Сусальный ангел

Чтоб ты, доця, слушала папу, верила папе и не наделала всяких самостоятельных, сперва очень радостных глупостей, расскажу я тебе одну довольно-таки печальную историю родом из моей студенческой молодости. Ты, вот, нынче, уже где-то с год серьёзно встречаешься с парнем, а нам с мамой его не показываешь даже мельком. Смешная ты! Я ж вас в городе пару раз засекал по случаю. Узнал даже, кто он – и ведь всё путём, инженер-проектировщик, из хорошей семьи, зарабатывает уже. Серьёзный, на пять годков тебя старше. Самое то! Даже интересы у вас – сплошь общие…
И не говори мне, даже не заикайся, что я шпион, пожалуйста. Ты у меня одна, я двадцать долгих лет тебя растил, нянчил с малых ногтей. Так что имею право знать, как ты живёшь и что с тобой происходит. И даже ещё до того, как ты попадёшь в какую-нибудь историю. Ты лучше днями своего Сашу приводи, по случаю, без обязаловки и официоза, так, вообще, познакомиться. А там дальше? Ну, ежели у него серьёзные намерения, так пусть даже поживёт у нас; частный дом, всё-таки. Место есть. Потихоньку полегоньку разберётесь между собой, что да как. А там, глядишь, если слюбится, так и за свадебку!.. А что я такого говорю? Не дури папочку! Не красней, словно три раза незайманная. Ой, да всё мы с мамой понимаем и принимаем. Всё сможем понять и порешать по-людски. Ты только в судьбе своей пустым бабьим своеволием себе ж самой не напорти!
Да-да! Так вот, кстати сказать, самое время вернуться к той печальной истории родом из моей студенческой молодости. Ты, между прочим, появилась у нас с мамой где-то через два с половиной года после её необычайно жестокой развязки. Хотя… это как посмотреть. В некотором смысле, эта история всё ещё тянется и поныне. Многие герои её доселе живы и более-менее здоровы… Что – интересно? Так вот послушай!
Была у меня такая однокурсница – Сонька Цыприди. Что-то там наполовину гречанка, да ну – неважно. Школу, кажется, с золотой медалькой закончила. Я её даже с десятого класса средней школы помню – вместе в химическую секцию для поступающих в универ ходили. Такая правильная поначалу была девчонка, первые два курса даже училась на отлично. Но где-то с середины второго курса горячая южная кровь взяла верх, Сонька закорешевала с группой отпетых троечников и «хулиганов». Нет, конечно, не с настоящими хулиганами, а так – с любителями покутить, развеяться, девок между делом попортить. Кличка «Цыпа» в их среде прилипла к Соньке как-то сама собой. Девка была совсем не общедоступная, хоть и не злая, более чем основательная и норовистая; себе на уме – как я люблю говорить.
Э, нет! Ты только не клей ко мне Соньку, вот уж не клей, не клей. Слишком уж мы были с ней разные: я не в её вкусе, а она – не в моём. Такая себе была она полноватая, невысокая и в меру подвижная брюнетка, помесь здорового скепсиса и горячей лавы. В юности в моменты неизбежных общественно-бытовых контактов она почти всегда сразу ставила меня в тупик. Будто лица ангела, я не выносил и минуты её непревзойдённой конкретики, её невыносимого и всеторжествующего скепсиса.
При этом недотрогой она совсем не была, и думаю, что человек шесть-семь с нашего курса получили тогда о ней куда более полные и куда более памятные впечатления. Ну, дело молодое, Бог ей судья. Иные твои нынешние подружки наверняка похуже её будут в этом отношении. Всегда была она старостой, почти всегда – заводилой, и своего Цыпа не упускала никогда, почти в любой ситуации. Меж тем, на выходе из лёгкого «девичьего» загула, курсу к четвёртому вдруг выяснилось, что есть в этом ровном, цельном характере одна, сперва совсем малозаметная, но очень существенная червоточина. Ни в какую не могла Цыпа переносить, чтобы в чём-то «крупном» было не по её. Ни за что не смирялась, когда текущая жизнь не ложилась послушным ковриком ей под ноги. И вот эта невинная шалость (на первый взгляд невинная, конечно), эта поначалу некрупная червоточинка сломала ей жизнь, если не подчистую, то так, знаешь, вполне конкретно и основательно.
