Часть 3-я. Буква Я

Часть третья.

Буква Я.


Иоанна Романова, человек для себя.



Любезный читатель! Друг! Пользуюсь случаем, чтобы предостеречь тебя: будь неизменно осторожен, и щепетилен, и взыскателен, произнося слова.

Выбирай их тщательно и кропотливо. Бойся слов, произнесенных всуе. Верь старому Словарю — все, для чего нашлось эфирное, бесплотное слово,рано или поздно воплощается в грубый факт реальности.

Все названное - просыпается от долгого сна в небесных закромах у Бога и вторгается в наш мир.

Все сказанное, вызванное из небытия заклинанием, магией,чудом слова - сбывается.

Особенно внимательно отнесись к употреблению на письме или в устной речи местоимения первого лица единственного числа.

Я.

Это самое опасное, самое непредсказуемое, самое беспощадное слово в языке.

Увы, безумец,профессор Дуров сам произнес себе приговор на собственной свадьбе.

- Если я изменю тебе, то только со своим Я!

Какая глупая фраза.

Глупая,дикая, претенциозная.

Разве такое говорят жене?

Да еще это трусливое "если"!


Всё свершилось по сказанному мною.

Имея лучшую жену на свете, мою Э., я изменил ей с Я.

Эликсир бессмертия, добытый мной для невесты в стране Ксэнэду, стал сывороткой правды.

Э.,воистину, была слишком хороша.

Для меня.

Для кого-бы то ни было.

Для этого подлого мира.

Частью которого я, увы, являлся.

Господа читатели! Друзья и коллеги! Я недостоин ботинки завязывать у ней.

О, моя Эльвира!

Эверест!

Эксельсиор!

Эльдорадо!

Потрясенный великодушием, строгой искренностью, нежной доблестью жены своей, как бывают другие потрясены личностным ничтожеством любимого созданья, я плакал.

Я заболел от умиления.

Я самоуничтожался.

Я почти умер от преклонения перед нею.

От любви!


Я ушел из своего дома, решив наказать себя.

И встретил в подъезде Я.

Она стояла у лифта, держа в ладонях нефритовый флакончик, наполненный драгоценной эссенцией из страны Энкиду и Гильгамеша.

Размышляя: следует ли вернуть бессмертие законной владелице?

Яя задала мне этот вопрос.

Мучаясь, но стараясь не показать этого.

Мы вышли из подъезда, присели на скамейку во дворе.

Выпили несколько банок «Туборга» из ближайшего киоска, проговорили без малого три часа (о природе любви, смысле жизни и конечной цели мироздания) и решили пока что отложить вопрос принадлежности флакона.

Все, как было предсказано в вавилонской притче.

Иоанна, Иванна, или как она сама себя называла, Яя Романова, получила в подарок от подруги, на ее свадьбе, философский камень, святой Граааль, он же средство Макропулуса, он же яблоко Гесперид, он же Аленький цветочек, Нефритовый жезл, Золотое руно и перо Жар-птицы.

А вслед за ним явился тот, кто этот артефакт (добытый в долгих странствиях, нешуточными усилиями) ей доставил.

Флакон с великими тайнами был еще не распечатан.

Хорошо ли мы жили с ней? Судите сами.

Мы обитали то на ее даче в Николиной Горе, то в подвале котельной в Нагатино, то в министерских апартаментах на Кутузовском, то в убитой хрущевке на Юго-Востоке.

Случалось, снимали номер в Метрополе, а то ночевали на обитых дерьмантином, исписанным автографами бомжей скамейках в зале ожидания Казанского вокзала.

Обедали в ресторане «Прага» или в «Докторе Живаго», а бывало, с голодухи, сидя на парапете набережной Яузы, съедали по паре промасленных, завернутых в грубую бумагу беляшей, купленных тут же, с лотка.

Ездили на внедорожнике последней модели и на разбитой в хлам, брошенной владельцем газели.

Одевались в бренды модных бутиков и в дешевые подделки с рынка или роскошные обноски из секонд-хэндов.

То в нежности утопали, а то ссорились жестоко, с оскорблениями, даже с рукоприкладством.

То порхали на крылышках эйфории, а то унывали.

Все зависело от того, как шла ее Ярма (ж., област., устар.) - тяжба, дело, процесс, спор, разбирательство, иск, дознание, спрос, суд, распря, пря.

Ибо Яя моя пребывала в состоянии перманентного судебного процесса со всем миром.

Первыми ее врагами были мать (которая, по словам Яи, всю жизнь третировала ее, завидуя ее красоте, молодости и одаренности), и отец (который - тоже, с ее слов - с самого детства хотел сломать ее как личность, полностью подчинив своей воле: порол ремнем, а потом еще и изнасиловал, или попытался, но она не далась).

