами. И вообще вот это главное, а вы там что-то про литургию! Так вот, каждый раз, когда нас подталкивают в эту «человеческую сторону», нас подталкивают в скрытое несторианство.

Или наоборот, подталкивают нас в другую сторону: Дело христиан — молиться, молиться и еще раз молиться. И больше ничего! И не лезьте вы в политику! Вам этого не положено! Политикой будем заниматься мы, а вы будете в углу молиться. В этом случае стаскивают нас в противоположную сторону — в скрытое монофизитство. Они вовсе не пусты — эти споры. Догматика имеет мощнейшее развитие в культуре, а следовательно и в политике.

Но тогда это касалось всех! Тогда об этом спорили все и спорили пламенно. Вы помните, что у ромеев тогда была фаза пассионарного перегрева. Это само по себе об очень многом говорит. И, видимо, средневековые сирийцы (арамеи) были в той же фазе. Это был тот мир, о котором святитель Григорий Богослов заметил не без иронии (он был как раз человек мягкий), что в Константинополе на улице спросишь о ценах на рыбу, а в ответ услышишь, что Сын был сотворен из ничего. Это касалось всех, понимаете? Тогда догматические споры касались не только богословов, а всех!

И, к несчастью, тот, которому лучше было бы заниматься ценами на рыбу, понимал существенно меньше, чем Григорий Богослов, но темперамента вкладывал в спорах не меньше или больше. Отвернуться от этой ситуации империя не могла. И трагедия христианского царства заключалась в том, что империя, с одной стороны, не хотела оттолкнуть провинциалов, даже если они оказывались еретиками, империя уберегала себя, а с другой стороны, была связана добровольно и навсегда принятыми на себя обязательствами перед Православной Вселенской церковью. И то было достаточно тяжело само по себе, а после 476 года стало еще тяжелее. В этом году пал Рим, на западе больше не было имперской власти, и вроде бы все стягивается в Константинополь, хотя то было не совсем так. Вы помните, Одоакр отправил императору Зенону (474-491) инсигнии императорской власти: дескать, я не смею к ним прикоснуться. Но был в этом и второй подтекст: этот город больше не твой, император, я отсюда твои регалии выслал, я тебе их вернул.

Так вот, с одной стороны это так, а с другой стороны нет. То есть, административно территория сокращалась, следовательно, пространство власти императоров (василевсов) сокращалось, а ответственность христианского государства перед христианской церковью не сокращалась.

И проблема в конце V века при Зеноне и следующем императоре Анастасии была остра предельно. Они оба не хотели постоянно иметь дело с бунтами в восточных провинциях — в Сирии и Египте. Соборы, о которых мы говорили, уже прошли. В Сирии было мощнейшее гнездо несториан, в Египте — мощнейший со своей иерархией оплот монофизитов. В Сирии тоже были свои монофизиты, но не будем усложнять картину, то неважно. Проблема была связана с христологическими спорами, точнее говоря, с тем, что они приобрели национальную и региональную окраску. Василевсам приходится идти на определенные примирительные меры. Император Зенон идет на издание закона под названием Энотика или Энотикон, в котором от отчаяния запрещает христологические споры, повелевая всем подданным замолчать по этому поводу. То есть, веруете каждый, как хотите, только перестаньте постоянно сталкиваться лбами. Я запрещаю публично спорить по этому поводу! Что он получает немедленно? Он сам же получает обвинение в ереси, но только из Рима. Рим находится не на его территории, потому там империи нечего оберегать, там христиане сидят в относительной нищете под властью варварских королей, но вообще говоря, они в Риме правы. Энотикон был издан действительно в значительной степени в пользу монофизитов. А следующий император Анастасий, формально оставаясь православным, откровенно симпатизирует монофизитам. Но ведь они как главы государства все же стремились прекратить конфликты в империи. Эту-то функцию у них никто не отнимал.