Началось всё с того, что к четвёртому курсу Цыпа, как распоследняя кошка, влюбилась в нашего общего однокурсника Потапа. Нет, звали однокурсника, конечно, не Потапом, это тоже было всего только тусовочное прозвище. Эка, Потап и Цыпа – правда, неплохо? Почти как Потап и Настя. Впрочем, Потап был старше нас года на четыре, уже отслужил в армии, успел жениться и родить годовалого сынишку. Потап был спортивный, располагающий к себе сельский парень из недальнего пэгэтэ. И роман у них получился, конечно, жарче жаркого. И были они друг другу, ой, как по вкусу. И Сонька вокруг него чисто кошкой ходила. Одна незадача просматривалась только в этой примерной идиллии: Сонька по отношению к Потапу мыслила исключительно категориями неизбежного последующего брака, тогда как у Потапа имелась уже готовая семья, да к тому же – с готовым уже наследником в придачу.
Ну, то есть, сколько уж они там ни кувыркались, из семьи уходить Потап не собирался категорически. Тут цыпиных чар не хватало напрочь! И я Потапа очень хорошо понимаю. Готовая семья – есть семья! А Сонька?! Объективных ресурсов, чтобы подчистую увести Потапа из семьи, у неё было откровенно немного. Ведь не Монро, и не дочка Ротшильда, и, в сущности, ведь даже не Земфира! А от готового наследника да из готовой тёплой семьи к немонро, к неротшильд и неземфире обычно всё-таки не уходят…
Сонька пострадала-пострадала, попрощала-попрощала, помучилась-помучилась, а потом слегка так поднапряглась и изобразила вот что. Студенческое прекраснодушное братство с Потапом, живущим как будто на две семьи, она в течение месяца не без тайной муки и зубовного скрежета сурово оборвала. Ох же, и упрямая в своём роде была наша Цыпа! И в течение того самого месяца закадрила совсем юного студента-химика прямо с первого курса. Она – на пятом, он – на первом. Сашей, Сашей, кстати сказать, звали. Цыпа была его первой-припервой  женщиной, и он ходил за ней исключительно на цыпочках (да-да, за Цыпой на цыпочках!) и с жалостно-восторженным придыханием.
Видно было, какой он был невинный – что аж прозрачный! Видно было, из какой он безупречно хорошей семьи – и безо всяких очков! И, ты то знаешь, никогда не балдел я каким-то особенным образом от мужской красоты, уж как-то, знаешь, Бог миловал. Но этого цыпиного Сашу запомнил я на всю жизнь: первое чудесное цветение юности, чистота и почти божественная прелесть, ну, чисто кровь с молоком. Это был вылитый ветхозаветный царь Давид в пору его первого возмужания – задолго ещё до его сакраментальной встречи с беспредельно наглеющим Голиафом. Кудри, глаза, кожа, весь неуловимо-прекрасный абрис почти недетского уже лица… Чистый ангел… И я не понимал, всей душой не понимал только – как?! Как совсем не хватающей звёзд с небес Цыпе удалось закадрить, более чем на пару ночек, этого бесконечно земного и бесконечно совершенного античного полубога?! Это было просто выше всякого моего понимания! Я пару дней потом, как увидел их вместе, просто ходил и спрашивал у «особо доверенных лиц»: как у неё это получилось?! Просто скажите мне – КАК?!
