Вопли моей души

ВОПЛИ МОЕЙ ДУШИ...
РОМАН
События, описанные в романе, к автору не имеют никакого отношения. Все герои выдуманы, совпадения фамилий случайные.

«Счастливым человека можно назвать только после его смерти». Сенека.

Ещё одно последнее сказание…
1.
«Выдь на Волгу: чей стон раздаётся над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовётся…»
Революционер-демократ, классик русской литературы Николай Алексеевич Некрасов свои стихи посвящал страданиям народа, идиллии и трагедии крестьянства. Его поэзия оказала благотворное влияние на последующее развитие русской классической, а позже и советской поэзии. К сожалению, он не дожил до революции, которую своими произведениями приближал.  Жаль, конечно, потому что я считаю,  доживи он до октябрьского переворота, слово «стон» в его стихотворении было бы заменено на более адекватное социалистическому строю слово «вопль». Ну, что ж, придётся восполнить пробел, допущенный классиком.
Я долго думал, как назвать данный роман. «Советский Армагеддон»  сразу отсеял бы читателей, страдающих ностальгией по социализму. «Школа коммунизма» лишила бы меня читателей-антисоветчиков.  Тут вспомнил русского классика и решил воспользоваться его трактовкой трудностей русского народа, приспособив её к трудностям настоящего времени. Причём так, чтобы никого не обидеть: ни классика, ни коммунистов, ни антикоммунистов. Назвал роман «Вопли моей души».
Впервые мой вопль люди  услышали 29 февраля 1936 года. Это был вопль отчаяния по случаю расставания с тёплым, уютным, комфортным местом обитания и переходом в неизвестность, где меня ждали страдания, испытания и трудности. Потом в моей жизни было много воплей, но такими громкими они уже не были. С каждым годом они становились всё тише и тише, пока не стали беззвучными. Потому что  иногда приходилось вопить, крепко сжав зубы. Это невероятно трудно: кричать, вопить, выть по-собачьи, внутрь себя,  не раскрывая рта. Потому что наряду с маленькими, незначительными  победами и триумфами, сопровождающимися воплями радости, было намного больше  боли, бед, поражений и страданий, заканчивающихся беззвучными воплями. Чтобы поведать обо всех, нужна целая жизнь. А она заканчивается. Поэтому буду по возможности краток.
Мой первый триумф никакого отношения к победоносному шествию по главным улицам Рима в лаврах победителя не имел. Всё произошло гораздо проще. Стараниями маминого отца, мои мозги с раннего детства были загружены совсем не детскими знаниями. Он учил меня считать на счётах, читать книги, писать буквы и складывать их в слова.  Всем этим премудростям я научился рано. И если умение бегло читать и быстро считать в дальнейшем сослужило хорошую службу, то   писал я плохо, коряво, до тех пор, пока не купил пишущую машинку, а потом и компьютер. Зато я знал наизусть почти всё услышанное от деда хотя бы один раз: много сказок и стихотворений. Не только знал, но любил декламировать с выражением, используя для этого любую возможность.
На день рождения мне подарили книжку, тоненькую, страничек на десять,  с красивыми картинками. По-моему, в близлежащих сёлах такой книги не было ни у кого. Ещё не умея читать, я, благодаря дедушке, выучил наизусть всё стихотворение. Можете не поверить, но помню я его до сих пор. Пытаясь проверить память, просеял весь интернет, но его не нашёл. Зато узнал фамилию автора: Иосиф Уткин. Сейчас мне понятно, почему это стихотворение не вошло в полное собрание его сочинений. А тогда, на концерте в честь Дня международной солидарности трудящихся, мне очень хотелось его прочитать. Не знаю, кто принял такое решение, но на сцене поставили табуретку, на неё – меня.  И я, пятилетний  «пузатик» прочитал:
- Стихотворение о том, как бабка советский хворост уберегла!
Старая бабка за хворостом шла.
Хворосту бабка в лесу не нашла.
Стала старуха на старость пенять:
Что бы такое, не может понять?
Место знакомое, лес и овраг.
Видит – в лесу пробирается враг…
Короче. Враг нёс вязанку хвороста. Бабка его задержала, сдала в милицию, её наградили.
То был мой первый триумф! Аплодисменты долго не заканчивались. Меня уже сняли с табуретки, провели к матери, усадили на колени, на сцене появились следующие артисты, а овации не смолкали.
Это сейчас мы можем спокойно рассуждать о том, что в 1941 году в стране нечего было украсть, кроме хвороста. А тогда в стихотворении Уткина сатиры не заметили,  все верили, что бабка совершила подвиг. Как вскоре оказалось, я – тоже.
Вечером к нам зашёл родственник матери. Недолго пошептавшись, быстро вышел.    Отец,  получивший на Финской  войне ранение, лежал в больнице. Мать навестила его, посоветовалась.  Книжку сожгла в печке.   Ничего не объясняя,  приказала мне забыть о том, как бабка уберегла советский хворост. А деда арестовали.  Подержали несколько дней. Не найдя состава преступления, выпустили. Впрочем, это не помешало призвать на войну четырёх его сыновей, маминых братьев, ни один из которых живым не вернулся. 
Лишь много лет спустя я узнал тайну исчезновения любимой книжки. Оказалось, родители раньше жили в этом самом селе. В 1924 году отец отбил у парня девушку, женился на ней. Тот затаил обиду. Написал на отца анонимку. Под угрозой ареста пришлось срочно уезжать. Молодые родители, не обременённые детьми и богатым скарбом,  переехали с востока Белоруссии на восток Украины, в Донбасс, добывать уголь. Получив травму, отец с шахты уволился, семья – к тому времени у них родился сын – переехала в село. До тридцать третьего года жили спокойно. Потом началась голодовка.  Но сбежали не от неё. Защищая от изъятия последний мешок зерна, отец вступил в драку. За это грозил арест. Решив,  что прежние обиды на родине забыты, вернулись в родное село, вступили в недавно организованный  совхоз «Пролетарий». Здесь родилась сестра, потом  я. Но спокойная жизнь продолжалась не долго. Оказалось, что обиженный отцом жених ничего не забыл. Работал в органах, имел авторитет. Отцу, как отличному работнику и участнику финской войны предложили вступить в Партию. Присутствовавший на приёме его соперник вспомнил высказывания отца о бездарно проведенной финской операции, о напрасной гибели тысяч красноармейцев. Поведение отца признали не достойным высокого звания члена Партии. Намекнули, где его настоящее место.
На Первомайском концерте соперник отца появился для поддержания революционного порядка. Пока я рассказывал о хворосте, он делал пометки в записной книжке. Ничего хорошего это не предвещало. Сбежав из больницы, отец собрал вещи, забрал жену, троих детей и выехал в великую Россию, где легче затеряться среди многомиллионного народа.
Увы, так казалось только на первый взгляд. В предгорьях Кавказа, где поселилась наша семья, был один милиционер на несколько посёлков. Но этого хватало, чтобы его всевидящее око не пропускало ни малейших нарушений общественного порядка. 
Здесь, в пятилетнем возрасте,  я впервые задумался о своём приходе в этот Мир. Причина для того была серьёзная: я влюбился. Девочек моего возраста в соседних дворах было много.  Тереза, старше меня на три года, уже ходила в школу. По всем канонам влюбляться в неё мне не следовало. Но она была единственная девочка, которая не смеялась над моей одеждой, не обзывала пузатиком,  и я в неё влюбился.   
Одежда моя ничем особенным  не отличалась. Мама купила по случаю два метра ситца, голубенького, с красными цветочками. Поскольку шить штаны не умела, пошила двое трусиков и два платьица, мне и старшей сестре. Девочки называли меня пузатиком, ребята – девчатником, а Тереза научила, как надо правильно  отвечать:
- Имею честь гордиться.
Я так  и отвечал. Мальчишки злились, иногда поколачивали. Девочкам нравилось. Взрослые улыбались.
Когда отца Терезы арестовали, все стали избегать встреч с ней. Но я продолжал её любить. Мой папа тоже запретил мне с ней встречаться.  Запретил без всяких объяснений. Пережить такое горе было не по силам. Забравшись в кусты,  я стал поедать траву и листья, всё, что попадалось под руку. Еда была не вкусная, разжёвывалась плохо,  проглотить  не мог. Пришлось запивать водой из ближайшей лужи. Смерть не наступила, но в больнице пролежал несколько дней с расстройством желудка. Тогда и задумался о смысле жизни. Если нельзя встречаться с любимой девочкой, зачем жить? Отец на мои вопросы отвечал всегда одинаково:
- Вырастешь – узнаешь.
Сразу отвечу на возможные вопросы. Когда вырос, перечитал по этой теме много литературы, но ответа не получил. Более того, в голове поселилась такая путаница, с которой не могу разобраться и поныне. С одной стороны, моё появление на Свет – случайность. А с другой стороны – как-то не верится, что по этой самой случайности на Свет появилось пять миллиардов человек! Рассуждая подобным образом, я пришёл к выводу, что эта, так называемая случайность, есть не что иное, как закономерность, существующая независимо от нас, возникшая давным-давно, ещё до сотворения Мира. Ведь, чтобы я родился, задолго до этого момента должны были произойти сотни, тысячи случайностей.
Начну с того, что папа с мамой познакомились «случайно». Мама работала на конюшне уборщицей. Папа на складе грузчиком. В тот день закончился овёс, старший конюх заболел. На склад бригадир послал маму. Кладовщик вывихнул ногу, отпустить овёс поручил грузчику. Так папа познакомился с мамой. Если всё сводить к случаю, получается глупость: если бы не заболел конюх, если бы не вывихнул ногу кладовщик…
Но можно копнуть глубже. Папа и мама жили в разных сёлах. На их основе, во исполнение требования Новой Экономической Политики, создали какую-то концессию. Сёла объединили. Так у родителей появилась возможность встретиться.
Возникает вопрос: если бы не было НЭПа, родители мои так бы и жили каждый в своём селе, не познакомившись? А если бы не было Ленина, не было бы и НЭПа? А если бы не было Карла Маркса? А если бы не было революции?
Надеюсь, читатели согласятся со мной, что от таких случайностей не может зависеть судьба всего человечества. Значит, всё заранее предопределено? Кому появиться на свет, кому нет? Кому быть грузчиком, кому хлеборобом, кому судьёй, а кому – преступником? На первый взгляд, мысль глупая. Но  её правомерность подтверждается множеством примеров. История знает братьев-близнецов, один из которых вор, другой – судья. Впрочем, это не имеет отношения к  теме моего повествования.
Но вернёмся к первой любви. Тереза вместе с матерью уехала сразу после ареста отца. А мысли о появлении на Свет, оставшиеся  в моей голове, со временем трансформировались в  мысли о справедливости и смысле жизни. Ведь если отбросить гипотезу о случайном появлении на Свет конкретного человека, получается, что каждый закономерно рождённый человек имеет определённое предназначение. Эта теория подтверждалась на практике: несмотря на то, что вокруг нас жили, наряду с русскими,  люди самых разных национальностей, только русских называли русскими. Остальные имели презрительные клички: зюзюки, бульбаши, хохлы, абреки, кураты, азеры, гансы, даги, жиды, пиндосы, пшеки, тиблы, хачики, чурки, чучмеки. Трудно было разобраться, кто есть кто. Поскольку к этому времени мы успели пожить в Белоруссии и в Украине, а рядом размещались греческий и эстонский посёлки, то я знал, что пиндосы – греки, кураты – эстонцы, хохлы – украинцы, а зюзюки, или бульбаши, это мы, белорусы. Кто скрывался под  остальными унизительными кличками, я не знал. Несмотря на то, что в школе такого предмета не было, все дети знали, кого как называть. Может быть, поэтому между различными группами постоянно возникали  конфликты, часто заканчивающиеся кровопролитием. Причём, как правило, русские били греков, греки эстонцев. Хотя греки в посёлке поселились давным-давно, это не мешало понаехавшим русским считать себя хозяевами. Эстонцы подчинялись тем и другим безропотно, ибо были сосланы сюда совсем недавно, накануне войны. Такое положение вещей подтверждало мой тезис о закономерности рождения каждого человека.
Здесь надо сказать, что меняя после финской войны военный билет на паспорт, отец предусмотрительно сменил белорусское имя-отчество Федос Федотович,  на исконно русское  – Фёдор Фёдорович. Тем лишил недоброжелателей возможности преследовать его, да и  дети значились не Федосеевичами, а Фёдоровичами, и хотя были по крови белорусами, вполне сходили за русских. А при получении паспортов, официально в них превратились.
Первая любовь помнилась долго. Всех девочек, а позже и девушек я сравнивал с Терезой, и они долго проигрывали ей по всем параметрам.

2.
 Помню начало войны. Было много крика, плача. Все собрались у поссовета, слушали по большому чёрному репродуктору  речь В.М. Молотова 22 июня 1941 года. Ветер разнёс неизвестно откуда появившиеся  антисоветские листовки, их собирали, сжигали. Всех долго допрашивали, но так и не выяснили, кто их разбросал. Позже выселили несколько греческих семей. Эстонцев не тронули, они и так уже были переселенцами. Родители  запретили мне дружить и с греками, и с эстонцами.
Жили мы на частной квартире, в доме у греков. Отец работал на нарзанном заводе. Нарзан вдруг закончился, завод закрыли. Отца, имеющего опыт работы в шахте,  перевели на семь километров далее в горы,  в посёлок Рудник кровельных сланцев. Этим сланцем в то время были покрыты многие дома в окрестных посёлках, и даже в  Сочи. Сейчас на этом месте Газпром построил гостиницы, коттеджи, рестораны, несколько канатных дорог. Именно там расположен центр Зимних Олимпийских Игр 2014 года.
Помню первый приход в посёлок. Шли с отцом. Большую часть пути я сидел у него на плечах. Подойдя, увидел на бугре ватагу детей разного возраста. Настоял, чтобы отец опустил меня на землю. Стыдно было появиться верхом на отце перед будущими друзьями.
Здесь нам дали комнату площадью 16 квадратных метров, с печкой и двумя самодельными топчанами. Для семьи из пяти человек это являлось роскошью.  Немцы не дошли до нас 25 километров. В посёлок прибыло много красноармейцев. Их расселили по квартирам. Вместе с нами жили пять солдат. Днём они были на задании, а ночью спали вместе с нами на полу. Помню грузина, дядю  Вано. Он сажал меня на колени и учил считать до десяти: эрти, орти, сами, отхи, хутхи. За точность не ручаюсь. Пишу, как запомнил.
Немцы видимо знали, что рядом со сланцевым карьером располагается динамитный склад. Часто бомбили. Бомбы падали далеко от посёлка, но дважды попал под бомбёжку. Один раз бомбы начали падать недалеко от нашего дома. Мы спрятались в кустах, обожглись крапивой, но остались целы. Другой раз я с мамой был на огороде, недалеко от динамитного склада. Мама пересадила меня через забор, велела бежать в лес. А сама перелезть не могла, спряталась под забором. Оба остались живы, но вой падающей бомбы помню до сих пор. Было интересно слышать, как с её приближением изменяется тональность звука. Как-то на Мосфильме купил два набора пластинок с театральными звуками для театра-студии. Услышав свист снаряда, вспомнил былое. Интерес не пропал, прослушал нсколько раз. Вспомнил все подробности того случая.
После рождения младшей сестры нам позволили занять такую же комнату напротив. Это был 1943 год. Немцев давно прогнали, солдаты ушли вперёд. Когда уходили, оставили нам два котелка, круглый и плоский, пять алюминиевых ложек, цинковое зелёное ведро и фиолетовую трёхлитровую кастрюлю. За это мы весь вечер били грецкие орехи и извлекали ядра, полное ведро: такова была плата по договорённости. Так мы разбогатели. До этого ели деревянными ложками из деревянных мисок, изготовленных папой.
Много лет спустя, когда в доме появилась нормальная посуда, из этой кастрюльки мы кормили поросёнка. Однажды он своим рылом затолкал её под здание клуба. Пролезть туда никто не мог. Чтобы достать, пришлось срывать в клубе на полу две доски.
В посёлке стояло три двухэтажных дома и семь одноэтажных. Почему-то их назвали именами кораблей: Крейсер, Эсминец, Подводная лодка. Мы жили на первом этаже двухэтажного Крейсера. В ста метрах от нас, в Торпедном катере,  жил мой друг. Однажды, когда дома никого не было, я босиком побежал к нему в гости. За игрой не заметили, что неожиданно началась зима. Домой вернулся по снегу. Впервые был наказан отцом. Зато в тот же вечер он сплёл мне персональные лапти. В них я и пошёл в первый класс. А в дождливую погоду обувал  постолы из сыромятной свиной кожи. Они были так скроены, что подходили на любой размер ноги.
Не помню, сколько взрослых проживало в посёлке. А учеников было семнадцать.  Школа размещалась  в клубе. Вечером там проводились танцы и другие мероприятия, а днём – занятия. По пять человек в первом, втором и третьем классе, плюс два ученика в четвёртом. За неимением парт и столов, ученики сидели на скамейках. Писали на коленях, грифелем по сланцевой доске. Учительница,  Любовь Алексеевна,  учила  сразу четыре класса.  Одним давала писать палочки и кружочки, другим – слова и предложения, третьим велела учить наизусть стихотворение. Поскольку я читать и писать уже умел, меня перевели сразу во второй класс. Как теперь понял – напрасно. Не наломав руку на палочках, чёрточках и кружочках, я так и не научился правильно писать буквы.
Электричества в посёлке не было. Для обработки кровельного сланца стоял обыкновенный локомотив. В топку забрасывали дрова, нагревали воду, паровая турбина вырабатывала электроэнергию.  Вечером локомотив охлаждали. Квартиры освещали керосиновыми лампами. Я зачитывался до поздней ночи, за что получал нагоняй от родителей: керосин был в дефиците.
Всё-таки мне удалось прочитать все книги, которые имелись в наличии в библиотеке клуба: Капитал Маркса, Сборник речей Ленина, Поднятую целину и Тихий Дон Шолохова, Трактат Робине о равновесии добра и зла в природе, Милый друг Мопассана, Мадам Бовари Флобера, трилогию Драйзера «Финансист, Титан, Стоик»,  Американскую трагедию. До сих пор помню   имена негодяя, под  которыми он регистрировался в гостиницах: Карл Грэхем, Клайд Грифитс, Клифорд Голден. Презирал его за то, что он обесчестил девушку. Дал слово никогда не обижать девочек и сдержал его. 
Других книг в поселковой библиотеке не было по простой причине: все тонкие книги  с крупным шрифтом  отдали в школу под тетради, в них ученики писали между строк классные задания. Остались только толстые старые  книги с мелким шрифтом и плохой бумагой.
Один раз привозили кино, «Дети капитана Гранта». На здание клуба повесили белую простыню. Установили бензиновый движок и кинопроектор. Взрослые принесли стулья, детвора сидела на траве. Впечатление незабываемое.
Когда залежи сланца исчерпали, всех рабочих перевели на лесозаготовку. Деловую древесину отправляли машинами в Адлер, дальше вагонами по стране.
Своими силами на реке Ачипсе рабочие построили маленькую гидроэлектростанцию. Свет давали с наступлением сумерек, до десяти часов вечера. За пять минуть до выключения мигали три раза. Чтобы люди успели приготовиться ко сну. Лампочки, которые тоже являлись дефицитом, перегорали. Мигать перестали. Свет выключали неожиданно. Часов ни у кого не было. Каждый вечер в домах была суматоха.
С этой электростанцией связаны два воспоминания.
У нас была корова. Отец сделал маленькую деревянную бочку. Наливал в неё сливки. Бочку привязывал к огромному колесу. Оно вращалось водой, сливки взбивались. Вечером отец приносил домой бочку, открывал и извлекал из неё круглый кусок сливочного масла.
От колеса к колесу вращение передавалось прорезиновыми транспортерными лентами. Когда ленты изнашивались, их заменяли новыми. Старые разбирали рабочие по домам. Долгими вечерами не без труда отрывали от ткани резину, а из полотна шили одежду.  Ходил в таких брюках и я. Полотно сносу не знало, было крепкое,  но очень жёсткое. Промежности растирало в кровь. Ходить было невозможно. Переходя вброд реку, я снял штаны и случайно их уронил. Они уплыли. Отец отхлестал меня хворостиной, зато купил солдатские галифе.
Это было первое наказание. Но было и второе. Солдатские брюки мне купили старые, но с новым ремнём. Он оказался сшитым из гнилой кожи. Будучи пузатиком, я напряг живот,  ремень порвался. Получив наказание за утраченные штаны, я не хотел получать добавку за порванный ремень. На втором этаже дома пустовала закрытая комната.  Верхнее стекло было разбито. Я  бросил туда порванный ремень. Несколько дней прошло спокойно. Потом приехала хозяйка комнаты, зашла, увидела ремень и завопила:
- Караул, меня обокрали.
Отец увидел в её руках мой ремень и порвал его на мелкие кусочки, теперь уже на моей спине. Громко вопить стеснялся, чтобы не услышали друзья. Только свозь зубы! Когда я ему объяснил, как и почему ремень попал в ту комнату, он сказал:
- Хороший урок всегда впрок. Теперь ты понял, что воровать нельзя.
Я понял, и никогда ничего чужого не брал. Потому до сих пор такой бедный.
В школу ходил в латаных-перелатанных штанах. К насмешкам относился спокойно. Когда латки ставить было уже некуда, попросил купить другие. Мама поехала в Адлер, купила. Я пришёл из школы, увидел новые штаны, обрадовался. Померил – очень большие. Пришла мама. Попросил отрезать штанины и подрубить. Она расплакалась. Думал, из-за того, что штаны оказались велики. Долго успокаивал:
- Ничего страшного. Главное, что без латок.
Наконец призналась, что специально купила большие, для старшего брата. А мне перешьёт его штаны, на которых латок не так много.
Сейчас главный коммунист Украины Пётр Симоненко просит поставить его у руля. Говорит, что теперь знает, куда рулить. Может быть, и знает. Но тогда не знал, и рулил не туда. А главное, он не знает, и не хочет знать про мои латаные штаны и слёзы матери.
Уже работая в Министерстве, получая неплохую зарплату, имея возможности выше среднего жителя страны, я с трудом обставил свою квартиру. Обои привёз из Ленинграда. Подвесной уголок в ванную комнату привёз, не поверите, из Новосибирска. Унитаз купил в Москве, на Кутузовском проспекте в хозмаге недалеко от гостиницы «Украина». Мебель брал или с переплатой, или по записочке начальника Управления рабочего снабжения Минуглепрома. За польской кухней «Беата» стоял в очереди полгода, каждое воскресение ходил на переклички. Костюмчики детям привёз из Сухуми. Костюм себе купил в Москве. Платья жене  во Львове. 
В «Зарницу» дети должны были играть в зелёных рубашечках. По долгу службы побывал в Москве, Ленинграде, Новокузнецке, Киеве, Туле, Саратове. Зелёных рубашек не нашёл. Повезло в Прокопьевске. Купил пять штук, от тридцать четвёртого до сорок второго размера, чтобы хватило до десятого класса. Оказалось, что зелёную рубашку купил только я, больше ни у кого нет, «Зарницу» будут играть в рубашках синего цвета. В то же время из Польши и Чехословакии привёз всё, что требовалось купить.  Не хочется, чтобы опять зарулили в то время.
Да что там унитаз, кухня, спальня. Я помню время, когда спичек не было. Огонь добывали с помощью кремня, кресала и трута. Делать это могли не все. А печи топить надо. Утром выходили на улицу и смотрели: у кого из трубы идёт дым, к тому бежали за жаром с солдатским котелком или с жаровым утюгом. Я никогда не бегал, так как отец вставал раньше всех и у нашей печки каждое утро сидели несколько человек в ожидании, когда она разгорится, чтобы «позычить» жару.
Потом из Москвы начали привозить спички, в больших коробках, штук по пятьсот. К коробкам прилагали картонку, намазанную серой. Сера стиралась, а спички ещё оставались. Большие такие, толстые, сантиметров десять длинны. Мы их использовали в школе как счётные палочки.
Вскоре нашу четырёхлетку закрыли. Учеников перевели в посёлок Эсто-садок, в трёх километрах от Рудника. Сейчас там стоит отель Эдельвейс. Летом приятно было ходить по лесной тропинке, вдоль реки Мзымта. Осенью, в дождь, мы приходили в школу мокрые. Посреди класса стояла буржуйка. По пути собирали хворост, приходя, растапливали печку и сушили одежду. Учитель, Крейн Артур Эдуардович, переселенец из Эстонии, сидел ближе всех у печки и первый слышал, когда одежда начинала гореть. Сразу объявлял: чей плащ горит, чьи портянки горят? Плащ я сушил, а портянки – нет. В дождь поверх лаптей я надевал жёлтые противохимические бахилы, они не промокали.
Зимой было легче, потому что дрова приносили не только мы, но и те, кто жил рядом. Печь топили не для сушки, а для обогрева класса. Попутно мы просушивали свою одежду.
Был у меня овчинный полушубок. Не знаю, сколько ему исполнилось лет, откуда он появился, но латка была на латке. Ребята смеялись, говорили, что собак дразнил, они его изорвали. Позже, послушал  оперетту Дунаевского «Вольный ветер» и понял, что мой полушубок был сшит из дыр.
В четвёртом классе писали диктант. Название не помню, но начинался словами: «Орёл свил себе гнездо на дереве у дороги». Я сказал, что слово «себе» лишнее, кому бы он его ещё свил? С урока выгнали, попросили прийти с отцом. К моему счастью, ни отец, ни мать, ни разу в школе не были, так как учился я  отлично.
Случались и положительные эмоции. Учитель математики Железнов Виктор Тимофеевич написал на доске пример. Никто решить не мог. Он начал решать сам, но тоже не решил. Тогда я попросился к доске, исправил минус на плюс и решил. Потом пояснил:
- Скобки стоят под радикалом, а из отрицательного числа корень не извлекается. Я поменял минус на плюс, в скобках получил положительное число и извлёк из него корень.
Виктор Тимофеевич заглянул в учебник. Там действительно стоял знак плюс. Поставил мне пятёрку. Потом, как только приезжала в школу комиссия с проверкой, к доске вызывали меня.
С детства меня мучила страсть к изобретательству. Из куска брезента сшил футбольный мяч, набил соломой и играл с пацанами в футбол. Из катушек и резинок смастерил автомобиль. А если на катушках из-под ниток сделать зазубрины, то получался вездеход, преодолевающий подъёмы и препятствия. Из консервных банок  и прочих  игрушек, которыми дети играли в песочнице, получился экскаватор. Ко мне подъезжали игрушечные автомашины, я дёргал за верёвочки, нажимал на рычажки и загружал их песком. Верхом изобретательности явилась сборка разбитого трофейного велосипеда, оставленного ушедшими солдатами. Из двух его поломанных колёс получилось одно хорошее. Для второго приспособил какой-то обруч. Вместо камер покрышки набил тряпками, и  каждый желающий  по одному разу покатался. Больше не получилось – велосипед развалился. Да и крутить педали было трудно.
Очередным изобретением была печатная машинка. Увидев в учительской, как она работает, решил сделать такую же. Возился долго, но результат оказался положительный. Рычаги работали исправно. Из подошвы старого ботинка вырезал четыре буквы, и первой напечатанной работой было слово КОЛЯ.
Уже работая на Госдаче, собрал по чертежам из старого журнала радиоприёмник. Сварил из серы детектор, некоторые детали взял  от телефона, вывел высокую антенну и услышал, правда, с трудом, радиопередачу.  Мой радиоприёмник старший брат разобрал на части и выбросил в реку Юпшара. В то время за такое новаторство могли посадить в тюрьму. Так я на этом не остановился. Проводное радио играло тихо, еле слышно. Я вытащил из него трансформатор, и оно закричало во всю мочь. Почему-то оказалось, что остальные точки замолкли. К счастью, брат вовремя понял, в чём причина, и установил трансформатор на место.
Справедливости ради надо сказать, что подобные эксперименты не всегда заканчивались удачно.  Напряжение было маленькое, лампочка горела тускло. Узнав на уроке физики о свойствах электричества, решил, что маленькая лампочка должна гореть ярко. Подставил табуретку, выкрутил большую лампочку и воткнул в патрон маленькую, от автомобиля. Она взорвалась, проводка загорелась, я упал, испугался. Пожара не было, но после испуга остался тик, который не покидает меня до настоящего времени.
Позже отец научил меня столярничать. В доме все табуретки, большие и маленькие, были моего изготовления. Можете не поверить, но двумя маленькими скамеечками моего изготовления пользуемся до настоящего времени. Правда, сделал я их в трудном 1967 году.
В посёлке Эсто-садок школа была четырёхлетняя. Дальнейшее обучение проходило в десятилетней школе в посёлке Красная Поляна. Часть учеников сразу отсеялась. Не всем было под силу ходить ежедневно по семь километров туда и столько же обратно. Летом ещё сносно, а зимой, в дождь и снег было трудно. Первые пол зимы я жил в Красной Поляне у бабушки, маминой мамы. Дедушка научил меня считать на счётах. Дал початок кукурузы, велел пересчитать зёрна. Я долго водил пальцем и шевелил губами. Он сосчитал ряды, количество зёрен в ряду, перемножил и получил такой же ответ. Меня это заинтересовало, много тренировался, что пригодилось в жизни. Потом бабушка пустила на квартиру двух девушек, а меня выгнала под убедительным предлогом:
- Деньги брать с тебя стыдно, а бесплатно держать накладно.
Она каждый год приглашала из Белоруссии двух девушек. Они что-то ей платили, обрабатывали огород и выходили замуж. Она приглашала следующих. Так что я ходил вместе с другими учениками, накручивая в день по пятнадцать километров. Правда, за это была поблажка: нам разрешалось опаздывать на обязательную физзарядку. Каждый день мы опаздывали на зарядку, но часто и на уроки.
Учёба давалась легко. Один раз прочитал и запомнил. По всем предметам, в том числе и по прилежанию, мне ставили пятёрки. А поведением похвастать не могу. Баловаться не любил, но часто придумывал нечто такое, что учителям не нравилось.
Однажды ботаничка поручила принести на урок ветку с почками. Я принёс дерево. Втаскивая в класс, разбил стекло, поцарапал дверь. По предмету получил пять, по поведению – единицу.
Как-то все ученики не выучили трудный урок по физике. За десять минут до начала занятий я объявил:
- Минусок  заболел. Нам велено идти на водонапорную башню для ознакомления с тем, с какой скоростью убывает вода при сбросе.
Кличку такую физик получил за то, что никогда не ставил пятёрку:
- Отвечал ты хорошо, но не чётко.  Пятёрку я поставлю, но с маленьким минуском…
А экскурсию на водонапорную башню он сам обещал. Мне поверили. Урок прогуляли. Я после занятий стоял в углу два часа. Такое тогда применяли наказание.
Елена Мироновна задала на дом выучить наизусть отрывок из Тараса Бульбы. От слов: «Но толпа вдруг зашумела, и со всех сторон раздались голоса:
- Ведут... ведут!.. Козаки!
 Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап». Заканчивая словами: «Янкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он со страхом оборотился назад, чтобы взглянуть на Тараса; но Тараса уже возле него не было: его и след простыл».
Текст был большой, сложный. Никто не выучил. Чтобы укорить учеников, вызвала к доске меня. Знала – я не мог не выучить. Чтобы не подводить одноклассников, я прочитал одно предложение, два раза запнулся и сказал, что текста много, он трудный для заучивания наизусть. Поставила жирную двойку. Мне одному.
На следующем уроке меня вызвала первым. Я чётко, с выражением, за десять минут продекламировал три страницы, начав от: «Площадь, на которой долженствовала производиться казнь, нетрудно было отыскать», и закончив: «Только огонь да виселицу определяла седая голова его, и совет его в войсковом совете дышал только одним истреблением».
Пожаловалась директору. Тот вызвал для проработки. Мне стало жаль учителку. Она была добрая.
Сорок пять лет спустя, когда в Красной Поляне построили новую школу и в ней организовали музей, пригласили многих учеников, в том числе и меня. Я привёз им табели успеваемости и полтора десятка  своих книг. К сожалению, Елена Мироновна до моих извинений не дожила.
В те времена ещё не было обязательным десятилетнее образование. Выпускным классом был седьмой. По окончании устраивали  торжественный  праздник и вручали красочные Свидетельства об окончании неполной средней школе. Сейчас этот документ вместе с табелями успеваемости и написанными мною книгами хранится в Краснополянском школьном музее.
Выпускной вечер мне запомнился на всю жизнь. На  стол надо было сдать какие-то деньги. Отец отсутствовал, ездил в Краснодар за взрывчаткой. У матери денег не было. Занять ни у кого не получилось. Я попытался с выпускного вечера сбежать. Классный руководитель, Рената Павловна Варман, закрыла меня в учительской комнате. Объяснила:
- В нашей школе занимаются детдомовские дети. Я тебя проведу по их смете.
Любопытство преодолело стыд, и я остался. На выпускном вечере ели пирожные, пили ситро и танцевали. Всё было впервые. И пирожное, и ситро, и танцы.
Дальше обучение было платное. В начале восьмого класса я заболел гриппом. Пролежал в больнице почти два месяца. После гриппа случилось осложнение на ухо. Пенициллина тогда не было, ухо кое-как подлечили, но звон не прошёл. Звенит до сих пор. Привык, и давно не обращаю на него внимания. Мне кажется, что два таких недостатка, как тик и звон, определили мою дальнейшую судьбу. Имея такие отличия от остальных сверстников, я из кожи лез, чтобы обогнать их по всем остальным показателям. Кажется, это мне удавалось.
В данном случае сложность была в другом. За первую четверть мать заплатила, продав козочку. За вторую платить было нечем. Я зашёл к директору школы, популярно объяснил:
- За первую четверть заплатили, но я не учился, пролежал в больнице. Зачтите эти деньги за вторую четверть, а за третью потом заплатим.
Моим просьбам он не внял. На этом моё образование закончилось.
Недавно в одной из газет затеяли полемику: было ли в Советском Союзе  платное обучение в школах? Коммунисты рьяно доказывали, что такого не было. Но я-то школу бросил из-за того, что нечем было заплатить. Пришлось и тут вопить…
В больнице со мной лежал старый эстонец, любитель игры в шашки. Мы вынули из тумбочки шкафчик, нарисовали на нём шашечную доску. На речке «Бешенка» насобирали красных и белых камешков. Так я научился неплохо играть в шашки и полюбил их. В Армии получил второй разряд. Ездил на соревнования, но высоких результатов не достиг. Самая запомнившаяся партия – ничья с чемпионом Мира среди молодёжи, Николаем Мещанским. Правда, в сеансе одновременной игры на двадцати четырёх досках. И ещё – он был сосед. Хотя уверял меня, что играл честно.

