Елена Лаврова. Подбитый орлёнок - сын Цветаевой

УДК 821. 161.1
ББК Ш 84 (4Рос) 6
Л 13

Лаврова Е.Л.
Слово о Марине Цветаевой. –
Горловка, 2010. – 398 с.

ISBN 978-966-2649-01-7




ПОДБИТЫЙ ОРЛЁНОК - СЫН ЦВЕТАЕВОЙ

По сей день гуляет по миру сплетня, что Георгий Эфрон не сын Сергея Эфрона, а сын Константина Родзевича. Вероятно, сплетники лучше знают, чем сам Эфрон и Цветаева. Нет никакого свидетельства, что Сергей Эфрон не есть отец мальчика. Напротив, с самого рождения младенца, Эфрон многократно повторяет «мой сын». Нет ни малейшего свидетельства, что Цветаева сомневается в том, кто есть отец ребёнка. Мотивы сплетников понятны. Им подавай интригу! Им хочется лишний раз «опустить» великого поэта, навязать своё видение фактов, сказать   вот ведь она какая, эта Цветаева!
Сплетникам   отвечу. Во-первых, даже если бы отцом ребёнка вдруг был Родзевич (не был!), вы что, спокойнее бы спали? Вам   не всё равно? Ах, вы хотите правды! Спросите Сергея Эфрона. Спросите Марину Цветаеву. Они давно ответили, что Георгий   их общий сын. На этом можно было бы поставить точку. Но ведь сплетники никогда не успокоятся. Их мечта   подглядеть в замочную скважину, что делается в чужой постели. И если это не удаётся, они начинают сочинять фантазии. У этих людей больное воображение.
Во-вторых, то, что я сейчас скажу, приведёт в замешательство не только сплетников, но и тех людей, которые думают, что Цветаева и Родзевич любовниками были. Говорю: Цветаева и Родзевич никогда не были любовниками! В обычном, житейском смысле   не были. Ничего, кроме поцелуев. Без доказательств. А где ваши доказательства, господа? У вас   их нет! И быть не может. Вам хочется думать, что у Цветаевой всё было, как у всех в таких случаях. А я говорю, что у Цветаевой не могло быть   как у всех. Поэтому и я обойдусь без доказательств. Вы же обходитесь. Но если вам так уж необходимы доказательства, читайте со вниманием «Поэму горы» и «Поэму конца». Там гора   сводня, но, между прочим, она ещё и гора заповеди седьмой.
Цветаевой хотелось родить сына. Почему не дочь? Какова мотивация? Цветаева уже родила двух девочек. Третий непременно должен быть сын. Какая женщина не хочет сына?! Любая женщина, мечтает родить сына. Любая женщина мечтает, что её сын, возмужав, будет защитником, покровителем, другом, опорой в старости. Другой вопрос, что из этого получается на самом деле. Любая женщина мечтает родить мальчика   будущего мужчину. Даже такая женщина, как Цветаева, ставившая женщину выше мужчины, мечтала родить сына, и вложить в него всё самое лучшее, что знала, умела и могла она сама. Зная недостатки мужчин, она, наверное, мечтала, что воспитает своего сына так, чтобы не было этих недостатков, чтобы её сын был совершенен и прекрасен. Даже такая женщина, как Цветаева, слегка презиравшая мужчин за то, что у них нет души, как она полагала, а есть пол и затем сразу   без переходов   интеллект и дух, написала, что для природы девочка   обходной путь. Стремясь наверстать какое-то упущение, природа создаёт мальчика. Ах, если бы природу можно было спросить, почему да как!
Цветаева пишет С.Я. Эфрону из Москвы в Прагу, что у них родится героический сын. Почему непременно   героический? Цветаева считает мужа   героем, добровольцем Белой гвардии. Хотя если хорошо вдуматься, то на самом деле Эфрон   отнюдь не герой. Он просто жертва обстоятельств, а обстоятельства таковы, что он вынужден был бежать из Москвы на Юг, поскольку оказался на стороне офицеров, выступивших против большевиков. Опасаясь репрессий, Цветаева, только что приехавшая из Крыма, тут же сажает мужа и его приятеля Гольцева в вагон, и снова пускается в путь назад в Крым. Собственно говоря, Эфрон не успел опомниться после большевистского переворота, как оказался на Юге. Цветаева развила воистину бурную деятельность. Как знать, как сложилась бы судьба Эфрона, если бы не энергия и решительность его жены.
Цветаева тотчас поняла антинародную и антигуманную сущность переворота, совершённого большевиками. Она почувствовала опасность, угрозу жизни. Как ей это удалось?   Да разве не знала она, как протекала Французская революция?! Разве не знала, сколько крови пролилось в конце XVIII-го века во Франции?! Разве не знала, на какие низости и преступления способна взбесившаяся чернь?!   Знала! Потому и торопилась спасать мужа, хотела укрыть его в Коктебеле, где был надёжный Макс Волошин, где можно было переждать трудные времена.
Кстати, многим, слишком многим тогда казалось, что большевики ненадолго, что это страшный сон, который надо досмотреть до конца, а потом всё вернётся на круги своя. И, конечно же, Цветаева видела героическое будущее своего мужа   защитника устоев погибающей Российской империи. Конечно, с её точки зрения, он должен был быть в первых рядах белых Добровольцев. Таким образом, вдохновив мужа на героические дела, она возвращается в Москву за детьми и багажом, чтобы ехать в Крым, поближе к мужу   вместе пережить трудные времена. Но Троцкий закрывает границу между севером и югом. Начинается гражданская война. Цветаева остаётся в Москве с двумя детьми на руках.
Так вот, возвращаясь к теме, что было бы, если бы Цветаева не увезла Эфрона в Крым? Что, если бы он остался в Москве? Как развивались бы события? Конечно, его бы не расстреляли осенью 1917 года. В то время большевикам было не до репрессий, которых так опасалась Цветаева. Большевики захватили власть, и все их заботы были направлены на удержание власти в своих руках. Репрессии начнутся позже, когда их уверенность, что власть не уплывёт из рук, возрастёт настолько, что они почувствуют свою безнаказанность. Убийство Урицкого ещё впереди. Красный террор будет объявлен после убийства этого сморчка с большим револьвером за поясом.
У Эфрона было бы время всё обдумать, и решить, на чьей же он стороне, ещё до объявления красного террора. И нет никакой уверенности в том, что Эфрон не принял бы власть большевиков. Надо помнить, что он   сын народовольцев-террористов, воспитанный народ   почитать. А поскольку большевики неустанно будут промывать мозги людей, что их власть   подлинно народная, то, в конце концов, Эфрон мог бы в это поверить, как поверили миллионы других обманутых людей. Именно этот сдвиг произошёл в его сознании в начале 20-х гг., когда Эфрон начнёт ревизию своих политических взглядов. Власть большевиков и власть народа сольются в его сознании в единый процесс, который он одобрит и примет.
Ах, всё могло бы повернуться иначе! И Цветаева прозрела бы в отношении политических взглядов мужа много раньше! Но пока что она думает, что они с мужем   одной   белой, или, если угодно, голубой!   крови, одноколыбельники. Не голубая кровь победит в Эфроне! Как не победила голубая кровь в его матери   революционерке-народнице. У такого отца, как Эфрон, и у такой матери, как она, считала Цветаева, должен быть героический сын. Что она имеет под этим в виду? Сын, которому они с мужем передадут по наследству понятие чести, долга, верности присяге. Сын, который продолжит дело отца   дело борьбы с красной заразой.
Обстоятельства конца 1923 года складывались таким образом, что никакого сына могло бы не быть. Было вихревое безумное увлечение Цветаевой   Родзевичем, человеком двойственным, скользким, хитрым, практичным, себе на уме. Впоследствии оказалось, что Родзевич работал в Париже на НКВД. Разумеется, Цветаева ничего этого не знала. В ней вспыхнула любовь, Родзевич ответил. Позволю себе здесь небольшое отступление. Если природе угодно ради рождения младенца столкнуть двух людей и вызвать в них любовь друг к другу, то точно так же она безотчётно поступает, во имя рождения духовных детей   живописных полотен, симфоний, романов, поэм. Природа воспламеняет людей, чтобы достичь своей цели   рождения младенца. Она воспламеняет души людей, чтобы достичь своей цели   рождения произведения искусства, которое может родиться только при наличии вдохновения. Родзевич на пути Цветаевой   орудие. Природа манипулирует первым встречным, чтобы возжечь в груди поэта страсть, из жара которой, как саламандра из огня, родится поэма (две поэмы-двойняшки). Родзевич   временно необходимый, третий лишний в любви Цветаевой и Природы. Отслужив, по замыслу Природы, Родзевич из жизни Цветаевой исчезает. Он больше не нужен. Из него больше ничего выжать нельзя. Но это, так сказать, метафизическая сторона дела. А на житейском уровне всё выглядит довольно-таки пошло, замужняя женщина увлекается другим мужчиной. Возникает любовный треугольник: муж  жена и её возлюбленный (друг мужа по совместительству, что усиливает пошлость ситуации). Муж узнаёт обо всём и переживает. Ребёнок, сын, появляется, как символ, как плод перемирия между мужем и женой. То же самое было, когда родилась Ирина   символ и плод перемирия между мужем и женой после увлечения Цветаевой   Софьей Парнок. Эфрон откровенно признаётся в письме к сестре, что не хотел никакого ребёнка. Но когда сын родился, Эфрон тотчас полюбил его. Цветаева откровенно написала Борису Пастернаку, что сын её   не дитя услады. Это говорит о многом. Прежде всего, о том, что Цветаева, ещё полная воспоминаниями о недавней любви к Родзевичу, уступает мужу, желая мира в семье. Это, со стороны Цветаевой, компромисс. Но и после рождения сына семейная жизнь быть восстановлена полностью   не может. Наивно предполагать, что Эфрон забывает о нанесённых ему обидах. Его мужское самолюбие вновь страдает, как страдало и прежде. Любопытна его позиция, как в случае с Парнок, так и в случае с Родзевичем. Эфрон в письме плачется в жилетку Волошину, просит совета. Впрочем, какой тут может быть совет? Позиция Эфрона   самоустраниться и выжидать. Как он выразился в письме к Волошину, надо ждать, пока гнилая ветка не обломится сама собой.