Ну, а у Цыпы и в новом счастье расчёт был предельно прост: либо Потап таки одумается, либо Потап тихо погибнет с досады в лоне своей прежней семьи, а она, Цыпа, окончательно вознесётся к облакам вместе со своим юным небожителем. Потап, однако, на эту умело устроенную провокацию не поддался. Потапу было трудно, я это видел, но Потап проявил завидную стойкость. Честь и слава мужественному Потапу, который нынче мирно приторговывает автомобилями где-то в нескольких тысячах километров отсюда! Честь и слава за это Потапу – хотя бы даже только в моих глазах!
И у Цыпы остался второй вариант в этой, казалось, беспроигрышной лотерее. И стала она жить да неплохо так поживать в одной постели с вылитым юным ангелом. Тем временем наш пятый курс стремительно завершился успешной защитой дипломов и отчаянным кутежом почти до самого утра. Вероятно, это был последний случай, когда Цыпа (естественно, в отсутствие своего милого ангела) позволила себе на прощанье расслабиться по полной с Потапом. И… каждый из нас отплыл от этой прекрасной пристани в своё, отдельно-автономное плавание по нелёгким постперестроечным временам.
В девяносто втором Советский Союз неблагополучно развалился и ранее довольно крепкие советские рубли за несколько месяцев обратились в дым, в ничто. Большинство обычных людей на госпредприятиях стали полунищими, и их статус, по большей части, определялся тем, что они успели из вещей, драгоценностей и всякой-привсякой недвижимости накопить за многие годы советского «застоя». У кого были «лишние» авто, дома, квартиры – те были вообще молодцы. Но таких среди рядовых постсоветских граждан было, ой, как немного! Скромно ведь, в большинстве своём, жили – на одну единую ежемесячную социалистическую зарплату. Впрочем, что я говорю, в девяносто третьем, девяносто четвёртом люди чуть не в один голос  мечтали об этих совсем невеликих зарплатах начала восьмидесятых… Потому что ближе к середине девяностых их зарплаты в виде каких-то новых, невиданных ранее фантиков зачастую хватало всего только на одну приличную пару обуви или, скажем, на две-три палки обычной полукопчёной колбасы. Это о месячных зарплатах я говорю тебе, девочка моя!
Как выживали? Иные, что пооборотистее, завертели-закрутили кооперативный бизнес. Кто выживал и богател, а кто – разорялся и, бывало, сводил счёты с жизнью. Иные семейные работяги умудрялись кто на трёх работах работать, а кто и на четырёх, да ещё из тех, что поденежнее… Особенно преуспевали те, кто с хорошей, востребованной в новых условиях профессией оказался… Родители у Соньки, ну, у Цыпы, считались в этих условиях скорее небедными, да ещё и с подходящими профессиями, с которыми в дикий рынок въезжать было не столь уж трудно… Впрочем, трёхкомнатная квартира в хорошем районе была у них только одна. А Ленке-то, ну, Цыпе то есть, вынь всё да полож немедленно, дурище эдакой!
Взбрело в её дурную, своевольную, взбалмошную башку, что следует ей эдак по-бабьи, по полной программе, «подоить» своего почти ещё неоперившегося ангела. По общим законам жанра, так сказать. Из раза в раз говорит она ему: «Ты, мол, вообще – мужик или не мужик?!» Ну и далее в том же духе говорит: жить будем отдельно от родителей, квартиру снимать будем. А денег, заметь, должно не только на аренду квартиры хватать, но и на жизнь – на Цыпу и на малыша.
Что это я про малыша такое плету?! Гм, всё дело в том, что уже во вторую половину лета девяносто второго забеременела она по полной программе от своего прекрасного небожителя. Может, по вящей глупости-неосторожности, а может, и с умыслом. Ведь ангел-то её потихоньку взрослел и в любой момент мог увидеть Цыпу, ну, скажем, хоть моими глазами, а вдруг – и того хуже.
Цыпа собиралась рожать мальчика. Родители Цыпы были на седьмом небе от счастья, прямо боготворили цыпиного ангела и втолковывали Цыпе что ни день: живите с нами, деньгами поможем, студента-ангела на крепкие ноги за три-четыре года поставим. А как оперитесь по полной, тогда своим домом заживёте!