3.
К тому времени Рудник кровельных сланцев перепрофилировали в Ачипсинский деревообрабатывающий завод «Стройдеталь». Привезли большую электростанцию с двигателем «Борец», работающем на дизельном топливе. Каждое утро собирали всех рабочих и крутили огромное колесо двигателя, чтобы его завести. Тарахтел неимоверно громко. Но  электричество в посёлке появилось. Начали выпускать паркет.
Отец работал на заготовке деловой древесины. По знакомству меня устроил в контору учеником счетовода. Меня приняли в профсоюз. Поскольку паспорта ещё не было, несколько месяцев, до шестнадцатилетия, пришлось работать бесплатно. Первоначальная мысль была – заработать денег, заплатить за учёбу и вернуться в восьмой класс. Самостоятельно штудировал  учебники по всем дисциплинам, с нетерпением ожидая первой зарплаты. Когда пришёл в кассу, оказалось что отец, вместе со своими деньгами получил и мои. Все ушли на налоги. Платить за обучение было нечем. В школу больше не пошёл.
Вот где мне пригодилось умение считать на счётах! Быстрее меня никто не мог подбить баланс.  Но основная моя работа заключалась в подсчёте кубатуры деловой древесины. На машинах привозили с лесосеки длинномеры. Я замерял длину, диаметр комля, макушки, и по таблице определял кубатуру каждого длинномера. Потом суммировал и выдавал готовый результат. За год работы я настолько натренировался, что мог, не выходя из кабинета, мельком взглянув на машину определить объём привезенной древесины с точностью до одной десятой кубометра.
В посёлке Рудник произошло два, казалось бы, незначительных события, которые, тем не менее, сильно повлияли на дальнейшую жизнь. По соседству с нами жил фотограф-любитель, дядя Ваня Кренкель. Однажды он попросил меня помочь напечатать фотографии. Как я уже говорил, электричества не было. Фотолабораторию он оборудовал на чердаке. В крыше проделал дыру, в неё вставил кусок трубы с задвижкой. Труба заканчивалась объективом. Это нехитрое  устройство выполняло функции увеличителя. Впервые увидев, как на белом листе бумаги, помещённом в ванночку, проявляется изображение, я был потрясён. Долго приставал к родителям, просил купить фотоаппарат. Сначала не было денег. Когда нашлись деньги, не могли найти фотоаппарат. Несколько раз ездили в Сочи на рынок, который располагался вблизи морского вокзала. Позже, перед приездом Иосифа Броз Тито рынок перенесли на то место, где он находится по настоящее время. Купили единственное, что было на рынке: Фотокор с огромной деревянной треногой и десятью стеклянными фотопластинками размером 9Х12 сантиметров. Проявитель и закрепитель позаимствовал у дяди Вани. Первая фотография получилась отличная. Следующие похуже. Потом полгода безрезультатно искал пластинки. Наконец из Москвы привезли пачку фотоплёнок. Страсть к фотографированию сохранилась до настоящего времени. С фотоаппаратом никогда не разлучался.  В моих руках побывали многие марки отечественных и зарубежных моделей: ФЭД, Зоркий, Зенит, Спорт, Любитель, Кодак, Вельта, Практика. Последние десять лет пользуюсь Олимпусом. В компьютер загнал около десяти тысяч фотографий, новых и старых, оцифрованных сканером.
И ещё одно событие. В соседнем доме жила многодетная семья. Старший сын, Виктор, играл на гармошке. Отец, вернувшийся с войны, привёз сыну в подарок  гармошку. Но сын вернулся с войны без руки. На гармошке научилась играть его младшая сестра, Наташа. Жители, молодые и старые, каждую субботу собирались в клубе на танцы. Наташа  уставала играть весь вечер, отдыхала, и тогда кто-нибудь пытался её подменить. Но ни у кого ничего не получалось. Однажды я осмелился взять в руки инструмент. У меня получилось с первого раза. Потом Наташа показала несколько аккордов, пояснила, как работать левой рукой, как правой, и я стал заядлым гармонистом. Пока Наташа отдыхала, я играл. Зато когда играла она, все девочки выстраивались в очередь, чтобы со мною потанцевать. В знак благодарности.
Начал уговаривать родителей купить гармошку. При нашей нищете это казалось верхом нахальства. Но я учился хорошо, родители пошли навстречу. С мамой обошли весь сочинский рынок, гармошку не нашли. Купили то, что было: итальянский аккордеон три четверти, Друг специалиста, вместе с самоучителем. С ним я играл на танцах, на свадьбах, в самодеятельном оркестре. Позже его прислали мне в Армию, там я тоже играл в оркестре, и даже пытался петь. Теперь можете посмеяться. Лет десять назад я купил гармошку. Она и сейчас лежит в кухне под уголком. Когда дома никого нет, я достаю и вспоминаю забытый репертуар: «На позицию девушка», «Землянка», «Дунайские волны», «Амурские волны», и даже «Рок круглые сутки» Билла Хейли. За него когда-то, лет сто назад, добровольные помощники милиции выгнали нас со сцены стадиона в Красной Поляне.
У отца было ружьё, ижевка 20 калибра. С мужем сестры ходили на охоту. Осенью убили медведя. Зимой – кабана. В следующий раз – косулю. В том месте, где сейчас построен комплекс Роза хутор, был дикий лес. Переходили по бревну через впадающую в Мзымту речушку. В устье бегает козочка. Вверху – водопад, внизу – река. На крутых берегах метровый снег. Выбраться не может. Николай Степанович выстрелил. Козочка упала, задёргалась в предсмертных судорогах. Я прыгнул,  взял её за уши. Посмотрела на меня голубыми глазами, полными слёз. Николай кричит:
- Перережь горло!
Перерезал. Больше на охоту не ходил. А нож тот храню до сих пор.
После смерти вождя мне посчастливилось попасть на государственную дачу № 9-11 рабочим садопарка. Оклад здесь был в три раза больше заводского. Мы ухаживали за цветами, убирали территорию. Самый запомнившийся случай – затопление приёмной. Там потёк кран, ликвидировать аварию поручили бригадиру. Он взял меня в помощники. К этому времени госдачу переименовали в Курортное управление Рица-Авадхара. Почти всех рабочих уволили, оставили несколько человек для отгрузки разного оборудования и мебели. Воду мы не перекрыли, кран открутили. Пока нашли колодец, ковёр поплыл. Наше счастье, что это была уже осень 1953 года.
Ещё помню приезд на отдых Рашида Бейбутова. Но он задержался ненадолго.
Там я познакомился с девушкой. Звали её Лиза.  Острым куском кварца я попытался написать её имя на огромном стекле окна, слева от входа в здание одиннадцатой дачи.  Рука дрогнула, вместо «з» получилась буква «к». Девушку позже так и называл – Лика. Последний раз посетил озеро Рица в 1988 году, корявая Лика ещё была на месте.
Жили мы с братом в юрте. Он познакомился с официанткой ресторана «Рица». Валентиной. Весёлая, задорная, общительная девушка. Я с ней подружил. Каждый вечер  ходил в ресторан,  она передавала нам объедки: жареную картошку, кусочки хлеба, котлет, остатки шашлыков. И большую, кажется литровую,  бутылку с узким горлышком  из-под молока,  с коктейлем из коньяка, водки, вина, шампанского, пива и ещё не знаю чего.  Брат пил, угощал друзей. Я попробовал один раз. То ли много выпил, то ли в тот раз попался не правильный коктейль, но меня тошнило три дня. Зато с тех пор осталось такое отвращение к спиртному, что бросил пить и за всю жизнь напивался не более трёх раз, по случаю.
Такая подкормка позволила нам экономить деньги на еду, и мы с братом хорошо приоделись. Потом брат уехал с Валентиной на целину. Но что-то у них не заладилось, они разошлись. А их дочь  Ирина сейчас моя любимая племянница. От второй жены у брата два сына, Валерий и Алексей. Тоже мои  племянники. Все живут в Москве. Несколько лет назад я их свёл, помирил.
Всё что можно, да и то, что было нельзя, с госдачи увезли и нас уволили. К этому времени завод «Стройдеталь» закрыли. На его месте разместили 352 отдельный строительный батальон. Солдаты продолжали истреблять зелёный массив Кавказского Государственного заповедника, а бывших сотрудников завода перевели туда вольнонаёмными рабочими. Меня, как «опытного» счетовода взяли с испытательным сроком. К моему счастью,  главный бухгалтер вскоре заболел. К счастью не потому, что он заболел, а потому, что четыре бухгалтера не могли сбить баланс. Сроки все прошли, главбух лежал в армавирском госпитале. Назревал скандал. По собственной инициативе мы с кассиршей остались на ночь, и к утру баланс был готов. Я его подписал и отправил в Строительное управление Северо-Кавказского военного округа. Конфликт замяли. А главный бухгалтер, возвратившись из больницы, назначил меня старшим бухгалтером. Мне тогда исполнилось 18 лет, а в моём подчинении числились четыре бухгалтера, которым вместе было 200 лет. Не сочтите за хвастовство. Это гордость. Проверить можно по записи в трудовой книжке: приказ №164  от 25 мая 1954 года. Пришлось заочно окончить курсы бухгалтеров при Краснодарском финансовом техникуме. А в сентябре 1955  года призвали на службу в Краснознамённый балтийский флот.
В Армию пошёл с радостью. Там можно было вволю поесть,  снять с себя экзотические тряпки и одеться в красивую флотскую форму.  Накануне четырёх допризывников посылали в Краснодар на комиссию по отбору в подводный флот. Привезли в Таллинн. Выдали матросскую форму. 19 ноября 1955 года принял присягу на верность Родине. Стоя на колене, поцеловал Знамя. Это не забывается.
Окончил школу специалистов береговой артиллерии. Приучили к дисциплине. Командиром орудия был не долго. Узнав о моей гражданской профессии, вскоре перевели в штаб, писарем продовольственного снабжения.  Моим непосредственным начальником был молодой инженер-капитан Володин, любитель классической музыки. Он  приучил меня к театру. Каждое воскресение оформлял мне увольнительную, и мы отправлялись катером в Таллинн, в музыкально-драматический театр имени Кингисеппа. Спектакли шли на эстонском языке, но в кресла были вмонтированы наушники, можно было слушать синхронный перевод на русский язык.
Помню суровую зиму 1955 года. Мороз 25 градусов, мы в коротеньких флотских шинельках и ботинках. Поначалу испугался. К счастью, мороз стоял не долго. Да и опыт у меня уже был. Перед Армией на Новый год летал в Ленинград к другу. В Сочи стояла тёплая погода. Вылетел в белом чесучовом костюме, парусиновых туфлях и соломенной шляпе. В Ленинграде было минус двадцать. Меня встретили, усадили в машину, привезли на Литейный 12. Обеспечили тёплыми ботинками фирмы Цебо, байковыми кальсонами и полушубком. Потом поводили по достопримечательным местам.
Так получилось, что писарем я был тоже не долго. Вначале избрали комсоргом батареи. Потом приняли кандидатом в члены КПСС. Дальше ввели в состав члена комсомольского комитета 302 Отдельного дивизиона береговых батарей. Когда закончилось тайное голосование, оказалось, что в состав Комитета не выбрали ни одного офицера. Для 1957 года это был нонсенс. Должность секретаря офицерская, а офицеров не оказалось. Зато в Комитете оказался мичман, коммунист Недожогин, и  я, старшина второй статьи, кандидат в члены КПСС. Замполит дивизиона вызвал в кабинет обоих. Поскольку у мичмана заканчивался срок службы, он уговорил меня. Так я стал Секретарём комсомольской организации дивизиона. Должность освобождённая. Меня поселили в офицерское общежитие и начали  выплачивать должностной оклад Секретаря. Удалось собрать приличную сумму на демобилизацию. Приобрёл несколько грампластинок: Рио-Рита, Брызги шампанского, Танго соловья, Куст сирени, Левкои, двойной диск Травиаты в исполнении Козловского. Ещё белую рубашку и галстук.
Купил отрез бостона и пошил брюки флотского покроя, с калошами 42 сантиметра. Потом вшил внизу штанин лампочки от карманного фонарика, провёл проводочки. Батарейка и выключатель находились в кармане. Фурор необыкновенный. Вечером любопытные пацаны ползали вокруг, чтобы понять секрет моего изобретения. Это был негласный протест против стиляг, носивших брюки-дудочки, которые не наденешь, не намылив ноги.  К сожалению, глав старшина, отправляя мой чемодан с острова Аэгна в Таллинн, проверил его содержимое и пластинки изъял. Я долго по этому поводу мучился. Не потому, что жалко пластинки. Я не хотел, чтобы он подумал, что я их украл. На батарее пластинок было много, их постоянно крутили по громкоговорящему радио. Иначе, откуда бы я узнал, что мне нравится.
В день по десять раз крутили «Мишка, Мишка, где твоя улыбка». И по Центральному радио часто транслировали. В Комсомолке была карикатура: девушка держит медведя за брюки. Он уже почти выскочил из них и бежит в сторону леса. Надпись: «И Мишка не выдержал».  В магазинах Таллинна эту пластинку я не нашёл.
Лишь перед самым дембелем в части появился телевизор. Чёрно-белый, размером с тумбочку, экран не больше пачки папирос «Казбек». На него навешивали сосуд с водой, и экран увеличивался. Работал один канал. Только вечером, два часа. Передавали новости. А по воскресеньям показывали кино. Первый увиденный мною по телевизору  фильм – Будка № 26.
А в клубе кино крутили часто. Подбор фильмов был направлен на патриотическое воспитание: Максим Перепелица, Солдат Иван Бровкин, Матрос Чижик, Кортик, Адмирал Ушаков, Корабли штурмуют бастионы, Честь товарища, Арена смелых, Вихри враждебные, Мы с вами где-то встречались.
Когда шла премьера Карнавальной ночи, я дежурил по камбузу.
Однажды с Володиным вместо театра пошли в кинотеатр Сыпрус. Как только на экране появилась Людмила Гурченко, в зале зажгли свет и объявили:
- Внимание. В гарнизоне объявлена готовность один. Всем военнослужащим срочно явиться в расположение своих частей.
Да, именно Готовность один. Чтобы не пугать народ словами Боевая тревога. Как позже выяснилось, виной тому было Венгерское восстание.
Карнавальную ночь посмотрел много лет спустя, на гражданке.
Во время службы происходило много интересных событий. Все помню, но приведу лишь несколько примеров. Наша батарея защищала вход в Минную и Купеческую гавани Таллинна. При заступлении на дежурство, проводили учение. Объявлялась Готовность номер один, для имитации обстрела фарватера давалась вводная.  Все команды были отработаны до автоматизма: Готовность номер один. Учение. Двести пятьдесят восемь двадцать один нордом крейсер показался. Снаряд боевой усиленный, взрыватель мгновенный, заряжай!
Учение – это значит, что заряжать пушки надо не боевыми снарядами, а болванками. Двести пятьдесят восемь – азимут корабля в градусах. Двадцать один кабельтов – расстояние до цели. Нордом – направление движения корабля. В этих координатах находился полигон, куда мы часто стреляли по щиту с учебными целями.
Естественно, находящиеся на пушках наблюдатели никакой цели не видели, о чём тут же докладывали командиру батареи:
- Первая цели не видит.
- Вторая цели не видит.
- Третья цели не видит.
- Четвёртая цели не видит.
Командир давал поправку:
- Наводить по маяку.
Затем следовали команды:
- Прицел 21, целик 10.
Чтобы вам было понятно, прицел зависит от расстояния до корабля, а целик – от его скорости.
Дальше следовали команды:
- Поставить на залп.
- Залп.
В тот день по батарее дежурил младший лейтенант Кривущенко, недавно закончивший военное училище. На острове жил с молодой симпатичной  женой Ларисой и двумя детками. Лариса работала вольнонаёмной при кадровой команде. У меня с ней сложились дружеские отношения.  Будучи писарем продовольственного снабжения, я её снабжал мылом, каустическим порошком для стирки, спальным бельём, а иногда и продуктами. Получая от сестры из Сочи посылки, передавал детям инжир, хурму, фейхоа. Ходили слухи о её связях с начальником штаба. Думаю, что муж  это знал, потому что был не по возрасту  раздражительным, всегда чем-то недовольным, покрикивал на подчинённых, ни за что наказывал. Я с ним играл в преферанс, он всегда нервничал и проигрывал. По первой причине он после слов: «Готовность номер один» забыл скомандовать: «Учение» и четыре пушки калибра 130 мм были заряжены боевыми снарядами. А по второй причине, ему никто не сказал, что орудия заряжены боевым снарядами. Залп четырёх орудий разнёс бы маяк в щепки. В последний момент, вспомнив о его жене, я крикнул в шлемофон:
- Товарищ младший лейтенант, орудия заряжены боевыми снарядами.
Рядом с ним сидел писарь, записывающий все команды. Заглянув в журнал и убедившись в этом, дал отбой. Но разрядить пушку невозможно. Снаряд посылается в казённую часть отбойником, досылается с большой силой замком, чтобы зашёл в захваты и не выпал даже в том случае, когда пушка стреляет вверх.
Доложили в штаб флотилии. Пришла команда ждать, когда освободится полигон. Освободился через сутки. Дали залп, полюбовались фонтанами воды. Кривущенко уволили. Я проводил на вокзал. Он оформлял проездные билеты, а жена и двое деток сидели на узлах с вещами. Зрелище, скажу вам, не из приятных, заслуживающее продолжительного вопля.
Кроме береговой батареи на острове стояла зенитная батарея с несколькими пушками и четырёх ствольными крупнокалиберными пулемётами. Офицеров было много, все женаты. Для обеспечения детей молоком держали три коровы. Когда корова загуляла, привезли быка. Дежурному, наблюдающему с дальномера за морем, дали команду следить за коровой:
- Как только бык бросит палочку, звони дежурному офицеру.
На дальномере дежурил мордвин Ивашкин. Дождавшись, когда бык наигрался с коровой, доложил дежурному по части:
- Быка бросила палку.
Дежурный попросил уточнить пеленг. Ивашкин был отличным дальномерщиком. Покрутил на дальномере баранчики, записал в журнал координаты и доложил:
- Азимут 160 градусов,  дистанция пять кабельтов.
Дежурный объявил готовность один и, не медля, передал координаты в штаб:
- Бронекатер поставил веху. Азимут 160 градусов,  дистанция пять кабельтов.
В фарватер Таллиннского рейда часто заходили финские рыбацкие  лодки. Иногда случайно, иногда с провокационными целями. По батарее объявлялась готовность один, делали перед лодкой один-два залпа болванкой, и она поворачивала назад. Но чтобы появился военный корабль – это был нонсенс. Поднялась суматоха. Начали спорить: докладывать в штаб флотилии, или нет.  Проверили координаты «бронекатера». Оказалось, что он стоит на берегу, под окнами штаба. Допросили дальномерщика. На ломаном русском он пояснил, о чём речь. Долго смеялись. В итоге матроса Ивашкина  посадили в карцер на пять суток.
Заместителем по строевой части был капитан второго ранга Шпорт, цыган. Любил чистоту,  и ещё гонять нас по плацу до седьмого пота. Раньше служил в пехоте, не знаю, как попал на флот. Аллеи были засыпаны песком. По бокам росли ёлочки. Как известно, шишки имеют привычку падать на землю. Он заставлял их убирать. Как найдёт хотя бы одну – дежурному выговор. Привёз большую лестницу и заставил оборвать все шишки. Оборвали, унесли подальше, но одну оставили. Он пришёл в часть, остался доволен. Уходя, увидел на пороге шишку. Объявил готовность один, выстроил триста человек и строевым шагом повёл на другой край острова, километров за пять, где под звуки траурного марша эту шишку мы похоронили. Я чувствовал себя виноватым. К счастью, никто не доложил, что шишку подбросил я. Впрочем, несколько дней спустя шишка опять попалась ему на глаза, только уже нарисованная на листе бумаги, приколотом к стволу ёлочки.
Таких примеров могу привести множество. Только вряд ли вы поверите, что вся эта ненужная информация сохранилась в моей голове. Чтобы поверили, сначала задам лёгкий вопрос: кого из учеников младших классов вы помните до семидесяти восьми лет? Спрашивал у нескольких знакомых. Называли пять-шесть имён, да и то без фамилий. А я помню всех учеников, учителей, соседей, сослуживцев, коллег по работе, короче, всех, с кем приходилось встречаться. Назову только Краснополянских: Петрова Любовь Алексеевна, Крейн Артур Эдуардович, Тихликиди Елена Мироновна, Цхомария Елена Дмитриевна, Цхомария Алксандр Дмитриевич, Железнов Владимир Тимофеевич, Варман Рената Павловна, Галушко Галина Владиславовна, Кварацхелия Порфирий Дзокеевич и его жена тётя Настя, Кукуманов Софрон Евстратьевич с тётей Надей, Гончаров Василий Савельевич с женой Тамарой, Кочин дядя Яша, Поманисточка тётя Надя, Асман дядя Сась, Кренкель дядя Ваня.
Молодёжь, с которой я общался: Кварацхелия Владимир, Пётр, Тамара, Нина, Володя, Аза; Кукумановы Надя, Витя, Наташа, Рафаил; Бордиян Адам, Аза; Кочины Толик, Люда; Брылевская Люда; Орав Вольдемар; Тюркель Рудольф; Тобиас Альберт, Эларт, Альма; Каськ Аста; Пельд Ольга; Герман Тамара; Горбовы Николай, Полина, Надежда; Абрамова Лида; Огнева Мила; Попова Клава; Тихликиди Нина, Мирошникова Эмма, Долженко Виктор, Луиза; Подставкина Галя; Недожогин Виктор, Карцидзе Аня и Олег; Колюшкина Тамара; Богуцкая Тамара; Вильчицкая Тамара; Колончакова Лиля; Басов Ваня; Чугаёва Тамара; Пичахчи Андрон; Асман Дебора; Тахчиди Валера; Нахкур Линда;  Нугис Лейда;  Чикириди Вова. С ним я однажды дрался. Победа осталась за ним исключительно по той простой причине, что на моих ногах были постолы из сыромятной свиной кожи, а он был обут в ботинки. Удар в бок я выдержал, а когда он нанёс ботинком удар в мою травмированную челюсть, я сдался.
Мы, как и все советские пацаны, дрались часто. В основном, за девушек. Но такого беспредела, как сейчас, не допускали. Дрались честно, кулаками, ногами, головой. До первой крови. Один на один, два на два, группа на группу. Монтировки, трубы, колья, дубинки не использовали. Не потому, что законы были жёсткие. Скорее всего, нас так воспитали. Только закончилась кровопролитная война, горя хватало без нас, мы старались его не умножать.
Сейчас в Киевском Динамо играет Хачериди. Не думаю, что его родственник, потому что точно помню: тот был именно Чикириди.  Когда сестра моей мамы вышла за грека, у меня появился двоюродный брат Трандафилов Гена.
Учтите, помню, хотя многие фамилии и имена не очень распространённые, и почти ни с кем из них после восьмого класса  не встречался. Не подумайте, что я этим горжусь или хвастаюсь. Я проклинаю свою память. Так много мусора надо выбросить из головы, но, как ни стараюсь, ничего забыть не могу. В Министерстве, все коллеги заходили узнавать номера телефонов. Когда закупили новейшие аппараты, «Элетап» и «Виза», с памятью на тридцать два номера, все дрались за них, а я отказался получать. Мне они были без надобности. Включив телевизор, по одному кадру сразу определяю название фильма, который видел сорок лет назад.  Вы не представляете, как страшно жить без страха и забвения, когда ничего не боишься и ничего не забываешь. 
В пять лет шли всей семьёй за грибами. Я отстал по надобности. Посидел, встал, пошёл по другой тропе. Заблудился. Пришёл к реке. Моста нет, надо переходить вброд. Вошёл в воду. Если бы отец не спас, доплыл бы я до Чёрного моря. Страха не испытывал. Только любопытство. Тот эпизод часто вижу во сне. Любопытство сохранилось.
Да что там река! Многие эпизоды вижу во сне так, будто они происходят наживо. Даже боль чувствую, которую испытывал многие годы назад. Приснится, что удаляют зуб – просыпаюсь о невыносимой боли. Зачем человеку дана такая память?
Любопытно, что часто летаю во сне. Причём, любопытно не то, что летаю, а то, что с каждым годом летаю всё ниже и медленнее. Раньше легко взмывал за облака. Теперь поднимаюсь не выше трёх – пяти метров, и летаю на близкие расстояния. А последний раз решил перелететь через реку. Долетел до середины, потерял скорость, снизился и плюхнулся в воду.
Мог бы продолжить дальше, но достаточно и этого. Приведу лишь один пример из недавнего прошлого. В Святогорске, где сейчас Святогорская Свято-Успенская Лавра, куда мы часто ездим, и там супруга замаливает мои грехи, ещё недавно размещался  санаторий имени революционера Артёма. Я там поправлял здоровье.  В церкви Покрова Пресвятой Богородицы был кинотеатр, а в Свято Успенском Соборе – клуб. Ежедневные танцы перемежались играми. И на руках ходили, и ползали, и загадки отгадывали, и концерты устраивали, и в мешках бегали. Я был непременным участником. Однажды массовик предложил интересное соревнование. Надо было бить ладошкой по волейбольному мячу, и на каждом отскоке от пола называть женское имя. Многие мужчины выходили на центр зала, но больше десяти имён никто не называл. Имя матери, жены, любовницы, сестры, соседки. Ну, Вера, Надежда, Любовь. Ещё Ольга, Татьяна. Более смекалистые парни  называли  Джульетту, Зухру, Гюльчетай. За это награду не давали. Я три раза обошёл по кругу огромный зал, играя мячом, ни разу его не уронив и не пропустив ни одного женского имени. Хотите, верьте, хотите, нет, но женщины вынесли меня на руках в буфет и угостили шампанским. Лучше бы коньяком. Я от шампанского икаю. Но им этого не сказал, чтобы не обидеть.
Недавно написал рассказ «Загадка». В нём перечислил все известные мне  женские имена, кроме имени супруги. Вывесил на ПРОЗА.РУ. Пообещал 1000 баллов тому, кто отгадает. Отгадала Наталья Эстеван.
А вот здесь похвастаюсь. Когда познакомился со своё теперешней супругой, она была студенткой мединститута. На какой-то праздник пришли вместе. Я заметил суматоху у буфета. Подошёл, спросил, в чём дело. Ребята брали на группу шампанское, но денег не хватало. Спросил старосту:
- Сколько человек?
- Шестнадцать, - ответил он.
Я взял четыре бутылки шампанского и две коробки конфет. Девушки вынесли меня из очереди на руках. Что правда, то правда: больше на руках меня никто не носил.
Дивизион состоял из четырёх батарей. Две из них находились на островах Аэгна и Наргин, две на материке. Штаб располагался на острове Наргин. Я свободно ездил с одной батареи на другую, часто останавливаясь в Таллинне, при штабе Восточно-Балтийской флотилии. Связь с Володиным не потерял. Мы с ним не пропускали ни одной премьеры.
Увы, сладкая жизнь вскоре закончилась. В апреле 1958 года, стараниями Никиты Сергеевича, батарею расформировали. Я был уволен на основании Постановления Совета Министров и ЦК КПСС «О  значительном сокращении Вооружённых сил СССР».  Демобилизованные в первую очередь уезжали в теплушках. Немногочисленные остатки отправляли пассажирскими поездами.  Я уезжал с Иваном. У меня был билет до Адлера, у него до Туапсе. В Харькове надо было сделать пересадку. Приехали утром, в воинской кассе закомпостировали билеты на восемь часов вечера. Встретили двух девушек. Помогли донести вещи до электрички. Узнав, что наш поезд уходит вечером, пригласили поехать с ними в Дергачи. Приехали в общежитие. Девушки попросили нас подождать, пока наведут порядок, а сами зашли в комнату. Ждали минут сорок. Не знаю, что они там делали, но в комнате был такой беспорядок, что входить было страшно. Особенно морякам, привыкшим к  флотскому порядку.
Одна принялась готовить обед, другая пошла в магазин. Вернулась с тремя бутылками портвейна и двумя подругами. Ваня был недоволен, а я обрадовался. Для меня подруги явились спасительницами. Боялся, что оставшись вдвоём, придётся целоваться, и не только. Не будь их, не знаю, чем бы закончился этот день. Впрочем, он всё равно закончился плохо. Ваня куда-то  ушёл со своей девушкой, а я развлекал оставшуюся троицу до восьми часов: оба билета были у Вани.
В Харьков вернулись к полуночи. Комендант оказался добрым. Посадил нас на какой-то поезд до Краснодара. Оказалось, в Краснодаре живёт Ванин дядя. Зашли к нему на работу. Дядя оказался Полянский Дмитрий Степанович, секретарь крайкома Партии. Принял тепло, угостил коньяком с шоколадом. Приглашал погостить несколько дней. Ваня остался, а я до Адлера ехал в купе СВ с каким-то полковником. Это было первый и последний раз в жизни: и распитие коньяка с секретарём крайкома, и вагон СВ.
На основании этого же постановления 352 Отдельный Строительный Батальон переименовали в Военно-строительный отряд, куда меня взяли на должность ответственного исполнителя по материально-техническому обеспечению.
Перед демобилизацией купил в Таллинне три лотерейных билета. Проверил уже в Сочи. На один билет выпал выигрыш - велосипед. Получил в магазине спортивных товаров «Динамо». В Красную Поляну пригнал своим ходом. С тех пор с велосипедом не расставался. Владел различными моделями. Последний, восемнадцати скоростной спортивный Мустанг продал в 2008 году после серьёзной травмы.

4.
К этому времени лес в окрестностях Красной Поляны уже вырубили полностью. Некогда красавицы-горы Аибга, Ачишхо, Чугуш, Аишхо своим видом напоминали пустынные барханы. Реки обмелели. Мзымту, Ачипсе, Лауру можно было безопасно перейти вброд в любом месте. Вырубывать стало нечего и Военно-строительный отряд расформировали на основании уже «Постановления… о новом значительном сокращении…». Но свято место пусто не бывает. Здания и сооружения разрушать не стали. Их заполнили военнослужащими, осуждёнными Военным трибуналом.  Всех вольнонаёмных рабочих Военно-строительного отряда перевели на сверхсрочную службу в 33 Отдельную дисциплинарную роту. Так старшина второй статьи Балтийского флота Шунькин на два года превратился в младшего сержанта Советской Армии.
На флоте меня приняли кандидатом в члены КПСС. А в Партию принять не успели. Не хватило двух месяцев кандидатского стажа. На новом месте пришлось ждать ещё год, чтобы иметь право получить рекомендации. Так что, в кандидатах я ходил почти два года, поэтому с моим приёмом наша Партия пополнилась закалённым бойцом строительства коммунизма. Случилось это в Политотделе спецчастей гарнизона Сочи-Хоста. Тут тоже не обошлось без эксцессов, но об этом расскажу чуть позже. А пока попробую кое-что вспомнить  о дисциплинарной роте. В ней отбывали срок солдаты срочной службы, осуждённые военным трибуналом на один-два года. Потом их отсылали в часть дослуживать до демобилизации. Осуждённые на срок более двух лет сидели в тюрьме и потом не дослуживали. Меня зачислили помощником начальника  финансового отдела. Честно признаюсь: ни одного бандита там не было. Молодые солдатики получали срок за самоволку, за драку, за мелкое хулиганство, за ссору с командирами. Чего не могу сказать о командном составе роты. Приведу лишь несколько примеров.
Недалеко от места дислокации роты геологи рыли штольни, что-то искали в горах. Им на помощь дали два десятка солдат. Солдаты работали, зарабатывали деньги, получали зарплату и отдавали командиру. Так длилось больше года. Когда тайна стала явной, командира перевели в другую часть, а продолжать начатое дело прислали другого майора.
Рота вырубывала остатки леса в горах Кавказа и отправляла их в разные воинские части. Помпохоз, тоже майор, на одном вагоне, загруженном каштановым кругляком, по ошибке написал адрес не воинской части, а своего отца, живущего в городе Камышине. Ошибку раскрыли. Майора разжаловали до капитана.
Когда получили для трелёвки леса трактора, лошадей продали, деньги перечислили в бюджет. Опять же по ошибке, на первом экземпляре платёжного поручения, которое остаётся в банке, указали реквизиты Адлерского универмага. Не того, огромного, что стоит сейчас возле рынка, а маленького, двухэтажного, что стоял в центре города. Финансовый инспектор, делающий ревизию в универмаге, был слаб в бухгалтерских делах, никак не мог понять, зачем воинской части понадобились  женские шубы, сапоги, платья. Позвонил командиру. Разъяснения, что это необходимо для художественной самодеятельности, его не убедили. Точно не знаю, кому он звонил ещё, но капитана от нас забрали. Дело замяли. Деньги в бюджет не попали.
Прославился и начхоз. Закупил веников на одиннадцать тысяч рублей. В штабе Северо-Кавказского Военного Округа откуда-то стало известно, что казармы в роте подметают самодельными мётлами. Капитан превратился в старлея, и на том дело закончилось.
Заботясь о культурном досуге заключённых, закупили для нужд воинской части несколько комплектов футбольной формы, фортепьяно, аккордеон, три гитары, бильярд, автомобиль и комплект духового оркестра. Когда с очередной проверкой в часть прибыл зам по тылу генерал Чернов, встретили его без оркестра, а привезли на старой телеге. Этот случай объясню подробно.
Я уже писал, что лес вывозили лошадями. Когда получили трактора, лошадей продали, деньги разбазарили. Но две кобылки оставили на хозяйстве: подвезти воду, дрова. Управлялся с ними ефрейтор Сижажев. Перед приездом генерала, в части появился  его адъютант, чтобы организовать доставку высокого начальника из Красной Поляны в расположение части.  С этим вопросом обратился к помпохозу, майору Запаре. Тот громко крикнул своему адъютанту:
- Барклай, для встречи генерала подайте лучшего ездового, ефрейтора Сижажева, пару праздничных лошадей и выездной кабриолет.
Когда адъютант увидел, что ему подали, на его лице отразилась гримаса ужаса.
Генерала привезли. Проверку сделали. Кого надо, наказали. Заметив в клубе бильярдный стол, захотел сыграть. Надеясь покарать майора Запару, пригласил его. Лучше бы он этого не делал. Майор никогда не проигрывал, ибо кроме игры на бильярде, больше ничем не занимался. Именно поэтому, из всего закупленного для солдат инвентаря, в часть попал только этот огромный  стол. Генерал тоже играл хорошо. Разбить пирамиду предложил майору. Майор подошёл, уложил в лузы все шары, положил кий на стол и по привычке радостно произнёс:
- Писец нашему котёнку. Отхлебался молока. Больше срать не будет.
Майор повторял эту присказку после каждой партии. Мы это знали. А у генерала глаза полезли на лоб.
После всего, что творилось в части, ни одного офицера  не отдали под суд, ни одного не уволили. А майора перевели в другую часть. Не  уволили в запас, а  именно перевели в другую часть.
Пятнадцать лет спустя, работая в Министерстве, столкнулся с аналогичным случаем. На каждое Управление спустили норму по сдаче зелёной массы в колхоз. Отвечал за это начальник и парторг. Мой начальник сказал:
- На мне план по угледобыче. Пошли их, куда подальше с зелёной массой.
Помня случаи с проигрышем генерала, я сказал:
- Если мы завалим план по добыче или проходке горных выработок, отделаемся выговором. А если не сдадим зелёную массу, положим партбилеты.
Видимо, я был не достаточно убедителен. Начальник о зелёной массе забыл думать. Через некоторое время нас пригласили на бюро райкома. Поскольку я был не только парторгом, но и членом партийного комитета Министерства, договорился с секретарём райкома не наказывать моего начальника, только попугать. Заседание бюро райкома длилось пятнадцать минут. Секретарь встал, зачитал проект постановления:
- Товарищи члены бюро. В связи с тем, что план по сдаче зелёной массы  многими предприятиями и учреждениями сорван, предлагаю Начальника Проектной конторы исключить из членов КПСС  и рекомендовать Министру  освободить его от занимаемой должности.  Начальнику института Огнеупорнеруд и секретарю партийного бюро института объявить выговоры. Кто за? Единогласно. Заседание закончено.
На следующий день мой начальник нашёл мотокосилку, организовал бригаду и свои пятнадцать тонн зелёной массы мы сдали за три дня. Скажу только, что когда я привёз первую машину, не мог найти место, куда разгрузить свежескошенную траву. Подбежавший бригадир заорал:
- Чего стоишь, разгружай, не задерживай машины. Устроил тут очередь.
Травку мы разгрузили за забор. Коровы, стоявшие по колено в жидком навозе, с трудом вытягивая из него ноги, с жадностью набросились на траву, поедая её вместе со своими испражнениями. Шёл 1975 год. Страна готовилась к перестройке и разгону колхозов…
На этом эпопея 33 Отдельной дисциплинарной роты не закончилась. При проверке оказалось, что у заключённых зверский аппетит. Каждый солдатик ежедневно съедал два килограмма картошки, килограмм мяса, пол килограмма крупы, буханку хлеба.
После этих событий сбежали два солдатика. На скальном участке дороги, Адлер – Красная Поляна, в районе «Пронеси, Господи»,  установили патруль, проверяли каждую машину. В одной из них находился большой начальник. Позвонил куда надо, и часть расформировали. Не знаю, кто там этому способствовал, но сослались на то самое «Постановление… о новом значительном сокращении…»
Ваш покорный слуга остался безработным. Правда, в руках у него был сертификат на получение квартиры «...в любом городе СССР, кроме Москвы и Ленинграда». Чуть не забыл. При части организовали мини трибунал. В основном в нём рассматривались дела о сокращении срока наказания. Но случались и серьёзные нарушения, которые тоже рассматривал местный трибунал. Меня, как члена КПСС и верного ленинца, делегировали в трибунал народным заседателем. Помню, рассматривали проступок одного солдата. Он изнасиловал жену председателя колхоза. Вместе с ней шёл из Красной Поляны в посёлок Эсто-Садок. Это около четырёх километров. За это время они трижды присаживались отдохнуть под сенью кустиков. Четвёртый раз улеглись в саду, перед клубом. В это время закончился киносеанс, люди увидели пикантное зрелище, женщина закричала, солдатика повязали. Прокурор просил десять лет. Народные заседатели не соглашались. Ежу было понятно, что никакого насилия не было, всё происходило по доброй воле. Нас мучили часа два, но за приговор мы так и не проголосовали. Солдата не наказали. А председатель с женой развёлся. В награду за это нас дважды посылали в другие части, когда надо было спасать невинных людей от воинского «правосудия». Первый раз в Тоншаево Владимирской области, где произошёл аналогичный случай, второй – в закрытую зону, на ракетный полигон. Чтобы туда заехать, у нас три раза проверяли пропуск. А потом, живя в гостинице Ахтубы, мы видели вдалеке зарево, а местные жители поясняли: «Это в Капустином Яре ракету запустили». Вот такая секретная зона…