Муж не устраивает жене скандал. Он не идёт к Родзевичу выяснять отношения. Он не идёт убивать его из-за угла. Он не идёт бить ему морду, на худой конец. Он терпеливо ждёт, когда жена сама решит проблему. Но на всякий случай, муж предупреждает жену, что, если она уйдёт к Родзевичу, то он умрёт, погибнет один, без неё ему   не жить. Цветаева остаётся. Впрочем, не только из-за этого, а ещё и из-за малодушия Родзевича, бросившего на произвол судьбы умирающую женщину, с которой жил до встречи с Цветаевой два года.
Сын, родившийся 1 февраля 1925 года крепок, здоров и красив, развивается нормально. Мать и отец души не чают в ребёнке. Цветаева хотела назвать сына Борис, в честь Бориса Пастернака, с которым её связывает заочная дружба-любовь. Но Цветаева вынуждена уступить мужу, который желает назвать сына Георгий, в честь святого Георгия-победоносца. Почётная уступка. Впрочем, Цветаева находит компромисс, дав сыну домашнее имя: Мур. Мур   Барсик   Борис   сложная цепь ассоциаций от Гофмана до Пастернака. Домашнее имя отца – Лев, Цветаевой – Рысь. У Рыси и Льва родился Барс, по имени Мур. От Барса рукой подать до Бориса.
У мальчика льняные локоны и синие глаза. Цветаева гордится, что Георгий пошёл в цветаевскую породу. Но черты лица Георгия ничем не напоминают доброе русское лицо Ивана Владимировича. Судя по фотографии, не похож Георгий и на мать. Не похож он и на отца. Борису Пастернаку послана фотография Георгия. «Твой Наполеонид»,   скажет Пастернак. Действительно, таинственным образом красота Георгия очень напоминает красоту Наполеона Бонапарта. Что удивительного! Даром что ли юная Цветаева была влюблена в Наполеона! Ничто не проходит беспоследственно.
Георгий   крупный ребёнок. Цветаева гордится маленьким русским богатырём. Французские дети, сверстники Георгия, рядом с ним кажутся мелкими. Цветаева много гуляет с малышом, благо лес, скалы, ручьи   всё под рукой. Однако жизнь в чешской деревне тяжела. Цветаева всё больше задумывается о переезде во Францию. Она пишет О.Е. Колбасиной-Черновой в апреле 1925 года: «Боюсь для Барсика Чехии: слякоти снаружи, сырости в комнатах, то раскаляющихся, то леденеющих печей. Не уберечь. С ним мне будет везде хорошо (абсолютно люблю), в нём моя жизнь, но важно возможно лучше обставить   его жизнь. <…> Я не хочу на его устах чешского, пусть будет русским – вполне. Чтобы доказать всем этим хныкальщикам, что дело не где родиться, а кем».
Воспитать сына русским   программа, которую Цветаева будет неукоснительно выполнять. Один из пунктов программы   крестить Георгия в русской православной церкви, что и было исполнено 8-го июня 1925 года. Крестил Георгия о. Сергий (Булгаков). Цветаева учит подрастающего сына молитвам, ходит с ним в церковь. В 1931 году она пишет Р.Н. Ломоносовой, что в 6 лет Мур был впервые у заутрени. Стояли, правда, не внутри, а снаружи, потому, что церковь была переполнена. К десяти годам сына Цветаева замечает в нём внутреннее сходство с собою. Она пишет своему адресату А.Э. Берг: «Мур – чудный <…> коротко острижен, вот только   глаза, совсем беспощадные на этой бронзе. Страстный купальщик, <…> И ходок отличный. <…> Это в меня – моё. Душевно   томится без дела, скучает по школе, читает <…> Я ему – ни к чему, да я и слишком (словесно и душевно)   уязвима, требую всё обратное – веку, а он весь – свой век: весь свой век». Воспитывая сына, Цветаева рассказывает ему об его утраченной родине   России. Не о советской России, разумеется, а о той, которой больше нет. Отец, напротив, усердно рассказывает о новой, советской России: о пятилетке, о Днепрострое, о замечательных успехах в промышленности, технике, науке, искусстве. Мать советскую Россию не любит, не признаёт. Рассказы отца Георгию слушать интересней. Отец смотрит вперёд, в будущее. Мать   в прошлое. Впрочем, настоящего она тоже не отрицает, ибо «из истории не выскочишь». Революция, хочешь, не хочешь, была и от этого факта никуда не деться. Старшая сестра поддерживает отца.
Георгий тоже смотрит в будущее. Молодости свойственно смотреть в будущее. Это закономерно. Своего мнения у Георгия пока ещё нет. Да и какое своё мнение может быть у десятилетнего мальчика! Мать и отец рассказывают о том, чего Георгий и в глаза не видел. Но мать есть мать. Она так убедительно рассказывает о своём детстве и юности, когда она была беспечна и счастлива. Рассказывает мать и об ужасах, что ей пришлось пережить в годы революции и гражданской войны. Но гражданской войны давно нет. Там, в далёкой советской России народ строит справедливое государство, счастливое социалистическое будущее. Мало ли что было прежде! Но так трудно   мать и отец по-разному оценивают прошлое и будущее. Кто прав? Кого слушать? Цветаева никак не может победить в этой борьбе мнений. Она с тоской видит, что беседы сына с отцом вдохновляют Георгия, который всё чаще и чаще говорит матери и своём желании уехать в СССР, куда собирается уехать отец. Но мать ехать не хочет. Говорит, не затем уехала, чтобы возвращаться. Странная! Странная мать! Жизнь в СССР так прекрасна! Так деятельна! Мать рассуждает, как пещерный человек. Она такая отсталая!
Отец тайком водит сына на коммунистические собрания, на демонстрации трудового фронта. Там так весело, так интересно! После собраний они вдвоём заглядывают в коммунистический ресторанчик, где подают дивную говядину по-бургундски. Иногда к ним присоединяется Аля. Трое   против одной Марины Ивановны!
Цветаева с горечью видит плоды столь различных в семье методов воспитания. Но что она может поделать?! Она пишет А.А. Тесковой в 1935 году: «Мур живёт разорванным между моим гуманизмом и почти что фанатизмом – отца. <…> Ум – острый, но трезвый: римский. Любит и волшебное, но – как гость. По типу – деятель, а не созерцатель, хотя для деятеля и сейчас умён. Читает и рисует – наподвижно – часами, с тем самым умным чешским лбом. На лоб вся надежда. Менее всего развит – душевно: не знает тоски, совсем не понимает. Лоб – сердце – и потом уже – душа: «нормальная» душа десятилетнего ребёнка, т.е. – зачаток. (К сердцу – отношу любовь к родителям, жалость к животным, всё элементарное. – К душе – всё беспричинное и болевое.) Художественен. Отмечает красивое – в природе и везде. Но – не пронзён. (Пронзён – душа. Ибо душа  = боль + всё другое.) Меня любит как свою вещь. И уже – понемножку – начинает ценить…».
Конечно, Георгий ценит мать. О ней говорят, что она прекрасный поэт. Жаль только, что она такая несовременная, отсталая. Газет не любит и не читает. О политике и слышать не хочет. Коммунизм для неё хуже горькой редьки. Цветаева записывает в дневнике, что на устах Георгия постоянным стало высказывание: «Это сейчас очень современно». Цветаева констатирует, что Георгий душевно менее всего развит. Что же удивительного?! Она родила мальчика, будущего мужчину. И не она ли записывала в дневнике, что души у мужчин – нет, то есть, нет болевого, милосердного, сострадательного начала, отличающего женщину. Есть  чувственность, есть ум, есть – дух, но нет – души в том смысле, в каком она это понимала.
Другому адресату В. Буниной Цветаева сообщает в 1935 году: «Дома мне очень тяжело. <…> Всё чужое. <…> А бедного Мура рвут пополам, и единственное спасение – школа. Ибо наш дом слишком похож на сумасшедший». Отбилась от рук повзрослевшая Ариадна, на которую когда-то возлагалось столько надежд. Постоянные разногласия с мужем. Всё вместе взятое показывает, что семьи   нет. Есть сожительство разных по убеждениям людей. Легко вспыхивают ссоры. К промеру, из-за газет, которые пачками приносит домой Сергей Яковлевич. Георгий хватает эти мерзкие газеты и погружается в их чтение с головой, совсем, как его отец. Цветаева пишет о Георгии А.Э. Берг: «Учится отлично. Но убивает меня страстью к газетам и к событиям – такой не моей!». Да почему она решила, что сын будет её копией? Он   мужчина, а мужчинам свойственно интересоваться: политикой, спортом, рыбалкой, охотой, техникой, т.е. всем тем, что Цветаевой совершенно не интересно.