Так ли уж существенно, вправду это было так или только в воображении любовницы моей.

Во врагах второго класса числились бывшие мужья, сожители и приходящие кавалеры, которые обманули, оскорбили и бросили ее, а при расставании еще и обобрали.

Далее шли подруги, бывшие и настоящие, сослуживцы (особенно начальство), родственники, приятели и просто знакомые,а также случайно и мимолетно встречные на житейских перекрестках субъекты.

На горизонте многочисленной ратью недругов выстроились против Яи все на свете богачи, знаменитости, правительство, политики и вообще сильные мира сего, а также Судьба, Рок и сам господь Бог.

Яя обвиняла их в том, что они не были к ней достаточно справедливы, щедры, милосердны и норовили предать в самый неподходящий момент.

Ядовитые гады!

Ящеры мезозойские!

Упреки во всеобщем предательстве, как сути миропорядка и изначальной порочности человеческой натуры, регулярно сменялись у Я приступами покаяния, когда она признавала виновной во всех решительно бедах, своих и чужих, только саму себя, свой несчастный характер, и готова была вымаливать у мира прощение.

Я одна виновата,
И некого больше винить,
За то ли, что брат на брата,
За то ль, что разорвана нить.

Что о преставленьи света
Не звонили колокола,
И что голубка-Джульетта
В темной клети умерла…


Мать и отца она в те дни экзальтированно обожала, бывшим мужьям и любовникам великодушно отпускалавсе их прегрешения, подругам дарила дорогие подарки, даже начальникам на работе улыбалась.

И пресерьезно сообщала мне, что никаких войн, геноцидов и диктатур на свете не было бы, если бы она, лично она, Яя, того не допустила.

Раскаяние в свою очередь плавно перетекало в молитвенное преклонение перед совершенством божьей Вселенной, любование ей, благословение.

Ненависть оборачивалась любовью, это было одно и то же чувство.

Никакого противоречия между огнями преисподней и райскими зорями Яя не замечала.

Ярма ее не кончалась, просто перетекала в другую форму.

Кому-то может показаться, что жил я с обычной язвой, но клянусь, чудесней не было на свете создания.

Буква Я всегда была
Всем и каждому мила.

Перепады ее настроений, эти американские (русские) горки, на которых она каталась с утра до вечера, делали ее абсолютно неотразимой.

Эпиикуреец во мне торжествовал, эстет ликовал, эксцентрик-тролль сыто потягивался.

Иоанна казалась то очень страшна (Последний день Помпеи! - что тоже возбуждает), то необыкновенно хороша собой.

Ягодка, Яблочко, Ясмин в цвету.

Стройная моя ваза из Ясписа. Точеная Яшмовая Печать.

Вся золотисто-румяная (в ней горел и не гас огонь), как горюч-камень алатырь из русских сказок.

Как Янтарь, выкидываемый морем из подводного царства Садко.

Как Божий Алтарь.

Подходило ей и еще одно слово на «я» — Яхонт (лал, рубин). Яхонт червонный, червчатый, красный, собственно рубин. Яхонт голубой, синий — сапфир. Яхонт вишневый, лиловый, сиреневый — аметист; яхонт желтый — гиацинт. Яхонтовая шкатулка (отделанная ценными камнями). Яхонтовые глаза. Яхонтовый крестик.

Я, как известно, это не только буква, но и местоимение первого лица, единственного числа, служащее для обозначения говорящим самого себя. Это центральное понятие большинства философских систем. А также одна из психологических сущностей.

Самость, шифтер, символ, индекс, особа, персона, эго, индивидуум, личность, синтез ощущений, сумма восприятий, набор представлений, алеф, тетраграмматон, тотем, табу, собственная данность.

Противоположность всему и многим.

Мир, минус все то, что не Я.

Я мыслю, следовательно, существую.

Кто, если не я?

Я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю. Я царь, я раб, я червь, я Бог.

Где я, там центр мира.

Я — последняя буква в алфавите.

Я, я, я, что за дикое слово.

Пуп земли.

Принц Юниверс.

Председатель Земного Шара.

Букву я привез нам як,
Выгрузил на землю — бряк!

Я, я, натюрлих.

Брат тело.

Ослик Иа-иа.

Она была соединением Пуруша и Пракрити, Анима и Анимуса, Инь и Янь, Ор и Кли.

Она была дурочкой и гением, огоньком свечи и темнотой комнаты, монахиней и блудницей, зеркалом и отражением, маятником и колодцем, святой и чертовкой.

Самым опасным, самым прельстительным словом в языке.

Тридцать третьей и последней буквой алфавита.

Букву за бока кусают,
С корабля ее бросают,
Ею змеи зло творят,
Люди речи говорят (якорь, яд, язык).