И вот на фоне всех этих потрясений встает грандиозная фигура императора Юстиниана. Он появился в столице как племянник храброго, умелого, неграмотного военачальника Юстина, по одним сведениям, из Иллирии, по другим, из Македонии. Старая легенда считает обоих славянами, что вполне правдоподобно, особенно если учесть, что в Иллирии к рубежу V-VI веков не славян не осталось. Ну, Запад упоминания о славянстве Юстиниана не любит! Доказать этого действительно нельзя, но это правдоподобно, и предание такое было. Юстин оказался императором в итоге довольно темной интриги, в которой он даже не был центральным действующим лицом. Просто споры в столице в конце жизни Анастасия накалились, и 70-летний полководец всех устраивал. Даже если он славянин, то он к тому времени уже полвека провел на службе в Константинополе. Был он самого простого происхождения, он и его племянник были из крестьян. Повторяю, Юстин был проримски настроен, честно служил империи, идее империи, не мудря ходил в храм. Но конечно ни культуры, ни интеллектуального потенциала для того, чтобы возглавлять имперское здание, не имел. Потому, когда в 518 году он становится императором, фактически управляет его племянник Юстиниан, человек настоящей римской культуры, и ощущавший себя человеком римской культуры, настоящий римлянин, несмотря на свое провинциальное, крестьянское происхождение. Девять лет еще правил Юстин. Крепкие люди были, правда? После его смерти в 527 году Юстиниан становится полноправным императором и правит еще около 4 десятилетий. Его правление закончится в 565 году кончиной в возрасте 87 лет. Наследие было тяжелым. Восточные провинции примирить не удалось. С Римом продолжался 30-летний разрыв — так называемый раскол Акакия. Варвары беспокоили. Гуннов, правда, уже не было. Зато славяне пошли через границу.

Юстиниан оказался поистине великим. Во-первых, он был успешным организатором военных действий. Начинать ему пришлось в довольно тяжелом положении Первой Персидской войны, военные действия начались уже при Анастасии. А к моменту воцарения Юстиниана шаханшах Хосров Второй Ануширван, недовольный проникновением римлян в Лазику, в Колхиду, то есть в Причерноморье, бывшее под византийским влиянием, начал серьезные военные действия.

Первая Персидская война, в которой уже отличились великие полководцы Юстиниана Флавий Велизарий и Нарсес (армянин), закончилась почетной ничьей с потерей определенных территорий, которые Хосров удержал.

Во-вторых, в 532 году борьба политических партий «зеленых» и «синих» в Константинополе привела к знаменитому восстанию Ника. О восстании есть отдельная книжка Чекаловой («Константинополь в VI веке. Восстание Ника», Чекалова А. А., 1986, 1997). Это наше недавнее исследование, издана книга лет 12 назад. Здание империи пошатнулось, и даже единственный раз в жизни пошатнулась твердость Юстиниана. Он был на грани отчаяния. Спасала исключительная твердость супруги его Феодоры и самоотверженность и решимость полководца Велизария. Юстиниана за это упрекают и чуть ли не делают этаким слабачком, который в решающий момент растерялся. Но простите, государю-христианину надо было в собственной столице учинить резню, было от чего растеряться. А ведь уже был провозглашен императором самозванец, все шло к низложению. Порядок можно было наводить уже только мечом, что Велизарий и сделал.

Будучи настоящим государственным деятелем, Юстиниан вышел более сильным из ситуации с восстанием Ника, и его руки оказались развязаны. В 531 году узурпация власти в королевстве Вандалов дает основания для вмешательства. И уже в 534 году Северная Африка возвращена империи. В том же 534 году формальный повод дает Италия. Была убита королева Амаласунта, дочь Теодориха Великого, основателя Готской державы в Италии. Юстиниан вмешивается в эту ситуацию. Войны с готами относительно затянулись. В 535 году удалось вернуть Сицилию, в 537-38 году — Неаполь, Рим и даже Равенну, которая на короткое время стала готской столицей в Италии. Но последовала реакция. Новый готский правитель Тотила победил Велизария, и окончательно подавить сопротивление остготов удалось в битве при Тагине в 552 году. Это означало замыкание северной части Средиземноморья в границы империи.