Когда Цветаева под напором троих   мужа и детей   прикидывает, что будет, если она согласится ехать, то приходит в ужас от перспективы, ей открывающейся. Она пишет А.А. Тесковой в 1936 года: «Буду там одна. Мура – мне от него ничего не оставят, во-первых, п.ч. всё – во времени: здесь после школы он – мой, там он – их, всех: пионерство, бригадирство, детское судопроизводство, летом – лагеря, и всё – с соблазнами, барабанным боем, физкультурой, клубами, знамёнами, и.т.д., и.т.д. <…> Может быть – так и надо. Может быть – последняя (-ли?) проба сил. Но зачем я тогда   с 18 лет растила детей? Закон природы? – неутешительно». Вопрос, который задают себе все матери мира – зачем они растили детей, если мир их всё равно отнимет?! Да, закон природы, и необходимо с ним смириться. Некуда от него деваться! Ничего нельзя изменить!
В июне 1936 года Цветаева с сыном едет в Бельгию. Пишет А.А. Тесковой с недоумением: «Ездила с Муром, и только там обнаружила, насколько он невоспитан (11 лет!). Встречает утром в коридоре старушку-бабушку – не здоровается, за обед благодарит – точно лает, стакан (бокал, каких у нас в доме нет) берёт за голову, и.т. д. Дикарь». Впрочем, хотя перед окружающими Цветаевой стыдно за невоспитанного сына, она оправдывает его, мол, всё это временное, потом всё придёт в норму. В общем, Цветаева права, потому что может быть это возрастное, подростковое смущение, строптивость, и.т. п.
А разве она в его возрасте была не такой же букой?! Всё это со временем пройдёт и обнаружится, что Георгий уроки матери хорошо усвоит, и будет производить впечатление отлично воспитанного человека. Девушки, с которыми он познакомится в СССР, будут в восторге от его галантности и раскрепощённости. Но сам Георгий в свои пятнадцать лет довольно-таки критично относится к себе: «Я знаю, что ещё недостаточно отёсан. И, вообще, какой интерес я могу представлять? Ничего блестящего нет  ни в моём разговоре, ни в моей наружности». И это говорит очень красивый юноша с разносторонними интересами, очень хорошо образованный. Георгий знает, чего ему не хватает: «Чего мне недостаёт: мне недостаёт опыта в обществе, авторитета, ловкости и манер. Я слишком угловат и откровенен. В 15-16 лет нельзя быть человеком во всеоружии».
15 марта 1937 года Ариадна Эфрон уехала в СССР. А в начале сентября был убит под Лозанной Игнатий Рейсс. В убийстве участвовал С.Я. Эфрон, которого тотчас принялась искать французская полиция. Найти его не удалось, поскольку он бежал в СССР. Так двое членов семьи оказались там, куда так страстно стремились. Цветаева с сыном остались вдвоём.
Они продолжали жить в Ванве. Затем в Париже. Во Франции они проживут до лета 1939 года. Георгия попросят из гимназии за то, что он рассказывал старшеклассникам о преимуществах коммунизма. Похоже, что воспитание отца оказалось сильнее воспитания матери. Георгий вероятно удивляется, почему они ещё во Франции, почему немедленно не выедут в СССР к отцу и сестре. Но теперь уже ничего не зависит от Цветаевой. Её держат в неизвестности. Ей скажут   когда. И как только скажут, они окажутся на борту парохода «Мария Ульянова», который поплывёт к берегам неведомой и желанной для Георгия страны под названием   СССР. Нечего и говорить, что он ужасно доволен и рад. Пароход   уже частичка этой самой страны. И пока мать, страдая от морской болезни, лежит в каюте, Георгий носится по пароходу, заглядывая во все уголки. В каюту он забегает на секунду: «…еле стоит (в каюте) нога на отлёте. Хорошо, что уже сейчас, что сразу показал…моё будущее»,   пишет Цветаева в дневнике. Мальчику четырнадцать лет. Как все подростки мальчики он жаждет независимости, самоутверждения, свободы. И Цветаева понимает, что сына уже не удержать подле себя, что он вырос, и, следовательно, хотя она и едет в СССР ради будущего её сына, ей в этом сыновнем будущем уготовано так мало места. Птенец рвётся из гнезда.
Не физического одиночества страшится Цветаева. К физическому одиночеству она привыкла. Да творчество и требует одиночества. Она страшится того одиночества, которое порождено отсутствием единомышленников. Ей, с её мироощущением, что делать в СССР? С кем она поделится сокровенными мыслями? Кому в СССР нужны её сочинения, в особенности те из них, в которых её мироощущение так противоречит мироощущению советских людей? Ни сын, ни дочь её взглядов не только не разделяют, но ещё и снисходительно посмеиваются над ними, мол, что с неё возьмёшь?! Пещерный человек! Мать по своему мироощущению осталась где-то там, далеко в прошлом.
Что может думать четырнадцатилетний Георгий, бегая по закоулкам советского парохода? Он может думать о том, что начинается новая прекрасная жизнь! Что он будет жить в Москве, любовь к которой с пелёнок внушила ему мать. Что он поедет в Коктебель, любовь к которому внушили ему и отец и мать. Что он пойдёт учиться в советскую школу, и уж конечно он будет отлично учиться. У отца, матери будет замечательная работа. Получила же хорошую работу сестра. Будут деньги. Как всё отлично складывается! Где они будут жить? Сестра живёт в крохотной квартирке у тётки. Ну, неужели им не дадут квартиру?! Отец так много сделал для CCCР. Был генеральным секретарём Союза возвращения на родину. Отец так предан коммунизму! Всё будет хорошо! Не оставят же их на улице!
Вряд ли Георгий глубоко задумывается, что именно сделал его отец, раз его разыскивала французская полиция. Мать говорит, что всё это неправда, что отец не участвовал в убийстве Рейсса. Но Рейсс стал врагом Сталина, и, следовательно, врагом народа, а врагов народа надо убивать.
Пока что Георгий полон надежд и радуется переменам в судьбе. Но скоро, очень скоро, ему придётся задуматься.
Цветаева научила своих детей вести дневник. Ариадна вела дневник, когда была ребёнком. Георгий начал вести дневник в Болшево. Остаётся только сожалеть, что он утрачен. Было бы интересно посмотреть на болшевские события глазами четырнадцатилетнего подростка. Что подумал Георгий, когда, прибыв в Ленинград, узнал, что они будут жить не в Москве, как он надеялся, а в Болшево? Вряд ли и сама Цветаева прежде слышала название этого посёлка. По пути в Болшево Георгий увидел кусочек Ленинграда и кусочек Москвы. Что он подумал, увидев эти русские города, после Парижа? Что он думал, когда пригородный поезд нёс их в Болшево? Наверное, думал о нём, как о перевалочном пункте, как о чём-то временном на пути к прекрасной жизни в Москве. Что он подумал, когда увидел длинную бревенчатую избушку среди сосен? Шокировало ли его отсутствие ванны или душа, и деревенский сортир,   во дворе? И что он подумал, увидев отца? Изменился ли отец внешне? Что они сказали друг другу? Как объяснил отец то, что он не ходит на службу? Как объяснил, что они не живут в Москве?
Осенью на болшевской даче сначала была арестована старшая сестра. А потом был арестован отец.
Георгий возобновил дневник в Голицыно, где они, в конце концов, оказались с матерью. В Болшево они жить одни не смогли. В Москве жить было негде. В Голицыно был Дом творчества. В посёлке они сняли комнату. В Дом творчества ходили обедать и общаться с писателями.
Новый дневник начинается 4 марта 1940 года. 1 февраля Георгию исполнилось пятнадцать лет. Возраст Керубино. Половое созревание протекает бурно, как и положено в этом возрасте. Керубино, естественно, мечтает о женской ласке, женском теле, прикидывает, когда это может случиться. Познакомившись с девушкой, но, понимая, что близости между ними не будет, Георгий приходит к выводу: «…если это знакомство с Майей мне ничего не сулит, то зачем его продолжать». Керубино весьма практичен. Георгий размышляет: «…интересно, в каком возрасте я себе достану девушку». О девушке, как о предмете необходимости, как потребитель. Ничего не поделаешь! Это девушки в пятнадцать лет мечтают о любви, а юноши   о половой близости с девушкой. Разница менталитетов и приоритетов! Но мечты о близости с женщиной, конечно, не самое главное, хотя и важное для Георгия.
Советскую действительность Георгий начал познавать с мелочей: «Купил также 10 листов нотной бумаги – для дневника (потом что тетрадей нельзя достать)». Надо же! Цветаева в гражданскую войну тоже не могла достать ни тетрадей, ни чернил. Идёт уже двадцать второй год советской власти, а тетрадей всё не достать. Дефицит! А при Царе – всё было в продаже: и бумага, и тетради, и ручки, и чернила, и многое другое! Надо было делать революцию, чтобы всё пропало?
