В метро

В МЕТРО

Она оживленно беседует о чем-то с подругой… Переполненный, чуть раскачивающийся вагон, переносит в час пик людские судьбы ненарушенными из точки А в точку Б… Русоволосая, высокая, в большом светло-сером пажеском берете, чуть сдвинутом элегантно на висок, белой короткой шубке, с длинными ногами в белых сапогах и серых брюках. Обтягивающих широкие тяжеловатые бедра, круглое небольшое лицо ее необыкновенно открыто и оживлено той живостью, которая не заставляет скучать, его бесстрашная открытость среди лиц-масок, как вызов: славен рыцарь, вышедший на бой с поднятым забралом! Она часто смеется: полные гладкие губы открывают ровные зубы и розовые чистые блестящие десны, и вся она, свежая, праздничная, похожа на сияющий, готовый к отплытию белый крылатый лайнер. Все в ее образе – и стать, и одежда, и то, как элеганстно сдвинут на бок пажеский берет, и оживленная мимика лица, говорит о здоровье, вкусе, о живости натуры, и это притягивает, как магнит, создает вокруг колкое облако обаяния, и ничем иным в этом вагоне дышать уже невозможно.
Пятидесятилетний, вышедший в тираж мужичок в кепке, с красным обвисшим лицом, в протертом демисезонном пальтишке ошалело взирает круглыми глазами, неприлично долго, на ее возмутительное счастье: эх, близка королева!... И мне трудно оторвать от нее глаза, ежеминутно оглядываюсь, смотрю на ее призрачно-сумеречное отражение в стекле, чтоб не казаться навязчивым, но взгляд невольно возвращается к живому, свежему молодому лицу, опускается к длинным узким летящим ладоням, которые вместе с тонкими вьющимися пальцами живут своею, какой-то загадочной, то змеиной, то птичьей жизнью. А она смеется, разговаривает с подругой, как бы не замечая ничего вокруг. Глаза у нее серо-зеленые, в боковом свете зеленца густеет, приобретает оттенок болотной трясины, которая опасно притягивает. Полные губы выдают природную доброту, но зеленая ряска говорит о лукавстве. Радостно смеясь, молодая, она надеется прожить, успешно примирив доброту и хитрость. Счастливая иллюзия! Источник будущей печали. Боюсь, добро, хотя и не погибнет, но останется в накладе, и ты не потеряешь при этом ничего, только не сможешь больше никогда так легко и открыто улыбаться.
…В один миг вдруг понимаешь, что это именно ТА женщина, одна из тысяч, может быть, из миллиона, но что-то сдерживает тебя – может быть, память о собственном печальном опыте, убеждение, что ты можешь приносить людям только боль? И ты сидишь, придавленный прибывающим в вагон народом. Отброшены все мысли, нету ни прошлого, ни будущего, протуберанцем вздымается бред: кто ты, Аня, Оля, Татьяна, Людмила?... Я люблю тебя, незнакомка! Неужели мы, только увидевшись, сейчас и расстанемся? А вагон, все так же легко раскачиваясь, несет сотни судеб из некоего пункта А в некий необходимый (кому?) пункт Б.
Остановка. Она выходит с подругой, а ты остаешься сидеть на месте со свинцом в руках и ногах. «Осторожно, двери закрываются!» Вот и все… Ты пытаешься найти обрывки мыслей, восстановить свое состояние «до того», как связист соединяет во рту разорванные взрывом провода, слить свое прошлое с предстоящей необходимостью, только теперь все кажется серым, черно-белым, раздражающим, жалким подобием чего-то настоящего, и с кислым привкусом во рту, как после нокаута, ты, усмехаясь, спрашиваешь себя: «Сколько красивых женщин в метро, так, черт возьми, сколько же раз в неделю можно влюбляться?» Будем считать, что мелькнула очередная иллюзия.
Ты вспоминаешь, что едешь с работы домой, и тебе надо зайти еще в магазин за хлебом. Вот и все, как и прежде, будто ничего не случилось, и нечего волноваться, только поезд несет тебя, покачиваясь, из точки А…
…в пустоту.

1987г.