Елена Лаврова Я хочу построить дом

«Я ХОЧУ ПОСТРОИТЬ ДОМ…»
          
РЕНАТА ТЕБАЛЬДИ В МОСКВЕ

Когда я прилетала в Москву, то, устроив свой быт, немедленно отправлялась по трём адресам – Большой театр, Большой зал консерватории, Кремлёвский дворец съездов. Это был мой личный московско-бермудский треугольник, в котором я пропадала на всё время пребывания в Москве. Внутри этого треугольника была ещё Ленинка, Всесоюзная научная библиотека, называемая сегодня Российская государственная библиотека. В библиотеке я пребывала весь день, а вечера мои были отданы Большому театру или консерватории, или Дворцу съездов. Выяснив, каков репертуар на данное время, я шла в кассы – доставать билеты на интересующие меня концерты и спектакли. Надо сказать, что взаимоотношения простых советских граждан с московскими театральными кассами были весьма сложными. Например, в Большой театр через кассу попасть простому советскому смертному было просто невозможно. Билетов на лучшие спектакли – не было. Зато то, чего не было в кассах, полно было у спекулянтов, которые околачивались вблизи здания театра. Завидев потенциального зрителя, спекулянты ловко брали его на абордаж, чему потенциальные зрители-слушатели были весьма рады, и – в отдельных случаях – даже счастливы. Конечно, билеты у спекулянтов стоили дороже, чем в кассах, но – в кассах-то билетов вовсе не было. Именно благодаря спекулянтам, я прослушала лучшие голоса того времени – Тамару Милашкину, Ирину Архипову, Владимира Атлантова, Ивана Петрова, Евгения Кибкало, Галину Вишневскую, Зураба Анджапаридзе, Валентину Левко, Зураба Соткилаву, Елену Образцову.
С билетами на спектакли Большого театра, которые ставились на сцене Кремлёвского Дворца съездов, было немного легче. Была надежда купить их в кассе. Но Дворец съездов – не лучшая сцена для оперы. Конечно, Дворец вмещал больше народу, чем зал Большого театра, то во Дворец съездов попадало много случайных людей. Одна приходили полюбоваться на сам Дворец – с их точки зрения, чудо современной архитектуры, хотя, на мой взгляд, может быть, он был чудом новых строительных технологий того времени, и не более того. Солоухин остроумно назвал этот тип архитектурных сооружений батареями парового отопления, поставленных вертикально или горизонтально. К тому же, сердце моё болело, оттого, что строительство этого громадного здания свершилось на священной территории московского Кремля, что, с моей точки зрения, было кощунством. Ведь место, на котором стоит Дворец, не было пустырём. Какими древними сооружениями пожертвовали? Дворец съездов можно было соорудить где угодно за пределами Садового кольца. Но тогдашние коммунистические бонзы спешили утвердиться в самом сердце Москвы. Что им были какие-то древние архитектурные сооружения на территории Кремля!
Другие приходили во Дворец съездов отметиться – не попали в Большой, так попали сюда. Вроде как побывали на спектакле Большого театра, правда, в другом здании. Третьи приходили поглазеть на банкетный зал, и съесть блинов с чёрной икрой и бутерброды с прозрачным – так тоненько нарезали!   ломтиком сёмги или осетрины. Этому сорту граждан сам спектакль был по фигу   опера ли, балет ли – не всё ли равно! Главное, пива выпить чешского в банкетном зале и бутербродом с рыбкой закусить.
В Большой зал консерватории можно было пробиться перед самым концертом через кассу. За десять минут до начала концерта начинали продавать резервные билеты. Это был хороший шанс попасть в зал. Или можно было договориться с билетёром за мзду, и тогда тебя могли пустить на галёрку, или поставить стульчик в зале. В Большом зале консерватории случайных людей не бывало. Случайный человек не пойдёт слушать симфонии.
Осенью 1975 года я прилетела в Москву, и, как всегда, оправилась в свой «бермудский» треугольник в надежде поймать билеты на что-нибудь выдающееся. Сначала я оправилась в кассы Кремлёвского дворца съездов. Афиша, которую я увидела, обожгла моё сердце. Единственній концерт в Москве давала Рената Тебальди. И состояться он должен был во Дворце съездов. Очередь в кассу стояла длиннющая. Однако билеты   были. Счастливчики, получившие голубые пропуска, отходили от кассы, вряд ли сознавая, насколько им повезло. Это в основном были случайные люди: командированные, которым надо было убить вечернее время, провинциальные гости столицы, мечтавшие о банкетном зале с икрой. Наверное, среди попавших в этот вечер в зал были и истинные ценители бельканто.