5.
Здесь начинается новая страница моей жизни. Сложность заключалась в  выборе постоянного места жительства. Вместе со мной в запас уходили два моих друга – Юра и Валентин.  Посоветовавшись, решили завербоваться в Нижний Тагил, на строительство нового металлургического комбината. Там имелся институт, техникум, вечерняя школа, больница, магазин, детсад. Вербовщик обещал большие зарплаты и квартиры. Но тут случилось два события, которые нарушили наш план. Девушка Юры забеременела. Пришлось ему в срочном порядке жениться. Девушка Валентина изменила ему с каким-то парнем, он в порыве ревности нанёс ей столовым ножом двадцать шесть ножевых ран. Чтобы замять дело, командир части отправил его в армавирский военный госпиталь. Одному ехать в Нижний Тагил не имело смысла. В Сочи оставаться тоже не хотел.
Как я уже говорил, в молодости отец работал в Сталино шахтёром. Там у него остались друзья. Он написал для них три письма, и я отправился наслаждаться романтикой горного труда в Донбасс, с маленьким фибровым чемоданчиком, в который вместились две рубашки, майка, трусы, носки, электробритва «Нева», кусок туалетного мыла, зубная щётка и пачка зубного порошка. Кстати, этот чемоданчик храню до сих пор.
Отцовские письма его друзьям не показал. Один жил в Ясиноватой, другой – в Красногоровке, третий в Марьинке. А мне понравился областной центр Сталино, позже переименованный в Донецк. На неделю задержался в Красногоровке,  у крёстного отца старшего брата. Он работал на шахте 10-Чекист главным инженером, мог устроить меня на работу. Я объяснил ситуацию: мне положена квартира. Желательно получить её в областном центре. Но для этого нужна была жена. Меня познакомили с Оксаной. Она обнимала меня, целовала и всё время повторяла какие-то непонятные слова:
- Коханый мий.
Мало того, что я не любил целоваться, так вдобавок ещё не знал украинского языка. Спросил у дяди Никифора. Он посмеялся, но пояснил, что Оксана меня любит. Мне показалось странным, что девушка может полюбить с первого взгляда. Уехал и больше в Красногоровку не ездил. Лет двадцать спустя, когда перетащил брата в Донецк, предложил ему навестить крёстного отца. Оказалось, Дядя Никифор погиб в шахте во время аварии, а Оксана давно вышла замуж.
В Донецке с устройством на работу проблем не было. После войны прошло всего пятнадцать лет. Страна нуждалась в угле. На восстановленных шахтах рабочей силы не хватало. Меня приняли подземным вагонщиком. Подгонять под лаву однотонную вагонетку, загружать углём и отгонять на разминовку. Работа тяжёлая, но и зарплата соответствующая. Правда, вскоре установили две электрические лебёдки, стало намного легче.
Впереди лавы работали проходчики, обеспечивали для лавы фронт работ. По приказу начальника я должен был с каждой партии оставлять им три вагонетки под породу. Они просили больше, я оставлял по четыре и даже по пять вагонеток. За это через два месяца они взяли меня в свою бригаду. На проходке работать было труднее, приходилось всю смену махать лопатой, грузить породу. Зато первую зарплату новыми деньгами в 1961 году я получил запечатанную пачку десяток.
Через год меня избрали парторгом участка и перевели в забой. Я стал рабочим самой престижной профессии – забойщик!
Меня могут упрекнуть в том, что я много пишу о себе, мало о своих родственниках и друзьях, и совсем ничего о женщинах. На то есть оправдания и причины. Если писать о родственниках и друзьях, то роман растянется на несколько томов,  чтобы его закончить не хватит жизни. Я так подумал, читателю достаточно  моих воплей. Кроме того, у меня уже имеется опыт, не только жизненный, но и литературный, чтобы не опуститься до чисто субъективного освещения событий.
Иосиф Кобзон как-то сказал, что в старости нет ничего хорошего. Это в его-то старости нет ничего хорошего? Позволю с ним не согласиться. Это всё равно, что сказать, что зимой нет ничего хорошего. А ведь зима нисколько не хуже лета.  В ней свои прелести. Более того, экваториальные жители, побывав у нас в гостях, вернувшись, ностальгируют по русской зиме. И потом, если бы не было «плохой» холодной зимы, откуда мы знали бы, что лето хорошее и тёплое? Я уже не говорю о том, что старость хороша уже тем, что вы дожили до неё, а это  не многим удаётся.
Игорь Губерман пишет, что чем мы старее, тем красочнее описываем свои молодецкие подвиги. Это я тоже учёл и стараюсь избегать подобного на страницах своего романа.
И последнее. Был у меня приятель, большой начальник, положительный со всех сторон. После смерти его вдова написала воспоминания о нём. Не смог дочитать до конца: бабник, алкоголик, и если бы не жена, о нём никто бы не знал. То самое прочитал в воспоминаниях одной французской актрисы о гениальном русском актёре, поэте и исполнителе песен: алкоголик, наркоман, бабник, хулиган, драчун, если бы не был женат на француженке, о нём никто бы не знал. Помня всё выше изложенное, старался писать правду, только правду, и ничего, кроме правды. Иногда – не всю. Ибо есть такие события, о которых не только писать, вспоминать не хочется. Вопли получаются слишком громкие.
Теперь, что касается женщин.
На разных этапах жизни на меня вешали такие клички, как девчатник, бабник,  альфонс, женолюб, извращенец, Дон Жуан, Казанова и даже сутенёр. Скажу честно: это ничем не подтверждённые сплетни. Ни одна кличка не соответствовала действительности.  Ну, понятно, я перевязал сотни килограмм ниток, снял мерку с сотен женщин. Кто поверит, что всё это бескорыстно?
После долгих размышлений я понял, отчего это могло произойти. Во-первых, так  обо мне могли подумать ребята, видя, что я встречаюсь с пожилыми женщинами и часто их меняю. Во-вторых, ко мне доходили слухи о том, что сами женщины хвалились знакомством со мной, при этом неоправданно преувеличивая мои способности. Не подумайте, что я корчу из себя святого. Но так сложились жизненные обстоятельства, что с девушками у меня всегда складывались только дружеские отношения. Покатать на раме велосипеда. Сфотографировать. Дать списать домашнюю работу. Связать рукавички, платье, свитер. Проводить после танцев домой. Как только доходило до чего-то большего, всегда или что-то мешало, или я попросту сбегал. То ли из чувства врождённой скромности, то ли не верил, что меня, с моими недостатками, можно искренне полюбить.
В институте студентки просили сделать контрольную работу, курсовой проект.  Чертил я хорошо и быстро. Приколол лист ватмана, постоял  за кульманом пару часов, и курсовой готов. Ребята обычно после этого вели девушку в цокольный этаж третьего корпуса, рассчитываться. Там находились маленькие, на два-три стола, тёмные лаборатории, без окон.  Поскольку я туда никого не водил, ко мне выстраивалась очередь. Ребята не могли понять, чем я привлекаю девушек, не верили, что работу выполняю бесплатно и обижались.  У меня и сейчас в друзьях женщин больше, чем мужчин.
Но начну по порядку. О Терезе вы уже знаете. Но не всё. Всё будет тогда, когда узнаете, что мы с ней играли в папку-мамку. Инициатором была она. Снимала трусики, ложила меня на себя и мы считались мужем и женой. Смысл этого я понял много позже, когда, года через два, застал маму и папу за интересным занятием. Опыт у меня уже был, но его сути я не понимал. Спросил, чем это они занимаются. Отец ответил:
- Мы делаем тебе сестричку. Не мешай. Иди, погуляй.
Вскоре сестричка у меня действительно появилась. Тогда я понял, что у всех девочек куклы были, а у Терезы – нет. По бедности, родители не могли потратиться на такой подарок. Вот она и решила с моей помощью сделать себе живую куклу.
Тереза к этому времени уже уехала, я так и не узнал, сделал ей ребёночка, или нет. Спросить было не у кого. Поскольку изменить Терезе я не мог, с девушками старался не встречаться. Знал, чем это закончится, а детей заводить не хотел. С появлением младшей сестры, заботы о её воспитании легли на мои плечи. Мне этого было больше, чем достаточно. Друзья уже встречались с девушками, а я по-прежнему был верен Терезе. Надеялся, что когда-нибудь встречу её опять. В школе ни одна девочка мне не нравилась.
Когда читали Ревизора в лицах, мне досталась роль Хлестакова. Читать: «А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы», - не хотел. Знал: речь идёт о том, что претит моему представлению о  женщине. Как это можно хотеть сделать ребёнка дочери и матери одновременно? Кем эти дети будут приходиться друг другу? Николая Васильевича осуждал, пока Елена Мироновна, учительница, ни объяснила, что виноват не Гоголь, а Хлестаков. Но вместе с Хлестаковым возненавидел и женщин, которые натолкнули его на такую глупую мысль.
Негативное отношение к женщинам усугубилось, когда в школьном спектакле мне пришлось целоваться с одноклассницей. Сюжет пьесы таков. Женщина, чтобы получить больший доход, сдала внаём комнату сразу двум жильцам, парню и девушке. Парень работал в ночную смену, а девушка – в дневную. Домовладелица надеялась, что они не встретятся. Но через несколько дней они познакомились в парке. Парень повёл девушку к себе, а девушка – к себе. Там было много интересных моментов, когда оба удивлялись, откуда они знают, что где у кого хранится. Потом они, наконец, поняли уловку хозяйки, поженились и остались жить в этой комнате, но платили уже не две, а полторы цены. Апофеозом спектакля являлся поцелуй. Целоваться не мог, не любил и не хотел. Девушка мне не нравилась,  постановщик кричал - не верю, и заставлял целоваться вновь и вновь. А девушка, под смех и аплодисменты аудитории, охотно тыкалась мокрыми губами, слюнявя мой рот. Я сравнивал её со своей первой любовью и не мог понять, зачем вообще нужен этот поцелуй. С Терезой мы даже ребёнка делали без поцелуев. К счастью, роль у меня забрали.
Следующее испытание на верность Терезе пришлось испытать уже после школы. Познакомился с девушкой, просто, для дружбы, не имея на неё никаких видов. Мать её работала учительницей в школе, из которой я недавно ушел. А я уже работал счетоводом. Однажды меня послали в Адлер, отвезти документы в госбанк.  Легковой машины на заводе не было, поехал на грузовике КБ 10-79. Номер запомнил, потому что сам много раз выписывал водителю путёвку. Потом у нас была ещё одна машина, СО 15-46. А ещё раньше – с газогенератором, работала на дровах. Её списали до моего поступления на завод. 
На обратном пути водитель взял в кабину девушку, а меня выгнал в кузов. Потом ещё подсадил мать моей знакомой девушки, Галину Владиславовну, ту самую учительницу,  с двумя мешками картошки. Всю дорогу на поворотах она держалась за меня, причём крепко, постоянно хватая за разные места.  По приезду попросила помочь перенести картошку в дом. Когда перенёс, сказала, что платить нечем, предложила выпить вина и пообедать. Пить я не любил. Отец выпивал часто, мать его ругала. Мне это не нравилось. А однажды с ребятами напился, проблевал полдня и дал себе слово никогда не напиваться. Не стал пить и в этот раз. Но был голоден и от еды  не отказался. Пока я ел, она растопила печь и начала делать перманент. Клала в жар вилку, нагревала и накручивала на неё волосы. Вилка была горячая, волосы завивались, но подгорали и в комнате стоял запах горелой мертвечины. Аппетит пропал. Я собрался уходить, но она завалила меня на кровать и принялась облизывать губы, точно, как Надька в том спектакле. Держала крепко, вырваться  не мог, а она шептала мне в ухо:
- Глупенький мальчик. В посёлке ни одного мужчины, всех перебили на войне, вдов много, а ты стесняешься.
Долго безрезультатно пыталась снять с меня штаны. Безрезультатно, потому что ремня у меня не было, штаны держались на толстой медной проволоке от вторичной обмотки трансформатора.  Так было удобно: закрутил впереди проволоку пару раз, и штаны не падают. Я не мог понять, зачем ей нужен ещё один ребёнок, ведь у неё есть взрослая дочь. Кончилось тем, что она проколола проволокой палец, обрызгав меня кровью. Разозлилась, схватила за волосы и потянула мою голову вниз. Увидев что-то мохнатое, я, с трудом вырвавшись,  сбежал. В таком виде ребята увидели меня, и, разумеется, могли подумать, чёрт знает что. Впредь старался не попадаться ей на глаза.
На этом мои страдания не закончились. В соседнем с конторой доме делали ремонт. Привезли кирпичи для новой печки. Бухгалтер послал меня сосчитать, соответствует ли их количество накладной. Я посчитал. Хозяйка заставила вымыть руки. Полила из чайника, дала полотенце. Вытерев руки, я отдал полотенце. Она накинула его мне на плечи, прижала к себе и начала целовать. Я еле-еле вырвался.
Мама моя работала сторожем. Я ходил в секцию бокса. Тренировал нас чего-то чемпион, Костя. Пока был трезвый – вёл себя нормально. Как выпьет – начинает задираться. Поскольку Костя дрался по правилам, а мужики наши боксёрских правил не знали, он всегда был бит. Злость свою сгонял на жене, эстоночке Лейде. Я с ней ходил тогда на курсы ручного вязания. Мне это нравилось, даже хотел поступать в Харьковский техникум лёгкой промышленности. Отец решил по-иному, я оказался в Политехническом институте. Но вязание не бросил. Одно время имел пять вязальных машин, обвязывал всех родных и друзей.

Чтобы вы не подумали, что я приврал, объясню, почему пять. «Буковинка» была малопроизводительна, так как плела только платочную вязку. «Чернивчанка» плела и платочную и чулочную, но очень медленно. На «Северянке» можно было за день связать платье, но только кулирной гладью. А вот немецкая двухфонтурная «Универсал» выполняла множество операций. Переплетение со сдвигом, ручной ажур (ручная деккеровка), фанг, полуфанг, имитация ажура, валиковые переплетения, чулочная вязка (круговая), одиночный мотив, рисунок (купон), интарсия на одной фонтуре, жаккард однофонтурный, жаккард двухфонтурный, эластичная вязка,  махровое переплетение, неравномерное (с роспуском петель), прессовое переплетение на одной и двух фонтурах, комбинированное переплетение, косы (ручная деккеровка), платировочное переплетение, все виды резинок:  “английская резинка ”, “ резинка со сдвигом ”, резинки: “ 1х1 , 2х2 , 3х3 , 4х4 ”. Оценить её достоинства мог лишь специалист, долго вязавший крючком или спицами, потом, поработав с радостью на Неве, вдруг приобрёл двухконтурную машинку. Ну, а  пятую, «Неву», ничем не отличающуюся от «Северянки», взял по дешёвке с поломанной кареткой. Отремонтировал самостоятельно: две недели вытачивал напильником  деталь вязального механизма.  Когда зрение упало, все машины подарил родственникам и друзьям.
Однажды Костя подрался с парнями, они его крепко побили. Придя домой, начал избивать неповинную жену. Мать забрала Лейду, привела к нам в дом и положила рядом со мной. Проснувшись, услышал плачь, подошёл успокоить. Видимо, решив отомстить мужу, она набросилась на меня с поцелуями. Это был уже перебор: мои добрые намерения истолковать подобным образом. Вытерев полотенцем на своём лице её слёзы и слюни, лёг спать. Обиднее всего, что до Кости дошёл слух, что у нас что-то было, и на очередном занятии он правым свингом вывернул мне челюсть. На этом мои занятия боксом закончились.
В конце каждого рабочего дня я шёл в цех подсчитывать, сколько квадратных метров паркета изготовлено. Считать было легко. Готовую продукцию складывали в столбики высотой два метра. Посчитал количество рядов, сколько паркетин в ряду, перемножил, и готов результат. Столбики эти стояли в несколько рядов. Между ними оставляли пространство для прохода. Раз в неделю загружали машину и отвозили по назначению. Иногда в Сочи с накладными, иногда в Грузию – без, благо граница была рядом. На обратном пути подбирали попутчиков, а оплата за проезд была нашим вознаграждением за молчание. Роль экспедитора выполнял я.
Но я отвлёкся. Однажды пришлось считать выработку во время смены, так как нужно было срочно отправить машину с паркетом в какой-то сочинский санаторий. Я шёл между рядами с карандашом и листом бумаги, а навстречу двигалась Наташа, та самая Наташа, которая учила меня играть на гармошке. Не знаю, что ей взбрело в голову, но не успел я опомниться, как она залезла рукой в ширинку моих брюк. Я резко отскочил, и коварные паркетные столбики начали падать по принципу домино. Через минуту мы стояли, как два тополя, на виду у полного состава рабочей смены. Выбираться по разбросанному паркету было почти невозможно. Я падал, полз на четвереньках, вставал и вновь падал. Слух обо мне прошёл по всем посёлкам. Вечером отец сказал:
- Мне пятьдесят лет, и то я на эту шлюху не полез бы. Тебе не стыдно?
Что-либо объяснять не имело смысла. Накануне этих событий я смастерил эпидиаскоп для пересъёмки фотографий. Напечатал два десятка голых женщин из какого-то иностранного журнала. Прополоскал в формалине, наклеил на стекло глянцевать, стекло положил на шкаф. Фотографии высохли, с треском отскочили от стекла и разлетелись по комнате. Первым в комнату вошёл отец. Собрал фотки и предъявил мне. После этого разговора не имело смысла отнекиваться от Наташки.
В соседнем доме жила цыганка Мила. Вот с ней я дружил по-настоящему. Вместе ходили в школу, в кино, на танцы. Она, не стесняясь, переодевалась при мне. Даже иногда громко пукала. Однажды на танцах  в вальсе закружила меня за кустики, попросила прикрыть от танцплощадки и пописала. Такие отношения с девушками меня устраивали.
Один парень влюбился в неё. Приходил ко мне в гости и долго смотрел на её окно, ждал, когда она будет переодеваться. Лифчики она не носила по причине маленьких грудей. Там и смотреть не на что было, а он млел, завидев её маленькие пупырышки. Я их видел много раз, и его не понимал. Ну, разделась и разделась, что в этом особенного? Когда рассказал об этом Милке, она, завидев его в моём окне, специально подолгу примеряла платье. А потом надавала ему по морде, и он перестал ко мне приходить.
Я уже говорил, что на Рице познакомился с девушкой Лизой. Она работала уборщицей. Однажды ко мне пришёл знакомый парень и сообщил неприятную новость: Лизе надо срочно уехать к больной матери, а денег нет. Ребята решили сброситься ей на дорогу. Собрались в общежитии. Отдали деньги. Стали заходить по одному. Я в очереди оказался седьмым. Зайдя в комнату, увидел Лизу, голую, на забрызганной простыне. Она лежала на спине, отвернув голову к стене. Я застыл в оцепенении. Не поворачивая головы, сказала:
- Давай быстрее, я опаздываю на автобус.
Молча вышел. Ребята посоветовали забрать деньги. Отказался. Опять меня не поняли.
В Армии было не до девок. Но поскольку я был писарем продовольственного снабжения, сидел в одной комнате с писарем вещевого снабжения, то имел доступ и к продовольствию, и к вещам. Самым большим спросом пользовались простыни и свиная тушёнка. Слова бартер тогда мы не знали, а Марксово «товар-деньги-товар» нам не подходило. Всё было гораздо проще. Берёшь пару простыней и идёшь на берег. Завидев рыбацкую лодку, машешь белой простынёй. Рыбаки знают: ты не сдаёшься, а хочешь обменять простыню на ящик рыбы. Приносишь рыбу в часть. В меню пишешь «Суп с мясом», а повар готовит уху с рыбой. Мясо оставляешь на складе. На второй день в меню пишешь «Макароны по-флотски с тушёнкой», а варятся они с мясом. Так ящик рыбы превращается в ящик тушёнки.
В увольнение лучше всего брать одну простыню, которую можно сменять на бутылку водки, и банку тушёнки – на закуску. Однажды трое ребят пригласили меня поехать не в Таллинн, а в хутор  Роохунээме, в гости к знакомым девушкам. Я выдал каждому по банке тушёнки и по одной простыне. Катером добрались до материка, пешком дошли до хутора. Зашли в дом. Отдали товар. Молодая, симпатичная хозяйка выпорхнула, и через несколько минут привела трёх девушек. Опытные ребята мгновенно разобрали девушек и разошлись по комнатам. Мне досталась очаровательная блондинка с большим горбом. Она завела меня в комнату, закрыла дверь и со знанием дела начала оборудовать лёжку. Сдвинула две скамейки, разделась, легла на них, предоставив моим глазам  живописное зрелище. Руки и ноги обхватывали сидения скамеек, а груди, живот и всё остальное возвышались небольшими холмиками. В самом низу краснела маленькая розочка. Некоторое время я любовался этим зрелищем. Услышав «туле сия» понял, что она приглашает меня к себе. Я посчитал позорным делом издеваться над инвалидом, и сбежал. Автобус в Таллинн уже ушёл. Я бродил по парку Кадриорг, пока не наткнулся на ребят. Им ничего не сказал.
Было ещё одно знакомство. Случайное. В автобусе. Девушка опаздывала в театр, попросила помочь поднести сумку с реквизитом. Помог. Познакомились. Договорились встретиться после репетиции. Я тогда был уже комсоргом дивизиона, мог свободно разгуливать, оставаться на ночлег в штабе. Хельми в первый же день привела меня к себе домой. Познакомила с папой и мамой. Отец посмотрел на бляху моего ремня:
- Надраена так, что можно смотреться, как в зеркало.
По-моему, я им понравился. Высокий, стройный, во флотской форме. Выглажен, выбрит, пострижен. Чем ни жених! Поужинали. Сыграли партию в преферанс. Потом Хельми играла на огромном рояле, мама пела.  Оставили на ночь, предоставив одну из пяти комнат. Видимо, были большими начальниками. Встречались месяца два. Иначе, как женихом, не называли. Естественно, что я к ней не прикасался. Уже решил остаться в Эстонии навсегда. Однажды Хельми пригласила меня на репетицию.  Тут во мне что-то сломалось. Она была одета в театральный костюм балерины. Хореограф бегал вокруг неё, нажимал на живот, выпячивал груди, шлёпал по ягодицам и кричал:
- Что ты выпятила пузо. Убери свою жопу. Покажи зрителю грудь.
Такое кино мне не понравилось. Я тихонько удалился. Вскоре пришёл приказ о демобилизации.
Когда избрали меня комсоргом, в порядке вознаграждения, дали десять дней отпуска. Не доехав до Адлера, сошёл в Хосте. Там у меня осталась знакомая девушка, из тех, что мне нравились. Не давала взять за руку, не то, чтобы за талию. Когда я вместе с призывниками садился в теплушку, впервые неумело поцеловала, и повесила на шею ключ от квартиры. Не каждая девушка способна на такой подвиг! Высылала открытки с видами Сочи, писала по пять писем в месяц, в том числе и на листах магнолии: люблю,  целую, жду. Эти открытки хранятся до сих пор. Кажется, я её тоже любил, хотя она была старше на три года. Если бы поезд пришёл в Хосту днём, я, вероятно, женился бы на Людмиле. После стольких неудачных знакомств, наконец, мне попалась порядочная девушка! Но поезд пришёл поздним вечером. Я открыл ключом дверь, вошёл. Моя любимая девушка лежала в кровати с мужчиной. Ушёл, не прощаясь. Ключ оставил в замке.
Я обещал вернуться к получению Партийного билета. Рекомендации мне дали, в Партию приняли. За билетом поехал в Сочинский  Политотдел с парторгом, капитаном Молочинским.  До Адлера доехали Краснополянским автобусом. Потом пересели на четвёрку. Успели занять места на боковом сидении, напротив заднего входа. В Кудепсте автобус забили битком. Мне на колени затолкали молодую девушку. Я сидел, как рыба на горячей сковородке, а капитан спокойно с ней беседовал. Рассказал, куда и зачем мы едем. Жанна дала адрес, пригласила обмыть партбилет у неё. Что мы и сделали. Взяли коньяк, шампанское, коробку конфет и отправились по указанному адресу. Жанна жила с матерью. Накрыли стол, выпили, закусили.  Капитан уединился с хозяйкой в дальней комнате, а я с упоением рассказывал Жанне, как меня принимали в Партию, какие вопросы задавали, как чётко я на них отвечал. Показал новенький, пахнущий типографской краской партийный билет. Не помню, сколько времени парторг был в дальней комнате. Видимо, недолго, потому что я не успел рассказать о самом интересном,  двадцатом съезде КПСС, который осудил культ личности Сталина.
 В этот день мы уехали рано. Хозяйка проводила до автобуса, пригласила заходить, сказала, можно  с ночёвкой. Такой случай мне вскоре представился и я решил им воспользоваться. По прошлому опыту, взял бутылку коньяка, бутылку шампанского, коробку конфет и отправился в гости. Был поздний вечер. В доме горел свет, раздавалась громкая музыка. В раскрытое окно я увидел несколько танцующих пар. Меня удивило, что девушки и парни были раздеты. Некоторые наголо, некоторые – почти. В Сочи зимой морозов не бывает. В этот раз тоже было не холодно, но и не настолько тепло, чтобы раздеваться наголо. Симпатичная девушка, в одних трусиках, танцевала в обнимку с красивым чернявым парнем. Я знал, что в Сочи на зимней тренировке находится московская футбольная команда «Торпедо», поэтому сразу узнал её визави, известного футболиста.
Это после чемпионата Мира в Бразилии начали применять системы 1-4-2-4, а потом и вовсе 1-6-3-1, с одним нападающим и шестью защитниками. Стали меньше забивать голов, от этого футбол лишился зрелищности и привлекательности.  А тогда  была система 1-3-2-5. С пятью нападающими. Счёт в матчах был 5-3, 8-2, а иногда и 10-0. Например, сборная СССР выигрывала у сборной Колумбии 4:0, а под конец проиграла 4:5. Поэтому нападающие не пользовались такой славой, как сейчас. А почётом пользовались пары полузащитников, которых все болельщики знали в лицо. Почти всех знал и я: Юрий Войнов, Игорь Нетто, Валерий Воронин, Станислав Завидонов, Шота Яманидзе, Йозеф Сабо, Фёдор Медвидь, Владимир Мунтян.  Их было меньше, всего по два в команде, они легко запоминались, и этого я не раз видел и  сразу  узнал. Он танцевал в футбольной майке. Тогда  ещё подумал: вот бы он в таком виде, без трусов, вышел на поле! То-то был бы фурор! А голую Жанну я не видел. Узнал не сразу, с трудом. Чтобы она всё  поняла без объяснений,  оставил на веранде свой презент и тихо удалился в надежде, что она поймёт и пожалеет, что из-за минутного увлечения заезжим футболистом потеряла хорошего парня. То есть  меня.
Десятки лет спустя одна дамочка при случае сказала, что я не могу целоваться. Ей я ничего объяснять не стал, но вы-то теперь знаете, почему. В моём понимании дружба – это дружба, и больше ничего. А им требовалось нечто большее. Я слишком поздно узнал, что мужчина интересует женщину до тех пор, пока она может от него что-то получить. Катаешь на велосипеде – ты ей нужен. Отказал – дружба закончена. Сфотографировал – хорошо. Нет – до свидания. Помог решить задачку – молодец. Не смог – иди подальше. Связал платье – ты лучший друг. Не захотел вязать свитер – обойдёмся без тебя.

6.
Вы уже поняли: женщины сделали всё возможное, чтобы пробудить во мне такие чувства, как неприязнь, отвращение и, даже, презрение к ним. Но возраст требовал своё, и меня начали знакомить с девушками с серьёзной целью – женить. К этому времени старший брат женился и уехал на Кубань. Старшая сестра вышла замуж в Адлер. Если брат уехал, потом женился, то сестра, прежде чем уехать, вышла замуж.Расскажу, как происходила свадьба. Для меня это важно.
На Рудник приехал жених со сватами. Засватали, посидели за столом, выпили-закусили, и собрались ехать в Адлер, на свадьбу. Вместе с родственниками, сватами и дружками набралось человек двадцать. На рейсовый автобус надежды не было. В нём было всего восемнадцать мест, все билеты уже наверняка проданы, да и идти до него семь километров. Директор завода, Василий Савельевич, который тоже был в списках приглашённых, дал грузовик, тот самый ЗИС КБ 10-79. Его надо было только оборудовать скамьями для сидения и заправить бензином. Мужчины принялись устанавливать скамейки, а меня, как самого молодого, отправили за кладовщицей склада горюче-смазочных материалов, которая вместе с ключами  ушла в лесничий домик, на Седловину, за три километра от посёлка. Пока я дошёл туда, пока вернулся обратно, директор дал команду взломать замок и заправить машину. На свадьбу любимой сестры я не попал, о чём жалею до сих пор. Рассказывали, что там было интересно. И калач воровали, и невесту, и туфельку. 
Туфельку эту мы с мамой купили в Сочи на рынке. В магазинах тогда ничего не было. Долго ходили по рынку, пока не нашли что-то приличное, подходящее для свадьбы. Помню, при входе на земле сидела женщина. На тряпке лежало несколько пар обуви. Сплошная рвань. Годилась разве что на запчасти. Мама спросила:
- Сколько  стоят такие туфли?
- Пять рублей, - ответила торговка.
Не задерживаясь, мать пошла дальше. Вслед прозвучало:
- Гражданочка, за трёшницу отдам…
Потом мы ездили в Абхазию за вином. Купили небольшой деревянный бочонок. Я нёс его в армейском рюкзаке.
В общем, наступила моя очередь жениться. Надо было торопиться: близилось увольнение из расформированной части, и у меня имелся сертификат на получение жилой площади.
Мама не хотела меня отпускать, прилагала все усилия, чтобы я навсегда зацепился в Красной Поляне, или, в крайнем случае, в Сочи, как моя родная сестра и двоюродные братья и сёстры. Тем более что мы уже перебрались из Рудника и заканчивали строить дом в Красной Поляне, на Ачишховском переулке.  Домик сохранился, сейчас напротив него стоит дом Владимира Жириновского. Будучи в Красной Поляне, хотел сфотографировать его на память, чтобы похвастать соседом. Два симпатичных молодчика посоветовали пройти мимо: частная собственность, фотографировать запрещено.
Сначала мама хотела женить меня на однокласснице Тамаре. Маме нравились её родители. А то, что мне не нравится Тамара, её не волновало. Свадьба не получилась.
В это время в гости ко мне приехал друг с сестрой. Люся работала фельдшером в санатории имени Ворошилова. Мне девушка понравилась. А маме – нет:
- Посмотри, какая она худенькая, маленькая. Ручки как спички, она до Седловины не дойдёт, а оттуда надо ещё тюк сена нести.
Как-то в часть приезжал председатель сельсовета с дочкой. Он выписал для откорма двух поросят из нашей свинофермы, приехал их забирать, а дочь захотела побывать в горах и увязалась за ним. В накладной поросята значились одномесячные. Командир приказал отпустить полугодовалых:
- Нам всё равно, а он человек нужный. Может пригодиться.
Не знаю, пригодился ли он командиру, но мне выделил отдельную комнату в общежитии и пообещал озолотить, если женюсь на Полине. Как вы поняли, остался не озолоченным. Потому что  понравилась мне  Эмма Мирошникова.
Эмма окончила сочинский техникум медицинских работников,  получила назначение куда-то на Байкал. Поскольку с Нижним Тагилом пролетел, я загорелся желанием уехать вместе с ней. Видимо, её  желание не совпадало с моим. Последний разговор происходил у неё в доме, зимой. Окна замёрзли. Она написала ноготком  на стекле: ЭММА. Ниже я нацарапал: ШУНЬКИНА. Она соскоблила ненавистную фамилию, написав аккуратным почерком: Апатова. Я молча удалился. Больше мы не встречались. Но вспоминал о ней долго, и жалел, что так получилось. Не потому, что любил. Нет, любви там, скорее всего не было. А потому, что получил отказ. Отец учил:
- Никогда не проси больше положенного тебе. Друзей сохранишь, и отказов не будет.
Этот наказ я всегда помнил и старался исполнять. Даже на танцах, чтобы не попасть в неловкую ситуацию,  старался приглашать только тех девушек, которые не откажутся со мной танцевать. Или заранее договаривался. Один раз пригласил на спор, и вы скоро узнаете, чем это закончилось.
Зная характер Эммы, надеялся, что мы составим хорошую пару. Жалел о ней долго, до тех пор, пока не прочитал новеллу Андре Моруа. Там парень тоже хотел уехать с девушкой, но опоздал на поезд. Она уехала без него. Он долго страдал, потом завёл семью, детей. В конце своей несчастной жизни оказал важную услугу одному мудрецу. Тот решил, в качестве благодарности, выполнить любую просьбу своего спасителя. Старец попросил вернуть то мгновение жизни, когда он опоздал на поезд. Мудрец выполнил просьбу. Молодой красивый парень успел на поезд, уехал с девушкой, женился на ней и прожил вторую жизнь ещё более несчастную, чем первую.
Через пятьдесят лет зашёл в Одноклассники, набрал Краснополянскую школу и на экране высветились две знакомые фамилии: Смышляев и Агалакова. Рудольфа Смышляева я знал ребёнком, потому что работал в воинской части с его отцом, бывал у них в доме, рядом с больницей. Продуктивно пообщались. Я рассказал ему об отце много интересных моментов, которые ему были неведомы.
Агалакова Лариса была на год моложе, находилась в детском доме. Это за их счёт я праздновал выпускной в седьмом классе.  Сейчас живёт в Латвии, мы с ней переписываемся, болтаем по скайпу. Я рассказал ей о своей беде, и она выслала мне фотографию Эммы, с которой училась в одном классе. Вот такие пироги.
Здесь начинается самый интересный период моей жизни. Иногда, по праздникам, мы организовывали поездки в сочинский театр. Заказывали билеты, нанимали автобус и отправлялись «хлебнуть от искусства». В тот раз я заказал два билета, для себя и Эммы Фёдоровны. Эмма отказалась. Билет пропадал.
Жила в Красной Поляне одна девушка, нечто среднее между брюнеткой и шатенкой. Видимо, оттого, что была метиской. Не потому, что греческая теология соединила Метис - Божественную Мудрость, с Эросом - Божественной Любовью и это  слово для греков  составляет часть божества или идола тамплиеров, а потому что слово "metis» в переводе с французского - помесь, смесь, оно обозначает человека смешанного происхождения. В данном случае греко-русская кровь явилась следствием смешения крови – матери-гречанки и  русского отца.
К грекам мы относились двояко. С одной стороны, они подарили нам религию, письменность, культуру, календарь.  А с другой стороны, они носились с этим, как поп с ладанкой. Мнили себя этими самыми носителями религии, письменности и культуры. Называли себя Эллинами, все как один мечтали о возвращении на историческую Родину. Хотя, при тщательном изучении данного вопроса оказалось, что и религию Христианскую  они позаимствовали у римлян,  и культура им досталась от поработивших их тех же римлян, и календарь  нам подарили не греческий, а Юлианский,  и кириллицу создали не Кирилл и Мефодий. Да и Эллинами они не были, так как к Элладе не имели никакого отношения, а родились в Мариуполе, куда их выселила из Крыма Екатерина Вторая. Тем не менее, они мнили себя мудрецами, и при каждом удобном случае говорили:
- Там где прошёл один грек, двум евреям нечего делать.
Девушка эта блюла себя строго, ни с кем не встречалась, ни с кем не танцевала. Если кто-нибудь подходил приглашать, она немного опускала глаза и плавно качала из стороны в сторону гордо поднятой головой.  Ребята знали об этом и не приглашали её. Но я-то знал, что ребятам в итоге от неё надо! А у меня были другие планы. Я владел сертификатом  на получение квартиры. Плюс билет в театр. Плюс искал спутницу на всю жизнь.
Ребята пытались удержать меня от опрометчивого поступка. Предложили заключить пари. Боясь проиграть, я поспорил на коробку спичек. Это было глупо, ибо я выиграл. Тогда я ещё не знал, чем девушка руководствовалась, какие чувства ею овладели. Лишь много лет спустя узнал, что она встречалась с парнем, который служил в Армии. Обещал жениться. Она его ждала. Парень обгорел в танке. Демобилизовался инвалидом. Лежал в госпитале. Она согласилась встретиться с ним всего один раз. В это время на горизонте появился я. Она вышла  со мной на танец.
Мы закружились в вальсе. Я и сейчас ещё ничего себе, могу и в вальсе закружиться, и даже чечётку отбить. А тогда… Пройду по траве – оставлю обожжённые следы. Пройду по снегу – оставлю растаявшие лужицы. Больше на танец никто не вышел. Все были удивлены, я бы сказал – поражены  этим невероятным событием. Мы кружились по всему залу, пока под нами ни провалилась доска. Я напрасно не обратил на это внимания. Лишь много позже понял, что это был знак свыше.
Публика ахнула, но мы остались здоровы и невредимы. В тот вечер Ольга впервые пошла домой не одна. Её сопровождал я. Но мизера ходят парами. Преферансисты это знают. Знал и я. В тот же вечер прозвенел второй звоночек. Когда я пригласил Ольгу поехать в театр, она устроила скандал по той простой причине, что надо было прежде посоветоваться с ней, потом брать билеты. Тут же их порвала на мелкие кусочки и выбросила в реку Бешенку, у которой мы вели разговор. Чёрт с ними, билетами, решил я. Хорошо уже то, что она не полезла ко мне целоваться. Начали встречаться.
Однажды договорились встретиться у её подруги. Я пришёл рано. В доме только мать. Оказалось,  все уже знают о падении крепости. В посёлке другой темы для разговоров нет, только о нас. Она тут же взяла меня в оборот:
- Сынок, куда ты лезешь? Тебе мало русских девушек? Ты решил породниться с греками? Я же знаю, ты ласковый, нежный, умный, трудолюбивый. Жену будешь на руках носить. А эта мегера вымотает твои нервы, сядет на шею и не слезет. Она дура, в каждом классе сидела по два года. Её мать никогда не работала, и дочка не будет работать. Как не работают две её сестры. 
До этого момента я слушал спокойно, старался вникнуть в смысл каждого слова, всё запомнить. Где-то в глубине сознания даже возникла мысль, что она права, что это уже третий звонок за две недели. Кроме того, я однажды слышал, как будущая тёща ругалась с соседкой. Греческого языка  не понимал, но суть спора уловил: чьи-то куры забрели в чей-то огород. А разговор происходил следующим образом: сначала одна женщина громко тараторила непонятные слова, затем – другая. Потом они начали говорить вместе. Через несколько минут подключились их дочери. Теперь уже говорили вчетвером. Точно, как в программе Савика Шустера «Шустер life». Я однажды был на концерте, там музыканты играли в четыре руки. Мне понравилось. А громкий разговор в четыре рта – нет. Тем более что один из них принадлежал моей невесте.
Ещё вспомнил недавний случай. Мы собирались пойти погулять. Я пришёл забрать свою пассию. Но пошёл дождь. Сели играть в дурака. Я, тёща и три её дочери.  Дядя Миша, будущий тесть, был на работе. Играли долго, почти весь день. За это время мои партнёры, отлучаясь по одному, побывали в кухне. Я ушёл голодный.
Из этих двух мыслей родилась третья: бросить всё к чёртовой матери и уехать в Донбасс. Отец говорил, что в Украине самые красивые девушки.  Но тётя Вера тут же всё испортила:
- Женись на моей Зинке. Она у меня трудолюбивая, ласковая, тихая, спокойная. Будет пылинки с тебя сдувать. Вы будете хорошей парой. Дом у нас большой, жить есть где.
Тут я протрезвел. Во-первых, в посёлке ходил слух, что тётя Вера родила дочь от военнопленного немца, из тех, что строили Краснополянскую гидроэлектростанцию. Сами знаете, что в те времена значило запятнать свою биографию. А она у меня была чистая. Меня без проволочек приняли работать на Дачу Сталина.
Во-вторых, я думал, тётя Вера наставляет меня на правильный путь из добрых побуждений, а оказалось, у неё свой интерес.
В-третьих, и это немаловажно, у меня был феноменальный нюх. Я безошибочно распознавал запах духов. Мог легко, с закрытыми глазами, только по цвету, вкусу и запаху,  отличить Цинандали от Рачинского, Цоликаури от Саперави,  Ахашени от Киндзмараули, Мукузани от Пиросмани, Телиани, от Хванчкары, Букет Абхазии от Восьмого номера. Однажды я сказал, что у меня три вторых разряда: по тяжёлой атлетике, по шашкам и по стрельбе. Приятель поправил:
- И один первый – по нюху.
Недавно посмотрел фильм «Нюхач». Все говорят – лажа. Не стал переубеждать тех, кто не может отличить запах огурца от помидора.   
 Эмма источала нежный запах духов «Ландыш серебристый». Мне нравился. Галина Владиславовна источала запах горелой мертвечины. Запах остальных  знакомых девушек мне тоже не был сладок и приятен. Последняя пассия, выигранная за коробку спичек,  нравилась уже тем, что не источала никакого запаха.
И, наконец,  моя новая пассия, не мудрствуя лукаво, ни разу меня не поцеловав, по собственной инициативе легла в кустиках на травку. Не то, чтобы этот факт вознёс меня к небесам. Нет, мне понравилось, что она не стала, как все предыдущие особи женского пола,  слюнявить мои губы.
Я неплохо играл в шашки, знал основное правило: взялся – ходи, и не мог не перенести его на жизненные принципы. Но данную мне тётей Верой характеристику принял к сведению и на протяжении дальнейшей жизни старался поддерживать означенную ею репутацию. Правда, не всегда это получалось.