Она была Ящеркой  — церк. ящер, ящерица ж. общее название отдела гадов, чревоземных, земноводных, род четырелапой змейки. Змеи, ящерицы, лягушки и черепахи. Сия вам нечиста от гад; Левит. Ящерка юлит  — никому пакости не творит. Ящерица мухоловка. Ящерка маленька, да зубы остры.

Она была Ястребом — м. ястребок, ястребочек, ястребчик, ястребишка, ястребища, ястряб устар. хищная птица Accipiter или Astur, разных видов; курохват, куроцап; для охоты вынашивается более ястреб-голубятник, тетеревятник, тетерник, и кобчек, перепелятник; сарыча и балабана также зовут ястребом, но ни коршуна, который почитается ниже его, ни сокола, который выше. Ястребенок м. ястребя ср. ястребиный птенец. Ястребиная охота. Ястребичье гнездо. Ястребник, ловчий, коему поручен уход за ястребами. «Указали есмя кречатником, сокольничим и ястребником промеж себя».

Ястреб, разоривший наше с Эвой гнездо.

Укравший у нас бессмертие — наш брак.

Наших нерожденных детей… внуков, правнуков…

Она была яйцом, где под скорлупой зреет неизвестно чей зародыш.

Призадумалось яйцо:
Кто же я в конце концов?
Лебедь, утка или я  —
Ядовитая змея?

Белая и пушистая: Ягненок — детеныш овцы, овча, овечка, ягница, ягничка, ярка.

Но в то же самое время и Яга (это слово родственно слову Ягня).

Яга или яга-баба, баба-яга, ягая и ягавая или ягишна и ягинична, род ведьмы, злой дух, под личиною безобразной старухи. Стоит яга, во лбу рога (печной столб с воронцами)? Баба-яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает. Кости у нее местами выходят наружу из-под тела; сосцы висят ниже пояса; она ездит за человечьим мясом, похищает детей, ступа ее железная, везут ее черти; под поездом этим страшная буря, все стонет, скот ревет, бывает мор и падеж; кто видит ягу, становится нем. Ягишною зовут злую, бранчивую бабу.

Любимым занятием Яи на Ярмарке жизни была Яша  — м. игра вроде горелок, ловушки, ималки, имушки.

Поймать как можно больше душ — обаять, очаровать, улестить. Поиметь как можно больше вещей. Все пропустить сквозь себя и остаться ни с чем, и начать все с начала.

Обычное состояние ее духа можно обозначить словом Яглить (област., устар.)   — кипеть, гореть желаньем, нетерпеливо, страстно хотеть чего либо. Ягнуть кого, пск. жегонуть, кольнуть, пырнуть. Яглиться ниж. астрах. двигаться, шевелиться; сжиматься, сгибаться; о деле, спориться, ладиться, клеиться.

С утра она бывало, кипя, лучась, яглила меня. Потом могла ягнуть зонтиком соседа во дворе, посмевшего ей указать, что она неправильно припарковала машину. Яглилась на очередном рабочем месте (которые меняла каждые три-четыре месяца).

Дело вроде бы, клеилось, ладилось, спорилось, но тут же могло и яхнуться.

Вечером Яя не дура была наянькаться по самое немогу (молод. жаргон.) в какой-нибудь первой попавшейся рюмочной, распивочной, коли не светил банкет в Метрополе.

Якшалась с кем попало — то с думаноидами из Думы, то с гуманоидами с соседних помоек.

Гордячка и трусиха.

Полностью самодостаточная и детски зависимая от каждого встречного.

Добро-злая. Зло-добрая.

Впечатляло даже не то, что она была способна на все самое хорошее и самое скверное, но что способна на это она была в один и тот же миг.

В каждый миг.

Наиболее адекватным определением натуры Я. следует считать слово Яр.

Яр м. самый жар, огонь, пыл, разгар, в прямом и переносном значении. Ярованье, действие по глаголу. Ярун, ярунья, животное в поре течки и рощенья. Верблюд-ярун сердит бывает. Ярун-глухарь, стрепет, когда токуют. Яровый, ярый, ярующий; сиб.

Ярый огненный, пылкий; | сердитый, злой, лютый; горячий запальчивый; | крепкий, сильный, жестокий; резкий; | скорый, бойкий, неудержный, быстрый; крайне ретивый, рьяный; | расплавленный и плавкий; весьма горючий; | белый, блестящий, яркий.

Ярило — Солнце Красное, Бог света у славян.

Яровые — солнечные хлеба.

Ярка — молодая овца.

Ярость ж. яризна арх. свойство, состоянье по прилагательному, сильный гнев, озлобленье, лютость, зверство, неистовство; порыв силы бессмысленной, стихийной; | похоть. Олень в ярости рюхает. Ярость пламени, бури, волн. Человек в ярости.