Но Цыпа, что твой танк, упорно стояла на своём: мужчина он или не мужчина?! Квартиру снимем, зарабатывать сами будем. А какой он, по совести, был мужчина?! Мальчишка-второкурсник неоперившийся,  только и всего… Цыпа, меж тем, благополучно разродилась мальчиком и вместе с новорожденным переехала в свежеснятую однушку. Сняли они эту квартирку, естественно, не на ангельскую крошечную стипендию. Цыпин ангел прикинул свои возможности и принялся подрабатывать наиболее доступным образом: стал на людном месте ближе к центру города популярными книгами с лотка торговать. Доход шёл не великий, но верный. Если хорошо крутиться, то выжить можно было… Именно выжить, потому что Цыпа кормила грудью, из дому выходила нечасто (всё больше – в ближайшие продуктовые да с малышом погулять) и оттого ещё где-то с год серьёзных самостоятельных заработков иметь не могла по определению. Но хуже того – она категорически отказалась от маломальской помощи своих заботливых родителей. Даже яиц пасхальных от них тогда не взяла.
Отчего?! Да потому что дурой непуганой была тогда наша Цыпа! Абсолютной и совершенно непробиваемой дурой по этой части! Родители же её ангела небесного оказались людьми бедными, незначительными, к новым жизненным реалиям толком неприспособленными. Они ничем, почти совершенно ничем помочь ему не могли. Конечно, в этих условиях университетская успеваемость цыпиного ангела полетела коту под хвост самым что ни на есть неудержимым образом. Только это была ещё не самая страшная проблема, которая подстерегала молодую пару.
Сначала всё шло вполне удобоваримо, и наши молодожёны кое-как концы с концами сводили. Вскоре, однако, (если мне не изменяет память, что-то месяцев через пять) на ангела-книготорговца наехали серьёзные рэкетиры, ну, потенциальная «крыша» наехала, чтоб тебе понятнее было. То есть цыпин ангел и раньше платил какие-то крохи местному участковому, чтобы попусту не гонял его с насиженного места. Но теперь на него наехала банда серьёзных рэкетиров, одна из трёх-четырёх серьёзных банд, которые поделили город на сферы влияния и практически подменили собой и ментов, и внутренние войска, и саму периферическую государственную власть. Менты и всякие там новоявленные мэры наклали в штаны по полной, а эти банды стали «доить» всех, со всех видов бизнеса дань собирать исключительно по своим блатным понятиям.
С ангела-книготорговца они (мелкие бандитские сошки, конечно) потребовали ежемесячную сумму, приблизительно равную трём четвертям его ежемесячной прибыли. Если бы он стал платить им, книготорговля перестала бы кормить семью. Оставшихся денег не хватило бы даже на аренду жилья. И не платить затребованную мзду нельзя – сживут с места, а книги реквизируют или просто пожгут на пустыре. И это – в лучшем случае…
Но Цыпа твердила одно своему ангелу: эй, ты же мужчина! Ты должен обеспечивать нашу семью! И участь ангела-книготорговца, как говорится, по воле рока была теперь решена…
Мне и сейчас кажется, что Цыпа, сидевшая тогда то на сохранении, то на съёмной квартире с младенцем, просто не представляла себе толком, какие времена тогда расцвели буйным цветом. Ведь эти бандитские группировки – «Сэйлем», «Башмаки» и проч. – полосовали вдоль улиц автоматными очередями или взрывали у кафе пару-тройку боевых гранат, когда между ними начинались сколь-нибудь серьёзные «тёрки». Милиция от них просто пряталась и, в лучшем случае, «на зубах» охраняла правительственные здания.