Что, прежде всего, бросается в глаза, когда читаешь дневник Георгия? Прежде всего, тщательность фиксации событий. Некоторые мысли настойчиво повторяются. В частности, мысль о том, что отец и сестра непременно будут скоро освобождены за отсутствием состава преступления. Георгий твёрдо верил в их освобождение. Если мы встанем на точку зрения Георгия, то увидим его логику. Отец рвался в СССР и всё делал для того, чтобы попасть в эту страну, которую он не знал, но заочно любил. Знал-то он дореволюционную Россию. Отец участвовал в уничтожении Рейсса   врага Сталина, и, следовательно, врага народа. Поскольку задание, порученное отцу органами госбезопасности, было выполнено, то, следовательно, цель была достигнута. Отец предан советской власти, раскаялся в своём «белом» прошлом. Следовательно, его взяли по ошибке и скоро выпустят. Сестра? С сестрой было сложнее. Георгий не знал, давали ли ей органы госбезопасности какое-нибудь задание? Следовательно, сестру взяли тоже по ошибке. Скоро всё выяснится, справедливость восторжествует, и отец и сестра окажутся на свободе. К арестованным сподвижникам отца, соседям по болшевской даче Львовым (Клепининым) Георгий суров: «Я полагаю, что Львовых осудят, а отца и сестру выпустят (отец и сестра – честные люди, а те двое, да и Алёша, отъявленные лгуны)». Ну, сажать людей в тюрьму только за то, что они   лгуны, это, конечно, несерьёзно. Всё дело в том, что Георгий не знает в точности, какие обвинения предъявлены Львовым (Клепининым) и отцу с сестрой. Его рассуждения насчёт вины Львовых   по-детски наивны. Что-то они там, на даче в Болшево, строчили, наверное, доносы. Но в какой-то степени Георгий ещё ребёнок. Отец и сестра   честные люди! Георгию не приходит в голову оценить поступки отца с точки зрения общечеловеческой или христианской морали. Отец поступил так, как должно, считает сын в 1940-м году.
Бросается в глаза острый интерес Георгия к международной политике. Он каждый день читает газеты, следя за каждым шагом фашистской Германии. Георгий не просто следит за событиями. Он пытается делать прогнозы, даёт оценки. Иногда его оценки и прогнозы весьма точны. Иногда эти оценки наивны, как например, в отношении Франции, которую Георгий считает погибшей, и в отношении генерала де Голля, которого якобы ожидает политическое поражение. Сознание Георгия замутнено коммунистическими идеями, внушёнными ему его отцом. Георгий считает, что только коммунисты и коммунизм спасут Францию. Он точно предсказал, что Гитлер нападёт на СССР, и оказался отчасти прав, предсказав, что СССР в будущей войне победит и коммунизм распространится по всей Европе. Ну, по всей Европе коммунизм не распространился, а только в её восточной части.
Ещё до войны с Германией СССР начали экспансию коммунистического режима на запад. «Советские войска оккупировали важнейшие города Литвы, Латвии и Эстонии. В Литве сформировано советофильское правительство, которое заявило. Что нужно переменить социальный строй в стране и осуществить реформы, желанные народом. Выпустили из тюрем политзаключённых. Как видно, коммунизм за 30-40-гг. распространяется, после Западной Украины и Западной Белоруссии, некоторых частей Финляндии, на Литву, Латвию, Эстонию». Это запись принадлежит Георгию. Запись сделана 19 июня 1941 года. Через месяц 22 июля 1941 года Георгий делает ещё одну запись, касающуюся стран Прибалтики: «Литва, Латвия и Эстония объявили себя советскими союзными республиками и присоединились к СССР. Вот это здорово!». Радость советского мальчика!
Советские менталитет, который нельзя отменить указом президента, мешает признать, что мы оккупировали прибалтийские страны в 1940 году, а Георгий так простодушно и пишет   оккупировали. Так думали в то время советские люди, и радовались этой оккупации, как в 1945-м радовались и американской атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму и Нагасаки. Забавно! Советский менталитет устроен таким образом, что, если Германия захватывает другие страны, то это оккупация. А если СССР захватывает другие страны, то это добрая воля этих стран   быть захваченными. Логика завоевателя отражена в эпосе «Песнь о Роланде». Победив мавров-мусульман, христиане-католики обращают всех, кто попал в плен, в христиан. А те якобы и рады! Рады, с точки зрения христианского создателя этой поэмы.
Когда поступило сообщение, что убит Троцкий, Георгий пишет: «Так ему и надо!». Слишком многие советские люди в то время полагали, что так ему и надо. Наверное, Георгий полагал, что и Рейссу, которого помогал убивать его отец тоже   так и надо. Не иди против Сталина! Не иди против режима! Убийство врага   подлое, из-за спины, исподтишка   норма в глазах советских людей. Вряд ли Цветаева, с отвращением писавшая в дневнике в годы гражданской войны об устрашающей харе Троцкого, глядящей с плакатов, разделяла радость сына. Цветаевское дворянское благородство не было замутнено коммунистическими идеями, и не позволяло радоваться гибели пусть даже   врага. Учила же своих детей Цветаева: «Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно – сознания. После победы стойте с опущенными глазами, или с поднятыми – и протянутой рукой». Услышана   не была.
Бросается в глаза тоска Георгия по другу и по кругу общения с умными, интеллигентными, образованными людьми. Митьку (Дмитрия Сеземана, младшего сына Н.Н. Клепининой от первого брака) Георгий сначала другом не считает, а так   компаньоном, который норовит жить «на халяву». Дмитрий, как компаньон, не очень-то устраивает Георгия, но никого другого у него нет. В общем, Георгий, сам того не подозревая, повторяет свою мать, которая то и дело жаловалась в письмах, что у неё нет постоянного друга, жаловалась на одиночество. И причина отсутствия друга, и одиночество имеют и у матери, и у сына одну и ту же причину, о которой Георгий имеет отчётливое представление: «У меня нет «общего круга», нет среды, нет постоянного общения с людьми. Может быть, я не располагаю иметь друзей, потому что я ненавижу шаблон, банальность и не похож на других. В общем   наплевать – я никогда не нуждался в друзьях, просто меня всегда удивляло, что я не имел настоящего, постоянного друга (очень возможно, что такая дружба редка)». Если бы не мужской род, можно было бы подумать, что это пишет Цветаева, настолько похожи по стилю и содержанию высказывания матери и сына насчёт одиночества и отсутствию своего круга.
Драматизм ситуации в том, что мать и сын   не «узнали» друг друга. Ведь для Георгия его мать могла бы стать лучшим другом и собеседником. Но ему и в голову не приходит, что друг, это не обязательно   «чужой», и не обязательно   ровесник, и не обязательно существо одного с ним пола. Сын мог бы стать для матери лучшим другом и собеседником. И может быть, она это чувствует, и она этого хочет, ибо старается брать Георгия с собою на прогулки. Ведь они оба   прекрасные ходоки. Но Георгий эти совместные прогулки с матерью   терпеть не может. Ему кажется, что его всё ещё держат за маленького, водят гулять чуть ли не за ручку. «Самый ужас для меня заключается в том, что придётся гулять с матерью: какая скука, и я люблю гулять один!», «Я люблю гулять только один, когда можно по-настоящему думать и хапать приятные ощущения от природы, а со спутником всегда, рано или поздно, начинаешь нести белиберду»,   рассуждает Георгий. Он жаждет   чужого, который мог бы стать своим. Цветаева не может перестать считать Георгия ребёнком. И есть, по-видимому, глубокая трещина в их отношениях   приверженность Георгия коммунизму, приверженность, внушённую его отцом. Если бы не воспитание отца! Любви сына к политике, газетам, коммунизму Цветаева разделить не может. От этого всего она отвращается. Но они могли бы разговаривать о многом   о литературе, об искусстве, да просто о жизни. Однако, Георгий считает мать отсталой не только в политике, но и во всём остальном. Георгия больше интересует политика, коммунизм, светлое будущее СССР, а от этих тем Цветаеву тошнит. И, конечно, Георгий не может разговаривать с матерью о своих сексуальных переживаниях. Эта тема   табу и для неё, и для него. Между тем, Георгий недоволен, что мать не разговаривает с ним на эти темы. Видимо, он считает, что она должна сделать первый шаг: «…мать совершенно меня сексуально не воспитала. Нельзя же считать половым воспитанием то, что она мне сообщила сущность элементарного полового акта и сказала, что нужно опасаться «болезней»? – Что за чушь! Почему мать не говорит мне о половой зрелости и о стремлениях, которые появляются в связи с появлением этой зрелости».  Георгий сетует на то, что нет переводов ни Эллиса, ни Фрейда. Он имеет в виду книгу Эллиса Гевлока «Психология секса» в шести томах. Это действительно превосходный труд, который пролил бы свет на многие вопросы, интересующие подростка. Вообще-то сексуально просвещать Георгия должен был бы отец. Было бы больше пользы, если бы он, вместо того, чтобы рассказывать сыну о коммунизме, рассказал бы ему о взаимоотношениях мужчины и женщины.
Мать и сын не «узнали» друг друга. А ведь они были   одной крови, из одной стаи. Как знать, если бы жизнь потекла иначе, если бы не война, если бы повзрослевший сын обнаружил, что он и его мать   одной породы, отношения между ними могли бы стать прекрасными, и мать обрела бы в сыне   друга и опору, а сын   в матери   друга и советника. Но   увы! Им была предназначена другая судьба!
Георгий хорошо образован для своего возраста. Уж над этим-то постаралась мать. У него есть тяга к литературе, философии, но он не знает, имеет ли в этом смысле какие-нибудь способности, так что «…будущее моё как-то неопределенно».
Он хорошо знает французский язык. Это тоже благодаря матери. Французский язык Георгий находит красивым и элегантным. Он любит Париж, но и в Москве он чувствует себя легко. Он довольно критичен по отношению к себе.
Он любит читать и читает хорошую литературу. Некоторым произведениям и их авторам Георгий даёт оценки. Так, Бодлеровы «Цветы зла» он называет замечательной книгой. «Братья Карамазовы» Достоевского: «Местами очень интересная и увлекательная книга». Но общий тон романа Георгий находит исступлённым и приправленным религиозной истерией. Однажды он заметит, что совсем не религиозен. Прочтя произведение Стендаля «О любви», Георгий находит писателя холодным, умным и блестящим, а книгу   устаревшей. Георгий очень точно характеризует страну, в которую так рвался из Франции: «СССР – страна без романтизма, оттого читать « О любви»   довольно парадоксально чувствуешь себя».