Юстиниану пришлось пережить Вторую Персидскую войну. Она была тяжелее. Полностью вернуть территории, захваченные Хосровом, не удалось. Хосров захватывал даже Антиохию в 540 году. Сам Велизарий не мог его остановить, и Месопотамские владения империи были утрачены. Но и там равновесия все-таки достигли. И Юстиниан как римский император мог отчитаться перед империей и перед историей, что Средиземное море — снова внутреннее озеро империи. Он не вернул все территории, не вернул большую часть Испании. Естественно, уже не шел разговор о возвращении Галлии. Но с другой стороны, и испанские князьки, и франкские короли Меровинги признали свое вассальное положение, считали Юстиниана Великого своим императором. И в церквах Галлии, Франкского королевства, молились об императоре Юстиниане. Правда, тут заметим, что франки в отличие от других крупных варварских королевств с самого начала и далее оставались в православном христианстве, они не стали арианами.

Юстиниан был великим строителем империи. Во-первых, он укрепил ее границы, и до сих пор осталось не так мало мест, где можно видеть развалины башен, возведенных при Юстиниане, развалины пограничных замков. Мы уже знаем, что то было дорого, что тем имперская администрация не ограничивалась, что неслучайно славян пропускали на свою территорию, старались их поселить в Малой Азии. И все-таки границы Юстиниана были возвращены к тому состоянию, в котором они были во времена Ульпия Траяна или Адриана.

Во-вторых, при Юстиниане успешно реформировали вооруженные силы. И после персов он был первым властителем, который успешно использовал тяжеловооруженную латную кавалерию. Тогда никто того не умел. Первыми были персы.

В-третьих, благодаря Юстиниану мы обладаем корпусом римского права. Надо сказать, что он вообще умел выбирать людей. Имя того, кто возглавил собирание наследия римского права, необходимо помнить любому образованному человеку. Этого юриста звали Трибониан. Под его руководством была проведена колоссальная работа. Его комиссия была созвана в 528 году. Она собрала, кодифицировала и откомментировала все главные имперские постановления, начиная с Адриана. Это собственно Кодекс Юстиниана. Следующей частью работы было издание Дигестов, то есть выдержек из суждений, судебных решений знаменитых римских юристов. Этот труд был закончен в 533 году. Третью часть издания корпуса составили Институции — руководства для обучения юристов. И последним актом этой, если хотите, великой юридической трагедии было издание всех Новелл, то есть новых законов Юстиниана. Закончена работа была в 565 году.

Римское право мы изучаем по Трибониану. Римское право мы изучаем в византийском изложении. Колоссальной заслугой Юстиниана было то, что его кодификаторы, сохраняя дух римского права, постоянно и очень тактично его христианизировали, они его постепенно продвигали в направлении к христианской нравственности. И потому римское право мы получили уже в такой редакции. Недооценить этой его деятельности просто невозможно.

* * *

Для нас все типично византийское — это средневизантийский период. Поздневизантийский дал нам очень много, но у нас тогда за плечами была уже своя величественная культура домонгольской Руси. А ранневизантийский — это легенда для нас. Потому, когда средний русский, которого, к сожалению, с детства не воспитывали в православной, восточнохристианской культуре, видит византийский храм XI века, очень непохожий на русский, он воспринимает его как свой, а когда впервые видит Софию Константинопольскую — величайший христианский собор VI века, он говорит: «Да это что-то турецкое, на мечеть похоже». Так это потому, что мусульмане несколько сот лет молотили под Софию, несколько сот лет копировали и воспроизводили ее формы в многочисленных мечетях. Для нас это не воспринимается как нечто свое, потому что это было давно. А вот средневизантийский период — это наше. Вот на нем мы учились. Это блестящее искусство. Можно сказать, что действительно по-настоящему христианская икона создана в средневизантийский период.