Услышать пение Ренаты Тебальди для меня было больше, чем счастьем. Имя Ренаты Тебальди прочно связывалось в моём сознании с именем той, кого я любила больше знаменитой итальянки   с именем знаменитой гречанки Марии Каллас. Тебальди была вечной соперницей Каллас. Я хотела услышать пение знаменитой Тебальди с тайной целью – удостовериться, что великая Каллас – лучше, талантливей, что Каллас непревзойденна! Мне не повезло, что я не слышала живое пение живой Каллас. Я слышала её пение только в записях. Но воздействие даже записей её голоса было могущественным. Голос Каллас был для меня древним голосом греческой трагедии, который за 2 500 лет впитал в себя всю трагедийную историю человечества. Вся трагедия истории человечества воплотилась в этом берущем за сердце голосе. Кто мог соперничать с великой Каллас?! Я слышала записи голоса Тебальди. Он казался мне красивым, ровно звучавшим во всех регистрах, эмоционально насыщенным, даже прекрасным. Он восхищал, но не потрясал. Голос Каллас, восхищая, потрясал все основания сердца и души. В самом его звучании был щемящий надрыв, даже если это была задорная ария Розины.
Любопытство разгоралось во мне всё более и более, пока я стояла в очереди за билетом. Я понимала, что не могу не попасть на концерт Тебальди. Я понимала, что если мне не достанется билет на её концерт, я любыми способами проникну в зал, лишь бы услышать соперницу Каллас, и удостовериться, что соперничество было надуманным делом – делом журналистов, натравливающих соперниц друг на друга.
Я вспомнила, что читала, как однажды Мария Каллас явилась на спектакль, где пела Тебальди. Каллас сидела в ложе возле сцены. Во время исполнения арии итальянкой, у Каллас лопнула нитка драгоценного ожерелья и Мария принялась искать рассыпавшиеся бусины по полу ложи, привлекая к себе шумом и вознёй поисков внимание слушателей. Нарочно ли Мария устроила этот маленький спектакль, или это вышло случайно – Бог весть. Я склонна думать, что это вышло случайно. Вряд ли нужно было великой Марии привлекать к себе внимание столь дешёвым и примитивным способом. Чтобы помешать успеху Тебальди, можно было бы придумать что-нибудь более оригинальное, и эффективное. Разумеется, журналисты раздули скандал, обвиняя Каллас в преднамеренной попытке сорвать спектакль.
Стоявший впереди меня высокий мужчина, вооружённый большим кожаным портфелем, повернулся ко мне и спросил:
   Вы не знаете, кто такая Тебальди? Стоит идти или нет?
Сам Бог надоумил меня ответить:
   Да зачем вам эта пищуха?! Заснёте на концерте. Лучше балет посмотреть! «Лебединое озеро»   вот это да! Девочки там – одна другой красивее.
Мужчина с портфелем наклонился к окошечку и попросил два билета на «Лебединое озеро». А я с замиранием сердца попросила билет на Тебальди. Кассирша выдала мне голубой билет и зычно закричала:
   На Тебальди больше билетов нет! Кто на Тебальди – не стойте!
Впрочем, в очереди никто не шелохнулся. Видно, надеялись на удачу с балетом. Я же не верила в своё счастие. Стоило командированному, который и знать не знал, кто такая Тебальди, взять билет на её концерт, мне бы билет уже не достался. Концерт должен был состояться на следующий день, и сутки я то и дело проверяла бумажник – тут ли билет, не потерялся ли? Ещё меня тревожила мысль, а приедет ли оперная дива? А не случится ли что-нибудь, что помешает ей приехать? Болезнь, например? Грипп какой-нибудь, или ОРЗ? Мысль об этом была невыносима. Иметь билет, и – отменённый концерт!
Я всё соображала, сколько Тебальди лет, и выходило, что ей уже 53 года. Для оперной певицы – немало. В каком состоянии был теперь её голос? Всё это было гадательно. Я решила не мучаться, и дождаться завтрашнего вечера, не думая о Тебальди. Но всё-таки думала только о ней.
