вера

Дышать нечем.

Как же жарко. Невыносимо. В аду.

Вера молча стояла и смотрела на кострище. В голове было противно. То ли выпила она слишком много вчера, то ли мало. В обоих случаях Вере было одинаково хреново.
Горел дом. Маленький, старый, с куцым двориком и косым забором. Но все же ее дом.
Летом Вера бывала в нем редко. Часто просыпалась на улице с будуна, ничего не помня.

Зимой бывала чаще. Холод будил и провожал домой.
Идет Вера, поскальзывается, материться лениво, а в след шпана местная кричит «Свекла идет!»

Почему Свекла? А потому что рожа красная. Не любила себя Вера. И зеркала тоже не любила. Выйдет из ларька с беленькой, случайно глянет на отражение в витрине и тошнит… тошнит от самой себя.

«Пожааар!»

Слетелись добрые соседушки. Причитают. Изображают сочувствие.

Не любила их Вера. За их лица. Пусть у нее у Веры рожа красная, обвислая, живущая своей жизнью: Ветер дунул- щеки затрепетали. А у этих лица гладенькие. Будто большая собака, нажравшись в помойке объедков, слизнула радостно.
Гладкие, да с душком.

Вера знала, кто поджог дом.
Сын.

Славик. Ему всего 13… или 15, ну или около того. Вера точно не помнила.
Славик - колючий, весь из углов. Сплошные кости- руки, ноги, пальцы… Дыхнешь  и переломится.

Но Славик не переломился.

Не любила сына Вера. За то, что злой он. Как черт.

Послышались сирены пожарных машин. Едут. Спешат. А что спешить? Все равно опоздали. Нет дома. Пепелище.

-Гори гори ясно! Чтобы не погасло!- завыла Вера и бухнулась на колени, растирая слезы по красной роже дрожащими руками.

Толпа заахала, заохала, заухала- филины.

Машины приехали, заглушили. Потушили.

Все- по своим домам. Целым.

А Вера ведь родилась в этом доме…
Детей в семье трое было. Вера- старшая, а Костик –младший. Оленька по- середине. Мать аборт хотела делать- Оленька сразу после Веры подоспела. Но  отец запретил- нахмурился, стукнул по столу. Зря….

Огородик был и сад. Отец привез молодые яблоньки, сливу, вишню. Стояли тоненькие на черной земле. Вере напоминали деревца телят- беззащитных, спотыкающихся о любую кочку.
-Папа, а они разве вырастут?- спрашивала тогда Оленька, не веря, что такое чудо возможно.
-Вырастут,- хорошо улыбался отец. Ручищи в земле, плечи обгорели, на голове- панама. Отец любил Оленьку. Только она называла его папой. Костик звал Батя, Вера вообще на ВЫ. Так мать учила.
Учила, учила… Вера все впитывала: как правильно огурцы подвешивать, как картошку копать, корову доить, шить, как сделать так, чтоб борщ был не просто красный- бардовый… А Олька что? Ей зачем?  Ей мудрости матери не досталось, все Вере перепало. А Вера всю эту мудрость отдала бы за то, чтобы отец ее на плечах покатал и улыбнулся ей так же хорошо, как Оленьке.

Еще собака была. Кобель. Дик звали. Сидел на цепи бестолковый- язык набекрень от жары.  Костик бывало запрыгнет к нему на спину и гогочет, а Дик злиться, скалится- что это за муха приставучая присела?!

Иногда они Дика привязывали к большой коробке. Вера и Оленька- знатные принцессы, а Костик- сумасшедший кучер. Смеялись. Падали. Все пыльные. А мать огородик поливает- и их польет. Тогда совсем весело становилось. Дик носился, как угорелый, топтал матери все ее огурцы драгоценные. А Вера, Оленька и Костик лежали долго, грелись на солнышке, гадали- много ли сокровищ зарыто там, где кончается радуга…