Чего хотела Яя так яростно? За что сражалась? Она сама не смогла бы объяснить.

Она жила свою жизнь.

Она ходила путями своего сердца.

Ярость ее была одновременно и созиданием и разрушением, и геройством, и преступлением, и ясной Явью, и Ямой-навью.

Она пытала естество и познавала его законы.

Иррациональная эта Ярь ничуть не менее убедительно выглядела на счетах жизни, чем разумный Эгоизм, четко выверенный Энтузиазм и осознанная Экзальтация Эвы. Не меньше тянула на весах Юниверсума.

Эльвира Петровна Шмидт, человек для других.

Романова Иоанна Николаевна, человек для себя.

Э для всех.

Я для Я.

Я ли не я!

Мир вам, и я к вам!

Послужи на меня, а я на тебя!

Мне что до тебя! Я знаю себя.


Сто «я» в одном флаконе.

Царица и маргиналка.

Богачка и нищенка.

Чернорабочая и белоручка.

Гениальная дурочка.

Святая грешница.

Ангело-дьяволица.

Она была такой, как на свете не бывает, и такой, каковы мы все.

Иоанна. Иванушка. Национальное самоназвание русских.

Вам советую, друзья
Помнить место буквы «Я».


По своему обыкновению, я искал корни происхождения Яи.

Сама она утверждала, что происхождение сие связано с некой о-очень романтической историей: будто бы один из российских императоров, в юности, путешествуя, развлечения ради, по бессарабским степям, встретил на пути цыганский табор, где кратковременно, но пылко влюбился в цыганку Мариулу, певунью и плясунью. Через положенный срок на свет появилась прехорошенькая девочка. Вот именно она-то и есть пра-пра-бабушка Яи.

В этом повествовании нетрудно угадать бродячую легенду, фольклорный архетип — по молдавским степям с вольным табором  путешествовал, в пору своей южной ссылки, Александр Сергеевич, царь-поэт; Мариулу и Земфиру прославил в поэме никто иной, как он.

Яя безмерно гордилась августейшим предком и получая паспорт, сменила свою малопривлекательную фамилию Пупкова на Романову.

А легкое, как пирожное безе, имя Жанетта (Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта!), данное ей родителями — на благородное Иоанна.

Но и Иоанну вскоре переделала в Яю, удобства ради.

Таким образом, она была самозванкой, трижды самозванкой. Законным в ее имени оставалось только отчество.

И еще Отечество.

Однако, претензии моей принцессы на августейшее происхождение, как удалось выяснить, не вовсе были лишены оснований.

Императрица и гитана, в одном лице.

Николай I Романов, будучи еще наследником престола, в самом деле, пережил кратковременное страстное увлечение, однако не  цыганкой-молдаванкой, Мариулой или Земфирой, но актрисой императорских театров, примой всех водевилей и оперетт, любимицей лож и галерки, «искрометной» Надеждой Яхонтовой.

Плодом этого союза стала пра-пра-бабушка Иоанны.

Надя Яхонтова была срочно выдана замуж за гвардейского поручика и вскоре навсегда покинула сцену, получив на прощанье от высочайшего покровителя бриллиантовый браслет и некую условную сумму в 500 золотых рублей, которая неизменно сопровождала такого рода события, была своего рода знаком. Девочку нарекли Верой.

Ее отдали в Петербургскую театральную  школу, обучаясь в которой воспитанница Яхонтова Вера (Яхонтова-вторая) проявила недюжинный актерский талант, но совсем в другом роде, нежели тот, которым обладала ее мать, Яхонтова Надежда (Яхонтова-первая).

В газетах их называли «Алмаз и Жемчуг русской сцены».

Обе познали в своей жизни то, что отнюдь не каждому коллеге их, брату (сестре) по святому искусству, дается.

А именно – продолжительный, почти ставший каждодневной рутиной успех, с громом рукоплесканий, букетами камелий и специально выписанных из Пармы фиалок, со ликующими студентами, запрягающимися вместо лошадей в карету примы, с бриллиантовыми фермуарами на бархатной ленте, «от неизвестного почитателя» и т. п.

Слава обеим нравилась одинаково.

Во всем остальном они были абсолютными антиподами: Надя, порхающая и хохочущая в водевилях, и Вера, рыдающая, возводящая очи горе, создавшая убедительные сценические образы в классической трагедии.

Кружевные воланы и страусиные боа Надежды метелью взвихривали подмороженную (перекрахмаленную) петербургскую публику. Испод ляжки в ажурном чулке и в поднебесье задранный носок туфельки – образчик истинного фрэнч-канкана.

А Вера, закутанная во вдовью темную шаль до полу, ходячая Мировая Скорбь, воплощенной укоризной стояла над несовершенством мира.