7.
Но я нарушил канву повествования. В Сталино прибыл в августе 1960 года, накануне Дня Шахтёра. Устроился на работу. Это сейчас в шахтах полно новейшей аппаратуры. Лёгкие светильники с ресурсом двенадцать часов, шахтные интерферометры для замера содержания метана, и прочее. А тогда щелочные аккумуляторы весили килограммов пять, газ меряли шахтёрской керосиновой лампой с сеточкой. Если лампа горит нормально  – метана нет. Если начала коптить – появился метан, выводи рабочих на свежую струю.
Газомерщиками работали женщины. Наш участок обслуживала привлекательная, весёлая, с очаровательными кудряшками  Любочка. Придёт в забой, замеряет газ и начинает развлекать шахтёров, ожидающих, когда подадут  порожние вагонетки. Я сестру называл Любашей, и её стал также называть.  Между нами завязалась симпатия. Мы привязались друг другу. Даже в шахтёрской спецовке она выглядела изящной балериной. А увидев её в облегающем платье, я тут же вспомнил о сертификате на квартиру. Обмолвился об этом бригадиру.
Бравый Семён Карпович не стал откладывать дело в долгий ящик:
- Я тебя отпускаю. Иди на-гора, мойся, переодевайся и дуй в магазин. Выеду – пойдём сватать твою Любашу.
Мы работали во вторую смену, с двенадцати до восемнадцати часов. Пока выехал, пока помылся-переоделся, сбегал за деньгами, магазин уже закрывался. Едва успел взять две бутылки водки для бригадира, две бутылки вина для невесты и кое-что на закуску.
Две бутылки водки для бригадира – это не ошибка. Опыт у меня уже был. С первого аванса я должен был отмечать входины. На бригаду из пятнадцати человек взял пять бутылок водки. В Красном уголке общежития накрыл столы закусками. Тогда это не запрещалось. В шахтной столовой водку продавали в розлив: выехал  из шахты, зашёл в столовую, взял  сто граммов водки, борщ, котлеты, чай, и домой, на отдых. Хлеб, соль и горчица стояли на столе бесплатно.  В общежитии спиртное распивали свободно, без запрета. Пьяных было мало.
Пришли ребята, сели, выпили по три рюмки водки. Попросили ещё. Я думал, бутылка на троих – достаточно. Оказалось – нет. Бригадир похлопал по спине:
- Не волнуйся, Колян. Отметишь, как положено, с получки.
Во второй раз взял тоже пять бутылок, но уже трёхлитровых, и самогонки. Пили с вечера пятницы, до утра понедельника. Уходя, бригадир сказал:
- Этот работать будет. Наш парень.
Смысл фразы заключался в том, что одновременно со мной в бригаде появился молодой парень, Арнольд. Новичкам давали самую тяжёлую работу: забучивать породу в выработанное пространство. С одной стороны стояла вчерашняя стенка из породы. С другой бригадир выкладывал новую, из крупняка. Рабочий сидел в каменном «мешке», по которому конвейером подавалась мелкая порода после взрывных работ. Порода надвигалась на него лавиной, надо было успевать отбрасывать её вниз, влево и вправо, хорошо подбучивая, чтобы не оставлять «конюшни». В них может скапливаться взрывоопасный газ метан, который при посадке будет выдавлен в штрек. Арнольд отработал одну смену, выругался и рассчитался. «Мешок» проветривался плохо. Несмотря на то, что по Правилам безопасности в шахте не должно быть более двадцати шести градусов, в «мешке» жара стояла тридцатиградусная. Размахивая лопатой из стороны в сторону в течение нескольких часов, приходилось раздеваться до трусов.
Я выдержал неделю. Тогда бригадир сказал первый раз:
- Этот работать будет. Наш парень.
Мне это льстило. Лез вон из кожи, чтобы не подвести бригаду.
Бригадир пришёл один.  Я вздохнул с облегчением. Боялся, что он приведёт с собой сватов и водки не хватит. И ещё я не хотел огласки: всё-таки, официально сватался первый раз.
Мужчины жили на первом этаже общежития, женщины – на втором. Поднялись по ступенькам, зашли в женскую комнату. Лежавшие на каждой из четырёх кроватей парочки спрятали головы под одеяла.  Семён Карпович включил свет, спросил командирским голосом:
- Кто из вас Любаша?
Из-под одеяла вначале послышался робкий голос: «Я», -  а через минуту показались знакомые кудряшки.
Семён сдёрнул одеяло. Странно, что Любаша была голая, а парень – в брюках. Семён поднял его, поставил на ноги:
- Иди, погуляй, парень. Мы пришли Любашу сватать!
Любаша, закутанная в простыню,  сидела на кровати. Остальные парочки, не получив никакой команды, лежали смирно, не высовываясь из-под одеял.
Я вышел вслед за парнем. Сватать Любашу расхотел. А жажда выпить была так велика, что, открыв бутылку,  сделал несколько глотков. Моя комната пустовала:  ребята работали в третью смену. Семён разобрал мою авоську, налил по стакану водки. Выпили, закусили. Выпили ещё раз. Семён меня успокаивал:
- Первый блин всегда комом.
Для него это был, может,  и первый. А для меня – очередной,  в веренице многочисленных разочарований. Ему я это не сказал. Он продолжал:
- Извини, Колян. Я виноват. Поспешил. Выпить хотелось. Надо было предупредить Любашу. Ты не переживай, в следующий раз всё исправим.
Я вспомнил о сертификате на квартиру. Может быть, без него было бы лучше? Уехал бы в Нижний Тагил, там получил  квартиру. Или женился на Зинке. У них дом большой.
- На шлюхе не женюсь! 
Семён налил, выпил, меня заставил выпить:
- Любаша не шлюха. Она порядочная женщина. Муж погиб в шахте. Сама воспитывает ребёнка. Сейчас он у матери. Если бы предупредили заранее, ничего такого ты бы не увидел. Уже засватали бы. Комсомольско-молодёжную свадьбу сыграли бы.
Меня начали раздражать его «бы»:
- Я коммунист.
- Тем лучше. Сыграли бы коммунистическую свадьбу. Впервые в Союзе, на нашей шахте. Прославились бы на всю страну.
Опять эти «бы»!
Вспомнил анекдот. Абрам пожаловался Хаиму:
- Моя Сара проститутка.
- Исчего ты это взял?
- Был в командировке. Дал телеграмму, что приезжаю домой. Захожу, а она в постели с Мойшей.
- Исэтого ты взял, что она проститутка? Может она просто не получила твою телеграмму. Ты шо, низнаешь, как сичас работает почта?
Семён наливал, пил, закусывал, спаивал меня, и говорил, говорил, говорил. Видимо, ему очень хотелось то ли женить меня, то ли погулять на свадьбе, а скорее всего – просто выпить. Ибо на краю стола покоились уже пустые бутылки из-под водки, вино тоже заканчивалось.
А перед моими глазами возникла Лиза, лежащая на грязных, забрызганных простынях. В очереди к ней я был седьмой. Потому отказался. Здесь, учитывая, что у Любаши уже имеется дочь, как минимум – третий. А может быть четвёртый, пятый, или опять седьмой? В общем, кто у нас не первый, тот у нас второй.
Бригадир допил остатки, встал:
- Ты, Колян, не отчаивайся. Подумай хорошенько. Тебе же надо жениться? Надо. Вот я тебя и женю.
Пошатываясь, вышел, не закрыв за собой дверь. Встал, пошёл за ним. Он обернулся:
- Вижу, ты пьян. Завтра на работу не приходи. Я оформлю тебе отгул. В качестве компенсации за причинённые неудобства.
Я и в самом деле был изрядно пьян. Ноги подкашивались. Руки дрожали. Голова не соображала. Сложившаяся ситуация напоминала ленинскую теорию социалистической революции. Одни не хотят жить по старому, другие не могут жить по новому. Вчера было ещё рано, завтра будет поздно. Семён проснётся, захочет опохмелиться, придёт опять сватать Любашу. Сегодня – самый раз!
Сдвинув на край стола остатки трапезы, достал из тумбочки тетрадь, шариковую ручку. Долго колебался: писать или не писать? Наконец, написал письмо в Красную Поляну, Ольге: приезжай, жду, дай телеграмму, встречу. Последний случай окончательно  выбил меня из колеи. Вопли, иногда возникающие в моей душе, неожиданно превратились в один сплошной, протяжный, душераздирающий вопль, длящийся четыре с половиной года. Это много позже я услышал фразу знаменитого писателя:
- Нет ничего проще, чем бросить курить. Я бросал уже раз сто.
Ребята успешно применяли её к женитьбе, но я был не из их числа. Позже, в романах и многочисленных рассказах я много раз использовал эпизоды из своей жизни, только там герои были не такие тюти, как я.
Мой выигрыш не заставил себя ждать. Приехал через три дня, 27 сентября 1960 года, в день своего рождения. Хорошо, что к встрече подготовился заранее, ещё, когда решил сватать Любашу. Не далеко от шахты снял флигель, хозяйка сдала в аренду вместе с постельным бельём. В тринадцатом гастрономе купил вино и Киевский торт. На то время Ольга была моя первая и единственная женщина. Перед отъездом  подарил ей флакон духов «Ландыш серебристый», чтобы кое-как сгладить горечь расставания с Эммой, и отрез на платье, тогда модную  шотландку шерстяной ткани саржевого переплетения, с рисунком в крупную чёрную и красную клетку. В этом платье она и приехала. А тонкий запах ландыша воскресил воспоминания и придал уверенности в том, что в жизни ещё не всё потеряно. Так мы поженились. Без родительского благословения, без венчанья, без свадьбы. Началась семейная жизнь, после четырёх лет которой я возненавидел и запах ландыша серебристого, и себя за проявленное малодушие. 
Спустя год, приехав с молодой женой на побывку в Красную Поляну, случайно заметил, как тёща вручала дочери моё прошлогоднее письмо. В день её приезда в Донецк я не обратил внимания на то, что  она покинула родные пенаты прежде, чем получила моё приглашение. Только тогда понял, что напрасно целый год корил себя за  опрометчиво отправленное письмо.
Как вы знаете, в Донбасс я приехал с мечтой засыпать страну углём и окончить институт. Отец часто повторял:
- Тебе надо выучиться на горного мастера. Это самый главный человек на шахте. Он даёт наряды, проверяет их выполнение, начисляет зарплату  и платит деньги. Приходит в общежитие, ставит между ног мешок, достаёт записную книжку и даёт, кому сколько положено.
Он даже в мыслях не мог представить, что с тех пор прошло много времени и на помощь горному мастеру в шахтную контору пришли образованные специалисты в количестве трёхсот человек.
Быть горным мастером я хотел. Но тут возникло две трудности. Во-первых, надо было срочно отоварить сертификат. Сразу после устройства на работу зашёл  в исполком. Тамошний чиновник популярно объяснил:
- У Вас, молодой человек, жилплощадь уже имеется.
- Я живу в общежитии.
- На сегодняшний день это и есть Ваша жилплощадь.  Холостякам квартира не положена. Женитесь – приходите, поставим на льготную очередь. В стране идёт массовое сокращение Вооружённых сил, у нас офицеры с двумя-тремя детьми не имеют квартир.
Пришлось форсировать женитьбу.
Могу дать клятву: я и сейчас, спустя пятьдесят лет,  не знаю, чем руководствовалась моя пассия, десятки раз отклоняя моё предложение пойти в загс. А дело было самым простым: со мной работал парень, жена которого заведовала отделом Загса и могла расписать за десять минут.
 Во-вторых,  надо было закончить десятилетку и поступить в институт.
Для начала, купил необходимые для восьмого, девятого и десятого класса учебники и стал их серьёзно штудировать, надеясь сдать экзамены за среднюю школу  экстерном. Моя гражданская жена не мешала, шахтёрская  зарплата позволяла ей развлекаться в различных заведениях Донецка. А я всё свободное от шахты время сидел за книгами. Делал выписки, писал конспекты, готовил шпаргалки. Работа подвигалась успешно. Я по несколько раз проверял накопленные знания, и каждый раз оставался собой доволен. Честно признаюсь: в институте я прослыл асом по подготовке шпаргалок и их использованию. В то время, когда остальные студенты писали длинные фразы, я делал краткие, лишь для меня понятные шпоры: кв см дв чс рн кв 1 +2 кв 2, и т.д. Их никто не понимал, и не просил. А мне они помогали.
Наконец узнал приятную новость: у нас будет ребёнок! Радость тройная: и ребёнком обзаведусь, как все нормальные люди, и зарегистрируемся, наконец, и квартиру получим. Флигель, в котором мы жили, не отапливался. Пришлось найти квартиру в тёплом доме. Завёз машину угля, дров. Перебрались жить на новое место. Только и всего, что на работу раньше ходил пешком, теперь пришлось ездить автобусом. Но что ни сделаешь ради женщины! А женщина по-прежнему в загс идти отказывалась. Я уже начал жалеть о том, что не нарушил основное правило игры в шашки: взялся – ходи. Но в конце января 1961 года то ли на неё снизошло просветление, то ли явилось видение, а может быть изменились одной ей известные обстоятельства – она ни с чего учинила очередной скандал и повела меня в ЗАГС. А через четыре месяца,  30 мая, родилась прелестная девочка. Пушкина любил, Евгения Онегина знал наизусть, жена – Ольга. Дочь назвал Татьяной. Думаю, что её мамочка и сейчас не знает, почему.
Сказав – очередной скандал – я не ошибся. Помните: первое знакомство с ней началось со скандала, когда она порвала билеты в театр. Женщина, с которой я связал свою жизнь, была просто заряжена на скандалы. Причём, нисколько не походила на француженку, которая из ничего может сделать салат, шляпку и скандал. Пословицы этой она не знала, салаты и шляпки не делала, а скандалы возникали перманентно, один за другим, причём без всякого повода. Много позже, когда подобное отношение у неё стало проявляться к дочери, я понял, что она не любит не только меня, но и собственного ребёнка.
На салатах вкратце остановлюсь ещё раз. Не делала она не только салаты. Она вообще ничего не готовила. Не знаю, чем питалась в моё отсутствие, чем кормила ребёнка, но кроме шоколада и разноцветной помадки в доме ничего не водилось. Нашёл детскую кухню, магазин детских продуктов, магазин диетического питания. В пять утра занимал очередь в детскую кухню, покупал молоко. Бегал по магазинам, доставал фруктовое пюре, какие-то смеси для малышей, приготавливал, кипятил, остужал, кормил ребёнка и бежал на шахту. На это уходило много времени.
Попутно отмечу: если есть наивысшее чувство, которое может завладеть всеми помыслами мужчины, то это любовь отца к дочери. Говорю со знанием дела, потому что когда родился сын, с ужасом для себя отметил, что такого всепоглощающего чувства любви у меня к нему не было. Была любовь. Большая любовь. Огромная любовь. Но она не шла ни в какое сравнение с любовью к дочери. Но, может быть, мне это только казалось, потому что вначале любовь к дочери не приносила такого счастья, какого следовало ожидать, а после развода от неё остались только адские муки.
Я бросил занятия, стал собирать справки на получение квартиры: срок действия сертификата истекал через три месяца. К счастью, всё сделал вовремя и правильно. Меня поставили в льготную очередь и весной 1962 года мы въехали в однокомнатную квартиру с альковом. Комната два с половиной на четыре метра, альков два с половиной на два метра, кухня шесть квадратных метров, ванная комната с унитазом и небольшая прихожая.  Этот дом гостиничного типа и сейчас стоит на том самом месте: улица Кирова, дом 28, квартира 24, четвёртый этаж. Два подъезда. В длинном коридоре располагаются по четыре квартиры с обоих боков и по две с торцов.  На улице Кирова это был первый дом хрущёвской постройки. Стоял он в пяти метрах от дороги Сталино – Жданов, ныне Донецк – Мариуполь, и был  четырёхэтажный. Вскоре застроили всю улицу пятиэтажками, расположенными в двадцати метрах от дороги.
Мои дальнейшие усилия были направлены на получение необходимых знаний. Работа шахтёра тяжёлая. Считается, что рабочий день длится шесть часов. Так оно и есть. Но, если приплюсовать дорогу до шахты, получение наряда, переодевание, спуск по стволу, переход к месту работы, иногда километра три-четыре, и не всегда работает механическая доставка, шесть часов махания лопатой,  возвращение к стволу, подъём на поверхность, снятие спецовки, мытьё в бане, одевание в чистое, отчёт о работе и возвращение автобусом домой, получится  десять часов. Приходилось отказывать себе в желании отдохнуть, сразу садился за книжки.
Мне повезло. Случайно познакомился с директором школы, в которой было вечернее отделение.  Тогда на месте теперешнего цирка стоял небольшой домик, а напротив него, через дорогу, был заброшенный карьер. На его месте построили пятиэтажки, в одной из них открыли уютное кафе «Изюминка». Мы в нём два раза поужинали, и у меня на руках оказалась справка, свидетельствующая о том, что я окончил девять классов этой самой вечерней школы. С этой справкой я надеялся устроиться в десятый класс школы, расположенной рядом с шахтой. Судьба сложилась так, что квартиру я получил недалеко от школы, которой руководил знакомый директор. К нему я и пришёл. Он был ошеломлён:
- Послушай, эту справку я тебе дал полгода назад. Не могу тебя по ней принять. Не имею права. Не положено. Меня с работы выгонят.
Я предложил компромиссное решение:
- Организуйте мне сдачу экзаменов за девять классов экстерном. Напишите соответствующие бумаги, и дело в шляпе.
У меня хватило бы наглости потребовать приёма экстерном и за программу десяти классов. Но за год занятий убедился: для поступления в институт нужны знания, а не справка. Решил один год позаниматься серьёзно. После троекратного посещения Изюминки меня приняли в десятый класс.
Сейчас по телевизору каждый день показывают родителей, возмущённых тем, что рядом с домом закрывают школы и их детям приходится ходить в другие, за три-четыре квартала. Президент Кучма гордился тем, что ходил в школу за восемь километров. Я президентом не стал, всего-навсего горным инженером, но тоже ходил в школу за семь километров. А посещая вечернюю школу, работал в забое, на глубине пятисот метров.
Получив аттестат зрелости, подал заявление в Донецкий Политехнический институт, на горный факультет. Взял очередной отпуск и засел за книги. Сидел круглосуточно, повторяя ещё и ещё раз уже известные истины. Приехавшая в гости тёща, не разбираясь в причинах, стала на сторону дочери и уже вместе с ней принялась меня терроризировать. Я узнал, что у меня нет совести, я не люблю свою жену, молодая женщина должна ходить в рестораны, кафе, театры, кино, ездить на отдых, а я держу её в четырёх стенах, сам никуда не хожу и её не пускаю.
Истине соответствовала только первая часть: я действительно никуда, кроме работы не ходил. А что её не пускаю – явная ложь. Супруга не работала, не училась, днями где-то пропадала, отчёта у неё я никогда не требовал. Часто, придя с работы, домой,  заставал дочь одну, дома или у соседей. Пришлось поговорить с тёщей на повышенных тонах. Она уехала вместе с дочкой и внучкой. Муки одиночества длились не больше месяца. Они всё-таки вернулись.
Пришла пора вступительных экзаменов. На работе, по существующему закону, дали оплачиваемый отпуск. Подал документы на вечернее отделение.
По литературе писал сочинение на тему «Девушки-комсомольцы в романе Фадеева «Молодая Гвардия». Несмотря на плохой почерк, написал без ошибок, за что получил пятёрку.
Устный экзамен по русскому языку сдал тоже на отлично.
Об истории нечего говорить. Я был коммунистом, грех было не знать историю своей страны.
В математике был ас. Экзамена не боялся. На четыре вопроса ответил без запинки, а пример не решил. Помню его до настоящего времени: логарифм при основании три тангенс квадрат пять шестых икс равен минус единица. Доцент Тыновский Антон Адамович поставил двойку. Такого поворота событий я не ожидал ни от себя, ни от него. Попросил дать дополнительный пример. Он дал другой пример,  на ту же тему. Я опять не решил. Попытался объяснить:
- Вы же видите, у меня по данной теме прокол в знаниях. Дайте другой пример, я математику люблю и знаю. Два года я день и ночь трудился, готовился к экзаменам. Не знаю, как дальше жить, если не поступлю в институт.
Он только посмеялся:
- Молодой человек, труд никогда не пропадает даром. Ещё год потрудитесь и поступите.
Взяв черновики,  подошёл к председателю приёмной комиссии, профессору Днепровскому. Попытался ему объяснить. Оказывается, он слышал наш спор:
- Антон Адамович, поставь ему тройку и выгони, чтобы не морочил нам головы.
Тыновский ставить тройку отказался:
- Возьмём, а после первого семестра отсеем, ему же хуже сделаем. Я дал три примера, он ни одного не решил.
Я возмутился:
- Не три, а два, оба на логарифмические уравнения.
Моя наглость профессору понравилась. Он поставил на моих черновиках жирную тройку, расписался и вручил их мне. Я подал черновики Тыновскому. Он поставил в экзаменационном листе тройку, подошёл к Днепровскому и попросил расписаться. Тот расписался. Я вышел из аудитории победителем. Но победа эта была Пиррова. Мне предстояло пережить несколько мучительных дней в ожидании результатов приёмных экзаменов: обычно в ДПИ конкурс составлял не менее пяти человек на место.
Мне кажется, после многочисленных невзгод в тот год судьба во второй раз повернулась ко мне передом и распростёрла свои объятия. Стараниями Никиты Сергеевича я не только получил квартиру в областном городе Украины, но и поступил в институт. Так что, мне, в отличие от остальных граждан Советского Союза, на него обижаться не за что. Ах, да, вы не знаете, как он помог мне поступить в институт? Поясню. Сам Никита Сергеевич ни одно учебное заведение не окончил. Если вы прочитаете внимательно биографию, то узнаете относительно его образования такие сведения:
- Зимой посещал школу и обучался грамоте, летом работал пастухом.
- Стал учеником слесаря на Машиностроительном и чугунолитейном заводе Э. Т. Боссе.
-  В 1922 году Хрущёв возвращается в Юзовку и учится на рабфаке Донтехникума.
-   В 1929 году поступил учиться в Промышленную академию в Москве, где был избран секретарём парткома.
Как видите, он: посещал, обучался, стал учеником, учился на рабфаке, поступил учиться. О том, что окончил или научился – ни слова. Я так думаю, парню из глухого курского села это было не под силу. Поэтому, став руководителем самого большого государства, он просто пожалел детей. Решив, что за десять лет им трудно освоить программу средней школы, растянул процесс учёбы на одиннадцать лет. Именно поэтому в 1962 году учащиеся, закончившие десять классов,  пошли в одиннадцатый. Вечерней школы этот закон не коснулся. Но всё равно в институтах был катастрофический недобор. Принимали троечников и тех, кто не прошёл по конкурсу в прошлые годы. Наконец, в вестибюле повесили объявление: абитуриенты с неудовлетворительной оценкой по одному предмету приглашаются для пересдачи экзамена. На радостях, я сообщил эту новость своему приятелю. У него была двойка по сочинению. Потом рассказывал, как пересдавал. Завели в аудиторию сорок человек, закрыли двери и ушли. Через час зашли, забрали листочки и выгнали. Через три дня пришёл, проверил списки – принят!

8.
Один большой начальник, на просьбу своего приятеля устроить сына в институт, ответил:
- В институт я его устрою. Но учиться за него не буду.
Смысл сего изречения понял с первых дней учёбы. Шахта работала в четыре смены по шесть часов, которые начинались в шесть, двенадцать, восемнадцать и в  00 часов. Смены менялись каждую неделю. Во вторую и третью смены я работать не мог – пришлось бы пропускать занятия в институте. Лучше всего была первая смена: и выспишься ночью, и отдохнёшь. В ночную было труднее. Занятия начинались в шесть часов вечера, заканчивались в девять двадцать. Домой попадал через час. А к двенадцати должен быть на шахте, до которой добираться не менее часа. На отдых оставалось меньше одного часа: перекусить, подготовить тормозок и в путь. Отрабатывал свою дневную и ночную смену, потом с кем-нибудь менялся. Первую смену никто отдавать не хотел. Приходилось работать ежемесячно одну неделю в первую смену, три недели – в ночную. Так шесть лет. А сверх этого – партийные нагрузки: парторг, пропагандист, политинформатор, а позже и член парткома шахты. При такой организации труда времени не оставалось не только на театр, филармонию, цирк, кино, но и на жизнь. Все развлечения были забыты.   Как известно,  любовь -  не мимолётное увлечение, а настоящая, возвышенная любовь - требует  досуга.  Его не было. Любовь постепенно угасала.
Мы не находили тем для разговора. Такие высоты, как высшая математика, теоретическая механика или сопромат  супруге были не доступны. При мне она не прочитала ни одной книги. Путала Гегеля с Бебелем, Гоголя с Бабелем, Швецию со Швейцарией, Австрию с Австралией.  Предпринял несколько попыток уговорить супругу поступить в институт, техникум или, в крайнем случае, на какие-нибудь курсы. Надеялся, что вместе нам будет легче грызть гранит науки, мы сблизимся. Ни одно моё предложение не прошло. Ей не нравилась ни одна специальность. Отдыхать, гулять, развлекаться – нравилось. Учиться – нет. Каждый разговор на эту тему заканчивался одним и тем же:
- Я воспитываю дочь. 
С этим можно было согласиться, если бы дочь была присмотрена, и в доме был порядок. Увы! Готовить не умела. Уборку делала от случая к случаю. Что она умела хорошо делать, так это ругаться. По поводу и без повода. Громко, долго, с оповещением соседей и даже приглашением их, чтобы все знали, с каким деспотом она живёт. Ещё умела тратить деньги. Проверяла карманы, находила расчётную книжку, и устраивала очередной скандал, если принесенная сумма не соответствовала записи в книжке. Однажды купил новый кран в ванную комнату. Старый ремонту не поддавался. На вопрос, сколько стоит, назвал цену. Не поверите: сходила в магазин, узнала, устроила скандал, потом долго упрекала, что я её обманул на один, то ли два рубля.
Она жила так, вроде в доме не было ни меня, ни дочери. Ходила, куда хотела, покупала, что ей нравилось, готовила, что сама любила поесть. Тогда у меня не было ни желания, ни времени, чтобы задуматься о семейных неурядицах. Видимо, на это, в самом деле, были какие-то причины. Наверняка, они заключались и во мне.
Кажется, Паскаль сказал:
- Будь нос у Клеопатры короче, весь мир был бы иным.
Думаю, он имел в виду то, о чём я рассуждал ещё в детстве: малейшая случайность может коренным образом изменить не только весь мир, но и отношения в семье. Чересчур любящий муж,  сам того не желая и не подозревая  об этом, формирует нрав своей жены.  Не об этом ли мне говорила тётя Вера? С первых дней семейной жизни я был мягок, нежен, не требователен,  отдавал все деньги. Когда на это не осталось ни времени, ни сил, было уже поздно что-то менять.
     Надо честно признаться: с поступлением в институт заработки мои снизились. Так совпало, что шахта стала хуже работать, не платили премии. Но не только это. Трудно было учёбу в институте совмещать с работой в забое. Перевёлся слесарем по зарядке аккумуляторных батарей. До трёхсот метров шахта разрабатывала пласт угля без газа. С переходом на большую глубину появился газ метан. Контактные электровозы заменили на аккумуляторные, более безопасные. Понятно, зарплата слесаря намного меньше, чем забойщика. Кроме того, часто посылали на какие-нибудь курсы: электрослесаря, машиниста-механика угольного комбайна, машиниста электровоза, взрывника. Директор считал меня ценным работником, хотел, чтобы я окончил институт, всячески мне помогал. Учиться от этого было легче, но зарплата была меньше. По порядку, заведенному в нашей семье, где хозяйство вела мать, все деньги отдавал супруге. В какой-то момент она заявила, что для нормальной жизни их не хватает. Тогда директор, в очередной раз пошёл мне навстречу, предложил устроить супругу на работу:
-  Пусть приходит, найду ей лёгкую работу, в доме появится лишняя копейка.
Не стану описывать, что творилось в нашей семье после того, как я сообщил супруге об этом предложении. Она кричала, ругалась, дралась, царапалась, плакала, рыдала, впадала в истерику, теряла сознание. Собрала на площадке девять семей. Лишь на третий день до меня дошло, что я тиран, изверг, деспот, издеватель, хочу отправить свою жену в шахту на верную гибель.
В то время в шахте ещё действительно работали женщины. Но мне не дали возможности объяснить, что «в шахте» и «на шахте» - большая разница.
Скандалы возникали по каждому пустяку. В шахте случилась авария. Вагонетка упала на клеть, клеть перекосило, заклинило. Грохот, остановка и шум льющейся воды. Нас 16 человек. Глубина 500 метров. Холодно. Ждать спасения пришлось почти сутки. По верёвочке спускали чай, бутерброды. Те, кто стоял с краю, быстро промокали, замерзали. Приходилось меняться местами. Брать их в середину, обогревать телами. Выехали еле живые. У клети каждому давали стакан водки, бутерброд. Для успокоения души и снятия стресса. Помылись, разъехались по домам.  Пришёл чуть живой. Мокрое полотенце бросил на тумбочку, упал, не раздеваясь, мгновенно заснул. Проснулся от крика: моя дражайшая супруга показывала соседям, как я испортил тумбочку. Между прочим, купленную за десять рублей в комиссионке.
Самый большой гранд скандал произошёл через год. Меня, как рабочего, коммуниста и студента избрали членом райкома партии. Видимо, я и там хорошо зарекомендовал себя, ибо вскоре предложили перейти инструктором райкома. Но для этого требовалось поработать хотя бы год секретарём парткома, или, в крайнем случае,  секретарём  комитета комсомола шахты. Чтобы мы не умерли с голоду, жену обещали устроить в ЖЭК проверять электросчётчики, ребёнка – в садик, меня, по совместительству – в учебный пункт, обучать горному делу молодых рабочих. Предложение было перспективное, открывало широкую дорогу для карьерного роста. Обещав подумать, поговорил с супругой. Поговорил – здесь это слово неуместно. С ней нельзя было ни о чём поговорить. При первом намёке на то, что оклад секретаря комитета комсомола в два раза меньше заработка забойщика, меня лишили слова и дальше я мог только слушать. Опять крик, шум, гам, общий сбор соседей, которых мёдом не корми, дай послушать скандал.
Я отказался. Директор, Андрей Григорьевич Торговец, кстати, тоже грек, сам решил с ней поговорить. Съездил, поговорил. Потом пригласил меня в кабинет:
- Мой тебе совет: пока не поздно, беги от неё подальше, и чем скорее, тем лучше. Потом скажешь мне спасибо. Как ты с ней живёшь? Это не женщина, а дьявол.  Поверь мне: она испортит тебе жизнь.
- Молодая, красивая, гречанка. Чем она Вам не угодила:
- Ты хочешь знать правду? Она никого не любит. Ни тебя, ни дочь, ни себя, ни соседей. Никого. Удивляюсь, как ты этого до сих пор  не заметил.
Частично это подтвердилось тогда, кода дочь, не успев окончить техникум, сбежала от мамочки к парню с квартирой, потом вышла за него замуж.
Долго думал над его словами. С какой стороны ни подходил, всё было правдой. Так выходило, что она не любит ни меня, ни дочь. Но причин для развода в этом не видел. Многие живут без любви, долго, счастливо и спокойно. Ага, спокойно. Покой нам и не снится. Ладно, бросить жену – не проблема. Как оставить ребёнка? Тогда уже понял – она не будет смотреть за дочерью так, как я. Тому были подтверждения.
Однажды, придя с работы, застал жену в комнате за телевизором. Дочь, закрытая в кухне, ползала по полу и громко плакала.   Ползунки мокрые. Снял, начал надевать чистые. Надевать было не на что. Промежность оказалась красной, давно растёртой и прелой. Помыл детским мылом, осторожно вытер, присыпал.
Летом поехали в Красную Поляну. Два дня жили у моих родителей, два дня – у тёщи.  Потом вновь вернулись в наш дом. Пришедший с работы отец ходил по комнате в поисках дурного запаха. Облазил все ящики, осмотрел все углы. Наконец завернул матрац, нашёл там грязные детские пелёнки и надавал ими по морде молодой невестке. Больше она в наш дом не приходила.
Тогда отец впервые сказал, что Ольга не любит ни меня, ни ребёнка,  и что дочь не моя: после моего отъезда она встречалась с эстонцем Хуго, который, якобы, обещал жениться, но обещания не выполнил, и тогда она приехала ко мне в Донецк. Мне надо с ней развестись.
Откровенно говоря, меня такие вопросы не волновали. Во-первых, я абсолютно не ревнив. Не люблю это слово-паразит – абсолютно, но по-другому в данном случае убедительно объяснить  не получится. Во-вторых, дочь была прелестна, я её полюбил с первого взгляда, мне нравилось играть с ней, ухаживать, купать, переодевать, кормить. В-третьих, я уже понял, что Ольга плохая мать, если я уйду, плохо будет, прежде всего, ребёнку. Отцу я ответил:
-  Представь, что сегодня тебе приведут убедительные доказательства того, что я не твой сын? Мать изменила, или в больнице нечаянно подменили. Ты нас бросишь?  Нет? То-то. Выбрось из головы эти гнусные домыслы. Дочь моя и я её никогда не оставлю.
Позже многие, в том числе и дочь,  пытались натолкнуть меня на мысль о проведении генетической экспертизы. Всех послал по факсу.
 Если бы я назвал роман «Советский Армагеддон», в него эти примеры не вошли бы. Говорить вслух о таких вещах не принято. Поскольку я ведаю о воплях своей души, приведу ещё один пример, чтобы у вас не создалось впечатление, что я ушёл в неведомое плавание по судьбе от ангела.
Тогда мы ехали автобусом Адлер - Красная Поляна. Дочери уже исполнилось четыре годика. В автобусе она укачалась. Водитель пообещал остановиться только после того, как проедем скальный участок «Пронеси, Господи». Девочке стало совсем плохо, она облевалась. Чтобы не запачкаться, мама отодвинулась от неё. Всю работу по приведению ребёнка в порядок выполнил я. Если бы об этом рассказывали мне вы, я бы не поверил.  Но было именно так.
А жена взбесилась пуще прежнего, как старуха в пушкинской сказке. После того, как ей сказали, что она никого не любит, что по этой причине супруг может её бросить, к имеющимся отвратительным чертам характера вдруг добавилось такое гадкое чувство, как ревность. Ревновать меня, человека, который ни до, ни при ней не имел ни одной женщины? Это был явный перебор. Но институт и работа забирали все силы и время, да и половым разбойником я никогда не был. Наверно, в этом была причина ревности. Вторая жена никогда не ревновала. Может быть, не обладала этим гадким чувством, может быть я не давал повода, а скорее всего, работа, учёба еженедельные  любовные утехи забирали не только энергию, но и мысли о возможной измене мужа. Увы, должен констатировать, что в настоящее время слово «еженедельные», вынужден заменить на «ежемесячные».
А тогда мне ничего не оставалось делать, как заподозрить в измене её. Иначе, откуда взяться чувству ревности? В Армии ребята от скуки писали много писем: родным, друзьям, девушкам. Почтового ящика не было. Письма оставляли у дежурного на столе. Почтальон забирал, относил на почту. Новую корреспонденцию оставлял на том же столе. Однажды мы с приятелем, Мотрюком Васей, написали по несколько писем. Я свои оставил на столе, а он спрятал в тумбочку. На мой вопрос, почему, ответил:
- Я, когда был дежурным, всю ночь письма читал. Интересно ребята пишут. Некоторые даже законспектировал, чтобы своей девушке писать красивые письма. Оставлю на столе, вдруг и мои кто-нибудь прочитает.
Так я понял: веришь, пока сам не изменил. Как изменишь, сразу начнёшь всех мерять на свой аршин.  Но задумываться над этим, а тем более следить, не было ни времени, ни желания. Я тогда уже окончательно приспособился к сложившимся условиям жизни, и они меня устраивали. Обедал в шахтной столовой. Тормозки покупал в шахтном буфете, который работал круглосуточно. Правда, на эти расходы приходилось оставлять часть зарплаты. Урезал её бюджет. Но в сложившейся ситуации иного выхода не видел.
1964 год был для меня самый трудный. Заболел отец. Болел тяжело, долго. За год  несколько раз вызывал меня проститься. Прилечу, поговорю, побрею, покажу зачётку и назад. В январе 1965-го папа умер. Адлер не принимал, самолёт посадили в Ростове. На похороны не успел, прилетел на следующий день. У меня нет слов, чтобы описать этот вопль. К огромному душевному горю добавилось горе экономическое: на переезды потратил много денег, супруге не с чем было ходить по магазинам. Терпеть скандалы стало невыносимо. Чувствовал: назревает критический момент. Чтобы не сорваться, держался изо всех сил.
Как-то, придя из института, дома никого не застал. Знал: супруга развлекается, дочь сплавила соседям. Перед ночной сменой прилёг на часик отдохнуть. Заснуть не получилось. Вернулась с подругой. За ужином они так громко говорили, что я уловил суть происходящего: смеялись над таксистом, который их привёз. Они дали ему три рубля, а он пытался дать два рубля сдачи, будто они нищие! Обидно слышать, что заработанные потом деньги уплывают не по назначению. После этого случая начал оставлять часть семейного бюджета на своё пропитание.
Так наслаивались, одно на другое, события, которые должны были неминуемо  привести к  краху семьи. Подобная круговерть продолжалась четыре с половиной года. За это время сломался не только радиоприёмник «Вайва» с магнитофоном, но и телевизор «Верховына». Радиоприёмник сдал в мастерскую. Телевизор для этого был слишком громоздкий. В нём был вмонтирован  ещё и проигрыватель. Дал супруге совет:
- Пригласи телемастера на дом.
В принципе, совет, как совет. Миллионы людей так делают. Увы, в моём конкретном случае он сыграл роковую роль.  Придя раньше времени из института, застал супругу с парнем. Поскольку постель была занята, отдохнуть перед ночной сменой решил в шахтной бане. Собрал учебники, конспекты и отправился на работу.  Супруга пыталась оправдываться:
- Это мастер. Телевизор отремонтировал, а заплатить нечем.
Довод  меня не убедил. Я был народным заседателем военного трибунала, знал: преступник  убивал человека, нанимал адвоката и тот находил оправдательные мотивы. А оправдать такой пустяковый поступок, как измена мужу – проще простого. Ушёл в соколке, брюках  и сандалиях.
В бане прожил пять дней. Пока директор не узнал о моей беде. Вызвал на разговор:
- Долго ты собираешься жить в бане?
- Пока не дадут место в общежитии.
- В общежитии тоже не сахар. Ты умный парень. Тебе надо строить карьеру. Разводись, найди нормальную женщину, женись, становись на очередь.
Позвонил коменданту общежития, куда меня и поселили.
Не подумайте, что я хвастаюсь или лгу. Хорошее отношение директора ко мне истекало из того, что я был членом партийного комитета шахты, после каждого заседания организовывали небольшой фуршет. Так мы сдружились.
Разводиться не хотел. Любил дочь. Уходя, ничего с собой не взял. Личные вещи, книги, аккордеон – всё оставил. С дочкой встречался в песочнице.  Не знаю, на что я надеялся, но долго ждал, что супруга явится с повинной, и я вернусь. Помнил: будь нос у Клеопатры короче, весь мир был бы иным. Чувствовал: вот-вот должно случиться нечто необычное, и гордая гречанка снизойдёт до просьбы вернуться. Чувства не подвели. Только гречанку я всё-таки знал плохо. Ко мне явился телевизионный мастер. Да, да, тот самый, который плату за ремонт телевизоров брал натурой.
А теперь сядьте и крепче держитесь за кресло: он пришёл спросить моего совета: можно ли жениться на Ольге. Не зная, что ответить, я тянул время:
- Кем ты работаешь?
- Я телемастер.
Тут в моих мозгах наступило прояснение. Я понял, с кем имею дело. Вместо радости знакомства со своим соперником, в душе разрасталась злость.
- Ты давно знаешь Ольгу?
- Нет, познакомились в тот вечер.
Ага, подумал я. Если бы он сказал – утром, ещё, куда бы ни шло. Но вечером познакомились, и тут же улеглись в постельку!
- Ты кто, Филип Жерар? Или Марчелло Мастроянни?
- Нет, я Юра.
- Вот именно – Юра. Если бы ты был кинозвездой, тогда я бы понял, как тебе удалось уговорить мою жену. А ты всего лишь Юра.
- У неё не было денег заплатить за ремонт телевизора.
- Ты её любишь?
- Люблю.
- Почему не отремонтировал бесплатно?  Или думаешь, что только ты такой красавец, перед которым она не устояла? Всем остальным будет поворот от ворот?
Чувствовал, что говорю мерзости. По-моему мнению, жена не заслужила такого отношения. Пока не заслужила.
- Чем же я ей не угодил?
- Вы импотент.
- Ага, я импотент, а ты, значит, потент?  Кто же тогда ей сделал ребёнка? Не ты ли?
- Нет… Пока нет.
- Пока – нет, а потом сделаешь?
- Не знаю.
- Ты уже сделал. Не думал, куда вы его денете?
Юра молчал. Я думал. Наконец, он  прервал мои мысли:
- Если Вы дадите ей развод, мы поженимся.
Такого поворота событий я не ожидал:
- Дам. Но пусть она сама подаёт на развод. Я этого делать  не буду.
Во мне теплилась надежда, что Ольга одумается. Ведь в разговоре со мной, Юра ни разу не обмолвился о нашем ребёнке. Я понял, что ребёнок не вписывается в их концепцию устройства семьи, его как бы не существовало.
Юра был готов к такому повороту событий:
- Возбуждать дело о бракоразводном процессе Ольга не будет.
Я имел некоторый опыт общения с юристами, и подумал, что телемастер самостоятельно, без консультации с адвокатом,  не мог сочинить подобную фразу. Полюбопытствовал:
- Она что, не хочет разводиться?
- Хочет. Только она хочет, чтобы квартира и всё имущество осталось ей. Ещё она не хочет подавать объявление о разводе в газету и оплачивать судебные издержки.
Теперь я окончательно убедился, что заговор против меня готовился давно и тщательно, с привлечением юристов, причём тайно, за  моей спиной. Из слов Юры понял, что познакомились они давно:
- Ладно. Раз вы всё решили, документы  я  оформлю сам. Оставлю и вещи, и квартиру. Только не вам, а дочери. Её вины нет в том, что родители оказались придурками.
На суде сказал «всю правду»:
- Я работаю в шахте, учусь на вечернем отделении института. Устаю. Дома бываю мало. Жене и дочери внимания не уделяю. Она молодая, ей нужен нормальный мужчина. Квартиру и всё имущество оставляю дочери.
Развели без проблем. С дочерью разрешили встречаться вне дома. Всё-таки, первый раз  пришёл в дом. Настоятельно попросили больше не приходить: ребёнок стал привыкать к новому родителю, моё присутствие не желательно.
Второй приход закончился более плачевно. Экс супруга была одна,  показала греческий характер. Исцарапала в кровь лицо, руки, грудь. Выскочила на площадку, собрала соседей. Я так понял, что хотела инсценировать изнасилование. Ей мало было того, что я и так всё оставил, надо было то ли втоптать меня в грязь, то ли добиться денежной компенсации. За четыре года таких срывов было много, она бегала за мной и с ножом, и с топором. Приходилось спать и на балконе, и в шахтной бане. Думаю, и я, и соседи поняли это правильно. Заключительным аккордом были слова:
- Не приходи сюда никогда. Чтобы я тебя здесь не видела. И дочь тебе не отдам. Она не хочет тебя видеть. У неё другой отец.
Просьбу её выполнил. Как ни было трудно, дочь увидел только на выпускном вечере после окончания техникума. К счастью, она разобралась, кто есть кто, и приняла меня без объяснений. За что ей огромное спасибо. Редко бывает так, чтобы ошибки родителей исправляли дети.
Бог оказался милостив ко мне.  После суда свою бывшую жену видел всего два раза. Первый раз вошла в трамвай, из которого я сразу вышел. Второй раз дочь лежала в больнице после тяжёлой операции. Я несколько дней дежурил около неё. Однажды меня там застала Ольга. Я вышел по-английски.
Да, забыл сказать. Телевизор мастер ремонтировал на дому. А комбайн «Вайва», радиоприёмник с магнитофоном, был в мастерской. После ремонта я забрал его в общежитие. Это была единственная компенсация за мой благородно-омерзительный, как я его называл,  поступок.
И ещё.  Тогда, исцарапанный и окровавленный, я пошёл с друзьями на только что капитально отремонтированный стадион «Шахтёр». Мы выиграли у «Динамо» Тбилиси пять один. В «Изюминке», запивая горе разлуки водкой, а радость победы шампанским,  набрался до чёртиков. Шёл 1965 год.
Когда появилось время подумать, пришёл к выводу, что большая часть вины за случившееся лежит на мне. Между нами с самого начала не было духовной близости. Следовательно, надо было или не соединять воедино две разные судьбы, или, коль соединил, приложить все усилия для духовного сближения. Ольга до приезда ко мне дальше Сочи не выезжала. Купленные мною билеты в театр безжалостно порвала. Я успел побывать в Москве, Ленинграде, Краснодаре. И, что самое главное, прослужить почти три года в столице Эстонии, окунуться в культурную жизнь Таллинна. Инженер-капитан Володин много сделал для повышения моего культурного уровня. А я, увлечённый романтикой шахтёрского труда и самообразованием, ничего не сделал для повышения культурного уровня жены. Конечно, это можно оправдать отсутствием свободного времени. Но я уже говорил – адвокаты оправдывают даже убийц.