С такой матерью, как Цветаева, трудно не любить литературу, невозможно любить плохую литературу. Круг чтения Георгия широк и разнообразен: Гофман, Хаксли, Франс, По, Чехов. Бодлер, Пушкин, Верлен, Лермонтов, Расин, Маяковский, Чуковский.
 Он аккуратно вносит в дненик, что он читает. «Сейчас читаю полное собрание сочинений Козьмы Пруткова – есть неплохие вещи», «Читаю «Путешествия Сэмюэля Гулливера Свифта – крайне занимательная книга», «Читаю «Кима» Киплинга», «Я прочитал «Отлив» Стивенсона и начал читать» Тома Джонса» Филдинга».
Читает Георгий постоянно. Цветаева поддерживает в сыне любовь к чтению: «С большой радостью получил вчера от матери том избранных произведений Расина, одного из моих любимейшиъ поэтов». Георгий стремится записаться в библиотеку иностранной литературы, и когда ему это удаётся, он очень радуется. Книги он достаёт также из других источников: «Был сегодня у одной старушки, приятельницы матери, которая одолжила мне почитать интересную и оригинальную книгу А. Грина «Дорога никуда». Читаю также «Исповедь дитя века» Мюссе и «Гроздья гнева» Стейнбека».
Цветаева следит, какие книги читает сын. Она считает, что в его возрасте можно читать не любую книгу. У Цветаевой на этот счёт есть свои соображения. Она считает, что не всякую книгу можно давать в руки детям. «Что думают учителя, давая 14-летнему (-ней!) в руки «Евгения Онегина», где для 14-летнего (-ней!) – только письмо. Зачем так огорчать (от: горечь) омрачать девочку, так разжигать – мальчика? Именно давая, ибо, если ребёнок сам берёт! Страстно! Из рук рвёт! – то мы уже имеем дело не с ребёнком (возрастом), а с сущностью (вне), с особой особью любве- или стихолюбов, с Байроном в возможности или в будущем, т.е. существом всё равно обречённым, с тем – которого – спасти – нельзя.
Но как могут учителя, давая «Евгения Онегина» в руки среднему 14-летнему, ждать в ответ!) хорошего сочинения 20 разумного поведения. Давать ребёнку поэта (верней – поэму) то же самое, что прививать тифозному – чуму. Двойное безумие: исконное и навязанное. Но дети мужрее, разумнее – безнадёжнее – чем я о них думаю: Онегин – в парту, «Лизочкино счастье» Чарской – на стол».
Цветаева полагает, что давать ребёнку надо не Пушкина (сама начала читать Пушкина с шести лет!), и не Чарскую, а Лескова, Лагерлёф, Диккенса, Андерсена, Дюма, Скотта, т.е. тех авторов, которые описывают благородные поступки. Но только не давать любовь «в голом виде», или, как в Евгении Онегине, если не в голом виде, то «силой дара покрывающей и быт и рассуждения и природу». Достоевского тоже нельзя давать: «Никаких Неточек Незвановых и бедных Людей, ибо Неточка – уже Сонечка Мармеладова, княжна Катя – уже Аглая». Давать надо книги, в которых есть подвиги, путешествия, звери, как можно больше зверей: Киплинга, к примеру. Тогда будут здоровые дети, и, следовательно, здоровые люди.
Один из любимых писателей Цветаевой   Марсель Пруст. Георгий тоже хочет прочесть книги Пруста. Однако Цветаева не хочет, чтобы сын читал книги этого автора. Она считает, что сыну читать Пруста пока ещё преждевременно. «Мать говорит, чтобы я ни в коем случае не брал Пруста, постарше будешь…» и.т.°п. Значит, когда пойду в читальный зал, непременно возьму Пруста». Конечно, притягательно то, что под запретом. Отчего же читать Георгию   Пруста   нельзя? По всей вероятности Цветаева не хочет, чтобы сын прежде времени познакомился с описанием гомосексуальной любви, которое есть на страницах книг Пруста. Разумеется, сыну Цветаева не говорит об истинной причине. Георгий недоумевает: «Мать почему-то не хочет, чтобы я читал Пруста». 
Судя по всему, романы Пруста Георгий в библиотеке не нашёл, потому что на страницах его дневника нет никакой информации о том, что он эти романы читал.
Есть ещё один источник добывания книг   букинисты. Георгий и Дмитрий Сеземан «шатаются» по букинистам, выискивая хорошую литературу. Георгий жаден на книги, и это прекрасная жадность книголюба и вдумчивого читателя.
Но литература   не единственный интерес Георгия. Он обожает слушать музыку. Он слушает её по радио и ходит в оперу, в концертные залы. Мейербер, Чайковский, Бизе, Верди, Мендельсон, Оннэггер, Прокофьев, Штраус, Лист, Скрябин, Моцарт, Бетховен, Вагнер   вот композиторы, чьи имена и сочинения Георгий упоминает на страницах своего дневника. Ему не нравится музыка Шостаковича. И он обожает музыку Чайковского. Чайковский настолько захватывает внимание Георгия, что он покупает абонемент на 7 симфонических концертов любимого русского композитора. Оперу Георгий любит, но не жалует балет. Посмотрев в Большом театре «Лебединое озеро» с Семёновой, Георгий замечает: «Я не люблю балета. Музыка Чайковского прекрасна». Чайковский изумительный мелодист, и за это его ценит Георгий. Цветаева тоже не любила танец и ставила этот вид искусства не слишком высоко.
Любовь к литературе и музыке могли бы сблизить мать и сына. Не сближают. И ничего удивительного. Цветаева в молодости тоже любила   одна, не желая делить свою любовь ни с кем. Цветаева не могла любить вкупе. Она несколько раз в разные годы говорила об этом. Вот и Георгий не любит любить   вкупе. Правда, он берёт с собою слушать музыку Дмитрия Сеземана. У того частенько нет денег, и Георгий покупает ему билеты в оперу или концертный зал. В этом смысле он не жаден. Он готов доставить приятелю удовольствие. Кстати, иногда они с приятелем посещают кафе. «Я люблю угощать, когда у меня есть деньги»,   замечает Георгий. Но брать с собой на концерт или в оперу мать, нет! На это он не способен. Георгий ревниво оберегает свой внутренний мир. И это не только психология подростка. Здесь есть и более глубокие причины.
Он ходит с матерью в гости к её знакомым. Нельзя сказать, что он ходит охотно. Скорее, неохотно. Ему скучно со «стариками». Единственно, что может примирить его с очередным «походом» в гости, это возможность взять у хозяина или хозяйки хорошую книгу, («…зато у Тарасенковых возьму Олдингтона или Хаксли») или, если в доме есть симпатичная девушка или молодая красивая женщина, пусть даже она – жена хозяина («Хочется радости, веселья, умной и красивой молодёжи…»). Кстати, в гостях могут вкусно и хорошо покормить. Это   тоже плюс.
Георгию скучны разговоры взрослых людей не потому, что они действительно скучны, а потому, что взрослые говорят на темы, его не интересующие. Вот, если бы они говорили о политике, о международном положении, о коммунизме! Но об этом они не говорят. А если говорят о литературе, живописи или музыке, то Георгий не может и не хочет высказываться и показать свой вкус, потому что в глазах этих людей он   подросток, почти ребёнок, и кто примет его высказывания всерьёз. Поэтому лучше помалкивать и думать о своём. Эти взрослые может и не подозревают, что он по развитию своему перерос своих сверстников, поэтому с ними им не интересно общаться. Георгий имеет претензии к друзьям матери. Ни один из них не выразил ему своего сочувствия по поводу его одиночества. Но подозревают ли они о его одиночестве? Он ведь не жалуется никому. Он сух с друзьями матери, и она упрекает его за это. Да отчего же она должен быть с ними любезен? Ведь они видят в нём, Георгии, не самостоятельную самодостаточную личность, а только сына самой Цветаевой: «…её друзья хорошо ко мне относились только из-за того, что хорошо относились к ней. А для меня это ненужно и неинтересно. Единственный человек, который здесь (да и там)  что-либо сделал,   это мать. Я никогда не забуду, что друзья матери здесь мне ничем не помогли». Георгия раздражает, что друзья его матери не всегда выполняют его просьбы   достать нужные ему книги. Просто забывают о его просьбах, не слишком внимательны. Последняя фраза, что он никогда не забудет, что ему ничем не помогли, по смыслу несправедлива и показывает, что Георгий всё-таки ещё временами ребёнок, который дуется на взрослых.
Георгий чувствует свою исключительность (перерос по развитию своих сверстников) и уязвимость. Обида из-за книги, которую ему не смогли достать взрослые, так сильна, что он несколько раз повторит, что он этого не забудет. Ему в голову не приходит, что книгу не могли достать по каким-то извинительным причинам.
Он посещает не только библиотеку, концертные залы, оперный театр, но и музеи и выставки, потому что его влечёт живопись. Местом постоянных посещений стали Третьяковка, Музей изящных искусств им А. Пушкина.   Почему А. Пушкина?! Какое отношение А. Пушкин имеет к живописи? Разве только что хорошо рисовал, и писал о статуях? И не пора ли, вернуть прежнее название   Музей изящных искусств имени императора Александра II, Музей нового западного искусства. Конечно, он знает, что его дед Иван Владимирович Цветаев   создатель Музея изящных искусств. Гордится ли он этим? Несомненно. Пока что Георгий сам не знает, кем хочет стать, то ли живописцем, то ли литератором. Хотя его карикатуры специалисты оценили высоко, сам Георгий критичен по отношению к себе: «…мои карикатуры – недостаточная штука, и надо учиться, учиться и учиться». Литература всё больше влечёт его. В конце концов, литература перевесит живопись.
