Позднее прощение

И кричали враги потрясённые:
"Может, русские заколдованы?!
Их пронзишь мечом - а они живут!
Их сожжёшь огнём - а они живут!
Их сразишь стрелой - а они живут!
Их сто раз убьешь - а они живут!
А они живут - и сражаются!»
               
                Строки из стихотворения
                Роберта Рождественского - «Летопись»

Уже никто не помнит, когда это произошло, но спустя довольно много времени, в одном небольшом немецком городке, что в землях западной Пруссии, старик-инвалид, роясь в своем старом комоде, достал небольшую деревянную шкатулку, украшенную потускневшей от времени бронзовой чеканкой.  Бережно, трясущими руками старик отодвинул замок и извлек из нее старую вещицу округлой формы. Вмещавшаяся на ладони, она выглядела как-то необычно и внешне напоминала щит. Серебреное покрытие на ней давно окислилось и потускнело, и теперь рельефный рисунок выделялся особой чернотой. Верхнюю часть венчал орел со сложенными крыльями, держащий в своих когтистых лапах венок со свастикой. Сразу под ним шла надпись: «DEMJANSK». На самом щите изображены два скрещенных меча и самолет. Под рукоятями мечей обособленно значилась дата: «1942». Вместе с вещицей старик бережливо достал из комода пожелтевшую от времени фотографию. С сохранившегося фото смотрели два молодых парня в хорошо подогнанной военной форме. Рукописная витиеватая надпись в углу «На память о совместной службе» свидетельствовала о военном прошлом.
Он хорошо помнил своего друга Курта Майбаха. Он был ему как брат. И сейчас на старой фотографии он стоял справа от него. Война в России разорвала их дружбу, и забрала у него Курта навсегда. Лишь он один сумел чудом вырваться из ее преисподней.
А еще он хорошо помнил тот злополучный осенний день, когда своими руками вырыл для Курта могилу и плотно устлал ее валежником. Бережно он снял с шеи Курта личный жетон и разломил его пополам. Этого требовала инструкция. Половинку жетона он сунул Курту в правый нагрудный карман, вторую половину в свой. Только тогда, крепко взяв за предплечья, он подтянул тело друга к могиле и опустил в нее. Сбитый из березы крест и наспех обструганный огрызок доски остались венчать одинокий свежий холмик на краю соснового бора…
А ведь тогда, весной сорок первого, все развивалось совсем по иному сценарию. Третий Рейх пребывал в эйфории. Его солдаты победно прошагали по странам Западной Европы. Документальные киноленты отображали, как многотысячная толпа фанатично встречала их вскинутыми вверх руками. Оставалось «разобраться» с зарвавшейся Англией, но это дело времени.
С первых дней военной службы, Курт Майбах и Отто Фишер, став друзьями, старались повсюду держаться вместе. Полк, в котором они служили, дислоцировался в Саксонии, и когда его перебросили к границам Советского Союза, они восприняли это как должное.
- Скоро Сталин откроет нам через Россию дорогу в Персию, а там мы вытрясем у англичанишках их собственную душу, - ходили по полку упорные слухи.
 А поздним вечером двадцать первого июня сорок первого их взвод собрали в сараях и объявили:
- Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом. Офицеры, подсвечивая карманным фонариком, торопливо зачитывали  приказ фюрера. Многие никак не были готовы к подобному и были изумлены. Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии. Опытные солдаты, захватившие уже почти всю Европу, принялись обсуждать, когда закончится кампания против СССР. Было сказано: все закончится через каких-нибудь три недели. Другие были осторожнее в прогнозах, они считали, что через два-три месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлиться целый год, но его подняли на смех:
- А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?
Но в первые часы после своего вторжения они быстро поняли, что «разделаться» с русскими, станет для них делом не из простых. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так».
Русские сражались до последнего вздоха. Даже раненые, и те не подпускали их к себе. Однажды, он увидел картину, преследовавшую его затем многими бессонными ночами. Во время атаки их рота наткнулась на легкий русский танк Т-26. Его тут же подбили прямой наводкой из противотанковой пушки. Но когда стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский танкист и открыл по ним стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по ним из пистолета.
Зачастую случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того как немецкие солдаты подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или же раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в них.
В одной из русских деревень впечатление оставила выгоревшая церковь, куда он заглянул через открытую дверь. На полу храма лежали обгорелые балки и обломки камней. От сотрясений взрывов или от пожара потрескалась и осыпалась со стен штукатурка. На стенах появились краски, заштукатуренные фрески, изображающие святых, и орнаменты. А посреди развалин, на обугленных балках стояли две крестьянки и молились.
«Какому Богу молитесь вы, если сами большевики отвергли его, и Бог покинул вашу страну!?» - с усмешкой подумал он тогда.
Потом, он всякий раз вспоминал эту картину, прячась от смертоносных залпов «сталинских органов» в обледенелых окопах под Москвой в декабре сорок первого, и сидя в завшивевшей шинели среди новгородских болот в октябре сорок второго.