Да что там отъявленные рэкетиры! Обычная шпана придорожная могла подкараулить отца семейства с парой авосек в тихом месте, бац-бац сзади по голове – и отец семейства в лучшем случае оказывался в травматологии, а шпана «мирно» разживалась и кошельком, и съестным содержимым авосек. И никто тогда толком подобных случаев не расследовал. А то и менты ведь легко могли по тем временам в травматологию загреметь… А им ведь тоже надобно было решать нелёгкие задачки по выживанию собственных семейств в оченно непростых предлагаемых обстоятельствах…
Понятное дело, в сложившейся ситуации ангел-книготорговец честно попытался вырулить в силу своего скудного разумения. Сперва отдал «дань» за месяц и перехватил немного денег у своих родителей, потом откупился и за другой, торганув в скупке своё обручальное кольцо (а Цыпе соврал, мол, потерял; ох, и ругалась же, дура!). За третий месяц попытался отдать только половину «дани» – что-то осталось от кольца, что-то стрельнул у единственного друга-приятеля, который в эти сумасшедшие времена умудрялся изредка давать деньги в долг. Бандиты повелись на обстоятельства, но хмуро подытожили: в следующем месяце отдавать придётся полторы «дани», как с куста.
Когда наступил декабрь девяносто третьего, ангел, наконец, осознал, что ситуация изначально была безвыходной. В первые дни месяца он спешно свернул книготорговлю, стал искать новую доступную работу и заодно аккуратно уговаривать Цыпу воспользоваться хотя бы частью обещанной помощи со стороны её родителей. Вскоре на горизонте замаячила подработка почти что с тем же доходом, да и Цыпа уже почти готова была принять «первый транш» от своих серьёзно обеспокоенных стариков.
Но поезд их относительно счастливой жизни, как оказалось, уже необратимо ушёл в прошлое. В один из тёмных декабрьских вечеров середины месяца, где-то глубоко во второй декаде, Цыпин ангел попросту не явился домой. Ни в шесть, ни в восемь, ни в десять, ни даже к двенадцати… Где его было искать Цыпе? Вместе с восьмимесячным грудничком на улицу в ночь не пойдёшь. Ну, позвонила своим родителям. Ну, позвонила его старикам. Ещё – паре-тройке друзей, которые могли бы знать, где он. Всё по стационарным телефонам: ведь мобильников у нас не было тогда и в помине. Позвонила, куда могла, разве что морги и больницы обзванивать не стала. Непуганая юность почти никогда не предполагает худшего…
Ситуация прояснилась к обеду следующего дня. Они, бандиты, настигли цыпиного ангела в тёмном участке парка что-то около девяти вечера. Предъявили долг с накруткой за «побег» в размере двойной «дани». Платить запутавшемуся студенту-химику третьего курса было, конечно же, нечем. Разве только худой авоськой с самыми неказистыми продуктами?! Не-а! Серьёзные бандиты продукты мало праздновали, бандитам нужны были только деньги… И ведь чёрт его дёрнул идти домой каким-то глупым, непонятным зигзагом через этот запущенный парк! Никогда он так раньше не хаживал. Точно чёрт дёрнул!
Четверо откормленных и отменно накачанных отморозков принялись учить студента «уму-разуму». Били без лишнего пафоса, не спеша: а действительно – куда торопиться? После девяти вечера по парку своей волей только какой-нибудь сумасшедший теперь пойдёт. Менты не сунутся точно. А случайный удалённый прохожий, заслышав возню разборки, постарается поскорее ещё больше удалиться от опасного места.