Два лика драматического искусства: один – Талии, а другой – Мельпомены.

Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуница и осы тяжелую розу сосут…

Династия артистов Яхонтовых насчитывает четыре поколения, двадцать восемь человек, вплоть до народной артистки СССР, депутата Верховного Совета Изабеллы Леонардовны Яхонтовой  (последняя в роду).

Я искал код, единственно верный.

Рассматривал дагеротипы в трещинках и пожелтелые афиши.

Осторожно перебирал прелестные столетние билетики в ложу, бинокли, парчовые сумочки, лорнеты, веера.

Под фанерными сводами декораций дышал запахом кулис.

На меня поглядывали взыскующе старинные портреты в потрескавшихся багетовых рамах.

И нечто обозначилось.

Именно этому, почти полицейскому, детективному расследованию (кто такая Яя?) обязан был я появлением на свет монографии под названием:

«Актеры: происхождение видов».

В фантасмагорическом семействе Яхонтовых выношены были все основные типы артистов русского (впрочем, и мирового) театра. 

Там угнездились:

1. «Алмаз». Виртуозка ремесла. Она же – обольстительница, жеманница, модница (секс-символ и топ-модель). При том, совсем не обязательно так уж хороша собой, в куплетах пускает петуха, интеллигентностью и образованностью не отличается, на классические роли, высокие образцы не замахивается – но все вышеперечисленное совершенно не важно.

Зато она свято убеждена в собственной неотразимости, героически храбро держится на самом краю, над оркестровой ямой провала (куда многие срывались) и умно флиртует с публикой. Талию держит, как  выражался Салтыков-Щедрин, на отлете.

Надя Яхонтова. Звезда шантанов, комических ревю, водевилей «с благородными чувствами». Сногсшибательные туалеты. Слава, с вульгарным привкусом, с никогда не кончающимся скандалом. Предмет вожделения мужчин, зависти женщин. Идол и мишень непостоянной, капризной, коварной публики.

Встречаются и гениальные «алмазочки», с полированной кровью и жестоким, «не-дамским» даром.

2. «Жемчуг». Благородство, душевная тонкость, глубина. Хороший вкус. Блеск алмазу дарит – радость бытия, витальность. Жемчуг питается меланхолией, мизантропией. Реакция публики на «жемчужный талант» – светлая грусть, очищающие душу слезы (подобные жемчугу же).

В русском искусстве разных эпох весьма часто можно видеть два этих  типа, по сути, отрицающие друг друга, но в чем-то и сходящиеся: Марья Савина – алмаз и Пелагея Стрепетова – жемчуг; Марина Цветаева – алмаз и Анна Ахматова – жемчуг; Майя Плисецкая – алмаз и Галина Уланова – жемчуг. Два вида женской гениальности.

Но Яю мою, по зрелому размышлению, нельзя было отнести ни к тем, ни к другим.

Она как-то умудрялась сочетать здоровый аппетит к жизни с глубоким, неизбывным в ней разочарованием.

3. Разумеется, шире всего в семейной команде Яхонтовых были представлены дилетанты – любители, в сущности, случайные люди на сцене. Эта многочисленная категория делится на десятки видов и подвидов, от богатых аристократов до нищих горемык, от преуспевающих и довольных собой ремесленников средней руки до отвергнутых всюду чудаков, нелепых чудачин. Вопреки распространенному мнению, не все дилетанты – бездари и неучи, встречаются среди них набившие руку умельцы, знатоки, гурманы от искусства.

Некоторые готовы принести в священную жертву Аполлону всю свою жизнь – и действительно, приносят, только вот понапрасну. Всем им, без исключения не хватает – некой последней печати, удостоверяющей их права. Наметанному глазу сразу видны на сцене: не столь убедительны, как это требуется.

Отчего же это – одному дано, а другому – нет, и хоть лоб расшиби, «хоть крокодила съешь», как говаривал актерище дядя Костя Варламов? Неизъяснимо сие, как жизнь и смерть, любовь и магия. «Свирель судеб» не то напела. «Планида его такая», не вовремя взошла, не туда завела. Но честные дилетанты, как и гении, суду не подлежат.

4. «Серый камешек». Не может похвастать «фактурностью»: красотой лица, внушительностью «статей», ростом, голосом. Как правило, даже мизерабелен (льна), дурен (рна).

Преображается в свете софитов. Берет неким неопределимым сценическим обаянием, подчас затмевая самого ведьминского Оборотня, самого грозового Юпитера. На него хочется смотреть (и смотреть, и смотреть…), в этом все его счастье.

Яхонтов Аристарх, Яхонтов Савелий, Яхонтова Серафима (внучка Нади).


5. Подвид вышеописанного – «большой оригинал».