Было ли здесь влияние матери? Очень возможно. Сын понимает, кто есть его мать. То и дело он упоминает в дневнике, что друзья матери исключительно высоко ставят её как поэта. Это и Пастернак, и Звягинцева, и Кирсанов, и многие другие. Музыкант Бендицкий, с которым его познакомили, получает такую характеристику: «Бендицкий очень культурный человек. Знает Пастернака, Нейгауза и стихи матери». Однако как Георгий относится к стихотворениям своей матери? «Отрицательную рецензию на стихи матери дал мой голицынский друг критик Зелинский. Сказал что-то о формализме. Между нами говоря, он совершенно прав и, конечно, я себе не представляю, как Гослит мог бы напечатать стихи матери – совершенно и тотально оторванные от жизни и ничего общего не имеющие  с действительностью. И нечего на Зелинского обижаться, он по-другому не мог написать рецензию. Но нужно сказать к чести матери, что она совершенно не хотела выпускать такой книги, и хочет только переводить».
Как можно не знать свою мать, чтобы думать, будто бы переводить ей доставляет большее удовольствие, чем создавать свои собственные стихотворения! А ведь Цветаева вынуждена заниматься переводами, чтобы было чем кормить сына и самоё себя. Что она ещё умеет? Только писать стихи, и ничего больше. Правда, она могла бы преподавать немецкий или французский языки, но это как-то не приходит ей в голову. А если и приходит, но преподавать тоже надо уметь. Да и скучное это, с её точки зрения, дело. Уж лучше заниматься переводами. Всё-таки ближе к её основному занятию   писать стихи. К тому же, если попадаются бездарные оригиналы, то всегда можно сделать их умнее и лучше, облагородить их звучание на русском языке. Впрочем, а кто бы позволил Цветаевой (белогвардейке!) преподавать иностранные языки в советской школе?
Главное в характеристике Георгия стихотворений матери   их оторванность от действительности. Вот Маяковский от действительности не оторван, поэтому и ценим Георгием. Маяковский пишет одобрительно о революции, о советском строе. Вот если бы и мать Георгия так писала, цены бы ей не было! И её стихи немедленно бы напечатали. Надо писать о грандиозных социалистических стройках, заводах и фабриках, о коммунизме, о колхозах, о рабочих   героических строителях коммунизма. Но она не только обо всём этом не пишет. Напротив, она пишет, что нельзя «слово низводить до свёклы кормовой», нельзя воспевать социалистические стройки, такие, как Днепрогэс. Мать давно и безнадёжно отстала от жизни. С каким трудом удалось выманить её в СССР. Но окружающая действительность её не только не вдохновляет, но, напротив, раздражает. Нет советской действительности в её стихотворениях. Какое счастье, что нет, добавлю я от себя.
Начиная с середины 1941 года, Георгий стал часто писать о раздражительности и слезах своей матери. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что причин для недовольства и раздражительности у его матери предостаточно. Он и сам недоволен и раздражён. Им не дают крышу над головой. Сколько они не обращались с просьбами к сильным мира сего   никакого положительного результата это не принесло. Асеев палец о палец не ударил, чтобы помочь Цветаевой. Возможно, что ему был дан сигнал свыше   не помогать. Такое ощущение, что они никому не нужны. Их фактически выбросили на улицу и забыли о них. Снять квартиру или комнату они не могут. Никто не сдаёт. Все обманывают. Георгию кажется, что если бы не жилищный вопрос, всё могло бы быть так хорошо! Если бы не арестовали сестру и отца, всё могло бы быть так прекрасно! Если бы не истерики матери, всё могло бы быть гораздо лучше! Цветаева нервничает, часто плачет. Она всё время повторяет, что Цветаевы столько сделали для Москвы, а им с сыном негде жить: «Я её отлично понимаю»,   пишет Георгий.
Цветаева получает багаж, задержанный НКВД. «Получили 6 сундуков и 1 мешок, битком набитые всякими вещами»,   пишет Георгий. Он радуется, что теперь он может носить свои парижские костюмы. Костюмов из Парижа   одиннадцать! Не считая пальто, шубы, рубашек и галстуков. Георгий любит хорошо одеваться.
В пражский период своей жизни у Цветаевой не было второго платья, на четверых было четыре простыни. Была нищета, несмотря на иждивение от чешского правительства. Этого иждивения могло хватить на одного человека, а их было четверо. Во Франции материальное положение стало выправляться благодаря гонорарам. Но гонорары шли на питание и оплату жилья. Откуда взялись шесть сундуков и мешок, битком набитые всякими вещами?   Сергей Яковлевич стал хорошо зарабатывать. Теперь известно, на какую организацию он работал. Понимала ли Цветаева, откуда текут эти, непонятно откуда взявшиеся деньги? Как объяснял ей муж, откуда они, как он их заработал?
В. Лосская совершенно справедливо пишет о причинах, побуждающих Георгия писать часть дневника на французском языке. Но Лосская не назвала именно ту причину, которую назвал сам Георгий, а эта причина одна из самых главных. Он боится забыть французский язык. 4 апреля 1941 года Георгий записывает: «Я очень боюсь потерять свой французский язык. Но я почти никогда не хожу в библиотеку, где я мог бы, конечно, читать французские книги. Атмосфера в библиотеке мне не нравится. Во-первых, лучше всё же не слишком показываться в столь специфически «иностранном» месте. Это чистая мера предосторожности с моей стороны, чтобы не могли потом говорить, что «он проводит все свои досуги в библиотеке, где он читал иностранные книги, потому что это была его последняя связь с заграницей». Георгий не просто боится потерять французский язык, а очень боится. Писать на французском языке есть один из способов поддерживать его на надлежащем уровне.
Рассчитывал ли Георгий, на будущего читателя своих дневников, как предполагает В. Лосская? Сие предположение, подкреплённое такими фразами автора дневника, как «Скажу вам честно…», «Теперь я должен подробно изложить всё, что произошло за последние три дня…», меня не убеждает. Он пишет для себя, он   единственный читатель своего дневника. Дневник заменяет ему недостающего друга, с которым Георгий мог бы побеседовать. И, может быть, не со всяким другом побеседуешь так откровенно, как он может беседовать сам с собою на страницах дневника. Вряд ли Георгий когда-нибудь думал, что его дневник будет опубликован, и его будут читать посторонние люди. Это Цветаева пишет так, как будто знает, что её дневник   тоже литература. Георгий пишет только для себя, и постоянно (чуть ли не каждый день!) возвращается к тем мыслям, которые мучают и волнуют его. Георгий был очень одинок, и он неоднократно пишет об этом на страницах своего дневника. Дневник для юноши   способ общения, которого ему так недоставало. Не к своим гипотетическим читателям обращается Георгий, а к воображаемому собеседнику (или собеседникам). Я полагаю, что, если бы он задумался, хоть на минуту, что его дневники это литература, он писал бы их иначе. Он не был бы столь «зануден» (В. Лосская), избегая многочисленных повторов. Он избегал бы чрезмерной откровенности в отношении своих сексуальных переживаний, нелицеприятных характеристик некоторых людей, мата, грубых слов, и он писал бы больше об известных людях, с которыми встречался. И уж, конечно, зная о том, кто его мать, и как её уважают и ценят многие люди, Георгий писал бы о ней больше, потому что свидетельство близкого поэту человека, каждый факт жизни Цветаевой, каждое её слово, каждый поступок   бесценны. Но он пишет о себе больше всего   о себе.
Никак не могу согласиться с В. Лосской, что Георгий «относительно холоден и эгоцентричен», поэтому его дневники тяжело читать. Любой человек, ведущий дневник для себя самого, анализирующий свои поступки, мысли, намерения, естественно покажется эгоцентричным, потому что главный объект такого дневника   он сам. Что касается холодности, то не надо забывать, что дневник пишет не эмоциональная девочка, а юноша, которому, как будущему мужчине, приличествует сдержанность. Благородная сдержанность, а не холодность руководит Георгием. Лосская утверждает, что с течением времени эгоцентризм Георгия усиливается, и в качестве примера приводит факт получения им денег от Елизаветы Эфрон и Самуила Гуревича, когда он остался один, и он «считал это нормальным». А что, было бы нормальнее, если бы он отказался от этих денег и голодал? Было бы нормальнее, если бы он пошёл работать на завод учеником токаря? И почему это эгоцентризм, если деньги присылали тётка и друг сестры, почти родственник, судя по его сердечному отношению к семье Эфронов? Юноша не был совершеннолетним. Почему мы об этом забываем? И разве своего несовершеннолетнего родственника мы бросили бы на произвол судьбы и не поддержали бы? Или посоветовали бы ему пойти на завод, чтобы прокормить себя, а не поступать в университет? Нет, я ничего не имею против завода. Но образованный юноша из писательской семьи   юноша, мечтающий о высшем литературном образовании    и завод   нонсенс! И даже, если мне скажут, что завод для такого юноши   самое подходящее место, чтобы набраться жизненного опыта, я отвечу, что всё это   демагогия, причём с советским душком. Отчего своих сыновей, господа, посылаете вы не на заводы, а в университеты?
Права ли В. Лосская, когда утверждает, что «автор постоянно ощущает свою правоту и превосходство»? Мне кажется это утверждение не слишком справедливым. Во-первых, об ощущении правоты. Георгий очень развитый, но всё же   подросток, и ему свойственна подростковая категоричность. Мы все в той или иной степени прошли через это в подростковом возрасте. Мы были в чём-то не правы, но полагали, что только мы и правы в данном вопросе. И, даже зная, что не правы, утверждали   из вредности   обратное.