Основы богословия были заложены на закате христианской Античности (IV-VI века), не в Средневековье. Это период классической патристики, время трудов величайших отцов церкви. А основы восточнохристианской архитектуры, в еще большей степени иконы принадлежат средневизантийскому периоду. Расцвет восточнохристианской историографии, пожалуй, принадлежит все-таки тоже средневизантийскому периоду. Она отлична от позднеантичной и ранневизантийской.

Византия действительно была могущественной державой, она восстановила господство на море. И Средиземное море на некоторое время снова становится имперским, ромейским, ибо самым сильным флотом был византийский флот. Кратковременное господство арабов было именно кратковременным. Флот ее был непобедим даже в инженерном отношении хотя бы потому, что ромеи владели греческим огнем, а посему флот противника могли сжечь. Так случилось и с нами однажды, когда римляне спалили ладьи Игоря. Таким образом, фаза инерции ромеев, как и полагается, была фазой высочайшей цивилизации и широкого распространения византийской культуры, своего рода византийским эллинизмом. Ромеи все-таки оказывали влияние и на Западе, все-таки западные снова ездили учиться, хоть и не так охотно, как раньше. Все-таки культурное влияние Византии в средневизантийский период ощутимо в мусульманском мире. Но ничто не бывает вечным. Инерция рано или поздно заканчивается. Конечно, она может быть продлена еще одной регенерацией, крупным общенациональным культурным подъемом. Но того вовремя к концу XII века не произошло. И в 1204 году Константинополь был взят в явно начавшейся фазе обскурации, то есть распада этноса, этнического распада ромеев.

Взятие Константинополя — одно из крупнейших военных действий своего времени. Во взятии Константинополя участвовали 4 тысячи рыцарей и 8 тысяч оруженосцев. Примерно столько же было пехотинцев. Это серьезно. Это больше, чем войско, которым располагала столица. Но, простите, Константинополь был почти полумиллионным городом! И если бы ромеи сопротивлялись, никто бы их не взял! Потому что одно дело — сражаться во чистом поле, где крестьянину при встрече с рыцарем лучше не сопротивляться, а другое дело — защищаться на стенах города. Любому, самому доблестному рыцарю абсолютно безразлично, кто обольет его кипятком или уронит на его шлем булыжник. Но того не произошло, ромеи перестали сопротивляться. И на 1204 году могла бы закончиться история византийской культуры, превратившись в провинциальный реликт.

Но тут выяснилось, что кроме старого общеимперского принципа общего блага — основной идеи любой империи, унаследованной христианской Римской империей, она отличается наличием куда более серьезной идеи — идеи защиты церкви. Служение империи воспринимается христианином как защита церкви. Идея христианского царства оказалась действенной. Пройдет немногим более полувека, и в 1261 году Никейский император (в Малую Азию крестоносцы распространиться не смогли) Михаил Палеолог возвратит Константинополь. Сил было мало. Обскурация нации была приостановлена регенерацией. Она явно захватила только ромеев восточных провинций. Это неудивительно: провинциалы лучше сохраняют энергию, всегда, везде. У ромеев Константинополя уже ничего не осталось, как в IV веке уже ничего не осталось у римлян, но у ромеев провинциалов осталось и чувство долга, и честь, и доблесть, и верность. Их было недостаточно для того, чтобы вернуть все. Трапезундское государство осталось самостоятельным, там правили потомки Комнинов. Так что кроме Византийской империи была еще Трапезундская империя — крошечное государство у южного берега Черного моря. Оно просуществовало даже немного дольше, чем Константинополь: у турок руки не доходили. Более того, даже коренную Элладу не удалось вернуть целиком. В греческих землях осталось два крестоносных государства — Ахейское княжество и Афинское герцогство (империя не вернула Афины). И все же то была регенерация. Довольно редкий в истории случай, когда идея в чистом виде (идея защиты церкви) продлила жизнь, продлила сопротивляемость этноса, и не какого-нибудь, а имперского, стержневого этноса.