9. 
Совету директора не последовал, жену  искать не стал. Слишком свежи были раны, нанесенные разлукой. Все силы отдавал учёбе. Вспомнив, что есть и развлечения, начал посещать театр, филармонию, кино. Пополнял пробел, создавшийся в культурном развитии за четыре года семейной жизни. Ходил один. Новых друзей не завёл. Со старыми встречаться не хотел.
Спустя несколько лет кинотеатр имени «Шевченко» капитально отремонтировали, перестроили и увеличили количество залов до четырёх. За что архитектора Замулу и строителя Загладу перевели на руководящие партийные посты. А тогда это был обычный кинотеатр с одним большим залом и одним малюсеньким, поперечным аппендиксом. Зато в обширном фойе второго этажа имелись три достопримечательности.
В правом крыле располагался буфет, в котором старый предприимчивый  еврей отпускал вино, коньяк и водку в розлив, пирожное, мороженое и бутерброды на вынос и комплименты в постоянное пользование. Очередь расходилась быстро. Первому он отпускал товар, у второго брал заказ, третьему наливал рюмку водки, четвёртого уговаривал взять для девушки бокал шампанского, а для себя рюмку коньяка. Я не мог понять: то ли он знает всех покупателей, то ли по внешнему виду мгновенно определяет, кому что требуется. А может быть, покорённые его обходительностью, вниманием  и вежливостью покупатели не осмеливаются отказаться от предложения. Смотреть на него со стороны было удовольствие не меньшее, чем выпить рюмку коньяка. Такое зрелище мне пришлось увидеть ещё лишь дважды. Один раз – когда играла заезжая пианистка Петрова. Другой раз – когда дирижировал дирижёр Долинский.
В центре фойе была постоянно действующая выставка картин, фотографий и прочих предметов искусства.
В левом крыле, за несколькими рядами кресел, на невысокой сцене, стоял огромный рояль. Перед началом сеанса можно было послушать и музыку, и песни.
В тот день демонстрировался нашумевший фильм «Угловая комната» с Брайаном Форбсом и Лесли Карон в главных ролях. Я купил  билет. Выпил рюмку вина. Съел бутерброд. Решил послушать музыку. В первом ряду сидела девушка. Симпатичная. В костюмчике из сине-белой полосатой ткани. Слушала музыку, одновременно читая газету. Сел рядом.
Скажу ещё несколько слов о специфике шахтёрского труда. Работа в шахте тяжёлая. Поэтому когда за столом собирается компания мужчин и женщин, то шахтёры говорят только о работе.  А когда глубоко под землёй случаются паузы в работе: авария,  отсутствие порожняка или напряжения, шахтёры сбиваются в группки и говорят только о женщинах.
Как раз накануне выбило напряжение, ждали полчаса, в которые случился интересный разговор. Год назад парень развёлся с женой. Когда начали выпытывать причину, лаконично ответил:
- Газет не читала.
Через год он решил вновь жениться. Нас интересовали подробности, связанные с выбором спутницы жизни. Долго не признавался. Потом рассказал:
- Как вы знаете, с первой развёлся потому, что не читала газет. Я выписывал на сто рублей периодики,  а она даже картинки не смотрела. А тут смотрю – в парке на скамейке сидит девушка и читает газету. Решил – это моя судьба.  Познакомился. Начали встречаться. Привела к себе домой. Смотрю – газет большая пачка. Сердце возрадовалось. Пока возилась в кухне, решил просмотреть. В каждой газете объявление: «Молодая, красивая блондинка, с высшим образованием, обеспечена, жилплощадь имеет. Ищет мужчину для серьёзных отношений». Сердце сразу успокоилось. Жениться расхотелось. Ушёл по-английски, не прощаясь. Теперь опять нахожусь в поиске.
Ну, вы поняли: эта новость обогатила меня опытом. Сел рядом. Заглянул в газету. Оказалась – «Комсомольская правда». В ней такие объявления не печатали. Познакомились. Коля. Лида. Посмотрели кино. Обсудили. Обоим понравилась игра актёров. Поговорили о музыке, театре, литературе. Общность интересов просматривалась чётко. Мне пора на смену. Договорились о встрече. Девушка понравилась. Читает комсомолку.  Не даёт объявления в газеты о поиске мужа.   Имеет редкое имя.   
На следующий день  долго сидел в ожидании прихода новой знакомой. Вокруг разгуливали одетые в разноцветные платья девушки, но костюмчика в сине-белую полосочку не было. Не знаю, как бы сложилась судьба, если бы моя новая знакомая не подошла ко мне сама. Оказалось, она всего-навсего переодела костюм, сменив сине-белый цвет на стальной. И пришла с подругой.
Зашли в только что открывшееся кафе «Шампанское», рядом со зданием Минуглепрома. Втроём бутылку шампанского не одолели. Девушки не постеснялись унести с собой и шампанское, и шоколад. Было непривычно такое видеть, но поступок понравился. Я его оценил по достоинству, ибо помнил, как моя бывшая смеялась над таксистом, пытавшимся вернуть ей два рубля сдачи. А эти - студентки мединститута, живут в общежитии на стипендию, не стесняются бедности.  За что тут осуждать? Зайдя в кухню, увидел, что картошку варят в судне. Оправдались, что оно стерильно, в употреблении не было. Пришлось подарить кастрюлю.
Следующим фильмом был «Раз картошка, два картошка», потом – «Фальшивая монета». Надо признаться, что у меня была причина не любить советские фильмы, снятые по художественным произведениям. Читая роман, я живо представлял описанную автором обстановку. И надолго запоминал её. Обычно, посмотрев фильм с незнакомым сюжетом, я мог рассказывать о нём столько времени, сколько длился сеанс. Смотря фильм, снятый по роману, вспоминал то, что представлял при чтении, и оно никогда не совпадало. В голове всё путалось,  возникал дискомфорт. От просмотра фильма удовольствия не получал.
Позже, когда начал писать романы, в голове происходил обратный процесс. Я моделировал нужную ситуацию, представлял необходимую обстановку и воплощал её на бумаге.
Не буду лгать, что любовь воспламенилась с первого взгляда. Она зарождалась постепенно, с каждой встречей разрастаясь всё сильнее и сильнее. У нас было много общего. Сближение происходило быстро. Музыка, литература, театр. Вначале показалось, что девушка сознательно подыгрывает, пытаясь понравиться. Но, нет. Шла на уступки лишь до тех пор, пока не становился вопрос – быть или не быть. За ним наступала такая принципиальность, возникала такая уверенность, появлялась такая твёрдость характера, что все сомнения в честности и справедливости отпадали.
Особо остановлюсь на самой отличительной черте характера, которая у русских женщин встречается очень редко. Моя новая знакомая, как и жена Дантона Габриэла Шарпантье,  никогда без надобности не нарушала умиротворённый покой  и тишину. Она не мешала мне подолгу обдумывать свои думы. Я мог говорить  часами, читать стихи, рассказывать длинные-предлинные истории, не рискуя быть остановленным.  Если я задавал вопрос, она никогда не отвечала слёту. Всегда обдумывала, долго формулировала фразу, и к сказанному уже невозможно было придраться. Я даже подумывал, не эстонка ли она по национальности. Проходя службу в Таллинне, общался с эстонцами. Знал об их медлительности. Слышал много анекдотов на эту тему. Приведу самый популярный. Утром русский спрашивает эстонца:
- Как зовут Гурченко?
Он молчит.
В обед спрашивает:
- Как зовут Рязанова?
Он несколько минут думает, потом отвечает:
- Людмила.
Русский:
- Причём тут Людмила?
- Ты спросил, я ответил.
То, что спросил утром, а ответил в обед, для эстонца обычное дело. Они  и столицу свою, которая называлась Таллин, впоследствии переименовали в Таллинн. Русский успеет десять раз сказать – Талин – пока эстонец протянет – Тааалллиииннн. Вначале такое поведение воспринимается необычно. Потом, когда привыкаешь, начинаешь благодарить судьбу, пославшую тебе такое счастье.
Мой друг после развода с пятой женой говорил:
- Теперь если женюсь, то только на немой. Очень удобно: сказал, повернулся и пошёл. А она пусть за твоей спиной машет руками, сколько угодно.
Познакомившись с моей супругой, изменил своё мнение:
- У меня появилась надежда найти такую, как твой Лидусик. Буду искать.
Вынужден заметить, что так и не нашёл.
Позже понял, что качества эти отчасти были врождённой чертой характера, отчасти  явились следствием профессии. После окончания медицинского училища Лида училась в мединституте и работала в торакальном отделении у профессора Авнатаняна медсестрой. Стоя за операционным столом, разговаривать некогда. Надо знать всё до автоматизма и также выполнять: правильно, быстро,  чётко и молча. Аналогично она вела себя в доме. Молча пройдёт, поправит скатерть, одёрнет занавеску, переставит стул, спрячет в сервант тарелку, в шкаф плащ и комната преображается. Ну, а если в часы досуга возникают некие проблемы, тут можно  подумать, поговорить, посоветоваться и ответить так, чтобы попасть в центр яблочка. Для меня это было намного лучше, чем мгновенно возникающий скандал по каждому пустяку: не то сказал, не там оставил, не туда положил, не так сделал, не то включил. И крики прекращаются только тогда, когда ты догадаешься, что именно  у тебя не там, не так и не то, и сделаешь там, так и то.
Здесь всё было прямо противоположно. Лида обладала такими качествами, как трудолюбие, работоспособность, терпение, смирение. Легко шла на компромисс. Её страсть к стерильной чистоте была безгранична. У неё никогда в мойке не лежала гора немытой посуды. По её настоянию, ремонт в квартире делали каждые три-четыре года. Мы никогда не спорили, куда пойти, в театр или кино, что читать, что раньше делать. Легко уступая друг другу в мелочах, быстро достигали полного согласия. Ну а трудно разрешаемые вопросы долго обговаривали, пока не приходили к единому мнению. Тихо, спокойно, без крика и истерики.
Но поворотным моментом явилось принятие меня таким, каков я был, с достоинствами, недостатками и с грузом прошлых лет жизни. Спустя полгода после знакомства, 26 января 1966 года мы зарегистрировались. Торжество отметили у подруги жены. Там же провели первую ночь. Подруга порекомендовала снять комнату  в центре города, в старом, полуразрушенном доме, в котором жил её древний дедушка. Из студенческого общежития забрал с приданным: с небольшой копией картины Поленова «Московский дворик». Она и сейчас висит на стене, уже пятьдесят лет. А поскольку Лида любительница искусства, то все стены у нас увешаны картинами, эстампами, копиями и фотографиями. Я так её и называю – картинкина душа.
И дом, и дедушка были настолько стары, что жить с ними не представлялось никакой возможности. Сняли комнату в другом доме, у полковника в отставке.
После первой брачной ночи в шахте случилась авария. Просидели три смены. Выехали утром. Молодая жена подняла переполох, пришла встречать со всей группой. Встречая шахтёров, у каждого спрашивала:
- Шунькин выехал?
Наконец ей ответили:
- Да вон, только прошёл впереди нас.
Она меня не узнала: после смены у шахтёра только глаза и зубы блестят. А я решил пошутить. В тот же вечер начала убеждать, чтобы я ушёл из шахты. Убеждала долго, пока не наработал стаж для получения шахтёрской пенсии.
Директор, как и обещал, поставил меня в очередь № 875 на получение квартиры. Учитывая, что в год шахта получала по 20 квартир, ждать мне пришлось бы лет сорок. На очередном заседании парткома он дал команду взрывнику Пищулину:
- Иван Григорьевич, твоя жена работает в ЖЭК. Попроси её найти Фёдоровичу квартиру из старого жилфонда. А он нам поляну накроет.
Квартиру нашли на следующий день. Одну комнату в трёхкомнатной квартире. Пришли, посмотрели. Супруге не понравилась. Две комнаты занимала неблагополучная семья из пяти человек, претендующая на освободившуюся жилплощадь.
В следующий раз освободилась шестнадцатиметровая комната с отдельным входом в доме юзовской постройки. Дом построил основатель Донецка, англичанин Юз в 1900 году, одновременно с шахтой, на которой я работал.  Старый, но добротный, каменный, одноэтажный. Толщина стен 60 сантиметров. Зимой в нём тепло, летом прохладно. Под комнатой погреб. К дому пристроена  кухонька и сарай для угля и дров. Я, почему так подробно рассказываю? Бывал я в благоустроенных квартирах с отоплением, газом, горячей водой и устроенным жильцами бардаком. В сараеподобном доме, куда мы въехали, мой Лидусик устроил такое уютное гнёздышко, что приходящие друзья и подруги восхищались и завидовали. Выгребла из подвала вековой мусор. Деревянные полы добела выскоблила ножом. Стены размыла, оштукатурила и побелила в голубой цвет, нанесла синие орнаменты. Выкрасила окна и двери. Побелила печь. Я привёз машину угля и дров. Купили диван, стол и стулья. На остальное не было денег. Сияющий чистотой дом был готов к тому, чтобы поселить в него маленького живого человечка по имени Серёжа.
Сравнивая свою новую жизнь с прошлой, удивлялся: как так получалось, что мы, оба работая и учась в институте, успевали содержать в порядке дом, готовить пищу, убирать, мыть, стирать и посещать театры, цирк,  кино? Правда, постельное бельё отдавали в прачечную, а в театр и кино с появлением ребёнка ходили по очереди. Но ходили!

10.
Институт посещал с удовольствием. Старался не пропускать ни одного занятия. Вёл конспекты, читал все рекомендуемые учебники. Старался не подвести отца, выполнить его наказ. Учёба давалась легко. На память не жаловался. Запоминал с первого раза. В зачётке красовались четвёрки и пятёрки. Это незабываемая пора, о которой можно говорить бесконечно. К сожалению, и в литературе, и в кинематографе эта тема не освещена должным образом. Было много интересных событий. 
Например, профессор Моисеев ставил пятёрки за вопросы. Прочитает лекцию, напишет на доске несколько формул с ошибками, потом спрашивает:
- Какие будут вопросы?
Я всегда сидел впереди, слушал внимательно, конспектировал тщательно, старался вникнуть в смысл темы. Поэтому задавал вопрос:
- Валентность азота в написанной Вами формуле равна пяти. Но известно, что она не может быть больше четырёх.
На что следовало:
- Ваша фамилия…
- Шунькин.
- Садитесь, пять.
За семестр у меня накопилось полдюжины виртуальных пятёрок. На экзаменах он, не дав  взять билет,  раскрыл мою зачётку и поставил пятёрку.
Профессор Найдыш, декан общетехнического факультета,  разрешал на экзамене пользоваться учебниками. Берёшь билет, подходишь к шкафу, достаёшь книги, открываешь на нужной странице, и пятёрка в зачётке.
Доцент Тыновский предлагал сдавать без подготовки. Берёшь билет и сразу отвечаешь.
Тем не менее, преподаватели Донецкого Политехнического Института считались самыми строгими в Союзе. К нам приходили студенты и с Московского, и с Ленинградского, и с Харьковского Горного, но больше двух семестров не выдерживали. Переводились обратно. Наши выпускники пользовались уважением во всех угольных бассейнах страны. Среди них имелись и Министры, и Генеральные директора, и много директоров шахт.
Но случались и эксцессы. В выписке из зачётной ведомости к моему диплому, наряду с множеством оценок «отлично» и «хорошо», вы увидите три оценки «удовлетворительно».
Кристаллографию, минералогию и петрографию читала бабушка лет семидесяти. Профессор, доктор наук. Предметы знала отлично, читала хорошо. У неё был один недостаток: страдала склерозом. Остановится на половине фразы, помолчит, заглянет в мой конспект, и читает дальше. По несколько раз за пару. Однажды призналась:
- Вы, пожалуйста, на меня не обижайтесь. Я много чего забываю. В доме у меня везде висят таблички. В кухне – выключи газ, в комнате – выключи свет, в коридоре – замкни дверь.
Меня чёрт дёрнул за язык:
- А в спальне?
Она спокойно ответила:
- Я живу одна. Практику проходила в Андах. Кандидатскую писала по Кордильерам. Докторскую – по Тибету. Всю жизнь посвятила науке, с мужчинами некогда было встречаться. Замужем не была.
Казалось бы, всё понятно. Но чёрт не успокаивался:
- Так вы что, ещё девушка?
Она выгнала меня с лекции. Пыталась исключить из института. Экзамены сдал только с пятого раза, на троечку.
Следующая тройка – по Истории КПСС. Это мне, коммунисту с пятилетним стажем! А суть в том, что я посмел ревизовать очередной выпендрон Никиты Сергеевича о разделе Партии на городскую и сельскую. Профессор Коптёлов поставил мне тройку с несколькими минусами. Уже после окончания института, когда Партию вновь объединили, я хотел с ним поговорить, но его уже не было.
Ещё одна тройка – по Деталям машин. В курсовом проекте на листе ватмана я изобразил редуктор. Обычно, подшипники закрываются крышками с восемью болтами. Чтобы заправить такой подшипник солидолом, надо открутить, потом закрутить восемь болтов. На это уходит много времени, так как подшипников в редукторе может быть до десяти штук и более. Если в передаче нет косозубых шестерёнок, то осевая нагрузка на крышку отсутствует. Я предложил крышку крепить одним болтом. Профессор Кончатный перечеркнул мой лист красным карандашом, чтобы я не имел возможности исправить, и сказал:
- До меня было восемь болтов, и при мне будет восемь. А после меня – хоть потоп.
Могла быть и ещё одна тройка, по капитальному строительству. Правая рука была поломана, я не мог сдать курсовой проект. Профессор Орлов Вась Вась, на уступки не шёл. Лист начертили ребята, и он поставил пятёрку.
Аналогичный случай произошёл и с гражданским строительством. На лекции нам объяснили, что полы в туалете и в ванной комнате подняты на пять сантиметров для того, чтобы при аварии вода быстрее дошла до гостиной комнаты. Я предложил наоборот, опустить их на пять сантиметров, сделать небольшой уклон в сторону слива и установить сифон. Тогда, в случае аварии, вода будет долгое время стекать в канализацию без риска затопления квартиры. Препод сказал, что это нарушение строительных норм и правил, хотел поставить двойку. Я зашёл к зав кафедрой, он согласился, поставил пятёрку. Но в строительстве домов ничего не изменилось. Строят, как и раньше. Об аварии узнаешь только тогда, когда вода дойдёт до спальни и намочит тапочки.
Были и курьёзные случаи. На участке использовались скребковые конвейеры СКР-20. Цепь часто рвалась. Порвётся, вовремя не заметим, скачаем метров сто, потом занимаемся ремонтом смену, а то и две. Я придумал датчик, который при порыве цепи останавливает конвейер. Изготовили, проверили. Работает надёжно. Оформили рационализаторское предложение, включили в список изобретателей главного инженера, главного технолога, инженера по рационализации и изобретательству и меня. Экономический эффект был большой. Получили хорошее вознаграждение. Потом я эту рацуху включил в курсовой проект. Преподаватель посмотрел мой лист, встал, подошёл к шкафу, достал паспорт на конвейер СКР-20, развернул чертёж и показал на датчик заводского изготовления, который крепится там же, где и мой. Потом сказал:
- Датчики делает прокопьевский завод шахтной автоматики. Зайди в шахтный склад, там они должны быть.
Зашёл. Кладовщица нашла два ящика с датчиками, всего сорок штук.
После третьего курса супруга перешла на стационар. Учиться стало легче, а жить тяжелей. Она перестала зарабатывать, и у меня зарплата снизилась. Третьего мая 1967 года попал под завал. Перелом трёх рёбер и правой лопатки. На пятом курсе меня уже начали ставить на подмену горным мастером. Первого и второго мая шахта не работала. Третьего мая, после двух суток отстоя, поехал в шахту проверить состояние крепи. Зашёл с вентиляционного штрека. Лез вниз по лаве, делая в блокноте пометки, на каком пикете надо усилить крепь, чтобы не обрушилась порода. В нижней части лавы увидел несколько поломанных стоек. Над ними нависла порода. Надо было вернуться назад, но тогда я не успел бы позвонить на наряд: на вентиляционном штреке телефона не было. Решил осторожно пролезть. Не получилось. Плечом зацепил за поломанную стойку. Толстый слой породы придавил меня к почве. Так я, зажатый породой,  простоял на коленях больше двух часов. Лопатку сломало породой. Рёбра – правым коленом. По установившейся традиции, должен был издать громкий продолжительный вопль. Не издал. Дышать не мог. Только коротенький вдох-выдох. Но если бы и смог, вопить было не для кого: в лаве ни одного человека. Пришедшая смена провозилась  больше часа,  прежде чем подняла пласт породы и вытянула меня на штрек. В травматологии провалялся полтора месяца. Травма заживала плохо. На больничном листе пробыл ещё четыре месяца. Перед этим случаем, месяца три, лава проходила пережим. Угля добывали мало, больше с породой боролись. Зарплата была мизерная.  По больничному листу заплатили копейки.
От составления акта по форме Н1 отказался. Регресс оформлять не стал: с маленькой зарплаты получалась маленькая сумма регресса. Из-за сорока рублей не хотел лишать себя романтики горного труда. Потом перевели на лёгкий труд. То есть, на минимальную зарплату. На три месяца. Супруге стипендию не платили, ссылаясь на то, что замужем. Жить было не на что. Ни шкафа, ни холодильника, ни телевизора. Одна кастрюля и одна сковородка. Впервые пожалел, что в надежде на большую шахтёрскую зарплату, все вещи оставил первой жене, ушёл в одних сандалиях.
Должен признаться: именно в это время, первый и последний раз, совершил неблаговидный поступок по отношению к оставленной дочери. Подал в суд с иском уменьшить размер алиментов. Неприятно было осознавать, что мне не на что купить лекарства, а телемастер спокойно пропивает двадцать пять процентов моей зарплаты. Уменьшили с двадцати пяти процентов до шестнадцати с половиной. На том этапе жизни была дорога каждая копейка. Так что, признаюсь: дочери было, за что на меня обижаться. Но моя бывшая супруга всё возвратила в изначальную позицию уже через два месяца. Больше таких глупостей не допускал, хотя было очень трудно. Супруга устроилась на полставки медсестрой.
Именно в это время, чтобы поддержать материально семью, превратил хобби во вторую профессию: каждую свободную минуту использовал, чтобы связать юбку, кофту, платье, шарфик или шапочку. Обвязывал продавщиц книжных и продовольственных магазинов, официанток ресторанов и кафе. Ещё не зная слово «бартер», в качестве оплаты за свой труд получал продукты, товары или столик на вечер в питейном заведении. Немного легче стало после окончания института и перехода на должность заместителя начальника участка.  Но окончательно из финансового кризиса вышли в 1971 году, когда супруга защитила диплом и пошла работать.
А тогда, у обоих – сессия. Ребёнку четыре месяца. Я в гипсе. Написал матери, попросил приехать, помочь. Приехала. Пожила неделю и уехала. Долго уговаривал остаться. Не уговорил. Тогда в газете «Известия» часто печатались статьи журналистки Татьяны Тэсс. Одна появилась в тему. Молодая пара с маленьким ребёнком жила в Москве, во флигеле.  Оба работали и учились в институте. Попросили мать приехать посидеть с ребёнком. Она отказалась. Позже, когда постарела и осталась одна, пожаловалась на сына, уже большого начальника, что он не хочет забрать её к себе в роскошную квартиру. Осмелился прочитать статью своей мамочке. Не подействовало. Я так думаю, что для неё внуки от дочерей – родные, а внук от  невестки – неизвестно, чей. Впрочем, как позже убедился, не только для неё.
Выручала живущая через стенку баба Лена. За один рубль она соглашалась присмотреть за ребёнком. Так мы ходили на экзамены, а иногда умудрялись даже посетить театр или кино. Не пропускали ни одной премьеры.
Моя жизнь перевернулась с головы на ноги. Вдруг оказалось, что с женой можно ходить в гости, в библиотеку,  парк, театр, кино, ресторан, просто гулять по бульвару. Можно обсуждать прочитанные книги, делиться мнением, обмениваться впечатлениями, намечать планы на будущее. Можно шутить, спорить, возражать.  Без крика, истерики. На всё это хватает времени. Я увлёкся медициной, вместе с ней постигал науку врачевания.  Жена интересовалась моими институтскими делами, дисциплинами, учебниками, моей работой. При её загрузке каждое утро успевала к пяти часам приготовить завтрак и завернуть тормозок. Я уже пять лет как на пенсии, а встаёт она всё равно в половине пятого. Говорят, привычка – вторая натура.
Так само собой получилось, что с первых дней мы убрали подальше местоимение «я», полностью перейдя на «мы».  Если раньше самому приходилось разбирать в раковине ворох грязной посуды, из-за чего возникали ссоры, то теперь стали возникать ссоры другого порядка: каждый спешил сделать грязную работу первым. Я пытался делать это по привычке, а жена – по той простой причине, что считала домашнюю работу своей обязанностью.  Если бы я не развёлся, никогда бы этого не узнал. Поначалу мне даже претила патологическая страсть жены к стерильной чистоте. Потом сам заразился, привык. И сейчас не могу спокойно уснуть, если в мойке находится хотя бы один грязный стакан.
После первого знакомства по городу шли, взявшись за руки. Так ходим почти пятьдесят лет. Это соединяет, сближает, роднит. Соседи привыкли. А в санатории посмеиваются: пусть походят месяц,  как голубочки. Путёвка закончится – разъедутся. Не заканчивается.
После долгих размышлений  пришёл к выводу, что моя прежняя супруга не только не любила меня, но и стеснялась со мной выходить в люди. Если звон в левом ухе кроме меня никто не слышал, то подёргивания верхней губы и носа были всем заметны. Думаю, отсюда все беды в общении. Других объяснений не придумал. Своим поведением я такого отношения к себе не заслужил.
Институт много забрал не только времени, но и сил.  Окончания ждал с нетерпением. Руководил дипломным проектом заведующий кафедрой горного дела Сапицкий Константин Фёдорович. У него на это были свои планы: хотел оставить меня в аспирантуре. Если обычно дипломный проект выполняется на трёх-пяти листах, плюс спец часть на одном, то у меня спец часть занимала шесть листов. Тема тянула на кандидатскую диссертацию. По согласованию с деканом общетехнического факультета, мне разрешили общую часть не делать, только спец часть. Защитился на отлично, мой проект представили на конкурс дипломных работ, он там занял призовое место и мне предложили остаться в аспирантуре. На 105 рублей. Вместо оклада 286 рублей плюс премия. Думал долго. Сдал кандидатский минимум. Потом отказался. Жена уже перешла на стационар. Подрастал сын. Платил алименты. Да и устал после шести лет учёбы. Подходил возраст Иисуса Христа.
С окончанием института в жизни наступило  облегчение. Появилось больше свободного времени. Назначили заместителем начальника добычного участка, увеличилась зарплата. Но денег не хватало. Устроился читать лекции в учебном пункте шахты. За копейки. Вспомнил былую страсть к рукоделию. Купил вязальную машинку «Чернивчанка». Одел в тёплые вещи семью. По дешёвке приобрёл у алкоголика с трикотажной фабрики мешок шерстяных ниток хорошего качества, номер 32/2 Купавинской фабрики. Связал одно платье, другое. Брали охотно. Неожиданная прибавка к зарплате  позволила съездить в Ялту, Сочи. Купил более совершенную машинку «Северянка». Скорость вязания увеличилась. Платье вязал за один день. Юбку – до обеда. Окончил курсы плетения макраме. Много чего наплёл, но лучше всего шли абажуры из белоснежных синтетических верёвок. В комиссионку принимали за тридцатку, мне оставалось двадцать пять рублей. Собрал денег на отпуск. Неожиданно ребята предложили поехать на сбор яблок. За месяц отпуска в Эркен Шахаре заработали по шестьсот рублей. Купили телевизор. Потом собирал под Воронежем яблоки, в Карачаево-Черкессии сливы, тюковал сено в Приэльбрусье, белил коровники в Курской области. Делал всё, чтобы семья не испытывала недостатка в средствах.
В 1971 году жена получила диплом врача-лечебника, устроилась на работу. Жить стало легче. Ждали пополнения в семье. Комната в юзовском доме уже не устраивала.

11.
Я уже говорил о роли случая в жизни каждого человека. И ещё раз повторю – никакой это не случай. Все случаи  запрограммированы в момент создания Вселенной. Случайно не могло произойти так, чтобы управляющий трестом, мой знакомый, с которым я заседал на пленумах райкома Партии, перейдя на повышение в Министерство, встретил меня на улице, по которой и я, и он  проходили первый и последний раз. Я – потому, что искал мастерскую по ремонту электробритв, а он вообще никогда не вылезал из машины по причине тучного веса. Но мы встретились, разговорились.  Он, махнув рукой водителю, отпустил ехавшую за ним  машину, а меня пригласил в ресторан. Очень хотел узнать новости о старых знакомых.
Заказали по сто пятьдесят коньяка, фирменные котлеты «По-Донбасски», его любимые пельмени и два стакана сметаны.  Пельменей в наличии не оказалось, сказали – надо долго ждать. Изменили заказ: два по сто пятьдесят на полную бутылку. Память у него тоже феноменальная. Помнил по имени-отчеству не только директоров шахт и начальников участков, но и бригадиров, комбайнеров, проходчиков. Он спрашивал, я рассказывал.  Я задавал вопросы, он отвечал. Говорили долго. Опустошили бутылку. Съели котлеты, пельмени. Запили сметаной. Расставаться не хотелось. Он рассказал о себе. Поинтересовался моими делами. Я похвастался: институт окончил, женился, имею сына. Жена беременна, ждём пополнения. Работаю начальником участка, но числюсь исполняющим обязанности. Лава учебная, не плановая, штата на неё нет. Стою в очереди на  получение квартиры, но в обозримом будущем нет никаких надежд. Тут он сказал такую небылицу, что я отнёс её появление на счёт опустошённой бутылки коньяка:
- Ну и какого хрена ты там сидишь? Переходи ко мне, квартиру я тебе дам.
- Я подумаю.
- Нет, посмотрите на этого фраера! Ему обещают квартиру, а он говорит – подумаю. На шахте ты никогда ничего не получишь. Могу позвонить Андрюхе, даст что-нибудь из старья.
- Из старья Андрей Григорьевич дал. Одну комнату в юзовском доме. Я в парткоме сижу рядом с ним.
- Завтра зайди ко мне. Через год будешь жить на площади Ленина, рядом с Министерством.
- А зарплата?
- Что тебе дороже – квартира или зарплата? Возьму на сто сорок рублей. Освободится место – переведу начальником отдела. А дальше расти, хоть до неба.
Я проводил его домой.  Попрощался. Вечером проговорился жене. Впервые за пять лет совместной жизни показала характер:
- Я жду, не дождусь, когда ты уйдёшь с шахты. Какие могут быть сомнения? Завтра пиши заявление и переходи в Министерство. Я уже работаю. Как-нибудь проживём. А квартира – это на всю жизнь.
- Завтра нельзя. Надо подождать. В декабре дадут выслугу лет, 400 рублей. Получу, потом рассчитаюсь.
- Согласна. Но всё равно сходи, договорись, чтобы тебя там ждали, держали место.
Сходил. Договорился. Пообещал прийти в январе следующего года.
- Приходи. Только в заявлении проси не расчёт, а перевод в Министерство. Я Андрею позвоню, он подпишет. У начальника комбината завизирую сам. И справку не забудь взять, что стоишь в очереди на квартиру. Я ваших восемьсот сложу с нашими тридцатью, и получится твоя очередь третья или четвёртая. 
Третьего января 1972 года рассчитался с шахты, четвёртого уже работал в Министерстве старшим инженером. Шеф, как и обещал, в очередь поставил третьим. По неопытности, не зная министерской кухни, я думал, что третья квартира будет моя. В январе выделили одну квартиру. В феврале вторую. Следующую надеялся получить я. Супруге ничего не говорил. Хотел преподнести сюрприз. И правильно сделал.  Скороварка, способная сварить мясо за пятнадцать минут, была только у меня дома. В Министерстве всё варилось не быстро, а так, как надо. Мартовская квартира тоже пролетела мимо меня.
Зашёл к шефу. Он мне разъяснил очень подробно.
- Руководство мы считать не будем. Оно дано Богом. Так вот, если его отбросить,  то у нас работают ЖОРы, ДОРы, ЛОРы. И СУКИ. Не понял? Неужели не слышал? Или забыл?
- В шахте, на глубине тысяча метров,  слово «Министерство» произносят с замиранием сердца. Когда директор сказал, что Министр просит отработать один день бесплатно в помощь голодающим шахтёрам Англии, мы не выехали на-гора, пока ни дали две нормы. Там ни до Жор и Дор.
- ЖОРы – это жёны ответственных работников.  ДОРы – дочери ответственных работников. ЛОРы – их любовницы. А СУКИ – случайно устроившиеся квалифицированные инженеры. Вроде тебя. Аббревиатура такая, слышал? Так сказать, веление времени.
- Слово аббревиатура знаю,  про сук знаю, а Жоры-Доры-Лоры – думал, имена это. 
- Ты не обижайся, пойми меня правильно. Ну, зайду я к Министру, начну доказывать, что какой-нибудь Доре или Лоре квартира нужна. Пошлёт он меня на три буквы. А для СУКИ с высшим образованием, сидящего на сто сорок рублей, имеющего подземный стаж, да ещё  с партбилетом в кармане – пожалуйста! Потерпи. Я сказал – получишь, значит получишь. Ты на шахте пятнадцать лет ждал. Не дождался. Опять же, семья у тебя три человека. Можешь претендовать на двухкомнатную. Когда пополнение ожидаешь?
- В июне.
- Вот видишь, выходит, я правильно всё сделал. Для тебя старался. Увеличится семья, получишь трёхкомнатную. Выйдешь, посмотри направо. Там строится высотка. Будешь в ней жить. В ста метрах от места работы.
Чтобы больше не возвращаться к этой щекотливой теме, сразу скажу: своих подчинённых шеф так и называл. Но за пятнадцать лет работы, я так и не узнал, как его понимала секретарша. Нажмёт кнопку, она заглянет в кабинет и услышит:
- Вызови ко мне ДОРу (ЖОРу, ЛОРу, СУКу), и она вызывала именно того, кто ему нужен.
Однажды зашла ко мне девушка. Молодая, красивая, на шестом месяце беременности. Села, положила на стол заявление: «Прошу принять на должность старшего инженера». Завизировать отказался. Ушла молча. Через минуту позвонила секретарша:
- Зайдите к шефу.
Шеф вызывал меня часто. И как начальника отдела, и как парторга. Иногда звонил сам, иногда через секретаршу. Но каждый раз я стеснялся спросить у секретарши, называет он меня по фамилии, имени отчеству, по должности или тоже приглашает как СУКу.
Зашёл. Он мирно беседовал с посетительницей. Пододвинул заявление:
- Подписывай.
- Зачем нам нужен преподаватель английского?
- Не преподаватель, а переводчик. Купили американский комбайн. Паспорт на английском. Вот она и будет переводить.
- В справочно-информационном фонде три переводчика.
- СИФ расположен в другом конце города. Туда не наездишься.  Подписывай!
- А вопрос ей можно задать?
- Попробуй.
- Чем отличается бремсберг от гранберга?
Ответила не задумываясь:
 - Слово бремсберг связано со спуском чего-то вниз. А гранберг… не знаю, надо посмотреть в словаре.
Фокус заключался в том, что бремсберг – наклонная горная выработка, служащая для транспортировки угля с верхнего горизонта на нижний. А Гранберг – фамилия нашего юриста. Оценив мой юмор, шеф рассмеялся, но сказал жёстко:
- Подписывай. И ещё раз, вот тут, как парторг. Елена Константиновна член Партии.
Просидела в отделе два месяца. Ушла в декретный отпуск. Больше я её не видел.
В следующий раз пригласил меня как парторга, потом сказал секретарше:
- Вызови мне  ЛОРу.
Пока ожидали, просветил:
- Твоя задача – исключить из партии, а моя – выгнать с работы. Чтобы не позорила Министерство.
Дама была действительно скандальная. Пользуясь прикрытием свыше, пыталась командовать, всех перессорила. Такую не жалко выгнать. Узнав, в чём дело, подняла вой:
- Я не виновата, что ты импотент. Всю ночь пальцем проковырялся, ничего не мог сделать. А теперь хочешь за это уволить. Я уйду, только сначала отдай сервиз, Мадонну, который я подарила. И устрой меня на другую работу. А партбилет не ты давал, не тебе и отнимать.
Такие случались эксцессы.
Достал бутылку коньяка, две шоколадки. Налил по полстакана, разломил плитку:
- Ты, Колька, это… Успокойся. Не шуми. Не кличь на себя беду. Случай чего, я выкручусь. А ты квартиры лишишься. Выпей с дедом мировую.
Сделал пару глотков. Отломал от плитки шоколада, бросил крошку в рот. С удовольствием гонял языком, пока не растаяла. Запил коньяком, бросил в рот ещё крошку:
- Ты пей, пей.
Я выпил залпом. Закусывать не стал. Попытался незаметно спрятать плитку шоколада в карман. Чтобы угостить сына.  Ещё не знал, что от его внимательного взгляда ничто не ускользает:
- Отдел получишь после квартиры. Там оклад будет больше. И надбавку у Министра выпрошу. Ты нашей кухни не знаешь. Я всё правильно делаю. Квартиру рядовому инженеру дадут скорее, чем начальнику. Чтобы удержать специалиста. Поработаешь, узнаешь. И квартиры дают, и в Партию принимают, в первую очередь уборщиц, машинисток, лифтёров, инженеров. Твоя задача сейчас – поддержать своё реноме. Чаще бывай у начальников Управлений, Заместителей Министра. Находи причину. Надо только повод хороший придумать, я тебя как-нибудь и к Министру затащу. Тогда он лично распорядится дать тебе квартиру.
Шеф вроде бы обнадёжил. Но я понял, что моё дальнейшее благополучие зависит не только от него, но и от меня. Стал проявлять бурную активную деятельность. Не возражал, когда назначили пропагандистом, политинформатором, агитатором, командиром Добровольной Народной Дружины. Благо, свободного времени было достаточно. Отдел занимался внедрением и распространением опыта работы новой техники. Из одиннадцати человек, о технике, тем более новой, знал только начальник отдела, недавно принятый инженер и я. У нас троих были институтские дипломы и наработан необходимый для льготной пенсии  подземный стаж – более десяти лет. Двое ребят с дипломами горного техникума отработали в шахте по три года. Остальные ЖОРЫ-ДОРЫ-ЛОРЫ имели дипломы обогатительного или строительного техникума, торгового института или экономического университета.
Несколько слов о ДНД. Дежурили один раз в месяц. С 18.00 до 21.00. Следили за порядком вокруг здания Министерства, по кварталу во все стороны. На дежурство выходило пять групп по четыре человека. Первое дежурство прошло спокойно. Составляя график на второе дежурство, решил, что группы сформированы не правильно. Перетасовав фамилии определённым образом,  чуть не поплатился за такую шутку.
Маршрут № 1 – Симонов, Козлов, Ваничкин, Самойлов.
Маршрут № 2 – Петров, Кузьменко, Горяев, Артёмов.
Маршрут № 3 – Гольцер, Физдель, Сойфер, Шецер.
Маршрут № 4 – Коган, Ройтман, Гранберг, Либерзон.
Маршрут № 5 – Бергман, Либерман, Фридман, Кельман.
При штабе остаётся Дорсман.
Позже участники трёх последних маршрутов объединились, чтобы мне отомстить. Чудом у них это не получилось.
Когда начались притеснения евреев, мужья стали переходить на фамилии жён. Физдель стал Казаков, а Гранберг – Белов. Впрочем, в Израиль оба уехали под своими фамилиями.
Сойфер был не только хитрый, но и умный. Может быть даже умнее меня. Нам часто приходилось работать в паре. Работал больше я, а славы больше доставалось ему. Не уставал повторять, что у  него есть связи в верхах. На футболе сидел сзади Министра либо секретаря обкома Партии. Наклонялся и что-то им говорил. Назавтра в курилке бросал реплику:
- Вчера договорился с Министром, чтобы  нам увеличили  оклады.
Оклады действительно увеличивали.
Позже, когда я вёл на телевидении передачу «Шахтёрские горизонты», познакомился с режиссёрами и операторами. От них узнал, что он перед матчем давал телеоператору бутылку коньяка, чтобы тот засветил его раза три за матч.
Развод дружинников проходил во дворе Министерства. Присутствующий секретарь парткома тут же обвинил меня в антисемитизме. Мой непосредственный начальник – тоже.
Начальник, больной человек пенсионного возраста, сразу меня невзлюбил.  Остальные коллеги последовали его примеру. А шефу моя активность понравилась. Именно в это время в стране начали внедрять опыт ИРИ – избирательного распределения информации. В 1971 году делегация работников Министерства побывала в Баку. О результатах поездки доложили Министру. Издали приказ. Инженеры один раз в неделю посещали библиотеку, патентный и справочно-информационный фонды Министерства, просматривали новинки и докладывали о них старшему командному составу. Вы понимаете, какую информацию могли подготовить ДОРы и ЛОРы. Меня шеф закрепил за Министром. Вот тут, наконец, пригодились мои знания и умения. Поговорив с помощником Министра, узнал:  в данный момент его интересует комплекс для разработки тонких угольных пластов.
Сложность заключалась в том, что таких пластов в Украине 80%, а в других странах или вообще нет, или очень мало. Пришлось просеять все фонды, пока нашёл один подходящий комплекс, выпускаемый в США. Отредактировал, напечатал, отдал помощнику. Тот вернул:
- Твоя информация годится для рядового инженера. Министру нужна подробная информация.
- Можно, я сам узнаю, что его интересует? Это ускорит поиск. Не придётся копать всё подряд.
- Можно. Только с тобой он разговаривать не будет. Приходи с дедом.
Так я впервые попал к Министру. Но прежде чем меня принять, он вызвал шефа, всё обо мне расспросил, посмотрел трудовую книжку:
- Комплекс ты нашёл хороший. Молодец. Теперь я хочу знать, какой объём угля залегает в пластах, на которых его можно использовать. Сколько нам нужно таких комплексов, чтобы обеспечить все шахты. Сколько нужно денег, чтобы их купить. Есть ли смысл покупать. Может быть, проще изготавливать самим. Для этого я должен  знать, сколько будет стоить разработка технического проекта, имеются ли на наших заводах соответствующие свободные площади, или надо строить новый завод. Когда я буду знать, что выгоднее, тогда  смогу решить, как поступить.
Шеф вспотел. В его практике не было случая, чтобы такое задание давали рядовому инженеру:
- Эта работа нам не под силу. Надо подключить институты, Донгипроуглемаш, Донуги.
- Там сидят такие же Доры-Жоры, как и у тебя. Просто, у меня нет времени до вас добраться. Надо – подключайте. Забыл, как убеждал,  что ИРИ обеспечит меня полной информацией? Штат под это выпросил. Теперь пришла пора наладить работу.
Не то, чтобы я набрался смелости, или был уверен в положительном исходе мероприятия. Просто, пожалел деда. Ещё, от моего поведения зависело, получу я квартиру, или нет:
- Николай Михайлович. Если Вы не будете ограничивать в сроках, я эту работу выполню.
- Первый раз услышал умные слова.
Сам не понял, что сказал, на чём основывалась моя уверенность. В отделе стулья занимали: жена начальника райотдела милиции, жена заместителя ректора университета, жена секретаря райкома Партии, жена водителя Заместителя Министра, дочь директора шахты, сын телеведущей, один пенсионер и один сын подающего надежды партийного работника. Опереться не на кого. Воспользовался связями, оставшимися после окончания института и неудачного поступления в аспирантуру. По крайней мере, узнал, к кому обращаться, у кого что просить, как себя вести. Больше всех помог зять Министра. Многому научил.  Так получилось, что после отказа защищать кандидатскую диссертацию, мой дипломный проект перекочевал к нему. Всё оказалось проще, чем я думал. Приходишь в институт, ссылаешься на поручение Министра, и тебе предоставляют все необходимые материалы. Заведомо знаешь, что звонить ему никто не будет, а если и спросят при встрече, он не откажется, что его именно этот вопрос интересует. К моему счастью, никто ничего у него не спрашивал. Через месяц доложил шефу, что материал готов. Министр принял обоих. Посмотрел бумаги, похвалил:
- Все бы так работали. Теперь мне ясно, что покупать надо не менее  трёхсот  механизированных комплексов. Нам выгоднее наладить своё производство, обойдётся в три раза дешевле.
Осмелев, я сказал:
- Над таким комплексом работает московский Гипроуглемаш. Нам могут не разрешить становиться у них на дороге. Но у нас есть два оправдания: они работают уже три года, и пока нет никаких подвижек. Кроме того, их комплекс КД для пластов  мощностью более 85 сантиметров может применяться только на половине наших запасов.  Нам нужен комплекс для более тонких пластов, мощностью от 70 сантиметров.
Я выжал из себя всё, что мог, предусмотрительно применив местоимения «нам» и «нас». Министр несколько раз посмотрел на меня, но не остановил. Из первой схватки мы вышли победителями. Шеф остался мною доволен:
- Ты держался молодцом.
Должен сказать, что из-за этой мирной беседы через несколько лет разгорелся крупный скандал. Когда Гипроуглемаш закончил разработку своего комплекс КД, выпуск поручили Каменскому машиностроительному заводу России и Дружковскому машзаводу Украины. А к этому времени Новогорловский машзавод Украины уже приступил к изготовлению комплексов КМ 103, разработанных Донгипроуглемашем. Дальнейшие испытания показали, что Донецкий комплекс дешевле,  проще в изготовлении, надёжней в работе и может применяться на большем количестве пластов. Борьба в высших кругах шла ожесточённая. В итоге начали выпускать оба комплекса. Впрочем, позже комплекс КД модифицировали для более мощных пластов. Правда, к этому времени Министр уже сменился.