Во-вторых, о превосходстве. Георгий действительно, объективно превосходил многих сверстников (и даже взрослых) по многим параметрам: по общему умственному развитию, по способностям к литературе и живописи, по тяге к гуманитарным наукам и музыке, по способности к анализу, по целеустремлённости, по тяге к всестороннему совершенствованию. В этом всём он   достойный сын своей великой матери. Было бы странно, если бы он это не замечал и не писал об этом в дневнике.
Между тем, Георгий отмечал неоднократно свои недостатки. Он отмечает, что не имеет способностей к точным наукам, что он недостаточно физически развит, не слишком ловок. Он пишет о себе, что недостаточно отёсан, что не умеет танцевать, что его жизнь курьёзно неинтересна, что его карикатуры несовершенны, что он не может представлять интерес для других людей, что ничего блестящего нет ни в его разговоре и его наружности.
В. Лосская пишет, что Георгий почти не задумывался о том, о чём постоянно думала Цветаева   об аресте. Это не так. Вышеприведённая цитата, в которой Георгий боится слишком часто ходить в библиотеку читать книги на французском языке, свидетельствует об его опасениях на этот счёт   опасениях, которые он, по-видимому, боится даже лишний раз высказывать. Его стремление жить настоящим, настойчивое повторение, что его ждёт прекрасная будущая жизнь, также подтверждают предположение, что он страшится возможности повторить судьбу отца и сестры. Лосская пишет, что Георгий совершенно свободен от обычного советского страха. Как видим, он от этого обычного страха уже не свободен. Может быть, был свободен до ареста отца и сестры. Может быть, был свободен ещё некоторое время и после их ареста. Но когда стала поступать информация об арестах знакомых, которых он знал ещё во Франции, Георгий не мог не задуматься о собственной судьбе и будущем своей матери.
«В дневниках поразительна скудость информации о Цветаевой»,   пишет Лосская. И тут же объясняет, что центр внимания Георгия   он сам. Безусловно, нам бы хотелось, чтобы Георгий больше писал о матери. Каждая крупица информации о Цветаевой для нас бесценна. Но мы не можем упрекать Георгия. Это   его дневник. Какой подросток в своём дневнике много пишет о своей матери?! То, что он пишет о Цветаевой, заслуживает внимания. Он вовсе не холодный и безразличный к матери сын. Он не один раз повторяет, что ему жаль мать. Жаль, что иногда он доставляет ей неприятности. Георгий получил плохие отметки по точным наукам. Он переживает: «Теперь, если учение плохо учится, то вызывают родителей. Это мне было бы очень неприятно. (Не за себя, конечно, а из-за того, что матери очень неприятно идти разговаривать с незнакомыми людьми, тем более, что она знает, что я буквально всё время готовлю уроки и учусь)». Он не забывает отметить, что его мать   поэт, и уважаема и любима многими известными людьми. Несомненно, ему это приятно: «К матери хорошо относится очень много людей». Жаль, что её обижают склочники-соседи: «Моя мать представляет собой объективную ценность и ужасно то, что её третируют, как домохозяйку». «Я страдаю за мать, я боюсь, как огня скандалов, которые могут вспыхнуть из-за какой-нибудь нек на место поставленной кастрюли». Как можно не заметить этих фраз?! Сын, который страдает за мать, это хороший сын, что бы ни говорили о Георгии. Жаль, потому что у неё нет хороших условий для работы: «За себя я не беспокоюсь – передо мной много, много времени впереди, беспокоюсь я за мать, которая заслужила лучшие бытовые условия». Жаль, что матери придётся жить в коммуналке: «Мне лично наплевать, но всё дело в том, как себя будет чувствовать мать, которая никогда не жила в коммунальных квартирах». Его беспокоит, что они никак не могут найти квартиру: «Нужно где-то жить, и жить в условиях, наиболее способствующих литературной работе матери». Он понимает, что всего дороже матери: «Рукописи самое ценное, что у неё есть».
Когда начинается война, и все ждут   будет ли массовая эвакуация жителей из Москвы, Георгий записывает  в дневнике: «...я боюсь массовой эвакуации – не для себя, а для матери». По пути в Елабугу Георгий размышляет: «…чем будет заниматься мать, что она будет делать и как зарабатывать на свою жизнь?». Понятно, что от способности матери заработать на жизнь зависит и его благополучие. Лосская пишет, что Георгию не приходит в голову помочь матери. Приходит. Как можно было этого не заметить?! В Елабуге он пытается устроиться на работу. Лосская пишет, что в дневниках Георгия она нигде не видела нежности или настоящего сочувствия к матери. Выше я привела высказывания сочувствующего сына. А как насчёт этой фразы: «Главное, я беспокоюсь и горюю за неё». За неё, то есть, за мать. Страдать и горевать за мать может только нежный и любящий сын. Вряд ли Цветаева, упрекавшая сына за холодность, знала об этих записях, свидетельствующих не о холодности юноши, а о его сдержанности в проявлении чувств. Ожидать выражения нежности от подростка, значит, не понимать психологии подросткового возраста. Сочувствие же матери, как видно из вышеприведённых цитат, Георгий высказывает на каждом шагу по разным поводам. Георгий пишет: «…я думаю о самочувствии матери. Как же она будет переводить в маленьком загончике у Лилии, как я буду учиться? Бред». А как насчёт этого высказывания: «Я очень жалею мать – она поэт, ей нужно переводить, жить нормальной жизнью, а она портит себе кровь, беспокоится, изнуряет себя в бесплодных усилиях найти комнату, страшится недалёкого будущего (переезда)». Жалеет, значит, любит.
В Песках, куда они на время уехали с Цветаевой, Георгий задумывается о том, почему он такой, какой он есть. Он сам себе говорит правду, анализируя жизнь членов своей семьи: «Процесс распада всех без исключения моральных ценностей начался у меня по-настоящему ещё в детстве, когда я увидел семью в разладе, в ругани, без объединения. Семьи не было, был ничем не связанный коллектив. Распад семьи начался с разногласий между матерью и сестрой,   сестра переехала жить одна, а потом распад семьи усилился отъездом сестры в СССР.  Распад семьи был не только в антагонизме – очень остром – матери и сестры, но и в антагонизме матери и отца. Распад был ещё в том, что отец и мать оказывали на меня совершенно различные влияния, и, вместо того, чтобы им подчиняться, я шёл своей дорогой, пробиваясь сквозь педагогические разноголосицы и идеологический сумбур. <…> Понятие семьи постепенно уходило. Религия – перестала существовать. Коммунизм был негласный и законспирированный. Выходила каша влияний. <…> Процесс распада  продолжался скоропалительным бегством отца из Франции, префектурой полиции, отъездом из дому в отель и отказом от школы и каких-то товарищей, абсолютной неуверенностью в завтрашнем дне. <…> Распад усугублялся ничегонеделанием, шлянием по кафэ, <…> политическим положением, боязнью войны, письмами отца, передаваемыми секретно…какая каша, боже мой!». Какой такой своей дорогой шёл Георгий, если поддался влиянию отца? Своей дороги у него пока ещё не было, да и быть не могло. Георгий продолжает анализировать свою жизнь. Он большие надежды возлагал на переезд в СССР, но столкнулся с полным бессилием отца, чьей судьбой теперь незримо и властно руководили люди из НКВД, со склоками, которые затевали соседи по болшевской даче Клепинины, с арестом отца и сестры, поиском комнаты, переездами, нуждой, неуверенностью в завтрашнем дне, растерянностью матери. Вывод, к которому приходит Георгий   закономерен: «Пусть с меня не спрашивают доброты, хорошего настроения, благодушия, благодарности. Пусть меня оставят в покое. Я от себя не завишу, и пока не буду зависеть, значить ничего не буду. Но я имею право на холодность, с кем хочу. Пусть не попрекают меня моими флиртами, пусть оставят меня в покое. Я имею право на эгоизм, так как вся моя жизнь сложилась так, чтобы сделать из меня эгоиста и эгоцентрика». Увы, Георгий прав. Ни в чём не виноватый, задёрганный родными людьми и обстоятельствами, он, чёрт возьми, тысячу раз прав! Нельзя воспитываться в семье, где все   лебедь, рак и щука   тянут повозку в разные стороны, и остаться нравственно здоровым человеком. Георгий пишет о своей семье, о её нравственном климате как трезвый, умный, проницательный человек, умеющий мыслить и анализировать. И просвечивает сквозь эту беспощадную трезвость душевная боль такой глубины и силы, что всякому, читающему дневник юноши, становится не по себе. Навязанный обстоятельствами эгоизм и эгоцентризм юноши   его способ защиты от проклятой действительности, которая к нему беспощадно жестока. Он так надеется на лучшую жизнь! Он так надеется на возможное счастье! Он так уверен, что перед ним   вся жизнь! И он не знает ещё, что дни его сочтены в тайной канцелярии рока. Талантливый, многообещающий юноша! Как бесконечно жаль его!
Георгий пишет, что не любит людей, что они кажутся ему чудовищными существами, что они ему противны. Он разочарован в людях. Что Чайльд Гарольд, с его мелкими проблемами и беспочвенным разочарованием рядом с этим шестнадцатилетним юношей! Чайльд Гарольд не боролся за выживание. Чайльд Гарольд не терпел материальные лишения и жилищная проблема его не беспокоила. Чайльд Гарольд не жил в СССР и его родных не арестовывали. Далеко Чайльду Гарольду до Георгия Эфрона.