Двести лет агонии. Но за эти двести лет Русь доросла до принятия имперского скипетра, до превращения в Третий Рим. Я уверен, что турок при определенной ситуации и тогда можно было не пустить на Балканы. Все эти варианты будут мною соответственно разобраны. Ведь в восточнохристианских делах участвовали не только ромеи и русские. Участвовали также болгары, участвовали сербы, создавшие в XIV веке великую державу. Но об этом потом.

В 1453 году защищать Константинополь было действительно некому. Уже никаких ромеев не осталось. Половина защитников Константинополя состояла всего лишь из нескольких тысяч наемников и добровольцев — генуэзцев и венецианцев. Эти воевать не разучились. Но последний император Константин XI Драгас (заметьте, город начался с Константина и закончился Константином) доказал, что он достоин своей пурпурной обуви, он пал сражаясь на стенах своей столицы.

* * *

Однако существует чрезвычайно интересная легенда. Шарль Мишель Диль приводил ее в археологических прогулках «По берегам Средиземного моря». То есть, она дожила до конца XIX века. Она попала и к русским авторам. Есть место в Соборе Софии Премудрости Божией в Константинополе, где приложив ухо к стене, вы слышите странный не то гул, не то шелест, весьма неопределенный. Его показывали и показывают. В стене есть дверца, старый служебный ход на хоры, очень давно, в незапамятные времена заваленный бутовым камнем, неиспользуемый. То есть, ровным счетом ничего интересного. Так вот, есть предание. Когда пал василевс и турки ворвались в город, в Софии совершалась последняя литургия. А турки рвались к храму, они рвались к храму, о котором мечтали давно! И когда они ворвались в храм, последний иерей снял Чашу с престола и ушел в боковую дверцу, которую то ли не смогли сразу выломать, то ли не очень на радостях старались. Во всяком случае он ушел и унес Святые Дары. И есть, повторяю, прожившее полторы тысячи лет предание, что то, что вы слышите, приложив ухо к стене, — это продолжаемая непрестанно пять веков молитва последнего софийского иерея над Чашей. И когда храм будет освящен и в нем начнут снова петь православные литургии, откроется дверца и священник вынесет Дары…



Отвечаю кратко на вопросы.

Вопрос: Насколько прав Владимир Соловьев в своей крайне негативной оценке византизма и его влиянии на Русь?

Ответ: Совсем не прав. Он совершенно отчетливо писал это в полемике с Леонтьевым, когда Леонтьев уже выпустил статью «Византизм и славянство». Владимир Сергеевич все-таки еще принадлежал ко второй половине XIX века, он родился около середины века. Он принадлежал еще к поколению тех, кто еще не мог получить школьного образования по данному вопросу. Еще негде было получить школьное образование, уважительное к византийскому наследию, в середине и даже, пожалуй, в третьей четверти XIX века. Я с этого начинал. Я разбирал это подробно. Но то, что он, как говорится, превзошел самого себя и в последней предсмертной большой книге «Три разговора» отвечает, что мы принадлежим ни к востоку, ни к западу, а к особому миру греко-славянскому, свидетельствует о том, что и Соловьев менялся, все-таки он был великий философ.

Вопрос: Андрушкевич пишет, что в Византии не было главного этноса, и грекам принадлежала далеко не всегда ведущая роль в государственном строительстве.

Ответ: Это как раз та точка зрения, с которой я полемизировал. А второе известно: любая империя формирует имперскую элиту. Но то, что князь Петр Багратион был грузином, государственный секретарь Егор Перетц был крещеным евреем, а немцев даже перечислять не буду, все-таки не делает Российскую империю нерусским государством, которым сейчас, несомненно, является РФ. Российская империя так хорошо создавала имперскую элиту, что большевикам пришлось сделать обильное кровопускание почти всем народам, ликвидируя имперские корни.