Таковым, несомненно, являлся Яхонтов Викентий, жизнерадостный Гамлет, застенчивый Дон Жуан, трусливый Наполеон. Никому не понятный, но всеми любимый на сцене, да и вне ее.

Умирая, велел прах свой развеять над сценой Александринки. И что бы вы думали — товарищи по ремеслу не посмели противоречить, героически сожгли и развеяли. Театральная дирекция протестовала было, но смирилась. А публика странный ритуал приняла на ура. Таково было к «большому оригиналу» почтение.

6. Артист на свои роли. Яхонтов Феофилакт. В своих ролях только и мыслимый. Существо, верное себе, считающее вульгарным натягивать чью бы то ни было маску. Чуждое правящей здесь всем стихии карнавальности, и все же, время от времени востребованное рампой.

7. Новатор. Человек, настолько неспособный  отрешиться от собственной самости, что весь мир искренне полагает проекцией своего Я. Актер, повергающий публику в ступор: плакать ей или смеяться? Шикать или хлопать? Гениально это или просто глупость?  Замахивающийся на великое и святое режиссер. Всеволод Яхонтов, при упоминании которого сразу вспоминается хрестоматийное:

- Агафья Тихоновна шла грязными ступнями по проволоке, держа в руках зонтик, на котором было написано: «Я хочу Подколесина».

…Нужно ли уточнять, что этим  Подколесиным был, за пределами сей статьи, я, профессор Дуров?

8. Имелся в семье и свой Демиург (буквально – «созидающий для народа»). Яхонтов Галактион (целая галактика).

Таких узнаешь сразу. Для них обязательна внушительная фактура – рост, фигура, голос, темперамент. Некая даже непомерность, избыточность природных даров – «широк человек, я бы сузил», как выражался Федор Михайлович.

На сцене именно ему, как природному Юпитеру, достается заглавная или просто главная роль. Создает он на подмостках нечто… не то, чтобы оригинальное и новое, а некий штамп, стереотип, даже шаблон. По глубоко сути своей, консерватор, традиционалист. Свежих веяний в искусстве не жалует, над экспериментами потешается, новаторов троллит. Побеждает энергией: страстью, напором. Пассионарностью, если угодно.

Галактион пылал, кипел, громыхал: «весь как божия гроза». Публика впадала в экстаз и катарсис: «буря аплодисментов, крики восторга, дамы плачут, все встают» и т. д.

Каким пером описать этот безумный, блистательный и страшноватый род, еще ждущий своего Пимена? Своего Дарвина? Менделеева с таблицей? Хлебникова с Досками Судьбы?

Был там свой многочадный патриарх – комик Николай Яхонтов. Основатель семейного, музыкально-артистического дела, не слишком надежного, казалось бы, но вот, сто лет простоявшего. В пример сталелитейным заводам и золотым рудникам. 

Супруга Николай Васильича, Варвара порядочно играла на рояле, пела, и в ее роду Сариотти (взята взамен мизерабельной фамилии Сироткины) все сплошь музыканты. 

Как по заказу,  три сына: старший — Александр, почтенный капельдинер русской оперы, средний — Константин, самый известный, любимец  публики,  автор гремящей на балах музыки для ног, и младший — Мишенька,  подававший большие надежды юный  пианист, рано умер.

И свой гений: Модест Яхонтов, композитор. Неправдоподобно-одаренный. Сказочно-ленивый. Эдакий Емеля на печи, которому встать неохота и сделать шаг тяжело, но у которого все удается по щучьему велению.

Племянник многочадца (и пленник).

Лодырь, лежебока, соня.

Архетип Обломова, национального героя.

Что ни говори, музыка – это врожденное, передается  по наследству, либо ты музыкант, либо нет. Емеле повезло – окружение было понимающее.

Впрочем, его самого оно, скорее, пугало.

Не дом, а вертеп какой-то.

Вечно раскрытая зубастая пасть рояля, чужие ноты на пюпитре.

Дядьки-балерины и тетки-басы (или наоборот).

Кузены и кузины, девери и шурины, кумы и сваты, кто с трубой, кто с дудкой, кто со скрипкой, каждый со своей песенкой.

Со своим шекспировским монологом.

Со своими претензиями на место в искусстве.

Как, должно быть, они веселились, и пели, и тренькали, и зубрили роли, и пикировались, и флиртовали, и хохотали, и орали друг на друга по вечерам! По утрам! По целым дням!

Интеллигентная тирания. Рулады, гаммы, экзерсисы. Декламация, дикция, ажитация…

Тут завоешь!

Вечные разборки вокруг святого искусства (у каждого особые пристрастия), ссоры с неизбежным переходом на личности, бурные примирения.