12.
В июне 1972 года родилась дочь. На безжизненном листе бумаге невозможно передать вопли радости. Их надо только слышать. Я уже давно обратил внимание на то, что великий могучий русский язык пригоден только для канцелярской переписки.  Его правила не оставляют возможности для выражения эмоций. Шаг вправо, шаг влево – двойка. Прочитаешь рассказ или стихотворение – никакого удивления. Послушаешь то же самое в исполнении автора – визжишь от восторга. В этом смысле музыкальная грамота намного богаче, она даёт исполнителю больше свободы для воплощения замысла композитора. Десятки исполнителей одно и то же произведение будут исполнять так, как написаны ноты. В них всё заранее определено: тональность, акценты, диапазоны, интервалы, динамические оттенки, каденции, коды, лад, обертоны, паузы, ритм, темп, тембр, ферматы, синкопы, цезуры. В крайнем случае, над нотным станом можно написать: скоро, умеренно, медленно, спокойно, весело, быстро, оживлённо, неторопливо, торжественно, задумчиво, и т.д.
 Десяток знаков препинания  русского языка не могут передать эмоциональность устной речи.   Попробуйте одними  запятыми, восклицательными и вопросительными знаками передать энергетику стихов Высоцкого. Кто ни разу  его не слышал, по текстам не изобразит ничего хотя бы чуть-чуть похожее. Можно, конечно, поставить вместо одной запятой три, вместо одного восклицательного – пять, но это уже будет не по правилам. А приходится на это идти. Приведу лишь один пример из своего новогоднего стихотворения:
Найди же в себе мужество, найди!
Не оставляй меня, кому попало,
друзьям так расставаться не пристало.
Не уходи… Не уходи!  Не уходи!!
Не уходи!!! Прошу тебя остаться!
Терзает душу горькая измена.
А у порога появилась смена,
и всё равно, придётся нам расстаться.
Чтобы читатель почувствовал эмоциональное состояние автора, пришлось, в нарушение общепринятых правил, поставить сначала два восклицательных знака, затем – три. Попробуйте мне доказать, что точка в конце предложения, в конце абзаца и в конце романа несёт одинаковую смысловую нагрузку. А она у нас одна. Кстати, если вы не знаете, раньше в конце, в самом конце, ставили не точку,  а крест. Менее приятно, но более правильно…
Рождение ребёнка всегда радость. Рождение ребёнка от любимой и желанной женщины радость двойная.  Рождение девочки, когда уже есть сын – радость многократная. Помимо всего прочего, в моём сердце заполнилась пустота, образовавшаяся после развода и запрещения видеться со старшей дочерью.
Оформив необходимые документы, стал ждать обещанную  трёхкомнатную квартиру. К работе относился с рвением. Не потому, что надо было создавать необходимое реноме. Оно создалось быстро. Заинтересовал сам рабочий процесс. Все новинки техники у тебя на столе. Желаешь посмотреть в натуре – пожалуйста, командировки на любую шахту Украины или Союза. Кроме непосредственной работы, часто привлекали к проверке шахт, к подготовке проектов приказов и  материалов на Коллегию.  За пятнадцать лет побывал во всех двадцати четырёх Производственных объединениях Украины, посетил более сотни шахт, в том числе и российских. В кабинете стоял портфель с полной экипировкой: бельё, мыло, зубная паста со щёткой, бритва, кипятильник, чай, кофе сахар. Руководство знало: если надо послать быстро – то только меня.
Министр власть имел большую, но над ним стоял ещё один Министр – угольной промышленности СССР. Так что, не все вопросы ему удавалось решать одной подписью приказа. Задумал снять директора шахты, начал под него копать, а там бетон. Не поддаётся ни одному инструменту. Посылал на шахту несколько комиссий. Ребят или спаивали, или выгоняли, не разрешив посетить горные выработки. Послали меня. Вместе с фотографом. Чтобы зафиксировать беспорядки. Директор в шахту не пустил:
- Вы что, хотите взорвать шахту? В подземных выработках софитами пользоваться нельзя!
Сел в машину и уехал.
Я зашёл к главному инженеру. Рассказал, какая поставлена задача:
- В вашей шахте до сих пор применяется гидродоставка угля по горным выработкам. Министр знает, какие от неё беды. Стойка упадёт, перекроет транспортную цепочку, через час горной массой забучено сто метров штрека. На ликвидацию аварии уходит несколько смен. Теряется добыча. Шахта не выполняет план. А у Заместителя союзного Министра тема докторской диссертации как раз, по гидродоставке. По-хорошему избавиться вам от неё не удастся. Надо доказать её вредность. Сейчас поедем в шахту, сфотографируем всё плохое, что идёт от неё, покажем фотографии Союзному Министру, он надавит на своего зама. Дадут Вам конвейеры, будете нормально работать.
Главный инженер обрадовался. Гидротранспорт сидел у всех в печёнках. Это детище Александра Федоровича Засядько, который уделял большое внимание развитию гидравлического способа добычи угля и считал его весьма прогрессивным, оказалось порочным. При его активном участии принимались решения по ускорению создания надежных и более совершенных технических средств для гидродобычи и начала осуществляться программа строительства крупных гидрошахт в Донбассе и Кузбассе. Известно, что первый килограмм угля, выданный на поверхность эрлифтом, он принял в вою шляпу со словами:
- Вот будущее угольной промышленности!
Увы, Александр Фёдорович ошибся. В настоящее время нет ни одной шахты, использующей его любимый способ добычи.
Сварили металлическую рамку, закрепили на ней двадцать пять шахтных светильников. Двое рабочих несли светильники, я показывал объекты, фотограф делал снимки: перевёрнутые набок вагонетки, затопленные штреки, поломанные стойки, захламлённые оборудованием проходы.
Следующим рейсом сделали полтора десятка снимков в «хорошей» шахте. На коллегии красовались два стенда. Один – обведенный красной краской. Другой – чёрной. Директора сняли. Министр возмущался:
- Тебя надо снять уже только за то, что пустил в шахту фотографа!
Но мне выплатили небольшую внеочередную премию, что случалось крайне редко. Обычно выплачивали по итогам работы Министерства за квартал.
После такого шумного успеха пригласили работать в Техническое управление. Посоветовался с шефом. Он отговорил:
- Здесь ты у меня как родной сын. Там будешь чужаком, тебя быстро съедят. Не успеешь квартиру получить.
Остался. Глупо идти в неизвестность, когда стоишь первый в очереди. Да и с шефом сложились очень тёплые отношения. Жалко было уходить. Знал, что могу ему ещё не раз пригодиться. Только знал я не всё. Как позже оказалось, шеф возлагал на меня надежды более высокого порядка.
В августе нам дали две квартиры. Шеф обрадовал: одна, трёхкомнатная,  персонально для меня:
- Правда, район далёкий. В другом конце города. Ты сам просил побыстрее. А наш дом ещё не готов.
Две недели бегал, оформляя необходимые документы. Наконец получил ордер: микрорайон Восточный, улица Раздольная, дом номер два, квартира двадцать два, шестой этаж. В Будённовском районе. Выбирать не приходилось. Дарёному коню  в зубы не смотрят. Главное, шеф сдержал своё слово. Теперь буду на него молиться всю жизнь. Домой летел на крыльях. Но эмоции сдержал, супруге не сказал. Дом пока не сдан. Заселять будут к октябрьским праздникам. Мало ли что может случиться…

 в зубы не смотрят. Главное, шеф сдержал своё слово. Теперь буду на него молиться всю жизнь. Домой летел на крыльях. Но эмоции сдержал, супруге не сказал. Дом пока не сдан. Заселять будут к октябрьским праздникам. Мало ли что может случиться…
Между тем в отделе понемногу назревала революция. Вдохновителем и организатором выступал начальник. Не мог перенести такого унижения: простой инженер свободно входит к Министру, а он не был в его кабинете ни разу. Воспользовавшись отсутствием шефа, который поправлял здоровье в Карловых Варах, собрали заседание профсоюзного бюро. В него входили в основном те, кого я поместил  в маршруты 3, 4 и 5: Коганы, Ройтманы, Шецеры и Сойферы. Повестка дня: исключение из членов профсоюза старшего инженера Шунькина. Если исключение из Партии грозило только понижением в должности или увольнением, то исключённый из профсоюза на всю жизнь  лишался многих материальных благ. Тут и оплата больничных листов, и льготные санаторные путёвки, и квартира в том числе. За исключением сразу следовало снятие с льготной очереди. Клянусь: впервые пожалел, что моя фамилия Шунькин, а не Шульман! К счастью, в профбюро входил Главный инженер Михеев, единственный не только русский, не только умный, но и мудрый человек. Должность Главного занимал по праву: его жена лечила самого Министра! Видимо, хорошо зная историю о знаменитом русском адвокате Плевако, он взял слово:
- Вы, Павел Абрамович, поторопились. Прочитайте вторую часть  восемнадцатого пункта Устава профсоюза. Чтобы исключить коммуниста из профсоюза, его прежде надо исключить из Партии. Когда исключат из Партии, дадут добро, тогда и соберёмся.
Сказал, встал и ушёл.
Павел Абрамович долго рылся  в шкафу. Не найдя Устава, распустил членов бюро.  Я позже проверил: в Уставе профсоюза ничего подобного не сказано. С Главным инженером подружил. Позже, когда я стал парторгом и членом парткома Министерства,  меня внесли в список резерва на выдвижение сначала на должность Главного инженера, а потом и шефа. А с Пашей рассчитался. Я готовил проект приказа. Он и ещё двое сотрудников  мне помогали. Когда проект был готов, я завизировал его во всех управлениях, в юр отделе, в канцелярии и отдал в печать. Министр не подписал. Многое там ему не понравилось. Я сравнил приказ с проектом. В оригинале нашёл несколько исправлений, внесенных после визирования. Все исправления были сделаны моим почерком. А те, что не понравились Министру – почерком Павла Абрамовича. Его папа как раз руководил министерской типографией. Я доложил об этом начальнику канцелярии. Он пригласил меня, Пашу и Абрама. Я взял исправленные листы и бил по пашиному носу, пока в руках ничего не осталось. Ну, вы уже поняли, что вопль  воплю рознь.
В конце октября получил извещение: дом сдаётся второго ноября. У девятиэтажного красавца собрались человек сто пятьдесят. Объявили список жильцов первого подъезда. Лифт не работал, поднимались по лестнице.  Хозяин предъявлял ордер,  заходил вместе с чиновниками в квартиру, проверял состояние, наличие сан оборудования. Составляли акт, подписывали и шли дальше. Должен сказать, что это были самый радостный день в моей жизни, в жизни каждого новосёла. Чтобы это прочувствовать, надо знать, с каким трудом в то время доставались квартиры. Тем более, что пора хрущёвок прошла. Дама строили по проекту польских архитекторов Казимежа и Марии Пехотко, с большой прихожей и кухней. 
Наконец добрались до шестого этажа, подошли к комнате номер двадцать два. Чиновник посмотрел мой ордер, заглянул в журнал, сказал:
- Эта квартира уже заселена, - и пошёл дальше.
У меня внутри что-то оборвалось. Долго не мог прийти в себя. Очнулся, когда члены комиссии спускались вниз. Подошёл, спросил. Получил ответ:
- Мы ничего не знаем. Заселена, и всё. Ваш ордер аннулирован. Со всеми вопросами обращайтесь в исполком.
Поймал такси. Приехал в райисполком. Девушка достала папку, раскрыла, прочитала письмо:
- Вот, смотрите сами. Мы тут ни при чём. Распоряжение о заселении этой квартиры пришло из горисполкома. У женщины муж погиб в шахте. Осталась с тремя детьми.  Её поселили в аварийном порядке. Десять дней назад.
Вернулся на работу. Зашёл к Главному инженеру. Рассказал о своей беде. Он успокоил:
- Ты не волнуйся. Приедет дед – разберётся. Видимо, вышла накладка.
Сказал спокойно, будто ничего страшного не произошло. Достал полбутылки вина, разлил по стаканам. Выпил сам, заставил выпить меня:
- Иди домой, отдохни. Завтра будем готовить материал на коллегию.
Какой к чёрту отдых? Вопль разрывал внутренности. Надо было прилагать максимум усилий, чтобы не вырвался наружу. Поехал в горисполком. Там со мной говорить никто не хотел. Позвонил однокурснику, который уже работал инструктором  в обкоме Партии. Надежд было мало: маленькая сошка. Но всё же! Он попросил своего начальника. Тот позвонил в горисполком. Меня вызвали. Женщина выслушала. Пригласила девушку. Объяснила ситуацию. Та вышла. Вернулась через несколько минут. Развернула толстую папку, показала женщине какой-то документ. Та посмотрела, пригласила меня:
- Читайте!
На половинке листа бумаги, чёрным по белому, было напечатано: «Председателю… Руководство… просит Вас, в порядке исключения… для обеспечения жилплощадью ценного министерского работника… заменить выделенную ему квартиру по адресу улица Раздольная… в Будёновском районе… на квартиру по адресу… в Ворошиловском районе… Подпись: главный инженер Михеев».
Вот оно, коварство и любовь. Шиллер отдыхает. Вернулся на работу. Главный инженер уже ушёл домой. Узнал у секретарши адрес: центр города, рядом с Министерством. Пришёл, позвонил. Никто не открывает. Толкнул дверь – не заперта. Вошёл. Взору представилась печальная картина. Все комнаты, кроме одной,  закрыты. Главный сидит в своей комнате на тахте. Перед ним, на полу, застеленном свежей газетой «Правда» - две бутылки портвейна, грязный стакан, французская булочка и плавленый сырок. Больше в комнате нет никакой мебели. Посетителю он не удивился. Налил, выпил. Остатки вылил в стакан, долил из второй бутылки, подал мне:
- Пей!
Мне стало жаль его. Инженер, неглупый специалист. Зачем так себя изводить?
Видимо, секретарша шефа уже предупредила, он меня ждал:
- Вот ты на меня обижаешься. А того не знаешь, что я тебя спас. Ты одной ногой стоял в жерновах мельницы. Несколько оборотов, и затянуло бы всего. Я тебя пожалел. С риском для жизни. Всё было готово, чтобы тебя исключить из профсоюза.
Налил вина, выпил:
- Секретарша – любовница шефа. Все это знают, кроме тебя. Он ей пообещал квартиру, да нет такого закона, чтобы любовнице давать без очереди. Решил отдать ей твою. Сначала выпросил квартиру за городом. Потом поменял её на центр, рядом с цирком. Она уже два месяца, как вселилась.
- Это шеф дал команду исключить меня из профсоюза?
- Не думаю. Нет, скорее всего,  такой команды он не давал. Когда кот в отлучке, мыши по амбару свободно гуляют. Наши ребята, когда узнали, что тебя с квартирой накрыли,  сами придумали такой вариант. Исключить – не исключили бы, но имидж подпортили бы. Скажи спасибо, что я вовремя вмешался.
- Однако прошение о замене квартиры подписали Вы…
- А ты попробуй один раз возразить шефу. Да он и не собирался тебя наказывать. Только использовать хотел в своих целях. Потому заставил меня подписать ту бумагу. Если бы подписал его заместитель, я бы ничего не знал и не смог бы тебе помочь. Шеф мудрый. Сталинской закалки. Мой тебе совет – не вздумай возмущаться. Сотрёт в порошок и сдует за пределы области.
Шеф вызвал меня сам:
- Говорят, ты здесь сильно шумел?
- Нет. Это на меня шумели. Если бы не Главный инженер, не знаю, что бы было.
- А ничего бы не было. Побунтовали ЖОРы, и утихли. Ты мне должен верить. Я своё слово сдержу.  Откровенно говоря, не всё так просто. Квартиры и машины десятками продаются налево и направо. Слышал про министерского диспетчера? За год продал шесть машин. Только после седьмой исключили из Партии и уволили. Кто поверит, что я даю бесплатно?
- Я поверю.
- Ты поверишь, знаю. Но я хочу, чтобы мне верили все. Так что шуметь не надо.
Налил два стакана коньяка, разломал шоколадку. Выпил сам, предложил мне.
Я выпил. Он продолжил:
- В шахте совсем другие отношения складываются. В тресте тоже. Даже в комбинате нет таких возможностей, как в Министерстве. Пойми, Колька: государство – это большая свинья. Как у всякой свиньи у него много сисек. Одна из них попала тебе в рот. Радуйся! Соси потихоньку молочко и не отрывайся от неё. Как только  захочешь что-нибудь ляпнуть, выпустишь изо-рта – всё, молочко закончилось. Сиську твою тут же захватит кто-то другой, а тебя, за то, что ляпнул, отодвинут подальше. И больше никогда не придвинут. Ещё ни один выпавший из номенклатуры не возвращался назад. Ты неглупый пацан, надеюсь, понял меня. Иди, работай спокойно.

13.
Для супруги моё настроение не осталось незамеченным. Молчать не мог, правду говорить не хотел. Придумал легенду:
- Шеф обещал отдел дать. Должность освободилась, назначил другого. А мне опять ждать.
- Ждать, так ждать. Ты пошёл туда не из-за должности, а за квартирой. Она всё окупит.
- Когда ещё окупит. А живём на сто сорок рублей.
- Не на сто сорок. Я на полторы ставки работаю. Считай, что на триста пятьдесят. Как-нибудь проживём.
Зашёл к шефу. Объяснил ситуацию. Нашёл возможность добавить к окладу десятку. Разрешил в рабочее время читать лекции в учебном пункте комбината. Рубль двадцать семь в час. Стал посылать в ближние командировки. Тоже своего рода заработок. Выпишешь на пять дней, получишь десять сорок суточных, четыре рубля квартирных, проездные. Утром поедешь, командировочное удостоверение отметишь, вечером вернёшься. Через пять дней сходишь на автовокзал, встретишь автобус, выпросишь билетик, будто ты только сегодня приехал. Экономия.
На партактиве познакомился с заведующим  общим отделом областного совета профсоюза. Он к моим командировкам приурочивал разбор жалоб. Еду в Шахтёрск на шахту по заданию Министерства, заодно расследую жалобу на плохие условия труда на швейной фабрике. Размер командировочных увеличивается в два раза. Так за пятнадцать лет побывал почти на всех предприятиях области, от кондитерских фабрик и мясокомбинатов, до металлургических и трубопрокатных заводов. Тут только окончательно убедился в силе профсоюзов.
Видимо, пытаясь загладить инцидент с квартирой, шеф решил устроить мне отдых. После спокойной беседы, спросил:
- Ты во Львове был?
- Нет.
- Поедешь, отдохнёшь, сходишь в театр, купишь мне запонки.
Нажал кнопку. Заглянувшей секретарше сказал:
- Вызови мне  ЛОРу.
Вошла сотрудница. Одна из тех, что пыталась лишить меня звания члена профсоюза. Шеф сказал:
- Расскажи Кольке, где ты купила запонки.
- Как подойдёте к крепости, в ворота не заходите. Поворачивайте налево, идите вдоль стены до конца. Стена пойдёт вправо, а Вы прямо. Перейдёте дорогу, упрётесь в ювелирный магазин. Зайдёте ко мне,  покажу, что надо купить.
Я ничего не понял:
- Какая крепость? Какая стена?
- Крепость Брестская. Стена, израненная снарядами. После войны её не ремонтировали, там сейчас музей.
Я непонимающе моргал глазами, переводя взгляд с шефа на ЛОРу и обратно:
- Всё, идите. Введи его в курс дела.
Ввели. Мне надо было выписать служебную командировку, поехать  в другой конец Украины, отметиться в Объединении, потом проехать ещё несколько сот километров до Брестской крепости, находящейся в другой республике, купить там золотые  запонки «Монарх» и привезти их шефу. За то, что он не исключил меня из профсоюза и не выгнал с работы. Причём предупредили: за подарки шеф никогда не платит. Картина маслом. Правда, существовал бонус: Технический директор Объединения – одноклассник шефа.  Про западную Украину ходили разные слухи. Плохие и хорошие. Плохие меня не интересовали, а хорошие заключались в том, что там можно было купить всё. Каждое воскресенье рынок заполняют поляки с европейскими товарами.
Командировку мне выписали на десять дней. В Сокале встретили. Поселили в «Теремок». Номер двухкомнатный. В кухне холодильник забит до отказа. Попросили не стесняться, отдыхать. За мной заедут послезавтра.  Выспался. Утром вскипятил чаю, позавтракал. Побродил по небольшому городку. В ресторан не пошёл – глупо тратить деньги, когда в номере холодильник ломится от продуктов. Переспал ещё ночь. В шесть утра прислали машину. Привезли в Объединение. Технический директор, Адонкин Иван Степанович принял с радостью. Налил два стакана коньяка. Переломил шоколадку, выпил, закусил. Начал расспрашивать о Донецке, о Министерстве, о шефе, о директорах шахт. Отхлёбывая по маленькому глоточку,  отвечая на вопросы, я начинал понимать: шеф действительно его друг. И ещё – заветная мечта каждого руководителя из периферии – попасть в Киев или, в крайнем случае, в Донецк. Не раз в этом убеждался.
Мечта Технического директора сбылась через несколько лет. 10 ноября 1982 года весь комсостав Министерства находился на дежурстве. Не зная причины. В десять вечера нас сменили. Я шёл домой с коллегой. Недалеко от Министерства встретили Ивана Степановича. Он сообщил две новости:
- Сначала скажу плохую. Умер Леонид Ильич Брежнев.
Мы надеялись услышать хорошую, но она была у него в номере гостиницы. Пошли в номер. Он сел за телефон, начал собирать свою команду. К одиннадцати ночи собралось ещё несколько человек. Выпили, закусили. Помянули Леонида Ильича. Потом зачитали Приказ Министра: «Товарища Адонкина… освободить от должности Технического директора… Назначить на должность Начальника Проектной конторы Минуглепрома…».
А тогда меня отвезли на Великие Зворанские озёра, в пансионат шахты №8 «Великомостовская».  Потом на озеро «Свитязь». Наконец, мы добрались до Брестской крепости. Дорога шла вдоль границы, нас несколько раз проверяли. Привёз я книжку в красном переплёте «Брестская крепость» и две пары запонок «Монарх». Шеф давно помер, а мои хранятся в шкатулке. Запонки давно никто не носит.
После этой удачной поездки закрепили за мной Производственное Объединение по добыче угля «Укрзападуголь», в городе Сокале, Львовской области. Посещал ежеквартально. Поезд Донецк – Львов уходил в 22.00, приходил в 23.00, на Пидзамчу, не доезжая до Львова. Там встречали машиной. Селили в «Теремок»,  дом для приезжих. Ездили обычно вчетвером. Это оптимальный состав для машины,  стола, и преферанса.  Двадцатку-сороковку не писали. Пятьсот расписывали с короткими перерывами на ресторан и сон.
Следующая командировка была в Производственное Объединение «Александрия уголь», Кировоградской области. Там произошла неувязка с избирательным распределением информации. Взбунтовался Технический директор вместе  замом по технике безопасности. Поскольку на организацию ИРИ потратили большие деньги, закупили оборудование, выделили помещения, отвлекали много специалистов, то, соответственно, ждали отдачи. Разобраться послали меня. Оказалось, что в объединении два разреза – «Морозовский» и «Головковский», добывающие уголь шагающими экскаваторами открытым способом, и одна шахта «Светлопольская», с наклонным стволом глубиной семьдесят метров. Именно поэтому в Объединении нет ни одного взрывника, а их завалили информацией по взрывным работам. Вопрос решился быстро. По пути зашли в «Светлицу Козака Вуса», потом съездили в «Жёлтые воды». Там урановые рудники, поэтому в магазинах изобилие товаров.
Командировок было много. Заказов от шефа тоже. Летал в Новокузнецк за кедровыми орешками, в Прокопьевск за медвежатиной, в Москву за кофе, в Ленинград за обоями, в Оренбург за платками, в Ригу за радиоприёмниками. Но если я буду описывать все командировки, то роман растянется на десять томов. А речь у нас идёт не о командировках, а о воплях моей души. Подарки дарил, не скрою. Денег никогда не давал и не брал. Меня часто спрашивали, сколько я заплатил деду за приём на работу, за квартиру, за должность начальника отдела. Ни копейки! Ходили слухи, что другие за всё платили. Я относил это на то, что они не были СУКИ.
Помню, когда назначили начальником добычного участка, дали список: кому, сколько ежемесячно платить. От директора, до его секретарши. Всего человек пятнадцать. Поручил эту обязанность своему заму.
Первый приход инспектора закончился плачевно: запретил производство работ. Накрыл стол. Он сесть отказался. Позвонил главному инженеру. Тот пришёл, выпил с инспектором. Тот обещал «подумать». Но работать не разрешил. Я пошёл за советом к старому начальнику, Ивану Ильичу. Он посоветовал:
-  Вложи в карман инспектору 25 рублей.
- Он давно уехал.
- Без денег он не уедет. Будет копаться в моторе, пока не получит мзду.
В самом деле, инспектор стоял возле открытого капота. Получив мзду сел и уехал.
Работая в Министерстве, один раз был очевидцем подобного фокуса. Поздравляли Министра с Днём рождения. Он стоял за столом. Руководители подразделений с парторгами подходили, дарили подарки, зачитывали адрес и отходили ждать банкет. Моим шефом тогда был боксёр. Подошли к столу. Пока я читал адрес, он вынул из-под ремня пвчку десятирублёвок, положил на край стола, ударил щелчком, и она опустилась в выдвинутый шкаф стола. Думаю, никто ничего не понял. Я испугался: сейчас Министр выгонит нас из кабинета. Ничего подобного!
Ещё добавлю, что коллеги не брезговали брать взятки. Привозили из командировок разные «подарки»: продукты, промтовары, строительные материалы, телефоны, калькуляторы, деньги. Не стеснялись даже перекладывать в свои сумки содержимое холодильников. Однажды, заселившись в «Теремок», я был свидетелем такого действа. Видимо, я был воспитан по-другому. В конце концов, моя фамилия была не Шульман.
В Министерстве сразу после назначения меня начальником, закрепили за мной шахту. Я думал, чтобы следить за выполнением плана. Оказалось, чтобы брать взятки. Директор один раз предложил обеспечить мне весёлый отпуск. Я отказался. Больше не предлагал.
На четвёртый квартал 1972 года лимит квартир был исчерпан. На первый квартал 1973 года в разнарядке горисполкома такое учреждение, как Минуглепром, отсутствовало. Лишь в апреле выделили одну квартиру. Шеф обрадовал:
- Оформляй документы.
Съездил по указанному адресу. Дом почти в центре, за Северным автовокзалом, возле кафе «Вильнюс». Рядом остановки: автобусная, троллейбусная, трамвайная. До работы – рукой подать. Дал сторожу пятёрку. Поднялись на седьмой этаж. Квартира трёхкомнатная, но малогабаритная. Балкона нет, лоджия маленькая. Окна на север. Выбирать не приходилось.
Опять прежняя возня. Десятки справок, выписок, характеристик. Дней десять собирал подписи. Оставалась одна: председателя профсоюзного бюро. Лилия Васильевна Невзорова исчезла в неизвестном направлении. На работе не появляется, на звонки не отвечает. Дом закрыт на замок. Шеф в недоумении:
- Я сам не знаю, куда она пропала. Попробуй подписать у председателя профсоюзного комитета Министерства.
Мудрость шефа оценил. Обрадовавшись  найденному решению вопроса, пошёл в комитет профсоюза. И тут передо мной встала во весь гигантский рост вторая картина маслом:
- Документы на эту квартиру Лиля подписала неделю назад. Кажется, уже вселилась.
Поверить в такое невозможно. Поехал. Проверил. Информация подтвердилась. Вернулся на работу. Канун Первомая. Все в столовой за праздничным столом. Меня усадили напротив шефа. Не удержался. Пожаловался:
- Квартиру на Киевском проспекте заняла Лиля Васильевна.
Шеф повернулся к Главному инженеру:
- Это тоже твоя работа?
Главный не успел раскрыть рот. Шеф поддел правой рукой торт и размазал по его лицу. Ещё одна картина, только теперь уже не маслом, а кремом. Главный удалился. Молчание длилось не долго. Зазвенели бокалы, полилось шампанское, народ веселился. Одни хвалили шефа за доброту, справедливость и смелость. Другие обвиняли пройдоху Главного, который, пользуясь тем, что жена лечит Министра, никого не боится, творит за спиной шефа пакости. Хорошо зная ситуацию, я молчал. Знал: Лиля была одной из любовниц шефа. Главный сотворил подлость не по своей воле. Пить не хотелось. Торжество покинул молча.
После майских праздников парторг собрал партбюро. На заседание пригласили меня, Лилю и Главного инженера. Шеф, не зная, что Главный инженер  осмелился мне  рассказать об инциденте с первой квартирой,  искренне возмущался его поступком,  ругал матом, грозился выгнать к «чёртовой матери»:
- Скажи спасибо своей жене. Если б не она, я бы не задумываясь, выгнал тебя к чёртовой матери. Спекулируешь Министром за моей спиной!
Согнав злость на Главном, обратился к Лиле:
- От тебя я тоже не ожидал такой подлости. Ты председатель профсоюзного бюро. Должна показывать пример честности и порядочности. А ты из-под носа увела квартиру у инженера, коммуниста, хорошего специалиста. Он пришёл к нам на сто сорок рублей с шахты,  чтобы получить квартиру. Работает за троих. От всего отдела меньше пользы, чем от него одного. Я его, можно сказать, за сына держу, а ты за моей спиной подлости устраиваешь…
И так минут двадцать. Парторг аккуратно записывал речь для протокола. Я слушал этот разыгранный для меня спектакль, уже наверняка зная, что квартиру на Киевском проспекте мне не вернут. Обратного хода нет. Одна надежда на третью попытку.
Потом дали слово Лиле. Она не владела ни умом, ни дипломатией шефа:
- Мне сорок лет. А я живу в развалюхе. Вам приходилось в сорокаградусный мороз срать в уборной в конце огорода? Все получили квартиры. Я тоже имею право. Он только пришёл, а я здесь работаю пятнадцать лет.
Шеф прервал её излияния:
- Всё, пошла вон, мерзопакостница!
Лиля вышла. Шеф обратился к парторгу:
- Виктор Петрович, ты её дребедень в протокол не пиши. Оформи там покрасивше. Учти, его будет читать секретарь райкома Партии. Устал я с вами бороться. Все свободны!
Остались парторг и я. Шеф разлил в стаканы коньяк. Поломал шоколадку. Выпил. Помолчал. Потом сказал:
- Вы пейте, пейте. Коньяк хорошо снимает стресс. А ты, Витька, в протоколе запиши: просить Министра о первоочередном выделении квартиры… высокому специалисту… будущему начальнику отдела… коммунисту…
Потом шеф обратился ко мне:
- Получилось так, как получилось. Переигрывать не будем. Придётся подождать. По крайней мере, ещё поработаешь у меня. Принесёшь пользу угольной промышленности. Знаю я вас, мерзопакостников. Не ты первый, не ты последний. Получишь квартиру, махнёшь хвостом,  и уйдёшь на шахту. А мне опять искать специалиста, обещать квартиру. Потому что больше нечем сюда заманить.
- Я не уйду. Клянусь! Честно отработаю.
- Вот и ладненько. Значит, мир?
- Мир.
Допили коньяк и разошлись.
Нет, всё-таки, напрасно я не назвал этот роман «Школа коммунизма». Было бы кстати. Но роман – романом, а последний вопль был такой силы, что чуть не разорвал сердце. Хотели отвезти в кардиологию, но министерская больница была рядом. Шеф проявил заботу, отвёз на своей машине. Доктору сказал:
- В сауне перегрелся. Вы поскорее поставьте его на ноги. Он мне нужен живым и здоровым.
Пробыл с гипертоническим кризом три недели на дневном стационаре: в отделе работать было некому.