Да, действительно, Каждан исследовал этот вопрос (потом назову это имя еще раз). По крайней мере в X-XII веках в составе правящего слоя сумма родов славянского происхождения и кавказского превосходит число природных греков. Но, во-первых, славяне были эллинизированы, а во-вторых, повторяю, это нормально для империи.

Вопрос: Существует ли понятие «народная монархия»? Какова судьба храма, расписанного Нестеровым в Абастумани?

Ответ: Не знаю. Абастуманских росписей не видел. Храм существует. Я так высоко на гору не залезал, росписей не видел. Может быть, в плохом состоянии, но росписи тоже существуют. Это знаю точно, большего сказать не могу.

Понятие «народная монархия» существует. Хотя к нему относятся несколько по-разному. На мой взгляд, монархия всегда может быть только народной, то есть национальной. Однако мы, русские, безусловно более демократически относимся к монархии и своему монархизму, нежели то было свойственно ромеям. Мы не такие же, мы разные. Тут все очень просто. Ромеи создали необычайно правовое общество и, конечно же, правовое государство. И уважение к закону было воспитано в любом византийском императоре в такой степени, в какой не было, безусловно, воспитано в русском князе и царе. Потому у нас действовали другие механизмы — механизмы сословно-представительной монархии. Неудачная попытка воспроизвести византийскую автократию на русской почве дала первую тиранию — тиранию Ивана IV. Потому как только тиран умер, мы перешли к нормам сословно-представительной монархии, и царю Федору пришлось пройти через процедуру избрания.

Современный автор Владимир Видеманн (очень интересный автор, русский немец, живет в Берлине, сам из России, счастливое объединение в одном человеке русской и немецкой имперских традиций) в статье в сборнике «Русский строй» настаивает на принципе избирательности монарха, отсылая именно к византийской традиции, где формально любой василевс избирался. Он много об этом писал. Смотрите сборник «Неизбежность империи». Ему, Видеманну, принадлежит даже очень смелое определение Византийской монархии — «самодержавная демократия». Это несколько отлично от того, что высказывал Иван Лукьянович Солоневич в своей книге «Народная монархия», наверное, вам известной.

Вопрос: Советская историография утверждала, что Византии не хватало сильного, рыцарского войска.

Ответ: Стратиотская система в значительной степени приближалась к рыцарской. Я то упоминал. Не думаю, что тяжелая византийская конница однозначно уступала рыцарской. А во времена Юстиниана тяжелая конница вообще была только у византийцев и персов. На западе, у варваров ее просто не было. Так что это зависит от периода. Византийское войско очень рано стало преимущественно конным. Но пехота в нем не деградировала полностью, как то произошло на Западе. Это характерно для всех восточных христиан. У нас в XII веке, а может быть, и в XI веке тоже преобладает конница, и тоже полностью не исчезла пехота.

Вопрос: Что вы можете сказать о книгах Казимира Куманецкого «Древняя Греция и Рим» и сборнике статей Иоанна Экономцева «Православие, Византия, Россия»?

Ответ: Названную книгу, явно переводную с польского, не читал. Книга отца Иоанна представляется мне удачным опытом популяризации. Ничего нового автор там не сказал, но ведь я тоже ничего нового здесь не говорю, потому что следую за другими учеными, я не византинист. А популяризовал ректор Православного университета добротных авторов: отца Иоанна Мейендорфа, увы, ныне покойного и, может быть, крупнейшего православного ученого современного Петербурга Гелиана Михайловича Прохорова. Потому я сказал бы так: я рекомендую вам читать все, что написал Прохоров. Он лучший знаток XIV-XV века в нашей стране. Его можно прочитать в любом томе за 20 лет ежегодника «Труды отдела древнерусской литературы», а также его лучшую книгу «Повесть о Митяе». Там либо византийский, либо русский материал. Неплохо также читать отца Иоанна Мейендорфа. Но если недоступен Прохоров, то вполне нормально читать более доступного Иоанна Экономцева.

Вопрос: Греков не было до Р.Х.?