Модест под любым предлогом ускользал из гостиной, запирался в своей комнатушке, желая оградиться от семейной «музычки», защитить свой суверенитет, свое право на одиночество.

Свою особость.

Ему бы, при его таланте – да энергию братца Саши! Упорство тети Вари! Настырность зятя Миши! Оптимизм – юных племянников! Увы. Всегда хмурый, всегда полусонный, отмалчивающийся, отнекивающийся…

Все больше  классически «возлежал» (согласно мемуарам современников) – на диванах, кушетках, оттоманках,в креслах, гамаках и постелях с пологами.

Был даже исключен из консерватории. За непосещение лекций, несдачу экзаменов.

За общее нерасположение ко всякого рода труду.

Но восстановлен по ходатайству именитых коллег.

Написал музыки одну тетрадку. Зато какую.

Ленивый, зато встанет с дивана, и всех удивит. Шедевром.

А другие,  вот, не ленивые. Но и свершений от них не жди.

Может быть, пример  кузины Любы предостерег его? И даже: навек устрашил? 

Может, сестра, сгорев, взяла на себя часть семейной кармы, облегчив путь младшему.

Как в сказке – сестра-огонь и брат-вода.

Саламандра, жгись! Ундина, вейся! Кобальт, трудись! Сильф, рассейся!

В этом семействе произошла эпическая смерть — от отравления музыкой.

Упомянутая уже Любовь Яхонтова, небольшой бриллиантик, но чистой воды.

Раз, исполнив заглавную роль в одном из легкомысленных шедевров Оффенбаха, вызвала в столице беспрецедентный бум оперы-буфф (бум-буфф-оффенбах – удары в тарелки!)

Переход вкусов публики от почтенных драм с реализмом и моралью к легкому жанру воспринимался тогда, как революция, почти Парижская коммуна. Меломаны осыпали «белиссиму» розами, преподнесли ей по подписке золотую диадему, исполняли хором  Idol mio.

Подсаженная на свою славу, пуще всего боялась потерять ее.

Конечно, скандальный шлейф волочился за примадонной. Светские обозреватели намекали на высокопоставленных любовников. Критики из демократической печати предъявляли ей «неприличные разрезы на подоле хитона» и вообще, «развращение нравов», чего, по правде говоря, и не было: вульгарности Люба не терпела, как-никак, выпускница Санкт-Петербургского театрального училища.

Все же, из-за этих уколов, муж ее, тоже артист, расстраивался. Ревновал.

А может, надоело ему быть «тоже артистом». Супругом «той самой Яхонтовой».

И вскоре Любу оставил. Но для нее главным в жизни был театр.

Дорожа популярностью и дрожа за нее, она переусердствовала. Даже в какой-то момент выпала из эвклидова мира и здравого ума. То ликовала, то проваливалась в бездны отчаяния, то хохотала, то заливалась слезами.

И слишком уж часто лишалась чувств (крики: воды, спирту! расшнуруйте ее!)

Шлифуя трудные фиоритуры, перенапрягала горло.

Высверлила легкие руладами.

Человеческое горло — это вам все-таки не серебряная свирель, не пастушеский рожок, не флейта пикколо.

Оно живое.

И надорвалось в конце концов.

Факельная чахотка, и кончено.

Скоротечно сгорела, в самом  цвете лет и таланта.

В гробу лежала: писаная красавица, заваленная букетами.

Когда объявили в театре, перед началом какого-то спектакля, печальную весть  — плакали в ложах, плакал весь партер,бенуар, бельэтаж, ярусы и галерка.

«Соловей-виртуоз русской сцены», как писали в газетах, «Яхонтова буквально захлебнулась звуками, до смерти опилась музыкой».

Кровь из гортани (вместо сладкого созвучья) – медицинский симптом; аллегория судьбы художника.

Соловей из китайской легенды. Наколола сердце на розовый шип искусства.

Был случай: однажды ночью, когда она спала, балдахин ее кровати «сам собою» вспыхнул. К счастью, Люба проснулась вовремя, и даже сумела одеялом погасить пламя, но так обожглась при этом, что три недели не выступала.

Этот  пожар был в ее жизни предвестием всех несчастий – газетной травли, развода, чахотки.

И смерти.


…Но, наконец, — тот, с кого все начиналось.


9. Протей или оборотень. По желанию, принимающий вид различных живых созданий. Собственно, Актер (не профессия, а диагноз). Явление едва ли не психопатологического типа. Существо, наделенное странным даром (недостижимым, говоря серьезно, никакой техникой, никакими упражнениями) – перевоплощаться, влезать в кожу других особей.

Яхонтов Василий.

