Молчун

Четвертого марта наказала мать шестилетнему сыну отнести Ожерельевым баночку молока и сумку с поношенной одеждой.
… Утром Саньке вольготно! Старшие братики - в школе, отец с матерью на работе.
Санька включил динамик.
По утрам звучали громкие песни, марши. Под них можно было маршировать, как дядя Ваня Сиротин учил, - по кухне с заходом в комнату и там обойти круглый стол несколько раз и бодро вернуться на кухню. Санька любил военные песни: «По долинам и по взгорьям», «Катюша» – кой-какие он выучил и подпевал известным певцам – Козловскому, Нечаеву, Бунчикову…
… Пятого марта 1953 года из динамика лилась скорбная, медленная музыка. Саньке она не понравилась…
Он позавтракал и вспомнил о материном наказе.
Поставил банку с молоком в сумку. Оделся, обулся, вышел во двор. Он неожиданности чуть не упал… Овчарка, громыхая цепью, подлетела, встала перед Санькой на задние лапы, а передними уперлась в грудь. Это означало, что Санька должен был вынести сухарики…
В углу, на печке отыскал мешочек, вынул пару сухарей. Во дворе их бросил в железную чашку. От удовольствия пес кружился около чашки и вилял хвостом. Полюбовавшись Матросом, открыл калитку, вышел на улицу.
Веселый лай собаки, весенние ручьи, теплая погода помогли забыть тревожную музыку.
На Самарском никого не было.
Санька перешел родной переулок. У старенького домика носились курицы. А петух, как только скрипнула дверка, встал в воинственную позу.
На крик петуха из холодных сеней вышла женщина, худая и озабоченная. За ней, в рваных шерстяных носках семенил трехлетний Сашка.
- Вот, держите, - Санька важно передал сумку.
- Ой, спасибо большое!
Увидев одежду, хозяйка обрадовалась, стала приглашать племянника в избу. Но Санька, посмотрев серьезно на грязного карапуза, отиравшегося у материнских ног, решил, что играть с таким «совсем неинтересно».
И мимо задиристого петуха прошел смело, чтоб, значит, не подумали о нем плохо…
… Санька шел по Сибирской улице к мосту. Возле деревянной школы, в которой ему предстояло учиться, разлилась огромная лужа. Дядька хмуро пробивал канавку и вода из лужи лилась в Фунтовку…
Приближался обеденный перерыв. Служащие, приезжие в Павловск люди, как-то странно вели себя…
Женщины плакали, подносили к влажным глазам платочки. Санька услышал пронзительные слова: «Умер Сталин».
Сталин… Для Саньки это имя означало что-то непобедимое, великое, стальное.
О Сталине говорили по радио, о нем пели песни…
В конторе Санька увидел плачущих женщин и среди них – мать. Анна Гавриловна прижала к себе сына, а из громкоговорителя стальной голос Левитана зачитывал сообщение ТАСС о смерти вождя…
***
Среди павловчан, у кого к Сталину имелось сугубо свое отношение, был и мой родной дядька, родной брат моей мамы – Алексей Гаврилович Ожерельев, муж тети Вари Ожерельевой.
Он не афишировал о «двенадцати январях», что с 1937 по 1949 года довелось отбывать в местах, не столь отдаленных. За что сидел? За резкую фразу в адрес вождя, брошенную в солдатской казарме…
Отсидев на Колыме, помыв золотишко, последний период срока он отбывал на вольном поселении – на станции Возжаевка Амурской области. В 1949 году приехал в Павловск. Женился на тете Варе. На тракторе работал и сыновей Саньку, Сережку, дочь Таню содержал.
Трудился по-сибирски, а в свободное время рыбачил.
В 1957 году мы переехали с Самарского переулка на улицу Прудскую, а Ожерельевы въехали в наш старенький домишко.
Дядя Леня переделал, расширил его: мастеровой был человек.
И себе на уме! Молчал…
Демобилизовавшись из Армии, пришел к нему. Сказал о том, что полтора года прослужил на станции Возжаевка. Но он и тогда смолчал… Как будто Возжаевка для него совсем чужая…
Когда застолье шло – он подыгрывал на гармони. Молчал. Перебирал кнопки, может что-то свое вспоминал… Его все, по-моему, оберегали. Мудрыми были родители наши.
Дядя Леня и мой отец, Георгий Андреевич Сиротин, родились в один год и один день – 19 августа 1913 года, в Преображение Господне... Такое редко случается. Может, то Знак свыше? Не знаю…
До сих пор запомнилась присказка: не с Магадана она ?
Бывало, засидится Алексей Гаврилович, а потом – уставится на нас: – Сидят-сидят, да ходят…
Ну, дескать, посидят-посидят (в лагерях) да и выходят, и выходят из них…
… Похоронил тетю Варю он на старо-павловском кладбище. Попереживал, но облик человеческий не потерял. Иногда, правда, выпивал. Но ведь многие выпивают… В основном – работал, рыбачил. Детям помогал.
Идешь, бывало, раз – его и встретишь. Идет себе с топориком, ножовкой. Значит, к дочери, помогать…
«Санька, да знаешь ли ты, что всякий самородок золотой на что-нибудь да похож!»
Под конец своей жизни, помню, приоткрыл тайну одну… Одну. А сколько у него их было…
Сильным он был человеком.
Другие, ради льгот, пороги обивали, а трудяга и скромняга А.Г.Ожерельев, пострадавший ни за что, ни про что – продолжал и на воле своим духом преодолевать свои же трудности.
А ведь он, если посчитать, для страны совершил много полезного!
Простил ли он Сталина? Этого никто не знает…
Легкой смертью он умер.
Рыбачил на мостике, стоял и – упал. … Остановилось сердце. Остановилось навсегда. Доброе русское сердце, перенесшее муки, но все одолевшее, и – не очерствевшее …
Посещая могилы родителей, непременно «обозначусь» и у простой могилки любимого дяди. Постою, повспоминаю. Молча.