14.
К сентябрю сыну исполнилось шесть лет восемь месяцев. К этому времени научил считать до ста и читать. По дедовскому методу. Я и сейчас убеждён, что в школе читать учат не  правильно. Сначала забивают детям голову запоминанием букв, потом – как они звучат, лишь после этого учат складывать их в слова. В результате некоторые до четвёртого класса читают так, как их научили: мэ а мэ а мэ ы лэ а рэ а мэ у. Меня дедушка буквам не учил. Звукам тоже. Писал слово и говорил, как надо произносить: мама мыла раму. Напишет интересное стихотворение, несколько раз прочитает. После того, когда я выучу его наизусть, даёт читать мне. Два-три раза прочитаю наизусть, глядя в бумажку. Запомнив все буквы, свободно читаю любой другой текст. Придя в первый класс, читал бегло, но азбуки и алфавита не знал. Когда в школе начали мыкать и акать, не понимал, зачем это нужно.
Позже  дедушка научил читать наискосок. Вначале я не понимал, что ему от меня нужно. Он меня тренировал. Отвернусь. Положит на стол несколько предметов. Выключит свет. Заставит повернуться. Включит свет на две-три секунды, выключит, и спрашивает, что лежит на столе. Перечисляю:
- Три ложки, вилка, нож, две тарелки, хлеб, картошка.
Начинает уточнять подробности:
- Что в тарелках? Сколько хлеба? Какая картошка?
Странно, я всё вспоминал:
- В тарелках суп, хлеба два кусочка, картошка вареная в мундире.
Он не отставал:
- Сколько картошек?
- Пять, - отвечал я.
- Тебе тоже пять, - гладил меня по голове и объяснял:
- Вот так ты должен читать книгу. Не шлёпать губами, не мыкать, повторяя про себя каждое слово, не водить головой слева на право, не бегать глазами, а видеть всю строку, и не останавливаясь на ней, опускать глаза, переходить к следующей. Не боясь, что ты ничего не запомнил. Ещё как запомнил! А он окончил три класса церковно-приходской школы!
Может быть, именно дедушкина наука была причиной того, что я учился на отлично, перечитал тысячи книг. Позже не раз убеждался в правоте его науки. В самом деле, пробежав бегом по залам Эрмитажа или Третьяковки, вы, спустя многие годы, можете часами говорить о каждой увиденной картине. А книгу в триста страниц читаете две недели. Каждую страницу разглядываете так долго, будто стараетесь запомнить её наизусть слово в слово. А надо всего лишь уловить смысл и идти дальше.
Сын бегло читал, знал много стихотворений, сказок. Неплохо соображал. Решили отдать в первый класс. Не приняли по возрасту. Директор объяснил:
- В школе перебор, в классах по сорок человек. Через год построят новую школу, тогда и приходите.
Таких недоростков набралось пять человек. Кто-то из родителей предложил устроить вступительный экзамен. Директор согласился. По конкурсу прошёл только мой сын. А упражнения были сложные. Проверяли не знания, а умение, сообразительность. Вызвали к доске, дали задание:
- Повернись вокруг себя два раза налево, один раз направо, пять раз наклонись, хлопни три раза в ладоши, скажи – упражнения выполнены.
Мой малыш исполнил всё безукоризненно. Позже, анализируя причины успеха, сделал вывод: ему повезло, потому что выступал первый. Тем, кто шёл за ним, помехой служили знания первого задания. Они путались не в порядке следования упражнений, а в количестве их элементов. Одно время я увлекался фокусами и знал, что на этом принципе основано много карточных фокусов. Если показывать пары карт быстро, то зритель не успевает запоминать и в итоге путает семёрку бубен и десятку пик с семёркой пик и десяткой бубен.
Позже убедились в правоте своего решения. Ребёнок занимался хорошо, успевал по всем предметам.
Пытаясь загладить свою вину, чего с ним никогда не случалось,  шеф назначил меня начальником отдела. Назначил своеобразным способом. По-сталински. Так, как Сталин назначал генерала Б-а секретарём Обкома:
- Специалист ты хороший. Из номенклатуры выводить не буду. Но в Москве для тебя места нет. Езжай в город С.  Выберут секретарём обкома – твоё счастье. А на нет и суда нет.
Выбрали. Я знал об этом эпизоде. Знал, как выбрали. Эти знания мне помогли в борьбе за должность.
В Донецке проводилось Всесоюзное совещание по борьбе с пылью в угольных шахтах. Подготовкой занимался отдел Техники безопасности. Начальница – жена начальника управления. Имела диплом техника-обогатителя, но не  обладала никакими организаторскими способностями. Ей в помощь постоянно давали то одного, то другого сотрудника. Чаще всего меня. Каждый вопрос надо было согласовывать с шефом, потом с заместителем Министра. Мне надоело бегать по кабинетам. Пожаловался шефу. Он сразу принял решение:
- Поставь у неё в кабинете стол, стул, телефон и руководи. Ты парень прыткий, надеюсь, вытеснишь её из кабинета.
Не советую вам проводить Всесоюзные совещания. Надо найти полсотни докладчиков, сотню выступающих в прениях, составить программу. Пригласить восемьсот специалистов с институтов, заводов, шахт.  Всех встретить, зарегистрировать. Разместить  в гостиницах, общежитиях для аспирантов или студентов,  предварительно договорившись с их хозяевами. Найти зал для пленарного заседания и четыре зала для работы секций. Подготовить их, чтобы в наличии была минеральная вода, доска с мелом и мокрой тряпкой, рамки для планшетов, кнопки, молоточек, чтобы их забивать и щипчики, чтобы вытаскивать, микрофоны и кинопроекторы. Подобрать по темам фильмы. Организовать экскурсии по городу и по местам боевой и трудовой славы.  Обеспечить билетами в театр, кино, филармонию, а также  на обратный  проезд поездом или самолётом. Пригласить книжный магазин, буфет, киоск сувениров,  забронировать места в ресторанах, чтобы недалеко от гостиниц и общежитий, и т.д.
Своих сил не хватало, привлёк полтора десятка сотрудников из других отделов. За каждым закрепил конкретные обязанности. Каждое утро – планёрка, каждый вечер – подведение итогов. Не буду останавливаться на подробностях. Достаточно сказать, что уже через три дня про Нонну Фёдоровну забыли. Все вышестоящие начальники обращались только ко мне, вызывали только меня, распоряжения давали только мне. Накануне открытия совещания лично объехал все гостиницы, общежития, рестораны, театры. Проверил помещения. Труд был вознаграждён по заслугам. В конференц-зале Укршахтостроя, забронированном для заседания секции пылеподавления, обвалившаяся с потолка  штукатурка лежала на полу. Доложил шефу. Он оказался мудрее меня: на всякий случай держал в запасе зал Объединения «Донецк уголь», рядом с Министерством:
- Сбегай, проверь. Время есть, успеем подготовить.
Позвонил, договорился. Спросил:
- Кто у тебя ответственный за бронирование залов?
- Нонна Фёдоровна.
Вызвал, положил лист бумаги:
- Пиши по собственному желанию.
Пыталась оправдаться:
- Я три дня назад проверяла.
- А о том, что три дня шёл дождь, что зал на последнем этаже, что крыша могла протечь, не подумала? Пиши, или улетишь с выговором.
Первого Июня 1973 года шеф подписал приказ о моём назначении. Нонна сидела в отделе ещё две недели. Пыталась руководить. Сначала разбил об пол её телефон. Потом – стул. Не получив аванс, покинула тёплое место.
Увы, тёплое место было только для неё. Для меня оно стало горячим. В голове,  наслаиваясь одна на другую, роились разнообразные идеи. Я разрывался на части, но не успевал претворять их в жизнь. В подчинении одиннадцать человек, а руководить некем. Правда, всего одна ЖОРа, одна ДОРа и одна ЛОРа, зато все с высшим образованием. Жена директора шахты – инженер обогатитель. Дочь первого помощника Министра – филолог, любовница Генерального директора Объединения – строитель. Остальные – техники, знающие, что шахта – предприятие по добыче каменного угля. И только.
После удачного завершения мероприятия, заместитель Министра по технике безопасности захотел ближе познакомиться с отделом. Раньше у него такое желание не возникало. Но раньше не было и такой должности. После ряда крупных аварий, такую должность ввели. Сделав выписки из личных дел, привёл к нему в кабинет свою гвардию. Каждую карточку долго держал в руках, причмокивал, покачивал головой. Долго думал. Мне показалось, что он о нас забыл. Видимо, не показалось, потому что он тихо, будто для себя, сказал:
- Да, с такими гвардейцами на штурм не пойдёшь.
Надо сказать, что это не явилось для меня новостью. Во время подготовки совещания я не раз просил шефа о помощи. При этом вынужден был говорить, что в отделе нет специалистов, способных решать поставленные перед отраслью задачи. Однажды, сгоряча, даже предложил всех разогнать. Специалистов дал из других отделов, но предупредил:
- Командир нужен до тех пор, пока у него есть солдаты. Не будет у тебя солдат, на кой хер мне нужен будешь ты? С Марса мы никого пригласить не можем. С шахты на сто рублей никто не придёт. Учись командовать теми, кто есть. Тебе доверили командовать потому, что ты научился беспрекословно подчиняться. Я тебя научил. Теперь ты должен научить этому своих подчинённых.
Пришлось учить…
Заместитель Министра обнадёжил:
- Я подготовлю приказ. Проведём аттестацию  работников Министерства. Всем не соответствующим занимаемой должности предложим  повысить квалификацию. Не согласных уволим.
Забегая вперёд, скажу: после аттестации ЛОРа уволилась по собственному желанию. ДОРа вышла пожаловаться папе. Через пять минут вернулась. Через десять мне позвонил Первый помощник Министра:
- Что Вы там не поделили с моей дочерью?
Я вскипел:
- Уважаемый, у Вас в подчинении один миллион пятьдесят тысяч шахтёров. Занимайтесь ими. А я со своими пятнадцатью человеками как-нибудь разберусь сам.
 Поступила по телефону в заочный горный техникум и через два года демонстративно бросила мне на стол диплом. Убрать её было невозможно никакими способами. Но мы с шефом всё-таки придумали хорошую комбинацию. Организовали отдел охраны природы и назначили её начальником. Овец накормили, и сено осталось цело.
С ЖОРой дела обстояли сложнее. Мужа убил в ресторане «Украина» её любовник. Осталась с четырнадцатилетним сыном. Просто уволить – не этично. На совещании была ответственной за приём грузинской делегации. Понравилась какому-то чиновнику. Заходил в кабинет, приносил шампанское, коробки конфет. Уезжая, пригласил приехать в Ткварчели. Сказала, что у неё ребёнок. Через некоторое время прислал путёвку в санаторий матери и ребёнка. Поехала с сыном. Он вернулся через две недели. Зашёл спросить, где его мама. Рассказал:
- Меня поселили в санаторий. Дали денег. Оставили телефон, звонить, если что случится. Маму увезли. Больше я её не видел. Мне пора идти в школу. Позвонил дяде, он посадил меня в самолёт. Прилетел, а мамы дома нет… 
Мама приехала неделю спустя. Худая, с мешками под глазами. Привезла больничный лист на 45 дней. Долго молчала. Потом рассказала:
- Где я только ни была. На пленуме компартии Грузии. На заседании Верховного совета. На защите какой-то диссертации. На рыбалке, на шашлыках. На чайной плантации. Там машина сама собирает листочки. То ли Цоликаури, то ли Саперави.
- Может, Сакартвело?
- Да, кажется так.
Больничный лист – причина уважительная. По болезни работника уволить нельзя. Но со временем причина всё-таки появилась. Будучи в Москве, жила в номере с юристкой. Пока та принимала душ, взяла её кошелёк и уехала в аэропорт. Женщина позвонила администратору, узнала, что такси заказано во Внуково. Успела зайти в самолёт до взлёта. Случайно или нет, моя сотрудница сидела рядом с заместителем Министра. Увидев юристку вместе с милиционером, всунула кошелёк в висевший на спинке плащ.
Заместитель Министра улетел. Её сняли. Кошелька при ней не оказалось. Денег тоже. Предложили возместить похищенную сумму. Позвонила знакомым. Деньги выслали. Прилетев, пошла к Заместителю Министра. Попросила вернуть кошелёк. Тот о нём ничего не знал.
- Куда же он делся? Я его положила в карман плаща, который висел впереди Вас на спинке сидения.
- Мой плащ висел на моей спинке, сзади меня.
Выгнал из кабинета, позвонил шефу:
- Чтобы я эту блондинку больше не видел.
Уволили по собственному желанию. Поскольку опыт руководящей работы у неё был, устроилась на стадион «Шахтёр» инженером по озеленению футбольного поля.
Два года назад, в санатории, подошла ко мне одна женщина. Указывая на пышногрудую блондинку, спросила:
- Вы знакомы с этой женщиной? Она Вас знает, но стесняется подойти.
Подошёл, поздоровался. Она представилась:
- Вы должны меня помнить. Шерман, Алла Владимировна. Я работала в Министерстве.
Хотел ответить по привычке: «Денег не дам». Но она сидела в инвалидной коляске. Передумав, поправил:
- Не Алла Владимировна, а Альбина Вениаминовна. И не я должен Вас помнить, а Вы меня.
- Если напомните, может и вспомню.
- Когда-то я был Вашим начальником.
- Всё забыла. Мужа похоронила, сына похоронила, осталась одна.
Про мужа – директора шахты – знал, присутствовал на похоронах. О сыне спрашивать не стал.
Вот такие специалисты достались мне в наследство от прошлой начальницы.
 Получив отдел, навёл порядок. Сделал ремонт. Отполировал и натёр паркет. Поменял мебель, люстры. Завёл по каждому виду работ папки. Ответственной за порядок назначил девушку. На корешках написала наименование хранящихся документов. Аккуратно сложила папки в шкаф. Красота! Шеф присылал моих коллег на экскурсию.
Одна дама с дипломом техника была вроде заместителя начальника. На столе четыре стопки папок с документами. Спросил:
- С каким документом Вы сейчас работаете?
- С приказом по аварии на шахте №17.
- Работайте. А остальные документы сложите в шкаф.
Прихожу через час. Количество папок увеличилось. Я стою перед ней, а она наклоняется влево-вправо, чтобы увидеть меня из-за папок. Обращаюсь к ответственной:
- Надежда Ивановна, я поручил Вам следить за порядком. Добавил к окладу 15 рублей. Расставьте документы по местам.
Расставила. На следующий день – та же картина.
- Екатерина Павловна. Даю двадцать минут, чтобы навели на своём столе порядок.
Надежда Ивановна пожаловалась:
- Я ей говорю. А она меня посылает подальше. Считает, что здесь за всеми убирать  должна я.
Ну, причина понятна. Добавка пятнадцати  рублей к окладу.
- Екатерина Павловна. Если Вы работаете с приказом, зачем Вам папки «Исходящие документы», «Входящие», «Постановления коллегии»? Оставьте нужный Вам документ на столе. Остальные папки положите, пожалуйста, в шкаф. Я жду.
Подождал пять минут. Сидит, как каменный гость. Знаю: муж – завлаб в институте. Шишка не большая. Не таких обламывал. Подошёл. Отодвинул на себя стол. Перевернул ей на колени вместе со всем содержимым. Ящики вывалились. На полу оказались разные дамские принадлежности, некоторые из них мужчине вообще видеть не полагается. А в углу – трёхлитровая стеклянная банка с остатками испитого чая. Видимо, стоит давно: шапка белой пены уже вылезла наружу. Взял банку, выбросил в окно. Хорошо, что окна выходили не на центральную  улицу, а во двор. Мог бы кого-нибудь убить. Молча написала заявление на расчёт.
Несколько лет спустя сына приняли на работу в ту самую лабораторию, которой заведовал её муж. Пришлось встретиться с ним. Он высказал мне благодарность:
- Я на Вас не обижаюсь. Спасибо, что приучили Катьку к порядку. После того случая дома стало чище и уютнее.
Так постепенно собрал дружный работоспособный коллектив, позволивший мне плодотворно работать в течение пятнадцати лет.
Всплывая из мутной воды прошлых лет ближе к поверхности, стараюсь как можно реже оглашать фамилии бывших коллег, сотрудников и просто знакомых. Воспоминания не всегда лестные, а у них есть жёны, дети, внуки, да многие из них  ещё живут и здравствуют.
Борьбу за места вели ожесточённую. Екатерина Дмитриевна призналась по секрету, что заместитель Министра, А.З. часто у неё остаётся на ночь. Заходит в кабинет Светлана Николаевна:
- Катюша, что ты сидишь? Там у А.З. генеральные директора стоят в очередь, поздравляют с днём рождения.
Катюша звонит референту:
- Соедините меня с А.З.
- Он занят.
- Я знаю. Скажите, звонит К.Д.
- Он приказал ни с кем не соединять.
Катя подсаживается ко мне, берёт трубку правительственной связи. Окидывает всех победоносным взглядом:
- Дорогой А.З. Поздравляю с днём рождения. Желаю…
- Извините, я занят, принимаю программу. А день рождения у меня летом.
Катя в шоке. Света довольна.
Я вёл телепередачу «Шахтёрские горизонты». Готовила Люда. За минуту  эфирного времени участникам платили один рубль. Люда старалась пригласить побольше людей. Составляла расчётную ведомость. Просила всех расписаться:
- Для отчёта, что вы здесь присутствовали.
Потом подставляла суммы. Пятнадцать человек, по двадцать минут – триста рублей. А оклад у меня двести десять. Луиза узнала, подняла шум. Люду уволили с выговором, Луиза стала готовить передачу. Последний раз видел её по телеку лет пять назад. Видимо, чётко выполняла завет шефа: брать только половину украденного.
На шахте имени Поченкова в Макеевке проводили совещание по технике безопасности. Подготовил программу: город, шахта, ответственные за проведение, докладчики, гостиница, ресторан. Утвердил у Заместителя Министра. За две недели до совещания на шахте происходит авария, гибнут два человека. Решили провести на другой шахте. Даю задание старшему инженеру:
- Любовь Фёдоровна. Переделайте программу. Вместо шахты Поченкова совещание будем проводить на шахте «Украина».
Люба берёт программу, перепечатывает первую страницу, заменив слова «Шахта Поченкова Производственного Объединения Макеев уголь», на слова «Шахта Украина Производственного Объединения Селидову голь». Даёт на подпись. Хорошо, что проверил. Поменяла только название шахты. Директор, главный инженер, начальник и механик участка, все докладчики остались с шахты Поченкова. А выгнать нельзя, ЖОРа.
О поведении и моральном облике говорить не хочется. Отдавали сотрудницу замуж. Свадьбу играли у неё в квартире. Разумеется, наклюкались до упаду. Ребята вышли покурить. Сижу за столом. Беседую с невестой. Просит решить вопрос перехода мужа в Министерство. Отказать неудобно. Обещаю посодействовать. Заглядывает сотрудница, манит меня пальцем. Приводит на кухню. Там С.Н. с расстёгнутой кофточкой, снимает брюки с новоиспечённого мужа. Оба пьяные. Приношу её в комнату, сажаю рядом с собой, дальше от жениха. Она наполняет рюмку, макает в коньяк сиську и суёт мне в рот. Кусаю больно. Вскрикивает и убегает в ванную, смотреть синяк.
Один раз в месяц получал канцелярские товары. На весь отдел. Приносил, делил на каждого сотрудника. ЖОРа, складывая всё в сумку, говорит:
- В магазинах ничего нет. Всё в дефиците. Тетрадь не купишь, карандаши только по блату. Разворовали страну. Сволочи.
Я не выдерживаю:
- Кто на чём сидит, тот то и ворует. Кто-то деньги, кто-то уголь, кто-то тетради, блокноты, карандаши, линейки и ластики.
- Нашли вора. Сравнили эту тетрадку с шестью автомашинами нашего диспетчера.
А на работу приходит, как новогодняя ёлка: шуба каракулевая, шапка норковая, воротник из соболя, муфта рыжей лисы, сапоги французские. Потому как муж большим ОРом работает.
Одна ДОРа решила меня осчастливить:
- У папы день рождения. Юбилей будет отмечать в ресторане «Москва». В список приглашённых включил Вас с супругой.
Ну, думаю, привалило счастье. Прошло десять лет, как я не член райкома Партии. За это время контактировался только с работниками Министерства. В райком если и вызывали, то с секретарём за руку не здоровался,  сидел в зале, далеко от президиума. А тут такой случай. Да ещё в лучшем ресторане.
Вы спросите, почему в лучшем? Да потому, что «Москва» - один из немногих ресторанов города, который расположен отдельно от гостиницы. В ресторанах при гостиницах питается в основном разношерстная командировочная публика. Его на спец обслуживание не закроешь.
Решил согласиться, неудобно отказывать такому большому начальнику:
- Когда состоится торжество?
- Первого марта, в восемнадцать часов.
Думать долго не пришлось:
- Извините, при всём уважении к Вашему папе, вынужден отказаться. Дело в том, что 29 февраля у меня день рождения. Этот год не високосный, двадцать девятого числа не будет, но, по сложившейся практике, первого марта родственники и друзья придут поздравлять. Я должен быть дома.
Юная ДОРа, ничуть не сомневаясь в правильности своего решения, тут же заявила:
- Мы будем ждать Вашего звонка до пяти часов. Если Вы не придёте, мы используем запасной вариант.
Поворачивается к ёлочнонаряженной ЖОРе и говорит:
-  Будьте наготове. Если Николай Фёдорович не придёт, папа позвонит Вам, придёте вы с мужем. Чтобы места не пропали.
Картина маслом. Ильф и Петров отдыхают: муж ЖОРы тоже не маленький ОР, только в другом районе.
- Ага, у нас последний ужин в пять часов. Коля придёт, помоется, и голодный будет ждать вашего звонка.
Менталитет называется.
На первом этаже отличная столовая. Часто в буфете брал детям разные деликатесы. Сидим, обедаем. Буфетчица объявляет:
- Привезли свежие пирожные, корзиночки.
Подхожу, беру две корзиночки, сажусь. Катя идёт к титану, приносит мне стакан чаю. Объясняю:
- Пирожное  взял домой, отнесу детям.
Похихикала, но не поверила. Приходим в кабинет. Она включает чайник:
- Фёдорович взял пирожное, будет пить чай.
Приходилось ли вам встречаться с бездетной сорокалетней дамой? Это страшные экземпляры.  Космический эгоизм не позволяет им поверить в то, что мужчина может не съесть подаренную конфету, купленное пирожное, а отнесёт их детям. Таких работников приходилось терпеть и воспитывать.
Но это я обогнал время, забежал вперёд. Вернусь опять к роли судьбы в нашей жизни. За год до моего прихода в Министерство шеф уволил одного начальника. Точной причины не знаю. Одни говорили – ни за что, другие – что заслужил. Познакомился с ним случайно. Разговорились. О моих бедах он знал:
- Моя супруга в горисполкоме занимается распределением квартир. Я познакомлю тебя с ней. Она всё устроит тихо и незаметно. Тебе только надо организовать письмо с  просьбой выделить квартиру. Надеюсь, шеф подпишет?
- Я уже ни на что не надеюсь. Он уже два раза подписывал, обе квартиры проплыли мимо меня.
- Эта не проплывёт. У меня на шефа зуб. Всё время ноет. Я должен его сточить.
Пришли в горисполком. Познакомился. Взял образец письма. Напечатал. Шеф подписал. К письму приложили копию протокола заседания партбюро: пусть знают, какие мы с шефом хорошие. Письмо зарегистрировали. Велели ждать. Опять ждать! Попросил нового приятеля сообщить, когда сдаётся первый дом. Независимо от места его расположения. К 56 годовщине Октября сдавался единственный дом на 288 квартир. Не в центре, но и не на периферии. Четыре остановки троллейбусом, двадцать минут пешком. У входа в горисполком встретил знакомого взрывника с шахты. Недавно вместе работали. Тот похвалился:
- Получил трёхкомнатную квартиру. Проспект Офицерский, дом 69б, квартира 118. Приходи на новоселье.
 Начальница развернула план города. Показала новостройки. Начала рассказывать, какой дом когда сдаётся. Я попросил:
- Мой друг получил на Офицерском проспекте. Мне можно рядом с ним?
- Зачем Вам такая Тмутаракань? К маю месяцу сдаётся дом на площади, рядом с Министерством. Новый проект. Большая кухня, прихожая, ванная комната. Те же три комнаты, а площадь 75 квадратов, на десять метров больше, чем на Офицерском проспекте. Подождите полгода, будете жить в центре.
- Не могу я ждать. Две квартиры уже прождал. Обе не в центре. А в центре у меня вырвут вместе с сердцем. Хотите, я вам путёвку устрою в Ялту, пансионат Донбасс? Дайте мне квартиру сейчас.
Мой приятель по институту в облсовпрофе сидел на путёвках, мог сделать в любой пансионат. Надеялся, что мне не откажет. Начальница улыбнулась:
- Вы на минуту забыли, где и кем я работаю. Могу предложить Вам и квартиру, и путёвку. А шеф Ваш действительно может ещё раз обмануть.
Позвонила в райисполком:
- Надо товарищу срочно выписать ордер на квартиру. Он сейчас подойдёт.
Заполнила бланк: фамилия, имя, отчество, место работы, должность, адрес – улица, номер дома, номер квартиры.
Поблагодарив, побежал в райисполком. Там в папке с моей фамилией уже лежали два комплекта документов. С ордером поехал в свою новую квартиру. Дом уже заселяли. Какой-то чиновник показал мне квартиру, спросил:
- Замок будете менять?
- Конечно, буду.
- Сейчас сработаем.
За полчаса врезали замок. Дали три ключа. Я на этом не успокоился. Зашёл в хозмаг, купил дорогой замок. Принёс, попросил врезать ещё один. Только после этого обрадовал супругу. В новую квартиру перебрались на второй день.
Через неделю пришло извещение о выделении квартиры «ценному специалисту». Шеф отсутствовал. Мыши безнаказанно гуляли по амбару. Собрали профбюро, чтобы решить, кому отдать мою квартиру в этот раз. Главный инженер послал за мной. Предложил дать мне. Спросил мнение председателя. Лиля с ним согласилась. Остальные были против. Достали список очерёдности. В нём я был третьим. Впереди стояли, не менее заслуженные ДОРа и ЖОРа. По всем законам эта квартира мне не полагалась. А на нет, и суда нет.
- Как профсоюз решит, так и будет. У меня здесь нет права голоса.
Сказал и вышел. Большинством голосов квартиру отдали ДОРе. Интересно было наблюдать, как она бегала по инстанциям,  собирала документы, хвалилась, как накрыли меня в очередной раз. Когда документы были собраны, ситуация прояснилась. В исполкоме ей сказали, что квартира давно отдана мне. Организовали проверку райисполкома. Выяснили, что мои документы фальшивые, оформлены на другой адрес, эту квартиру по ним давать нельзя, это нарушение установленного порядка. Вновь заседание профбюро, вновь пригласили меня. Потребовали объяснений. Я повторил свои слова:
- Как профсоюз решит, так и будет. У меня здесь нет права голоса. Решите отдать мне квартиру на Киевском проспекте – возражать не буду.
Лиля Васильевна с таким предложением согласиться не могла. Заседание закончилось, не начавшись.
Была уйма анонимок, комиссий с проверками. Последним приходил заведующим партийным контролем обкома Партии Соколов. Несколько раз беседовал со мной. Потом наехал на шефа. Тот ему популярно объяснил:
- Вот моя должностная инструкция. В ней написано, что особо ценным специалистам я имею право дать квартиру вне очерёдности. Ценный специалист сидит перед тобой. Вот его диплом горного инженера, трудовая книжка с пятнадцатью годами подземного стажа,  приказ по Объединению о том, что он прибыл по переводу. Имеется протокол заседания профбюро о постановке на третью очередь, протокол заседания партбюро с просьбой о выделении ему квартиры в центре города. Что тебе ещё надо?
- Вы для него уже две квартиры получили, где они? Продали?
Лицо шефа покрылось красными пятнами. Короткие волосы встали дыбом. Таким я его ещё не видел. Снял трубку правительственной связи:
- Света, дай мне  Ляшко.
Сказал, включил селекторную связь. Тут же ответили:
- Приёмная Председателя Совета Министров слушает.
- Соедините меня с Александром Павловичем.
 - Рад тебя слышать бодрым и здоровым, Фёдор.
- Какое на хер здоровье, Шура. Тут один мудак жизни мне не даёт. Сделай так, чтобы я его больше не видел.
- Дай ему трубку.
Соколов, бледный как мел, медленно встал, вытянулся по стойке смирно. Из селектора донеслось:
- Ты кто?
- Я Соколов,  заведующий отделом партийного контроля обкома Партии.
- Тебе что, нечем заняться? Оставь деда в покое. Лови блох в других шубах.
Шеф взял у него трубку, махнул рукой:
- Иди отсюда по-хорошему.
Соколов ушёл. А шеф, выпив стакан коньяка в два приёма, долго рассказывал, как он нёс на спине пьяного Шурика домой, как, отдыхая в Сочи, Ляшко нырнул в холодную воду, судорога свела ногу,  не мог самостоятельно выплыть,  и  ему пришлось спасать будущего Председателя Совета Министров.