К тому времени, от всего полка их едва осталось сорок человек.  Однажды ночью, настаивая приемник, они поймали волну лондонского радио. Англичане вещали на весь мир: «...за 28 дней была завоевана Польша, а в Сталинграде за 29 дней немцы взяли несколько домов. За 38 дней была завоевана Франция, а в Сталинграде за это же время фашисты продвинулись с одной стороны улицы на другую».
Тогда им всем крупно повезло: их полк избежал участи быть брошенными в пекло Сталинграда. Но в августе сорок третьего под Белгородом они едва унесли ноги из-под гусениц русских танков.
В сорок четвертом положение германских войск на Восточном фронте стало критическим. Советы, как называли они промеж себя русских, превосходили их во всем, начиная от техники, оружия и заканчивая людьми. Все они, солдаты вермахта, были деморализованы и подавлены. Все поняли, что выбора не было: либо погибнут здесь, либо попадут в советский плен. Единственным выходом спастись - было получить ранение, и у них в роте начался самострел. Каждый день он с камрадами из своей роты тянул по спичке, у кого в руке оказывалась сломанная, тот и стрелялся.  Делали все по-умному, стреляли в ногу или руку своего товарища из трофейного советского оружия, чтобы у санитаров не возникало никаких сомнений.
С наступлением вечера они снова начали тянуть спички, и…
  О, Майн Гот! Эту счастливую спичку вытащил именно он!
Его переполнили эмоции, он начал плакать от радости и благодарить Бога, что именно ему выпал шанс улететь из этого ада домой. Его новый друг Гельмут взял трофейную винтовку «Мосина» и выстрелил ему прямо в ногу. Он начал кричать от боли и потерял сознание. Очнулся, когда его уже уносили санитары. Он посмотрел в лица своих парней и еще раз заплакал.
Он был последним из своей роты, кто улетел в Германию. Потом долго, по ночам, он видел их лица и плакал, осознавая, что все они погибли там, а именно он выжил.
А после, спустя двадцать пять лет, он решился разыскать могилу Майбаха. Немало трудов стоило ему попасть в Россию. Сначала он устроился в торговую компанию, работающую с русскими партнерами. Там сумел обо всем договориться и под видом торгового агента полетел в Москву. В русской столице он легко нашел таксиста, согласившегося за валюту свозить его хоть на край света. Но было уже  поздно. Время сделало свое дело. С большим трудом, полагаясь на память, он разыскал тот сосновый бор, на опушке  которого, тогда зимой сорок третьего, он схоронил Курта.
Редкий лес стал густым и раздался в стороны. Сосны давно выросли, а их стволы со скипом покачивались из стороны в сторону. В одиночестве, опираясь на трость, он долго бродил среди деревьев, натыкаясь на холмики лесных муравейников, пока не стало темнеть. Все было тщетно. Лес забрал у него тайну. «Прости меня, прости, прости…», - шептали его губы.
Внезапно к горлу подкатил ком, и слезы сами брызнули из глаз. Впервые он не знал, что ему делать.
- Простите-ее, простите на-аас! - сквозь слезы истерично закричал он на весь лес.
- Нас..ас..ас.. - вторило ему эхо, и только сосны, покачиваясь из стороны в стороны, проскрипели ему в ответ. Сгорбившись, будто под какой-то неведомой тяжестью, прихрамывая, ветеран побрел прочь.
Водитель такси, посчитывая хороший «барыш», продолжал ожидать его у дороги. А через два дня лайнер «Аэрофлота» уносил его обратно, в Германию…   
…В доме послышались детские голоса и в комнату вбежали двое малышей - мальчиков.
- Дедушка, дедушка, вот ты где! – прокричал самый младшенький, тут же усевшись к старику на колени.
- Дедушка Отто, а что это у тебя. Мама говорила, что ты воевал с русскими. Расскажи нам про войну с русскими.
- Расскажу, дети мои, обязательно расскажу. А сейчас бегите в сад, я скоро выйду к вам.
Задорные малыши с восторгом тут же исчезли, как и появились. Старик, молча, с бережливой аккуратностью сложил все в шкатулку, и вернул ее на прежнее место в комоде. Тяжелой поступью, опираясь на резную трость, он вышел на веранду. На дворе стояла поздняя весна. Яблоневый сад, окутавшись белым цветом, наполнял воздух каким-то особым ароматом, и казалось, что нет на земле прекрасней его. Старик ступил на землю и медленно двинулся по узкой дорожке, ведущей в середину цветущего сада - туда, где слышались детские пронзительные голоса.
Дорожка привела на освещенную солнцем зеленую лужайку, посредине которой одиноко стояла деревянная лавочка. Она была излюбленным местом старика. Наверное, последней отрадой на исходе его жизни. Он мог часами просиживать на ней, погрузившись в себя самого, а ему казалось, что прошло лишь каких-то несколько минут. И сейчас все прошлое уходило куда-то далеко.
Дети, то прячась за деревьями, то появляясь из-за них, играли в войну. Малыши, завидев старика, подбежали к нему.
- Дедушка, а правда, когда я вырасту, тоже стану военным! - сказал самый младший.
- Правда.
- И я буду воевать с русскими, как ты, дедушка?
Слова малыша заставили старика содрогнуться так, будто спящий пробуждается от внезапно прерванного кошмарного сна. Резкой болью напомнила о себе старая рана в ноге. На миг ему показалось, что пока он еще жив, нужно срочно поспешить сделать то важное, чтобы никоим образом не вернуло прошлое вспять. Самого младшенького старик усадил к себе на колено, а старшего обнял за плечи трясущейся рукой.
- Детки мои, послушайте своего дедушку... - тяжело дыша, произнес старик. - Я скажу вам то, что вы должны запомнить на всю жизнь.
Старик перевел дыхание и продолжил.
- Никогда не ходите войной на русских. Запомните, никогда! Обещайте мне это. И тогда русские никогда не придут в ваш дом.
Слова старика прозвучали как последнее назидание.


Июнь 2016