Бандиты, в общем и целом, не собирались убивать цыпиного ангела. Так, слегка покуражиться, и только. Иначе кто им до конца текущего года долг возвращать будет?! Но парни-то были хорошо накачанные, с хваткой. Так что, чуть поостыв, оставили они лежать цыпиного ангела в самом дальнем конце парковой аллеи на истерзанном газончике, считайте, еле живым. Сломанные рёбра, рука, нога, пара разрывов внутренних органов, ушиб мозга, такое прочее. В принципе, попади он вовремя в больницу, его ещё можно было спасти. Но в дальних аллеях парка после девяти вечера адекватные прохожие уже давно по своей воле не ходили. Сам цыпин ангел ни ползти, ни даже кричать во весь голос уже не мог. Патологоанатомы после установили, что он ещё несколько часов после избиения был жив и, по всей вероятности, находился в сознании. На холодеющем газоне он ждал не то скорой помощи от людей, не то – скорой смерти от Бога. Смерть пришла к нему где-то между двумя и тремя часами ночи, когда занялся настоящий, до костей пробирающий мороз. Вскоре заморосил некрупный, тихий такой снежок, и к утру следующего дня закоченевший труп цыпиного ангела был уже надёжно припорошен чуть ли не десятиметровым слоем снега. Да-да, чистый белый снег. Ни тебе страстей, ни тебе запёкшихся грязных разводов человеческой крови и выбитых навылет зубов. Бог покрывает всё… Может быть, именно по этой причине труп цыпиного ангела обнаружили что-то около десяти или даже одиннадцати часов утра. Среди бела дня кто-то с бойцовской собакой в отдалённые места парка вышел погулять…
Сама понимаешь, все были в полнейшем шоке, конечно. Цыпа в самом прямом смысле этого слова рвала на себе волосы. С превеликим трудом и с грудой вколотых медикаментов, в конце концов, малость угомонили её. Молоко у неё после пропало. Да, в общем, и не столь важно было уже. Переехала с ребенком обратно к своим родителям. Где-то ещё с год погоревала, помучилась. А как поставила своему ангелу скромный памятник на могилке, так сразу и отлегло. Засобиралась как-то жить дальше. Пристроилась в фирму по торговле лекарствами: сперва торговали мелким оптом, потом дела пошли покрупнее. Стала Сонька зарабатывать на себя да на ребёнка. От родителей попусту отселяться не стала.  Ну, а уже года через полтора, через лето от той страшной трагедии, видел её в компании с общим однокурсником, но не с Потапом, конечно, в очереди на загородный маршрут. Ну, это они так, раз в неделю катались на природу, на травке порезвиться. Сама хорошо понимаешь, о чём я…
Время бежало вперёд, как всегда, предельно неумолимо, и вскоре более или менее обустроилось всё. Где-то около девяносто шестого местные бандиты почти полностью перебили друг дружку, а оставшихся недобитков в течение двух-трёх следующих лет добила или отправила в места не столь отдалённые слегка таки возмужавшая милиция. Зарплаты бюджетников стали выше – на них теперь можно было вполне сносно выживать. А уж Соньке в обойме лекарственной фирмы – так и вообще не горюй. «Крыша» у её компании добротная была, и уж лично на неё за всю историю никто ни разу не наезжал. Вот только сынишка её так и не имел никогда ни родного папки, ни сколько-нибудь вразумительного «папкозаменителя». Цыпа замуж больше так и не вышла: совсем не красавица с подрастающим мальчишкой в родительской квартире и с собственным трудным характером. Тухловатый матримониальный вариант! Немного, может, цинично, но ты меня понимаешь…
Да, так вот о чём бишь вся эта история?! Позволь мне всё-таки, доця, скорее обратиться к морали! Ты, доця, не канючь попусту, ты приводи как-нибудь на неделе своего Сашика. Ну, по-простому так познакомимся, погуторим за жизнь безо всяких там претензий и обязательств. Он ведь парень основательный, я знаю. Обязательно по-людски всё выйдет, вот увидишь. Никто никому навязываться не будет!
Ну?! Ты меня поняла? Дуться не будешь? Ну, молодец, доця! Ты у меня – супер! И обязательно помни о том, что я тебе рассказал. Бабья мудрость – она простая. Попусту не дурить, лишнего не выдумывать и не доводить разными выкрутасами собственных мужиков до цугундера. По уму жить, без прибамбасов там всяких и без подвывертов. Детей поднимать, семью беречь и горя себе не знать… коли будет на всё это Божья воля, конечно…