Зря я так волновалась! Концерт не отменили. Тебальди приехала. И в назначенный час я сидела чёрт-те-где в зале и ужасно волновалась, как будто мне предстояло личное свидание с великой итальянкой. Место, мне доставшееся, было не самым лучшим, но и не самым худшим. Чёрт-те-где, лучше и не скажешь. Конечно, я предпочла бы сидеть поближе к сцене, чтобы лучше видеть певицу и лучше её слышать. Но на этот раз мне не слишком повезло. Место, где я сидела было где-то в середине зала. И вот, концерт начался. Тебальди вышла на сцену в свободном платье, голубо-бирюзового оттенка, скрывающем фигуру. Конечно, подумала я, пятьдесят три года надо прикрывать. А голос, как прикроешь. Голос может выдать возраст! Певица начала петь первый романс. Я слушала холодно, потому что не слышала ничего выдающегося. Ни особенной красоты тембра, ни особенной мощи, ни особенной харизмы. Ни-че-го! Таких певиц я слышала и у себя дома в России пачками. После первого романса зал вежливо и коротко поаплодировал. Ага, понимают! Где легендарный голос?!  Где легендарный талант?! Может, они и были, но зачем же ехать на гастроли после окончания певческой карьеры, когда уже ничего не осталось?! Впрочем, может она распевается?! Между тем, певица начала второй романс. Результат – тот же. Холодное невыразительное пение. Публика снова вежливо, коротко и кротко поаплодировала. И вдруг я нутром почувствовала, что певицу эта вежливая кротость задела. И что-то произошло с певицей. Она словно проснулась. Словно вдруг развеялись злые чары. Её лицо просияло. Стан выпрямился. Ощущение было такое, что всё вокруг наэлектризовалось энергией, скопившейся и сконцентрировавшейся на сцене, и внезапно полившейся в зал. Тебальди запела романс Доницетти «Я хочу построить дом…». О, это пела не просто певица, это пела великая Тебальди! Тончайшая нюансировка, свежий мощный полётный голос, выразительность интонаций, задор молодости! Удивительно, но мелодию этого романса, которую я слышала впервые в жизни, я запомнила  сразу и навеки. И теперь, по прошествии тридцати лет, я могу пропеть его. И дело вовсе не в качестве моей памяти. Дело в таланте Ренаты Тебальди, так спевшей романс, что он врезался в мою память и остался там навсегда. Публика напряглась и тоже ожила. В конце романса, Тебальди так капризно, очаровательно и обольстительно топнула ножкой, что, очевидно, диктовалось содержанием текста романса, что публика, не понимавшая по-итальянски не бельмеса, всё поняла и взорвалась такими овациями, какие редко можно услышать в театре. Тебальди, огорчённая неудачным исполнением первых двух романсов, спела третий романс так, что – по одному театральному выражению – тотчас положила публику в карман. Публика неистовствовала. Если голос и талант есть, то их не спрячешь! Никто не помнил, сколько певице лет. Все забыли о неудачном начале. Все жаждали слушать! И началось! Один романс за другим! От романса к романсу Тебальди пела всё лучше и лучше. Первое и второе отделение пролетели, как миг один. Программа была исполнена, но щедрая Тебальди начала петь на bis, перешла от романсов к ариям из опер, в которых она блистала в лучшие годы своей оперной карьеры и, казалось, что лучше, чем поёт она для нас уже спеть просто и невозможно. Блеск и великолепие этого совершенного голоса пленили всех, кто его слышал. После какой-то особенно блистательно спетой арии публика ринулась по проходам к сцене, облепила её со всех сторон, и певица оказалась как бы на пьедестале из живых людей. Это вдохновило её ещё больше. Каждая ария исполнялась два-три раза. Восторг владел всеми и, кажется, и самой Ренатой. Получилось, что Тебальди спела сверх программы ещё целое отделение. Её не хотели отпускать. Она раздавала автографы, улыбалась, по видимому была утомлена, хотя и счастлива. Кое-кто из слушательниц помоложе пробрался на сцену за автографом, а попутно и обняться со своим кумиром. У всех, собравшихся в зале, был праздник. Не часто в советские времена нас баловали заморские знаменитости такого уровня, как Рената Тебальди. Когда концерт, к величайшему неудовольствию слушателей, закончился, и Рената Тебальди исчезла – для нас навсегда! – за кулисами, я возблагодарила Бога за счастье, которое Он мне послал в расцвете моих лет – услышать воистину великий голос столетия.
Я вспомнила высказывание Марины Цветаевой, что в мире есть место – всему! Прости меня, Мария Каллас, чей голос я не слышала на сцене никогда   и никогда уже не услышу. У тебя была воистину равная тебе соперница - Рената Тебальди. Но если голос Ренаты так прекрасен и умение им владеть так искусно, то каков же был твой неповторимый голос и великое искусство владеть им, великая Мария!

10 июля 2005, Москва