Однажды Муська- корова родила бычка. Отец не разрешал с ним возиться.
-Бык-это вам не телка!- говорил он сурово, потряхивая своей панамой.
А они, дети, и не понимали, ну что это тонконогое существо может им сделать! Однажды встали раньше матери, выкрали бычка и пошли выгуливать его в поле на веревочке. Оленька сделала бычку венок из одуванчиков, а Вера дала имя- Бочок. Бычок Бочок недовольно мычал и хлестал себя хвостом по ляжкам. Мошкара его совсем одолела, Бочок запаниковал и стал ходить кругами, путаясь в тонких ногах. Чуть не упал- веревка, как паутина.
 Дали заскучавшему Костику задание- распутай ноги  Бочка.
Костик воспрянул духом, нагнулся, стал бережно перебирать задние ноги бычка. Распутал узел. Освободил бедолагу. А бедолага как зафенделил Костику в лоб копытом. Брат отлетел на другой конец поля- только  грязные пятки и сверкнули. Оленька заплакала. «Умер, Костик, УМЕР!» А Вера стоит напряженно. Не шевелиться. Хоть травинку сдунешь, муху сгонишь, каплю пота сотрешь… и не встанет Костик.
Брат, кряхтя, поднялся с земли. Радостно замахал сестрам, мол в порядке я. Подбежал. Встал, испуганно косясь на Бочка. А на лбу красный след от копыта.
Отец стоит у забора. С хворостинкой. Курит. Задницы были у всех троих такие же красные, как и лоб Костика.

Вера  любила Костика и Оленьку. Они всегда были вместе. Одной Вера себя не помнила- тройняшки. Да. Разного возраста.

Самым любимым деревом в саду была вишня. Душистая, нежная. Как невеста. Тянула свои добрые ветви- руки прям в окно. Они летом частенько садились на подоконнике- все рты в вишневом соку.
 
Вера помнила тот день, час, секунду, когда все  осыпалось, сломалось, когда вдруг постарела мать, а отец запил. Выстиранное белье, пахнущее ветром, в котором путаясь играли в прятки, штабик на чердаке, бабочки в банках, Дик, Бочок… Все это ушло. Безвозвратно.

Вера  бежала, задыхаясь. Какая же духота! Сердце бежало еще быстрее, Вера едва за ним поспевала. Споткнулась раз. Еще раз. Много раз. На коленях- красные пятна. Забежала в дом. Оля... В кухню. В комнату. В окно, где нежная вишня. А вместо вишни-  ноги . Качаются размеренно, как маятник. А по загорелым ногам течет красный вишневый сок.

Оленька повесилась в 16 лет. Из-за любви. Или нелюбви. Вера в этом плохо разбиралась.

Через год был сильный ураган. Молния ударила прямо в вишню. Казалось, вишня специально стала еще выше, чтобы ее убило. Она целое лето истекала смолой. Слезы. Не могла простить себе Оленьку.

А дальше- какая-то карусель. Смертей. Вере даже однажды пришла мысль, что это проклятие матери, за мысль об аборте. Поэтому, когда Вера забеременела Славиком, пошла рожать. Испугалась. Смешная. Все равно уже одна. Тридцать лет как одна. И никого…

А теперь и дома нет. Вера заплакала. Только тихо. А вдруг вместе с домом сгорела и та Вера с Оленькой, Костиком? Та счастливая Вера? Та Вера… которую Вера любила, и смерти которой боялась.

-Мам?- зло позвали сзади.
Славик испуганно смотрел то на черную яму, которая осталась вместо дома, то на нетрезвую мамку, валяющуюся на коленях. Спина мамки дрожала.

Славик одернул легкие зеленые штанцы, которые едва доходили ему до щиколоток. Лягушонок. Подошел к Вере. Сел рядом на землю.  Сплюнул. Достал дешевую сигарету и коробок со спичками. Хотел зажечь, но посмотрел на «дом» и не стал.

-Мамк, ну че ты воешь? Все равно разваливалась это халупа…
- Ну хочешь, я убью того, кто это сделал? Найду и убью!- зло сказал Славик и снова сплюнул. – Мамк?

Вера плакала.

-Ну мамк! – Славик вскочил и взял красную рожу Веры в свои руки.- Мамк! Или я новый построю! Я смогу! Я уже взрослый! Только не плачь….