Домой

    Стаканы в алюминиевых подстаканниках на большом обеденном столе еще за несколько минут почувствовали приближение поезда. Сначала Лёка услышала их легкий неуверенный перезвон, затем торопливо зашатался на скрипучих половицах стол, им жалостно завторили стекла в низеньких, почти уходящих в землю оконцах и, наконец, уже всё вокруг - и посуда в шкафу, и люстра на потолке, и рамки с фотографиями на стенах -  задрожали, зазвенели, пустились в яростный пляс в ожидании хрипящей железной машины.

    Лёка привычно зажмурилась и накрылась с головой одеялом, когда грохот тяжелых колес ворвался в маленькую форточку и закружил в порывистом вихре тюлевую старенькую занавеску. Она всегда боялась, что однажды это громогласное чудовище решит сойти с рельс и раздавить их маленький домик, приткнувшийся в нескольких метрах у железнодорожного полотна.

    Но нет, и сейчас все обошлось. Грозно раскачивающиеся вагоны перестали со свистом проноситься мимо, стук колес постепенно затихал, и только провода еще долго не могли успокоиться, гулко переговариваясь между собой.

     В доме стало непривычно тихо. Лёка стянула с себя одеяло. Жарко. Папка, уходя на работу, докрасна натопил печку, чтобы тепла хватило до позднего вечера, когда он, уставший и чёрный от мазута, вернется домой.

    Захотелось поесть булочки, смоченной в молочке, но Лёка вспомнила, что в доме с весны нет молока. Корову Дымку закололи, когда умерла бабушка. А потом, вслед за ней, умерла и мама. Старшие братья и сёстры уводили Лёку из дома, чтобы та не слышала, как кричала неузнаваемая мама. А однажды все смолкло, и она лежала на кровати уже строгая, безмолвная, чужая, а папка сидел рядом с ней на табуретке, обхватив руками взъерошенную голову.

    Лёка подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. Хорошо бы погулять, но на улице стояла сырая, прохладная осенняя погода, а у нее не было теплой обуви. Погодка Танька была в школе, и нужно было дождаться, когда она вернется с братом Колей из начальной школы и разрешит надеть свои черные туфли.

     От нечего делать Лёка стала разглядывать фотографии на стене. Вон там висит папка в железнодорожной форме с медалями, рядом групповая семейная фотография с улыбающейся мамой, окруженной пятью детьми (Лёка с Таней и Колей тогда еще не родились), а в углу висела фотография тёти Поли с мужем, родной маминой сестры.

     При взгляде на тётю Полю сердце у девочки испуганно сжалось. Она слышала, как папка накануне говорил старшим детям, что мамина сестра собирается приехать за ней и забрать её с собой жить в Западную Двину.

    Но Лёка быстро успокоила себя: «Мой папка никому меня не отдаст!»

    - Лёка, тебе там хорошо будет. Не плачь, - папка дрожащими руками укутывал дочку в старый мамин платок.

    Лёка смотрела на него зарёванными глазами и пыталась освободиться от платка. Старшая сестра Валя помогла папке собрать Лёкины вещички.

    Лёка окончательно поняла, что её увозят из родного дома только тогда, когда почувствовала свою холодную в цыпках руку во власти полной и мягкой тётиной руки. Показавшийся поезд, завидев Лёку, сочувственно мигнул ей глазами-прожекторами, неслышно остановился на перроне, и вскоре густой утренний туман поглотил его уходящий черный хвост.

              *                *                *

   - Стой, Козлова! Догоню – убью! – громко орал Митька вслед убегающей Лёке. Она хорошо бегала, даже очень хорошо. Никто не мог догнать ее у себя в деревне, и здесь, на чужбине, она также не сомневалась в своем превосходстве.

    - Так тебе и надо, гад! Гад! - злорадно выкрикивала про себя Лёка, вспоминая, как яростно вцепилась обеими руками в лицо рыжему Митьке. – Никто меня не бросал, а мой папка – самый лучший на свете, он обязательно приедет и заберет меня отсюда!

    Пальтишко, перешитое на Лёку, измялось и забрызгалось от стремительного бега по лужам, новенький ранец, купленный тётей Полей в сельском магазине, грустно волочил по земле оторванные в драке лямки за своей хозяйкой.

    Отдышавшись, Лёка оглянулась вокруг. На несколько минут она зажмурилась и медленно пошла по дороге. Она любила так играть сама с собой, представляя, что идет по своим родным местам. Прошел ровно год, как она живет здесь с тётей, но так и не смогла привыкнуть к новой родине. Вот и сейчас, она открыла глаза, и к горлу подступили слёзы: дома, стоявшие вряд по обе стороны пыльной дороги недружелюбно смотрели на неё чёрными окнами, белые берёзы, раскачиваясь от сентябрьского прохладного ветра, грустно шелестели своими желтыми руками - ветвями, навевая горькую, безутешную тоску. Даже солнце светило здесь не так – оно казалось Лёке слишком большим и холодным. Его лучи ласково играли с её светлыми волосами, приветливо заглядывали в глаза – но она только ёжилась от холода и бившей её дрожи во всем маленьком худеньком теле.

   - Явилась, наконец? – старая баба Груша прижала Лёку к своему подолу. От неё нестерпимо пахло табаком, и девочка привычно увернулась от непрошенной ласки.- Ууу, бычок!, - протянула она и закостыляла обратно в сад.

     А Лёка все ждала и ждала своего папку. Однажды, возвращаясь из школы, она услышала знакомый звук паровоза. Он мчался по сверкающим рельсам и важно трубил о своем появлении. Тогда Лёка упала на коленки и зарылась лицом в пожухлую траву.

             *                *                *

     Зима выдалась в тот год особенно суровая. Вьюга намела вокруг огромные сугробы, они выросли почти до окон в доме, и ребят временно не пускали в школу - боялись, что не дойдут и заплутают в темноте по снежной дороге.

    Но Лёка и без того не ходила в школу. То ли от плохо вымытых волос, то ли от постоянной тоски у нее завелись вши, голова чесалась и сильно зудела. Баба Груша, посадив Лёку на табуретку перед окном, мазала ее волосы едким керосином, что-то недовольно бормоча под нос. От этого запаха, перемешивающегося с табаком от коричневых рук, Лёку вырвало, а потом она и вовсе слегла с высокой температурой и охватившим сильным жаром.

    В одно морозное утро Лёка открыла глаза и увидела перед собой знакомое лицо в железнодорожной фуражке.

   «Папка», - почудилось ей и, желая продлить прекрасное видение, она крепко зажмурилась. Помечтать, хоть минуточку, что это он.


        *                *                *

   -Не прижилась у нас, - задумчиво глядя вслед Степану с Лёкой сказала тётя Поля.

   -Да уж, упрямица редкая! – подхватила баба Груша.

    А Лёка, еле передвигая ослабевшими ногами, шла с папкой навстречу яростной буре, крепко держала его за руку и была на седьмом небе от счастья.

                20.06.016