Разный, непохожий сам на себя, в каждой роли. Собственная личность – аморфная, слабая (капризен, вздорен, ненадежен, инфантилен). Поражает приблизившихся в нему людей какой-то фатальной душевной пустотой, порой и умственной недоразвитостью. Вместо внутреннего мира – инфернальное «место пусто». Весь как сосуд, который можно (ненадолго)  заполнить, чем угодно.

Намного значительнее и интереснее на сцене, чем в жизни.

Таких суеверно боялись в народе, обвиняли в отсутствии  души и после смерти отказывались хоронить на христианских кладбищах.

Судьба: талант из народа, начавший карьеру иконописцем – полюбил непростой любовью театр, ушел туда из церкви, словно приобщился новой веры, нового культа.

Надев личину актера, достиг он, в пример многим, всероссийской глории. Слова «сцена» до седин не мог произнести без слез умиления.

Вот его-то, игравшего в Александринке 40 лет, прозвали в Протеем русской сцены, а также Оборотнем за особый дар перевоплощения (маска, приросшая к коже, ставшая вторым лицом).

Карьера Протея началась нестандартно: иконописец удостоился было чести изобразить на портрете Николая I (завсегдатая карнавалов, царя балов, лицедея в жизни) в мундире по чину и с черным кружевным домино через плечо. Костюм, сочетавший две стороны жизни: государственные суровые будни и шаловливый праздник, высоту самовластия и карнавальную запредельность.

Любимый костюм — Алирис, из восточной поэмы.

Двойственный портрет: наполовину лицо, наполовину маска – где император лицедействовал успешней, на шутовском балу, среди прелестных дам или в фантасмагории российской официозности?

Самородку Василию Яхонтову, ученику было все это понятно. Он знал ответ — но никому не сказал бы, из почтения к высочайшей особе.

Он и свои первые шаги на сцене сделал по настоянию императора, который пришел в восторг не от его искусства живописца… а от его пения.

Случайно подслушал фиоритуры, доносящиеся из гримерки.

И распорядился: вот, пускай и впредь изволит петь.

По знаменитой формуле: «Ежели я прикажу моему генералу обернуться морской чайкой – надо не рассуждать, а исполнять».

Образцовый подданный империи, Василий Васильич отложил палитру и взошел на подмостки – не только по монаршьему приказу, но и по велению судьбы.

Василий в квадрате – Базилиус – царственный. Полученную в конце карьеры от императора медаль «За усердие» он счел для себя оскорблением, «наградой, приставшей царскому лакею», и гордо отослал ее обратно. Значит, был верноподданным не царя, но Музы. Козни фатума иной раз принимают форму служебного скандала. Воля Парки выражается начальственным окриком.

Императорский театр неожиданно приобрел в лице В.В. фантастического имитатора, успешно копировавшего всех и вся.

Яхонтов дебютировал в опере «Иосиф прекрасный», визуально библейскому образу соответствовал – был красавцем.

Но мог выглядеть и сущим уродом.

Чего изволите?

Сыграю, спою, нарисую. Поклянусь, солгу, раскаюсь. Умру, воскресну. Спасу душу, погублю душу.

За приличное вознаграждение. А хоть бы и даром. Из любви к искусству. С нашим удовольствием.

И зачем вы все пишете-сочиняете? Картинки рисуете? Поете, пляшете, на театрах играете?

- А, император приказал!

И всем понятно. И никаких других резонов не требуется.

Мог стать (прикинуться? притвориться?) каким угодно. Кем угодно. Чем угодно.

Преображался!

Случалось воплощаться ему во стольких царей, чудовищ, ангелов, бесов, во столько «штучек» вникнуть, столько «фруктов»  раскусить, что… Не только одежду – лицо и тело,и преступленье, и раскаянье, любовь, смерть чужую принимал на себя.

Да так, что иллюзия воскрешения «другого я» была самой  натуральной: в кожу иную влезал – воистину, оборотень (свят, свят, свят…).

Того, что я не нашел во мне, бесполезно искать и вовне.

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?

Полюби самого себя, это будет начало романа, который продлится всю жизнь.


Таким Протеем и была моя Яя (а императором — господь Бог).

Я – перевернутое R. Радиус окружности, предел которой: горизонт. И рамки собственной личности.

Из них не вырвешься.

Беспредельность человека ограничена.

Широкого натурою, его уж, одним фактом рождения в этом мире, сузили.

Рамками им же самим на себя принятых законов.

Сколько Я на свете, столько и радиусов, столько и окружностей, столько и миров.

Но верен лишь тот, мерой которого избран ты.

Если я понял ее секрет (как мне верится)…

Значит:

Я разгадал Я.


Подпишу сей текст этой литерой.

Я ведь тоже: зеркальное отражение R.

Пишущий эти строки.

Аз недостойный (многогрешный).

Ваш покорный слуга.

Просто: автор.
               


Рецензии