И аз воздам

Шёл по бульвару в самом центре города некто Сидоркин Еремей Пафнутьевич. Ну и шёл бы себе, как говорится, в указанном направлении. Дело было не в наши с вами дни, но и тогда этот вот субъект смотрелся как-то не очень по современному. Отлично пошитый твидовый костюм в очень крупную клетку, жилетка и тонально выбраный галстук, гамаши над туфлями из кожи гюрзы, да массивная трость с рукояткой из серебра в виде оскаленой головы обывателя Занзибара, а может Калахари или Сахары! Давненько  закончились те времена, когда он, будучи сотрудником Торгсина, скупал везде где мог бриллиантовые изделия, золотишко, платину, картины великих мастеров и фарфор фабрики Попова. Награбившие всё это в ходе Великой революции питербургские воры, пролетарии и мелкие лавочники, не несли хабар в скупки, поскольку возникал очень простой вопрос, а где ты, такой, сякой, немазаный всё это приобрёл? И, на цугундер! С последующей конфискацией!  Ведь лозунг «Грабь награбленное!» несколько видоизменился и перешёл от обывателя к государству! Да и на Великих стройках кому-то надо было работать! Во время Отечественной войны субъект нашего рассказа пахал в области распределения. Сменив костюм на полувоенный френч, галифе и сапоги, крутился просто волчком, посещая  районы и пункты выдачи, да инспектировал прибывающие в город продуктовые запасы, лимитировал квоты, но и себя не забывал. Создав сеть своих людишек на подхвате, менял уже в чуть ли не в промышленных объёмах еду на сокровища, и всё это в городе, где ежедневно умирали тысячи жителей от голода! Его комнатка в коммунальной квартире на Суворовском тогда ничем не отличалась от всех соседних. Холод, воды нет, туалет не работает, из еды только двести грамм хлеба с добавлением промышленной целлюлёзы, да горсточка семечек, затерявшихся в недрах буфета ещё с довоенных времён. А в потаённых местах по городу были и склады с едой, и тайники с нечестивой добычей. «Кому война, а кому мать родна»,- восклицал про себя Еремей Пафнутьич, сидя в комнате на Суворовском! Вот, говорят, евреи – люди предприимчивые, на гавне сметану снимут! А где они те вражины? Кто на фронте, кто помер, кто в эвакуации! А мы тут оборону держим. Из города не бежим, в блокаде сидим! Во как! И к водочке спрятанной всё в том же буфете приложится, даже и  очень основательно. А тут звонок в дверь, курьер из Смольного, пора, мол, и за работу, война зовёт, народ кормить надо. Вот в таком разрезе! Пошёл, как сказал Маяковский, в Смольный, работал! Во как! Только в отличие от поэта в партию Сидоркин вступил в году 1924 по Ленинскому набору! Уже тогда глубоко понимал, почём сотня гребешки! Кстати, это было любимое выражение его маменьки, свято державшей на Одесском Привозе место с рыбной торговлей. Как писал в анкетах сынок, мама работала на рынке по найму и не имела никакой такой частной собственности. Что было уже почти правдой, купить дёшево у рыбаков, продать дорого покупателям, и где тут частная собственность? Воспоминания приятно грели душу. Для нагуливания аппетита и ради здоровья, персонаж наш делал такие вот променады всякий день. На службе он не состоял, а законченный в нужное и трудное время юридический факультет  обеспечил его членством в коллегии адвокатов города Ленинграда. И этим можно было объяснить многое! И квартирку в самом центре, и дачку в Комарово, да и прогулки эти среди бела дня! А вот и турникет, ведущий к выходу. Как раз приехал и остановился трамвай. И тут Еремей смело вступил на мостовую. Обходя вагон, он никак не мог видеть, что за ним скрывается быстро мчащийся автомобиль. По законам ОРУДа машина должна была задержаться  на остановке и пропустить пассажиров.Последнее, что увидел Сидоркин, был черный капот Эмки, затем последовал удар, и он потерял сознание.
В себя Еремей Пафнутьевич приходил трудно. Сильно болела голова, завязанная давно заскорузлой окровавленной тряпкой, трудно дышалось. При этом  в боку его что-то скрипело. Руки и ноги сильно ослабли. Почему-то всё это помещение медленно качалось с боку на бок, а затем ухало глубоко вниз, отчего из глубины желудка поднималась тяжёлая масса, стремящаяся извергнуться наружу. Воды,- попросил он, но его никто не услышал. Свет, хотя и в немногих количествах, здесь присутствовал. Оглядев себя, Сидоркин страшно удивился. Он был одет в рваные кирзачи, заблёванную, покрытую кровью гимнастёрку и солдатские бриджи. Одежда была неимоверно рваной. На груди имелись две золотые полоски, говорящие о двух тяжёлых ранениях! Окончательно потерявшийся Еремей впал в тяжёлое забытьё! Очнулся же он от сильного удара в спину, что заставило его ощутить неимоверный приступ болей. Слышь, мосол, вставай давай! Из-за тебя весь конвой стоять не будет! Вологодские придут, так отметелят, что тебе и не снилось! С трудом повернув голову, Еремей увидел человека, как и он одетого в солдатскую рванину. Ты кто?- спросил он у незнакомца. Мойдодыр, не видишь что ли! И подхватив его под руки, помог подняться. Встав и идя к световому пятну в центре этого помещения, Сидоркин внезапно понял, он находится в трюме баржи. Широченные, просто и грубо сколоченные из грязного неструганного дерева ступени вели вверх, а доносившиеся оттуда крики чаек подтверждали его догадку. С трудом оказавшись на палубе донельзя замусоренной баржи, Еремей с ужасом увидел строй подобных ему оборванцев в отрепьях военной формы. Четверо в строю вообще были без двух ног, ходить не могли и сидели на соединённых вместе досках, оборудованных по краям большими подшипниками. В руках они держали деревянные палки, с помощью которых и передвигались. В это время подошедший с берега старшина милиции по головам пересчитал новоприбывших, принял от старшего конвоира какие-то бумаги, расписался и приказал сгружаться. Минут через десять грязные обитатели баржи оказались на берегу. Сентябрь в этих местах не был тёплым. Дождь легко сменился мелким снежком, а налетавший с моря ветер пронизывал насквозь. Старшина объявил, что родное государство взяло на себя заботу о ветеранах войны. Все они будут жить здесь, на Соловках, совсем бесплатно, получая трёхразовое питание, еженедельную баню и медицинское обслуживание. Выезд на материк воспрещается категорически. Для особо неровно дышащих из числа прибывших тут имеется карцер и  прочие хорошие, местами  приятные, занятия. Почта раз в неделю.Свои письма все обязаны сдавать коменданту общежития! Вперёд! Темнело, дорога шла в гору, но минут через сорок цель уже была достигнута. Переоборудованная под общежитие старая монастырская гостиница приняла в свои недра очередное пополнение с материка. А Еремей Пафнутьевич Сидоркин скончался через сутки от пневмонии в местном лазарете и был похоронен на кладбище, где ранее хоронили зк из «СЛОНа», под порядковым номером. Имя своё он никому так сообщить и не успел!

П.С.

«ОРУД» - Отдел регулировки уличного движения.»
То что сейчас ГАИ.
«СЛОН» – Соловецкий лагерь особого назначения.