Ответ: Это ромеев (византийцев) не было до Р.Х., а древнегреческий этнос до Р.Х., безусловно, был. Начало его истории в IX веке до Р.Х., а заканчивается она по мере поглощения древних греков в основном ромеями, для которых они послужили основой этнического субстрата. Так происходит с каждым рождающимся этносом. Предшественниками древних греков были, несомненно, ахейцы. Это другой этнос. Кстати сказать, если вы будете перелистывать Гомера, вы не найдете ни в одном переводе ни разу ни слова «грек», ни слова «эллин». Все это знают, но почему-то не придают значения.

Вопрос: Непонятно, почему императоры-гонители — хорошие.

Ответ: Я уже ответил, и не знаю, что тут непонятно. Это просто те императоры, которые наиболее последовательно и исправно исполняли свой долг императора. Это не значит, что хорошо быть гонителем, но свой долг они выполняли. Вот сейчас хороший глава государства Российская Федерация, безусловно, должен быть гонителем сект или по крайней мере антисистем.

Вопрос: Способны ли нынешние китайцы стать основным этносом будущей дальневосточной империи?

Ответ: Да. К сожалению, они молодой этнос. Боюсь, что Гумилев прав, и начало этногенеза очередных китайцев пришлось на XVIII век. Потому в Западной Европе мы имеем дело со старыми этносами, некоторые из которых уже вошли в фазу обскурации, турки нам ровесники, а вот на Дальнем Востоке ничего радостного вам не сообщу.

Вопрос: Верно ли, что восточная Римская империя была грекоговорящей?

Ответ: Действительно, я это уже сказал, в восточных областях Римской империи эллинизация была заметнее романизации.

Вопрос: Кураев сказал, что Византия уцелела благодаря хитрой дипломатии, сумев расселить славян.

Ответ: Ну, он вообще-то ничего принципиально нового не сказал к тому, что я сказал сейчас. Думаю, правда, что империя все равно бы уцелела. Только это стоило бы большей пролитой крови и больших потраченных денег. Потому решение, найденное императорами VI века, было изящным. Кстати, многие территории были все-таки потеряны — будущие Венгрия и Болгария. Они были славянизированы, правда, потом мадьяры выдавят славян из Паннонии. Это была славянская земля, а теперь вот Венгрия.

Вопрос: Верно ли, что турки-османы перегорели как этнос, и сейчас в Турции главная роль принадлежит реликту турок-сельджуков?

Ответ: Ничего не могу об этом сказать, я не тюрколог. Но то, что не младотуретчина, а кемализм был движением восточных провинциалов, — это правда. Это тот же самый случай, когда провинциалы оказываются наиболее энергичными.

Я однажды сказал в кулуарах III Рождественских образовательных чтений (то близко к тому, что я напечатал в статье в «Русском строе»), я был вынужден заметить, что у нас проблема провинций довольно серьезна. Если провести первоначальную социальную стратификацию (элита — среднее большинство — низы), то не знаю, как у турок, наверное, в Константинополе так оно и есть, но Стамбул не столица Турции, а наша печаль заключается в том, что элита в основном в Москве, а народ (среднее большинство) в основном в провинции. Надеюсь, я никого не обижу. Я понимаю, что представитель низов не пойдет слушать мою лекцию, и дотягиваться до наших соотечественников, живущих далеко, трудно, но нужно. Один из моих учеников сострил тем не менее неплохо, выстраивая параллель с созданием Германской империи в 1870 году. Он сказал: «У них было пруссачество, а у нас будет казачество». Ведь Германию создали провинциалы, дикие провинциалы.

Вопрос: Почему ромеи не создали династического правления?

Ответ: Потому что у них была римская традиция, и, может быть, они были правы. А наше династическое правление было проявлением западничества, это все-таки закон императора Павла Первого, когда восстанавливать русскую традицию было уже поздно, но зато сейчас не поздно, потому что сейчас у нас пресеклась и династия, и монархическая традиция.