Лосская пишет, что в дневнике Георгия есть опровержение версии о вербовке Цветаевой НКВД в Елабуге (?!). В первом томе дневников Георгия на странице 521 есть фраза: «Сегодня мать была в горсовете, и работы для неё не предвидится; единственная возможность – быть переводчицей  с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет». Значит, место переводчика Цветаевой в НКВД было предложено. Никакого опровержения о вербовке на страницах дневника нет и быть не может по той простой причине, что ничего о вербовке, была она или нет, он не знает и знать не может, ибо, если вербовка была, то Цветаева никогда не рассказала бы о ней сыну. Не рассказала бы потому, что вербовщик непременно бы предупредил её, что никому, даже сыну, об этом рассказывать не следует. Вербовщики из НКВД умели чётко дать понять вербуемому человеку, что он должен молчать. Лосская, возможно, об этих советских реалиях не знает. А я – знаю, и знаю не понаслышке. Встречалась с этими товарищами (чорт им товарищ!) лицом к лицу.
А теперь рассмотрим ситуацию. Цветаевой предложили работу переводчицы в НКВД. Она отказалась. Всякому ли человеку НКВД предлагало работу? Отнюдь, нет. Даже уборщицы, мывшие полы и туалеты в здании НКВД, проходили тщательнейшую проверку на лояльность. Сам факт, что Цветаевой предложили работу в НКВД, почти невероятен, учитывая, что её муж и дочь находятся под следствием, как «французские шпионы», а сестра   в ссылке. Ещё более этот факт кажется невероятным, потому что на допросах С. Эфрон и Э. Литауэр, его соратница, показали, что Цветаева писала антисоветские стихи, т.е. была контрреволюционерка.
Однако, работу ей, тем не менее, предложили. Люди из НКВД никогда и ни под каким видом не стали бы предлагать работу Цветаевой из человеколюбия и милосердия, если бы не хотели извлечь выгоду для себя из этого более, чем странного сотрудничества, если бы вдруг оно состоялось. Что это? Изощрённый цинизм? Или даже садизм? Посадить сестру, мужа, дочь и предложить Цветаевой, недавно приехавшей из Франции, работать на себя. Что, люди из НКВД не знали о нежелании Цветаевой уезжать из Франции в СССР? Что, они не знали, что Цветаева воспевала Белое движение и сочувствовала казнённым членам Царской Семьи?   Знали! Выгода же их состояла не только в том, что ввиду военного времени требовались переводчики с немецкого языка. В конце концов, были в СССР к этому времени люди, знавшие немецкий язык, и, право, без Цветаевой органы внутренних дел вполне обошлись бы. Она была им зачем-то нужна. Именно она. Зачем? Здесь мы можем только догадываться   зачем. Слывя в своей писательской среде бывшей эмигранткой (белогвардейкой), приехавшей из Парижа, Цветаева могла рассчитывать, если бы она это захотела, на доверие со стороны людей, недовольных советской властью. Она могла бы стать их конфидентом, чтобы потом сдавать их НКВД. Это 100 %! Чем соблазняли? Конечно, согласись она работать на НКВД, не было бы у неё с этого мгновения проблем с питанием и жильём. Но у неё были бы проблемы с собственной совестью.
Цветаева решила дело в пользу совести, а не в пользу материальных выгод. Как отнёсся тот, кто предлагал ей работу, к её отказу? Что он ей сказал? Каким тоном? В какой форме? Был вежлив, или насмешлив, или груб? Этого мы никогда не узнаем. Мы знаем только голый факт   Цветаева от предлагаемой работы отказалась. Очередной великий отказ. Великий, потому что шла война, и снова надвигался голод, как в годы гражданской войны. Только теперь Цветаевой было не двадцать пять, а почти пятьдесят, а это тоже что-то да значит.
Нечего и говорить, что смерть матери потрясла и перевернула всю жизнь Георгия. Он сам пишет об этом. Он так часто досадовал, что мать хотела вместе с ним гулять, ходить в кино. Он хотел самостоятельности, независимости, как любой подросток в его возрасте. Сколько раз он повторял в своём дневнике, что останься он один, он знал бы, что ему делать. Сколько раз он раздражался на мать, поминутно меняющую решения. И вот, когда он действительно остался один, Георгий растерялся. В сущности, он всё ещё оставался в глубине души беспомощным ребёнком. Лосская, хотя призывает не осуждать Георгия, с неприязнью пишет о том, что он избалован матерью, что надеется на помощь Асеева, потом Кочеткова. Да, Георгий цепляется, как ребёнок, за полузнакомых людей, потому что ему страшно остаться совсем одному, потому что он боится погибнуть в этой мясорубке. Он ещё не знает, что судьба над ним посмеивается, что рок уже занёс над его головой топор.

Лосская не устаёт повторять, что Георгий чудовищный эгоист, сноб, что он надменен, холоден и не умеет любить. Лосская будто не слышит (или не хочет слышать), что этот несчастный мальчик на каждой странице своего дневника почти кричит о своём одиночестве, и невозможности найти хотя бы друга, или девушку, которая поняла бы его. Он ведь всё время повторяет, что ни мать, ни Самуил Гурьевич, ни Дмитрий Сеземан не понимают, почему он такой. О Гуревиче Георгий скажет: «Он не понимает меня и моего характера и криво толкует этот характер. <…> Он, бесспорно, не способен учесть роль той атмосферы, где я рос, он не способен просто понять, в силу каких обстоятельств и происшествий я такой, как есть сейчас».
Они думают, что он холоден, а он сдержан и замкнут. Они думают, что он эгоист, и он, в конце концов, устав, заявляет, что станет эгоистом, назло всем, раз всё равно у него такая репутация. Надменен ли он? Не думаю. Он чувствует своё превосходство над многими людьми, но ведь он действительно их превосходит по многим параметрам, хотя бы по целеустремлённости, талантам, знаниям. Разве он виновен в этом? Ведь и его великая мать в его возрасте знала своё превосходство, знала о твоём таланте. И, как знать, быть может, не погибни Георгий на войне, был бы в России ещё один крупный писатель, или художник.
Лосская пишет, что Георгий не умеет ценить и любить нематериальное. А музыка, которую он истинно любил?! А литература?! А живопись?! А политика?! Или это всё   тоже материальное?
Многое отступает на второй план, когда человек голоден. После смерти матери перед Георгием, оставшемся в одиночестве, встал вопрос: как выжить? Он оказался никому не нужен. И он выживал, как мог, и как умел. И его мать в годы гражданской войны, выживала, как умела. Цветаева не без юмора пишет, что ей в самые голодные и страшные дни и в голову не пришло, что она могла бы заработать своим телом. И Георгий, замечу, не стал убивать и грабить, чтобы выжить. Нравственная основа в этом молодом человеке была здоровой и цельной, как и у его матери. Вспомнил ли Георгий, оставшийся в полном одиночестве, фактически осиротев, о своей прежней дневниковой записи: «…всякого рода неприятности и препятствия воспитывают и закаляют человеческий характер (я говорю о характере умного человека). Морально я воспитан и закалён именно за последние два года, годы трудностей и испытаний». Интересно, знал ли Георгий строки из стихотворения своей матери:
Под ногой полезны бездны.
Полезны ли? Кому   полезны, а кому и нет. На деле оказалось, что не так уж он и закалён. Самоуверенность молодости!
Меня коробит публично высказанная Лосской мысль, что сын Цветаевой   монстр Цветаевой. Правда, Лосская тут же предлагает сделать скидки на возраст Георгия, на войну, и.т.°д. Не надо скидок. Вся исковерканная жизнь Георгия   сплошная скидка! Жизнь, исковерканная, прежде всего, его отцом.
Георгий - не есть монстр Цветаевой. Он по определению не монстр, а несчастный юноша, которому заморочил голову истинный эгоист и монстр   его отец. Если бы не С. Эфрон! Если бы не его растлевающее влияние! Кто-то может мне возразить, мол, С. Эфрон так верил в коммунизм, так верил в СССР, что это его оправдывает. Не оправдывает! Это его личное дело   во что он верил. Он не оставил детям выбора. И в этом его вина, и их беда. Сказки со счастливым концом всегда притягательны. Дети поддались на отцовы сказки о светлом будущем СССР. Но их отец, взрослый человек, должен был взвесить все «за» и «против», должен был прислушаться к тем людям, кто предупреждал об опасности возвращения в СССР. Не прислушался. Даже и слушать не хотел. Жаль, что влияние Цветаевой на детей оказалось по каким-то причинам слабее влияния отца. Будь они с самого рождения Георгия одни, мать и сын непременно нашли бы общий язык, потому что Георгий   копия своей матери в мужской ипостаси. Георгий не монстр. Нельзя оскорбить сына, не оскорбив при этом его матери. Георгий есть жертва, принесённая его отцом на алтарь светлого будущего СССР   будущего, которое не наступит никогда.
Нет ничего проще, чем выискать в человеке не очень симпатичные черты. Нет ничего проще, чем трактовать не в пользу человека любые его мысли и поступки. Следует взглянуть на мысли, намерения и поступки Георгия под другим углом зрения   доброжелательным. Надо взглянуть на этого юношу с состраданием в сердце. Разве Георгий Эфрон, сын гениальной Цветаевой, не достоин нашего понимания, любви и сострадания?
И ещё. Читатели в форуме сайта, посвящённом Георгию Эфрону, злопыхательствуют, злословят и поливают грязью его имя. А ведь Георгий Эфрон заслуживает такого же уважения к его памяти, как любой другой солдат Отечественной войны, сложивший голову на поле сражения за Вашу возможность жить и за Вашу свободу высказываться, господа.

2010, Горловка