15.
Теперь жизнь вошла в нормальное русло. Жена работает. Сын учится в школе. Дочь в яслях. Я начальник. Надо только обустроить квартиру, но зарплата не позволяет купить всё и сразу. Из бытовой техники в наличии имелся только радиоприёмник «Вайва» с магнитофоном, который забрал из ремонта после развода с первой женой.  О мечте вернуться на шахту забыл. Жена не позволяла, и шеф мог не отпустить, а если бы отпустил, то не дал бы возможность устроиться на ближайшую шахту. Тут у него всё схвачено. Дружба – дружбой, а служба – службой. Да и клятву я ему дал. Пришлось искать дополнительный заработок. Благо, мои однокурсники резво шагали по служебной лестнице.  Не знаю, какой дождь их поливал, но они росли, как на грибах. Резвее всех шагал староста группы. Сразу после защиты получил должность директора шахты. Через два года стал Техническим директором Объединения. Ещё через два года – Генеральным директором. Причём, как позже узнал, Объединение сотворили специально для него, отрезав от двух других по несколько шахт. Спустя три года после моего прихода в Министерство, он пришёл Начальником Производственно-технологического Управления, а ещё через три года стал Заместителем Министра. Впрочем, и на этой высокой должности продержался не долго. После смерти Дегтярёва Владимира Ивановича, был назначен на его должность, Председателем Госгортехнадзора.
Другие выпускники нашего потока тоже не бедствовали. Не подумайте, что я им завидовал, нет. Я и сам, спустя четыре года после окончания института, работал уже в Министерстве. Нет ничего удивительного в том, что мы иногда помогали друг другу. Кстати, когда староста занимал должность Начальника Управления, случился конфуз. Сотрудники уговорили его закупить для них картошку. Позвонил на свою бывшую шахту, велел загрузить две машины углём. В Курской области двое его подчинённых поменяли уголь на картошку. Привезли, раздали сотрудникам по двадцать копеек. Картошка оказалась порченая. Инкогнито послали двух активистов в Курскую область. Выяснилось, что уголь был продан по пути, картошку загрузили прямо с поля, по десять копеек. Нашлись завистники, возбудили дело. Нашего старосту вызвали на заседание парткома Министерства. А я уже был членом парткома. Пришлось защищать. Отделался выговором без занесения в учётную карточку.
Ну, вы поняли, какие отношения у меня были с однокурсниками. Устроился в горный техникум подчитывать лекции. В заочном горном техникуме был руководителем дипломных проектов, членом комиссии по защите дипломов. В облсовпрофе подрабатывал нештатным инспектором по охране труда. Зять Министра пригласил читать лекции в Донецкий филиал Московского института повышения квалификации руководящих инженерно-технических работников. Разрешалось вычитывать 240 часов в год по два рубля пятьдесят копеек за час. И в альма-матер вспомнили о моём нашумевшем проекте, стали подбрасывать дипломные проекты студентов на рецензии,  вновь предложили заняться диссертацией. Теперь вся информация по травматизму стекалась ко мне на стол, и у меня был допуск к закрытым документам. Шеф тоже меня зауважал. Добавил десятку к окладу, а через пару лет выпросил персональную надбавку Министра.  Финансовое положение понемногу улучшалось.
Детей у шефа не было. Когда у сестры родился второй внук, уговорил записать на его фамилию, дать его имя.  Чтобы сохранить и продолжить свой род. Обещал обеспечить и обещание выполнил. В то время приёмный сын учился в институте, руководил одним из пяти инструментальных ансамблей. Шеф приглашал его на все праздники,   каждый раз добавляя к его певичкам наших работников. Постепенно у нас образовалась своя художественная самодеятельность. Разумеется, под моим руководством. Дед любил, когда играли, пели и танцевали его подчинённые. Концерты готовил с его непосредственным участием. Музыкантов приглашали из филармонии, консерватории, из музыкального училища.
Помню концерт на День Победы. Девушка в длинном чёрном платье читает Реквием Рождественского.  За её спиной – экран, на который с обратной стороны  демонстрируются отрывки из военных кинофильмов. Звучит нарезка музыки из «Реквиема» Моцарта, «Пер Гюнта» Грига.  Зал в шоке. Ветераны в слезах. Это был лучший мой концерт. Много позже, в 1979 году, после появления  телеканала MTV, который отшлифовал современную культуру видеоклипа, все узнали, что это такое. Тогда мало кто знал слово «Клип». Я в том числе. Но для работников Министерства это был настоящий клип…
Не обошлось без эксцессов. Враги не дремали. Дочь одной начальницы неплохо пела. Деду нравилось. Работала не у нас, но на концерты приглашали. Однажды спела песенку «Москва златоглавая». Дед присутствовал на репетиции, одобрил. На концерте спела один раз, потом – второй, на бис. Кто-то написал анонимку. Приезжала комиссия разбираться. Вызвали Виту. Заставили спеть а капелла. В кабинете шефа. Виту отпустили, мне начали выговаривать. Парторг, член Партийного комитета Министерства… Выяснили, что анонимку написала Луиза Чхаидзе, жена брата грузинского диссидента Александра Владимировича Чхаидзе. Вызвали на беседу. Заставили извиниться. Потом вместе с комиссией распили бутылку коньяка. Правда, больше Виту на концерты не приглашали. Но через год перешла работать к нам. Опять стала петь.
Признаюсь: я не злопамятный. Просто я злой, и у меня память хорошая.  Луиза Робертовна родилась  10 ноября. Именно в этот день 1982 года, когда в столовой были накрыты праздничные столы, умер Брежнев. Шеф был на больничном. Главный инженер решить вопрос побоялся. Я, как парторг, посчитал, что негоже пить водку и плясать в день смерти Генсека. Понимал, что меня будут осуждать за такое решение, и вы сейчас осуждаете. Но, согласитесь,  иначе в банке с пауками жить невозможно. Съедят.
Аналогичный случай произошёл, когда принимал на работу дочь. Выросла она без меня. О судьбе узнавал через знакомых. Встретиться отважился в ресторане, на выпускном банкете по случаю окончания техникума. После этого она сразу вышла замуж и уехала по направлению в Сибирь. Как объяснила, подальше от мамочки. Мужа забрали в Армию. Осталась одна. С работы не отпускали. Приехала без диплома и паспорта. Подключил  облздравотдел и  милицию. Организовали запрос: найдена девушка  с тяжёлой формой амнезии, ничего не помнит. Преподаватели строительного техникума опознали по фотографии. Направление получила на ваше предприятие. Просим выслать паспорт и диплом в Областное Управление внутренних дел города Донецка. Представьте, выслали. Привёл к шефу. Объяснил ситуацию. Он вызвал очередную ЖОРу:
- Это дочь парторга. Забери,  дай стул, усади за стол. И не вздумай давать работу. Пусть учится, привыкает к нашим порядкам.
Работала до тех пор, пока я не ушёл из Министерства. Но это уже совсем другая история.
Я просто обязан высказать особую благодарность супруге за то, что она приняла мою дочь, как свою собственную.  Меня ни разу не упрекнула. Познакомила  её с детьми. Хорошо относилась. Дарила подарки. Принимали дома. Брали с собой в отпуск.
В трудные годы не раз возникало желание всё бросить и вернуться на шахту. Но постепенно втянулся, работа понравилась. В 1975 году издательство «Техника» объявило конкурс на лучшую книгу по технике безопасности. Работы представлялись анонимно. Написал брошюру, отправил. Занял призовое место. На полученный гонорар купил телевизор. Позже вышло ещё пятнадцать брошюр, в издательствах «Техника», «УкрНИИНТИ»,  «Недра», «ЦНИИЭИУголь», но только  первая, благодаря анонимности,  вышла без соавторов. Потом ни разу не обошёлся без пристяжных. Вышестоящим начальникам нужны были печатные труды, а писать они не любили. Очень скоро редакторы научили, как надо делить гонорар: мне 95%, а пристяжному – 5%.
Книгу назвал «В центре внимания – безопасность». Пригласили считать вёрстку, а там «В центре внимания – техника безопасности». Долго ругался, пока убедил избавиться от штампа. Никто толком не мог объяснить, что такое «техника безопасности».  Вскоре Леонид Ильич Брежнев выдвинул лозунг: «От техники безопасности – к безопасной технике». Я опередил его на три года.
В 1974 году пришёл новый Министр.  Решил навести порядок. На заседание Коллегии принёс 18 книг. Столько надо было ежедневно заполнять начальнику участка. Приказал сократить до пяти. Чтобы освободить  время для выдачи наряда, инструктажа. Когда в 1978 году уходил, на участках было уже по 22 книги. Мою информацию по системе ИРИ не принимал. Гордость не позволяла пользоваться советами тридесятого начальника. На заседаниях Коллегии все посмеивались в тряпочку. Докладывает директор шахты:
- У меня сейчас пятнадцать  тысяч тонн минуса. До конца года ещё полтора месяца, если дадите комплекс КМ-87, мы наверстаем упущенное.
- Значит, у тебя план будет? Молодец, комплекс дам, садись.
Докладывает следующий:
- Мы идём с опережением в двадцать тысяч тонн. Но чтобы сделать задел на следующий год, нам нужен ещё один комплекс, иначе  сорвём план первого квартала.
Министр отрывался от бумаг, кричал:
- Уж если твоя шахта так хреново работает, что тогда говорить о мышеловках! Садись. Не будет тебе никакого комплекса.
На селекторных совещаниях смеялись открыто. Правда, после выключения микрофона. Слушают все Объединения. Отчитываются по очереди:
- За прошедшие сутки минус пятьсот тонн.
- Какая шахта минусует?
- Имени Ленина.
- Как же так, имени Ленина, и минусует. Им не стыдно?
- Цепь в лаве порвалась. Смену простояли.
- На каком участке?
- На третьем.
- Что там у тебя за начальник такой нерасторопный?
- Сидоренко, Иван  Матвеевич. Опытный руководитель.
- А механик у него есть?
- И механик опытный, Власов.
- Может, он родственник того самого Власова, а вы его механиком держите.
- Нет, не родственник.
- Ты не подумав, ляпнул, или точно знаешь?
- Точно знаю.
- А что говорит комплексный бригадир?
- У него выходной был вчера.
- Лава стоит, а у бригадира выходной. За что мы им ордена даём?
Руководители  двадцати четырёх Производственных Объединений по добыче угля   вместе со своими службами, вместо того, чтобы заниматься делом,  полтора   часа слушают такой трёп. Бывает и по-другому:
- Объединение Донбасс антрацит!
- Генеральный слушает.
- Это я тебя слушаю.
- За последние сутки по объединению минус 79 тонн.
- А поумней у вас в Объединении, никого нет, чтобы положение передать?
На другом конце провода трубку хватает диспетчер:
- Орест Андреевич, за прошедшие сутки плюс-минус ноль!
- Спасибо. Объединение Красноармейск уголь…
И так четыре года.
К Всесоюзному совещанию по охране труда поручили издать плакат о системе управления, опять же, техникой безопасности в угольной промышленности. Проштудировал все Приказы за последние десять лет. Сделал сотни выписок. Промучился месяца два. Наконец стала вырисовываться схема. Никакая система в ней не просматривалась. На листе ватмана линии шли зигзагами,  из угла в угол, пересекались по несколько раз. На шахтах службы были одни, в Производственных Объединениях – другие.  В Министерстве -  третьи, а в Союзном Миуглепроме – четвёртые. Приведу лишь один пример.  На шахтах были участки внутришахтного транспорта, конвейерного транспорта, технологического транспорта и автомобильного транспорта. В Производственном Объединении все эти участки подчинялись дирекции по добыче угля.  А в Министерстве уже было Управление автомобильного транспорта, Управление железнодорожного транспорта и Производственно-технологическое управление по добыче угля. В союзном Министерстве управлений было больше, значит и путаницы – тоже. Приказ, спущенный по вертикали, редко находил  нужного исполнителя. Чтобы навести порядок, надо было переделать структуру всех ветвей управления.
Сделал доклад на совещании. Всем понравился. Создали комиссию по подготовке проекта приказа о реорганизации системы управления угольной промышленностью. После совещания члены комиссии разъехались. Вновь собрать их не получилось. Тему взял для диссертации. Писал полтора года. Потом моему руководителю дали кафедру в Ленинградском горном институте. Два раза съездил, доложил на учёном совете. Посчитал, что овчинка не стоит выделки. Дали другого руководителя. Он посмотрел мои материалы. Сказал примерно так:
- Руководитель твой бездарный, и тема аналогичная. Ты никогда не защитишь её. Написать – напишешь. А чтобы внедрить, надо заново переписать трёхсот страничный Приказ № 80 о системе управления. Никто на это не пойдёт. Решение принято давно, а дело не сдвинулось с места. И никогда не сдвинется. Нащупаешь хорошую тему – приходи, помогу. С тобой приятно работать. Сам кандидатскую защитишь, и мне на докторскую соберёшь.
Прежний руководитель говорил то же самое. Материалы забросил на антресоли. На горизонте замаячили другие перспективы.
В Киеве, на выставке достижений народного хозяйства, был павильон угольной промышлености. Кстати, намного лучший, чем аналогичный на ВДНХ в Москве. Было принято решение к 25 съезду компартии Украины оснастить его новой техникой. Директор павильона не справлялся. В помощь послали меня. С перспективой выгнать директора, а меня назначить на его место. Начал завозить оборудование, монтировать в очистных и подготовительных выработках павильона. Работа трудная, ответственная. Чего стоило получить в Родаково двадцать две позиции металлопроката, привезти и установить в подземных выработках. Листовое железо два на шесть метров. Двутавровые балки длинной восемь метров и прочую мелочь. При въезде на базу в очереди стояло не менее сотни машин. Некоторые ждали по неделе. Пришлось нанимать резчиков, длинномер резать на части, нанимать грузчиков, выносить вручную и грузить на машину. Потом, уже в Киеве, части сваривать воедино. Это только один маленький вопль.
За неделю до съезда павильон был готов. Оставалось установить диспетчерский стенд. Меня отозвали. Делегаты должны прийти на экскурсию накануне открытия съезда. Вдруг оказалось, что стенд установить не успеют. Едва вернувшись, вылетел опять в Киев. Поговорил с директором павильона:
- Министр сказал, если сегодня не установим, пойдём работать  сторожами. Кто изготавливает стенд?
- Завод «Арсенал».
- Готов?
- Вчера позвонили, сказали можно забирать.
- Почему не забрал?
- Рабочий день закончился.
- Он у тебя что, нормированный?
- Нет.
- Ну, так в чём дело?
Молчит.
- Почему не забрал сегодня? День уже заканчивается.
Опять молчит. Чувствую, что-то идёт не так. Прикидывается простачком, чтобы не быть виноватым.
- Машину заказал?
- Заказал.
- Пропуск выписал?
- Выписал.
Приехал на завод. Заказал себе пропуск. Не хотели пускать: рабочий день заканчивается. Посмотрел стенд. Оборудован по последнему слову техники. Два десятка мониторов. Диспетчер видит работу каждого агрегата шахты, может в любое время вмешаться, изменить  любой параметр. Размер стенда – четыре  метра ширина, два метра высота. Для транспортировки заказан восемнадцати местный автобус Уазик. Попросил подождать, пока найду бортовую машину. Увы, поздно. Завод работает круглосуточно, отпустить – отпустят, погрузить – погрузят. А пропуск не выпишут.  Контора уже закрыта.
 - Договоритесь с директором, пусть выпустят без пропуска.
- Без пропуска, гружёную машину, с военного завода? Приезжайте завтра с нормальной машиной.
- Завтра стенд должен стоять на месте. Делегаты съезда придут на экскурсию. Вместе с руководством страны. Между прочим, их приведёт Владимир Васильевич Щербицкий, первый секретарь компартии Украины.
- По мне, хоть Брежнев.
- А газо электросварщики у вас есть?
- Есть, конечно.
- Поехали!
Загнали автобус в цех. Срезали салон. С ребятами рассчитался щедро. Водитель в шоке. Грозился меня убить. Погрузили стенд. Привязали стальными  канатами. Выехали. В таком виде нечего было думать проехать по центру города. Попросил помощи у первого встреченного гаишника. Он созвонился с руководством. Прислали машину сопровождения и два мотоциклиста. С максимальной скоростью 15 километров в час приехали на ВДНХ. Там нас уже поджидал Заместитель Министра. Стенд разгрузили. Устанавливали всю ноь. В семь часов утра подошёл Василий Иванович, увидел себя на мониторе и повёл меня в ресторан: я еле-еле держался на ногах. Он тоже. Выпили по стакану коньяку и завалились спать в гостинице «Золотой Колос». Киевская гостиница названа так по аналогии с московской. Вечерним поездом мы уехали.
Вернувшись, сразу подготовил приказ: за успешную подготовку павильона «Уголь» к 25 съезду Компартии Украины поощрить из фонда Министра следующих работников… В приказ включил Заместителя Министра, своего шефа, себя и ещё несколько работников. Собрал визы. На подпись положил Первому Заместителю Министра. Он отказался подписывать:
- Куда ты спешишь. Закончится съезд, вернётся Министр, подпишет.
Я пошёл ва-банк:
- Министр разрешил мне отдохнуть. Завтра уезжаю в отпуск, в Сочи. Деньги нужны.
Подписал. Деньги получил. В Сочи уехал.
Через неделю отозвали. Вызвали к Министру:
- Объясни, пожалуйста, что это такое?
Передо мной лежал счёт за ремонт автобуса.
- Вы послали меня в Киев? Послали. Сказали, что Залужный не справляется со своим обязанностями? Сказали.  Сказали, что если я успею всё сделать, буду директором павильона? Сказали. Так в чём дело?
- Обязательно надо было резать автобус на лоскуты?
- А обязательно надо было отзывать меня накануне открытия Съезда? У меня не было другого выхода. Рабочий день закончился, контора разошлась, пропуск выписан на автобус. Этот Ваш протеже не удосужился съездить на завод, хотя бы одним глазком взглянуть на стенд. 
- Это не мой протеже, а Щербицкого. Владимиру Васильевичу всё понравилось. Он похвалил директора, расцеловал, обещал наградить орденом.
- А меня не обещал наградить?
- Ты сам себя наградил.
- Я знал, что Вы не подпишете приказ, потому торопился.
Так я прошелестел мимо Киева.
Но на этом карьерная лестница не закончилась. Только идти по ней было всё труднее и труднее. Со мной работала жена одного большого начальника. Ему дали должность в Киеве. Он хотел забрать меня с собой. Я подходил по всем параметрам, кроме одного: возрастной ценз сорок лет.
- Я тебя буду рекомендовать. Поедешь. Пройдёшь аттестацию, будешь у меня работать.
- А если не пройду?
- Вернёшься на свою должность.
- Нет уж, спасибки. Дед меня назад не возьмёт. Квартиру дал, я поклялся, что честно отработаю.
- Квартиру через два-три года получишь в Киеве.
- А два-три года с женой и двумя детьми, где жить?
В общем, отказался. И правильно сделал. Шеф узнал, выговаривал:
- Что, решил коньки наточить на Киев?
- Не-а, клятву не хотел нарушить.
Но, честно говоря, работа так захватила, что уходить уже не хотелось. Вволю находившись по узким  прокуренным коридорам шахты, не хотелось покидать широкие коридоры Министерства, устеленные  красными коврами.

16.
А жизнь текла своим чередом. Жена работала врачом. Сын младшим научным сотрудником. Младшая дочь училась в торговом институте и работала бухгалтером. Старшая – рядом со мной, в Министерстве. У меня на работе полный порядок. Набрался опыта. Осмелел. Обнаглел. Меня вроде как зауважали. Выбрали парторгом, членом парткома Министерства.
Центральный Комитет родной Коммунистической Партии принял Постановление «О работе с кадрами в Ярославской областной Партийной организации». С ним получился конфуз. Получив «Правду», сразу провёл партсобрание. Наметили мероприятия по улучшению подбора и расстановки руководящих кадров. Составили списки резерва на выдвижение. Не забыли и меня: в случае чего, быть мне Главным инженером. Утвердили списки у Министра. А через две недели всех секретарей собрали в райкоме Партии. Прочитали Постановление ЦК, обязали провести во всех первичных партийных организациях партийные собрания по теме, составить списки резерва на замещение руководящих работников. Осмелился сказать, что я уже провёл. Секретарь райкома порылся в бумагах, нашёл Протокол нашего собрания. Подумал и сказал:
- Проведёте ещё раз. Хуже не будет.
Посоветовался с Дедом. Проводить не стали. Исправили дату на старом протоколе, отправили в райком. Секретарь обнаружил подделку. Прислал комиссию для проверки. Ходили по кабинетам, расспрашивали коммунистов, было ли повторное собрание. Решили вызвать нас на бюро райкома. Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы не авторитет Деда в верхах. При членах комиссии позвонил напрямую Щербицкому:
- Владимир Васильевич, моего парторга хотят наказать за то, что он партсобрание по выполнению Постановления ЦК о работе с кадрами в Ярославской областной партийной организации провёл раньше, чем райком Партии догадался дать команду первичным парторганизациям о проведении такого собрания.
Комиссию как ветром сдуло из кабинета.
Такие порядки были в эпоху развитого социализма.
На освободившуюся должность начальника Контрольно-ревизионного управления Министерства взяли человека из объединения по добыче угля, за двести километров от Донецка. Предложили несколько квартир. От всех отказался. Ждал, когда сдадут дом рядом с Министерством. Каждый день приезжал на работу и уезжал домой на служебной машине.  Водитель уснул за рулём, выехал на тротуар, сбил пешехода. На водителя завели уголовное дело. На заседании Парткома, вместо того, чтобы слушать персональное дело,  слушаем отчёт начальника КРУ о выполнении уставных требований и производственных обязанностей. Последний вопрос – о дорожно-транспортном происшествии. Он оправдывается:
- Я не виноват, что мне не дали квартиру. А клопов кормить в гостинице я не намерен. Потому ездил каждый день домой.
- По четыреста километров? Не удивительно, что водитель уснул за рулём.
- Он уснул, он и виноват.
Секретарь Парткома – бывший работник Обкома Партии. Встаёт, по привычке, потирает руки:
- Я предлагаю объявить выговор. Прошу членов Парткома высказаться. Поддержать моё предложение. Мы не можем оставить безнаказанно такое вопиющее нарушение. Партия борется за чистоту своих рядов. Если  к нам иногда просачиваются недостойные звания коммуниста товарищи, мы должны их перевоспитывать, наставлять на правильный путь. В свете Постановления ЦК КПСС  о работе с кадрами в Ярославской областной партийной организации…
Так минут пятнадцать.
В комнате отдыха начальник КРУ давно накрыл стол: шампанское, коньяк, шоколад, бананы, апельсины, мандарины, бутерброды. Большинство давно согласно:
-  Что тут обсуждать? Объявить выговор, чтобы впредь не допускал таких проступков.
Начальник доволен. Секретарь для протокола спрашивает:
- Другие мнения есть?
Чёрт дёргает меня за вожжу:
- Есть. Я предлагаю исключить товарища Н из партии.
Все зашумели. Секретарь растерялся. Товарищ Н испепеляет меня глазами. Потом говорит, обращаясь к секретарю:
- Ты его что, не предупредил?
Секретарь хлопает глазами. Всем стало понятно, что не предупредил. Один я не понял, о чём он должен был предупредить. То ли проголосовать надо за простой выговор, то ли о том, что банкет накрыт. А может, членам парткома обещана и ещё какая-нибудь компенсация. Наконец у секретаря прорезался голос:
- Вы, Николай Фёдорович, забыли, что демократический централизм в Партии никто не отменял. А он, между прочим, предусматривает подчинение меньшинства большинству.
- Так я мнения большинства ещё не знаю. Голосования не было. Просто, хочу сказать: человек погиб. Шофёр. На работе, между прочим. Жена с двумя детьми осталась. Их кормить надо. Машина разбита. Опять ущерб. Товарищу Н три квартиры предлагали. Отказался. Я считаю, что он заслуживает  исключения из Партии.
Пошумели. Поспорили. Слово взял ещё один храбрец:
- Лишить товарища партийного билета – это жестоко. Предлагаю ограничиться строгим выговором с занесением в учётную карточку.
Начали голосовать в порядке поступления предложений. Большинство проголосовало за первое предложение. На банкет я не остался.
Через несколько дней звонок:
- Срочно явиться на внеочередное заседание Парткома.
Собрались. Секретарь объявил повестку дня:
- Райком Партии посчитал, что в прошлый раз мы лояльно отнеслись к рассмотрению вопроса.  Надо пересмотреть персональное дело, ужесточить наказание, оформить новый протокол. Предлагаю высказаться всем членам Парткома.
Я съязвил:
- А банкет будет?
Реплика осталась без комментариев.  Видимо, все выступающие, кроме меня, уже были оповещены и о банкете, и о том, что и как говорить. Пока шло заседание, официантка несколько раз пробегала в банкетный зал и обратно. Общее мнение – объявить строгий выговор без занесения в учётную карточку. Дошла очередь до меня. Я встал:
- Валентина Ивановна. Не буду отнимать много времени, а то шампанское нагреется, мороженое растает. Перепишите в протокол моё прошлое выступление.
Большинством голосов объявили строгий выговор. Партийные ряды Министерства  остались кристально чистыми. А шеф потом выговаривал:
- Чья бы корова мычала… Зайди в первый гастроном, прочитай, что там написано. Требуя вежливости от продавца, будь вежлив сам. Я вижу, тебе надоело сосать свою сиську.
- Человека убили! Такое нельзя оставлять без наказания.
- В угольной промышленности ежегодно гибнет по шестьсот человек. Одним больше, одним меньше. А этот начальник не просто человек, а мой однокашник.
- Я не знал.
- А тебе и знать не надо. Чужих людей на руководящие должности не берут. И ты здесь не чужой. Смотри, Колька. А то, как пришёл, так и уйдёшь.
С работы меня не выгнали, из Парткома тоже. Потом ещё выбирали пару раз на три года.
Приходилось вопить и посильнее. Но опять же беззвучно. Шефу надо было продвинуть одну ДОРу вверх по служебной лестнице. Разработали комбинацию. Пока училась в институте, приняли машинисткой. Года три что-то печатала одним пальцем. Пока была без высшего образования и простой рабочей, написала заявление о приёме в Партию. Партия строго следила за тем, чтобы ряды пополнялись честными, умными, достойными членами. Я составил вопросник на двадцать вопросов с ответами. Выучила наизусть. В первичной организации приняли. Повёл на заседание парткома. Раздал вопросы членам парткома. Ответила без запинки. В райкоме Партии утвердили наше решение. Институт закончила членом КПСС. Получив диплом, уехала в Киев, укреплять кадрами Совет Министров Украины. Вы не можете представить, как трудно вопить по-собачьи, не смея открыть рот!
Была в Министерстве и киногруппа, и киномеханик. Сняли фильм о культуре производства на шахтах: фотарии, ингалятории, кабинеты эмоционально-волевой тренировки, медпункты, розарии, парники. Собралось всё руководство на просмотр. Во время демонстрации порвалась плёнка. Обычное дело! Шеф накричал на киномеханика, обозвал его дураком. Тот сгоряча крикнул в ответ:
- От дурака слышу.
На следующий день шеф вызвал меня, велел исключить из Партии киномеханика и его жену:
- Я их обоих выгоню. Но прежде пусть положат партбилеты.
Спорить бесполезно. Себе дороже. Начали собирать компромат. За срыв демонстрации фильма – выговор. Опоздал на пятнадцать минут – ещё один. Пил водку в киноаппаратной будке – грубое нарушение Постановления ЦК КПСС о борьбе с алкоголизмом. Исключили из Партии, уволили с работы. Сдержать вопль невозможно, и вопить нельзя.
Или, например, назначили меня председателем комиссии по списанию материальных ценностей. Дед вызвал к себе:
- В следующем месяце будет проходить расширенное заседание  коллегии. Приедут почётные гости. Надо облагородить интерьер. Спиши к чёртовой матери протоптанные ковры и выцветшие шторы. Завтра привезут новые.
Полутораметровых ковров метров сто, и штор не меньше. Списали. Составил акт: по причине изношенности, сдать в утиль. Дед не подписал. Старьё убрали в склад. Новьё постелили и повесили. Дед на партсобрании взял слово:
- Вы полюбуйтесь на этого богача. Он осмелился сдать на тряпки сотни метров ковров, штор и занавесок. А у нас киногруппа располагается в подвале, люди ходят по холодному бетону. Почему туда не постелить эти ковры? Да и занавески, для Министерства, может, и устарели, а в библиотеке или в патентном фонде  вполне могут повисеть. Там Министры не ходят. Хороший хозяин так поступать не должен.
Сидя в президиуме, покрылся потом. По спине поползли мурашки. Сослался на неопытность, извинился, пообещал переписать акт. Ковры, шторы и занавески сложили в склад. Через три года, получил указание списать в утиль. Акт составил, списал, но комиссии предъявить было нечего. Утиль  уже израсходовали «на мытьё полов». Таков был Дед.
Начальником Хозяйственного Управления был родной брат одного из Председателей КГБ Союза. Когда его убрали, вместе с ним ушли всех его сотрудников. Начальника Управления поставили нового. Рядовых набрали быстро. На должность начальника снабжения никого не нашли. Временно поставили меня. Шеф отпустил. Я пытался возражать:
- В Министерстве имеется Управление рабочего снабжения, Управление материально-технического снабжения. Пусть они этим занимаются.
- Они занимаются снабжением всего Министерства.  Это миллион пятьдесят четыре тысячи работников. А Хозуправление обеспечивает работников аппарата Министерства. Улавливаешь разницу?
Продержался три месяца. Съездил несколько раз на базы союзного значения: Родаково, Никитовка, Александрия. Первым рейсом привёз кнопочные телефоны «Элетап» и приставки «Виза». Товар распределял вновь назначенный начальник Управления. Вызвал, положил список на стол, приказал раздать. Половина фамилий я не знал. Некоторые знал, но они в аппарате Министерства не работали. Выписал требования, понёс на подпись.
- Никаких требований. Ты что, хочешь посадить меня в тюрьму?
- А ты хочешь, чтобы за тебя в тюрьму сел я?
Он надолго онемел.
Дело в том, что Дед, ещё, будучи членом райкома Партии, поучал меня:
- Если человек заставляет тебя совершить неблаговидный поступок, смело посылай его на три буквы. Никогда не бери на себя чужую вину. Каждый должен отвечать за свои грехи.    Если человек кричит на тебя не заслуженно, не бойся кричать на него. За место под солнцем надо сражаться.
Когда сорвалась первая квартира, он попытался на меня крикнуть. Я закричал на него. Он оторопел:
- Ты на кого кричишь, мерзопакостник?
Я напомнил ему тот разговор:
- Вы сами научили меня так себя вести.   Говорили, что у нас демократия. Все равны. Каждый имеет право говорить, что хочет.
Тогда он сказал фразу, которую я запомнил на всю жизнь:
- Колька, демократия – это когда ты можешь говорить всё, что угодно, кому угодно, только не мне. А если вздумаешь говорить пакости мне – это не демократия, а анархия.
Позже было много причин кричать на него, но всегда сдерживался. Уважал как старшего товарища, да и с возрастом он сильно изменился.
У начальника Хозуправления спросил:
- Министр об этом знает?
- Знает.
- Без документов я ничего раздавать не буду.
- Ты что, не знаешь этих людей?
- Знаю. Кто же не знает Соколовского или Грачёва? И футболистов знаю, и прокурора знаю, и наших начальников знаю.
- Допиши сюда себя, и раздай.
Взял список, вышел. Оприходовал весь товар. Под расписку передал кладовщику  на хранение. Наутро Начальник спросил:
- Почему не раздал телефоны?
- Я их оприходовал и под роспись сдал кладовщику на хранение. Приказывайте ему, пусть раздаёт. Негоже начальнику разносить товар по кабинетам, стадионам и прокуратурам.
Привозил паркет,  кафель,  полушубки, унитазы, ванны, газовые плиты, холодильники, телевизоры, калькуляторы, телефоны и прочую мелочь. Всё уплывало налево. Пожаловался шефу:
- Заберите меня оттуда. Там такое творится. Кончится плохо.
- Лёнька был старый, да дурной. Я его предупреждал, что плохо кончит. Не внял. Надеялся, что брат защитит. Потому и вылетел. Он нарушил основной экономический закон социализма: украл сто рублей, пятьдесят отнеси домой, а пятьдесят вложи в производство. Тогда сможешь воровать всю жизнь. Если каждый всё ворованное будет относить домой, то очень скоро наступит кризис. Придёшь, чтобы украсть ведро угля, а шахты уже нет. Вот ты обиделся на меня за ковры. А напрасно. Если бы я сразу раздал их по домам, был бы сейчас там, где Семичастный Лёня. Всё надо делать с умом. На тебе там что-то висит?
- Нет. Всё числится за кладовщиком.
 Снял трубку. Министр ответил сразу.
- Орест Андреевич, мой начальник засиделся в Хозуправлении. Я его забираю для более важных дел. Будем заниматься подготовкой предложений в Постановление ЦК КПСС  о техническом перевооружении угольной промышлености.
Больше в Хозуправление я не пошёл.
С этим Постановлением связан один интересный момент моей жизни. Материалы готовили все Управления, каждый по своему направлению.  А в Киев отвозил их я. Не потому, что был умнее всех, а по той простой причине, что был лёгок на подъём. Когда всё уже было готово, надо было завизировать у Заведующего Угольным отделом ЦК Компартии Украины. Вылетел в шесть утра. Зашёл в ЦК. Получил визу:
- Подпишите у Министра и привозите.
Тут же взял билет на самолёт. Выпросил машину. Улетел в Донецк. Меня ждали. Министр подписал:
- Надо сегодня доставить в ЦК.
Зашёл к Любови Израилевне. Взял бронь на самолёт. Вылетел в Киев. Встретили, привезли в ЦК. Сдав материалы, зашёл к приятелю. Он давно перебрался в Киев, а встретиться не было причины. В Совмине бывал часто, а в ЦК – впервые. Решил воспользоваться случаем. Поболтали. Пригласил поужинать:
- Рядом с ЦК Никита Сергеевич построил гостиницу в форме початка кукурузы. Там неплохой ресторан. Пойдем, потреплемся.
Посмотрел на часы, спросил:
- Когда последний самолёт на Донецк?
- В девять вечера.
- А сейчас семь. Успею улететь.
- Зачем торопиться? Что ты там забыл? В кои времена встретились. Прилетишь ночью, в Министерстве уже никого не будет. Улетишь завтра.
- Понятно, что меня там сегодня никто не ждёт. Я позвонил, сказал, что материалы приняли без замечаний.
- Ну, так идём в Кукурузник.
- Нет. Я сегодня прилетел утром в Киев, завизировал у Перепади, вернулся в Донецк, подписал у Министра и опять прилетел в Киев. Если успею на вечерний рейс, у меня будут две поездки в Киев за один день. Не каждый этим может гордиться. Да меня и держат отчасти именно за это.
Улетел. Много лет показывал друзьям четыре билета с одной датой. Потом где-то затерялись.
В тот год у меня появился ещё один документ, который долго хранил и всем показывал. В Москве проходило Всесоюзное Совещание по безопасности труда. Привёз с Украины двадцать человек. Директоров и главных инженеров шахт, научных работников институтов Донуги и Макнии. По окончании совещания ребята стали собираться в ресторан. Я обмолвился, что сегодня у меня День рождения, который отмечаю один раз в четыре года. Начальник Управления техники безопасности союзного Министерства сказал, что этот юбилей надо отметить. Дал мне своего референта и послал искать ресторан. Приехали в Прагу. Там была наибольшая вероятность снять один из двадцати четырёх залов. Но посол какой-то страны давал приём. Нас не пускали. Референт поговорил с охранником, всунул в руку несколько купюр и мы вошли. Зал сняли на тридцать человек. Двадцать с Украины и десять из союзного Министерства. Столы накрыли изобильно. Пили до утра. Каждого работника союзного Министерства референт лично относил, сажал в такси и отправлял домой. Мои подопечные  держались друг за друга крепко. Платили все участники Совещания. Счёт подарили мне. На 3875 рублей. Каждый раз, отмечая день рождения, я показывал его друзьям. Мне завидовали. Ни у кого из них не было счёта на такую сумму.
Коль вспомнил о киногруппе, расскажу ещё один эпизод, с ней связанный. Когда механизированные комплексы КМ 103 начали широко применяться, Министр дал команду снять о них кинофильм. В общих чертах фильм сняли, а работу в очистном забое снять не смогли. В очистном забое мало места для размещения аппаратуры, да и взрывобезопасных софитов нет. Заказали в Леннаучфильме мультипликацию. Для консультации послали в Ленинград начальника киногруппы. Он не имел понятия о работе комплекса. Послали комбайнёра. Он знал, как управлять комбайном, а о технологии выемки угля ничего путного сказать не мог. Послали меня. Пять дней я сидел рядом с художником-мультипликатором и диктовал ему каждый кадр.
1. Все конвейеры стоят. Первый комбайн в нижней нише, второй - в середине лавы.
2. Ленточный конвейер работает.
3. Работают ленточный и скребковый конвейеры.
4. Работают оба конвейера и первый комбайн.
5. Работают оба  конвейера, первый  комбайн  и второй комбайн.
6. Первый остановился в середине лавы.
7. Второй комбайн остановился в верхней нише.
8. Задвигается конвейер ниже первого комбайна.
9. Задвигается конвейер ниже второго комбайна.
10. Первый комбайн пошёл вниз.
11. Второй комбайн пошёл вниз…

И так по всей технологической цепочке. Художник всё тщательно записывал в своём журнале. На следующий день показывал мне результаты своей работы. Что-то рисовал, где-то использовал «перекладки». Чтобы каждый раз не рисовать один и тот же комбайн, вырезал его из бумаги, перемещал на столе и фотографировал. После моего отъезда в Министерство пришло благодарственное письмо. Нам с шефом выплатили премиальные. Фильм получился отличный. Возили по шахтам, показывали на нарядах. Во время премьерного просмотра я с ужасом обнаружил, что в одном месте, на нескольких кадрах отсутствовал второй комбайн. Кроме меня, этого никто не заметил. А мне ни к чему было хвалиться, какой я внимательный.

17.   
В Институте Повышения Квалификации читал лекции на двух кафедрах: Научной организации труда и Техники безопасности. Научная – громко сказано. Лекции читал, но внутренне считал, что никакой науки в этой дисциплине нет. Нормальная организация – да. Но никакая не научная. Опять же, ломать устоявшиеся каноны – себе дороже. Деньги платят, и ладушки. Недавно чистил архивы. На глаза попался реферат установочной лекции,  утверждённый учёным советом. Читал и удивлялся: неужели эту шелуху слушали директора шахт? Хотел выбросить, но пожалел. Отсканировал, прогнал через Fine Reader, сохранил в компьютере.
То же и с техникой безопасности. Охрана труда, условия труда, безопасность труда – было бы правильно. Но деньги платили именно за технику безопасности. Кафедрой заведовал уважаемый человек, бывший директор шахты, грамотный специалист, кандидат наук. Бредил докторской диссертацией. Узнав, что я минимум сдал, а диссертацию не защитил, принялся уговаривать:
- Поймите, в Ваш кабинет льётся поток информации по технике безопасности. У вас имеется доступ к секретным данным. Вам написать диссертацию – раз плюнуть.
- Написать можно, а защититься?
- У меня есть связи. Я Вам помогу. А Вы поможете мне.
По прошлому опыту знал: руководитель выбирает такого аспиранта, чтобы сумел собрать материал себе на кандидатскую диссертацию, и ему на докторскую. Это главное. А написать сможет и машинистка.
- В чём будет заключаться моя помощь?
- Мне нужен выход на Техническое управление союзного Министерства.
- У меня есть выход на Техническое управление нашего Министерства. А в союзном – только на Производственно-технологическое. В чём заключается Ваш вопрос?
- Я хочу устроить в нашем институте выставку новой техники. Крыша горизонтальная, площадь большая, много свободного места. Надо только возвести стены, и сделать покрытие.
- Никто не позволит устанавливать на крыше комбайны. Перекрытие не выдержит. И потом, у нас отличный павильон на ВДНХ в Киеве.
- Действующее оборудование устанавливать там никто не собирается. Закажем макеты. В Киеве угольный павильон в год посещают две сотни горняков, я узнавал. А у нас каждый месяц занимаются по пятьсот человек. Мы будем их обучать на макетах новейшего оборудования.
- Ладно, в Москву съездим. Только не понятно, что я буду с этого иметь?
- Вам тоже что-нибудь придумаем.
- Что-нибудь не хочу. У меня есть на примете перспективная тема.
Не поверите: возникла она случайно, в споре. Как-то в разговоре один товарищ сказал, что его мнение объективное. Мы начали убеждать его, что мнение субъекта не может быть объективным. Объективным оно может быть настолько, насколько совпадает с мнением остальных субъектов. Он некоторое время спорил, потом согласился. А ночью я придумал тему для диссертации: «Объективная оценка состояния условий безопасности труда, основанная на субъективных оценках контролирующих инженерно-технических работников». Например, разбиваем условия труда на десять параметров: крепь, зазоры, проходы, запылённость, температура, обводнённость, влажность, взрывобезопасность, электробезопасность, метаноопасность. Все специалисты каждый параметр оценивают  по десятибалльной шкале. Понятно, что горный мастер либо начальник на своём  участке будут оценки завышать. Директор постарается оценить более точно. А инспектор по охране труда либо инженер из объединения будут придираться к каждой мелочи, и их оценки будут ниже. Если свести оценки всех проверяющих за сутки, получим какое-то среднее число, например, семь. А в динамике, за определённый промежуток времени,  это число будет либо увеличиваться, либо уменьшаться. Если увеличивается – порядка на участке становится больше. Если уменьшается – меньше. Надо принимать меры. Можно сделать электронное приспособление с десятью вращающимися колечками. Каждый инженер, проверив данный объект, установит баллы по каждому параметру, воткнёт приспособление в считывающее устройство. Оно обработает все данные и распечатает результат.
Рассказал о своей идее Николаю Николаевичу. Он ухватился за неё двумя руками:
- Тут материала хватит на пять  кандидатских и две докторских.
Свозил его в Москву. Мой знакомый начальник свёл, с кем надо. Идея понравилась. Пообещали смету заложить в бюджет следующего года. Интенсивная работа продолжалась несколько месяцев. Перед Новым годом, придя на лекцию, увидел большой некролог: уважаемый… заслуженный… кандидат… член… преждевременно вырвала из жизни…
Новый зав кафедрой сказал примерно так, как и мой второй руководитель:
- Николай Николаевич был середнячком, идеи его – тоже. Я Вам подберу стоящую тему.
Моё сердце разорвал очередной вопль, а на антресолях появилась ещё одна диссертация.   Впрочем, это никак не повлияло на мою репутацию. В Министерстве за учёную степень не платили, а в сорок лет начинать в институте с должности младшего научного сотрудника не хотелось.
Между тем судьба продолжала исполнять зародившиеся в момент создания Вселенной людские предназначения. При очередном обороте краем колеса она задела союзное Министерство. На заседании коллегии один директор слишком громко докладывал об  успехах своей шахты. Министр, по причине преклонного возраста, заснул. Первый заместитель Министра сделал докладчику замечание:
- Тише, пожалуйста, а то разбудите Бориса Фёдоровича.
Борис Фёдорович спал не крепко. Реплику услышал. На следующий день Первый замминистра союзного Министерства оказался в Минуглепроме Украины. Сразу принялся за наведение порядка. На первом заседании коллегии показал толстый фолиант, килограммов на пять. Спросил:
- Что это такое?
Никто не ответил. Он раскрыл гроссбух, начал читать:
- Открутить гайку – полкопейки. Промыть в керосине – четверть копейки. Закрутить гайку – одна копейка… Это смета на полторы тысячи рублей, на ремонт комбайна, который стоит восемь тысяч. В том числе – тысяча рублей сама смета. Потому что  её разрабатывают десять инженеров целый месяц. Директор завода присутствует на коллегии?
Директор встал, назвался.
- Чтобы через три дня всех бездельников выгнал! Выпиши счёт на полторы тысячи, тебе и без сметы заплатят.
- Я действую в соответствии…
- А ты действуй без соответствия. По договорным ценам.
За тринадцать лет до развала Союза это прозвучало, как гром среди ясного неба.
У меня с ним сложились нормальные отношения с первой встречи. Вызвал шефа с «хорошим парнем». Шеф взял с собой меня.
- Разговор между нами. Признаюсь честно: Борис Фёдорович прислал меня сюда, чтобы выгнать. И не только меня. В его мечтах – свернуть добычу угля в Украине. Здешний уголь дороже российского в два-три раза. Ваша задача проработать этот вопрос. Украинский уголь дорогой потому, что добывается с глубины тысяча метров. Российские шахты мелкие. Надо доказать, что через пятьдесят лет российские поверхностные запасы иссякнут, шахты уйдут на километровую глубину. Стоимость угля будет такая же, как в Украине, плюс доставка.
Исход этого мероприятия был таков. Секретарь парткома собрал секретарей первичек:
- В газете «Труд» напечатана большая статья Николая Константиновича. Вам надо не только прочитать, но изучить её. Потом проведём общее партийное собрание Министерства.
Все дружно закивали головами, только я неадекватно засветился:
- Леонид Васильевич. Я эту статью читать не буду.
- Эта статья направлена на спасение угольной промышленности Украины. Почему это Вы не будете её читать?
- Потому что я её писал.
Следующий визит к Министру был не менее плодотворен. Посетив Пресс-центр Министерства, сделал завхозу выговор. Куполообразная крыша протекала. Дроссели установленных под куполом нескольких сот ламп дневного света трещали, как мотоцикл. Приняли решение: крышу покрыть медью. Лампы заменить.
Своего зама послал в Ригу. Оттуда приехали специалисты. Светильники не тронули. Дросселя вынесли в подвал. Треск прекратился. Крышей занялся сам. В Укрснабе взял наряд, из Родаково привёз листовую медь. Во Владимирском Соборе Киева нанял жестянщиков. Крышу покрыли, течь прекратилась. Сейчас почернела, думаю, кроме меня никто не знает, что покрыта она медью. Опасаюсь: прочитают бомжи мой роман, сдерут крышу, сдадут в металлолом.
В 1975 году в Донецке прошла Международная выставка шахтного оборудования. Экспонаты размещали вокруг стадиона «Шахтёр», в спортивном зале. Было принято решение проводить такую выставку каждые пять лет. Вновь назначенный Министр решил построить для этого специальный павильон. Пригласил шефа и меня. Поставил задачу:
- Надо найти место и определиться со стоимостью. Чтобы павильон был не хуже киевского, с подземными выработками.
Чтобы подкрепить свой имидж, я сказал:
- Это будет дорого и не скоро. Следующая выставка через два года, не успеем.
- Финансовая сторона Вас не должна интересовать. Это мой вопрос. А время… Как закончим строительство, так и проведём выставку.
Шеф разгрузил меня от всяких обязанностей, велел заниматься павильоном:
- Бросай все партийные дела. Отделом пусть занимается Валентина. Построишь павильон – будешь директором.
«Ага, - подумал я,  - когда-то мне это уже говорили».
Пошёл к Главному архитектору города. Объяснил ситуацию. Он собрал свои службы. Появилось несколько предложений. Одно место было далеко от центра. Другое – далеко от гостиницы. Остановились на небольшом участке рядом с Пресс-центром и гостиницей «Шахтёр». Намечали его отдать под сквер. Решили, что сквер может находиться и далеко от гостиницы.
Следующий визит – в Институт Академии наук. Там потребовали техническое задание. В общих чертах рассказал, что хочет Министр. Договорился, что сами разработают и техническое задание, и смету, а Министр заплатит. Попросили месяц. Сошлись на неделе.
Место Министру понравилось. Увидев смету на 10 миллионов рублей, присвистнул. Я оправдался:
- Я им передал Ваши слова, что сумма не имеет значения.
Строительство началось быстро. И шло быстро. Зная, что в сроки не уложатся, решили строить без подземной части. Всеми вопросами занимался Укршахтострой. Я осуществлял негласный надзор. Лишь один раз пришлось оказать помощь. В смете был заложен новый материал для пола – регупол. Найти нигде не смогли. Поехал в Москву. Узнал, что материал не новый, а сверхновый. В практике строительства использовался дважды: на даче секретаря ЦК Долгих и в каком-то элитном дворце. По просьбе Министра, третью партию выделили под наш павильон.
Следующая выставка была проведена в 1983 году.
Под моим негласным контролем, за строительством надзирал ещё один товарищ. Фамилию пока называть не буду. По программе, все дни были расписаны для каждой страны. Каждый день заканчивался банкетом. Мне удалось побывать только на двух. Польском и Болгарском. Ещё раньше закололо в боку. Сначала тихо, потом всё сильнее и сильнее. В больницу идти нельзя: каждый день посвящён другой стране. Все программы у меня. Оставить не то, что не на кого, а – не хочется. Доходился до крайне хренового состояния. Зам ректора мединститута меня осмотрел, погрузил в свою машину и увёз в больницу. Аппендицит вырезали, перитонит почистили. Провалялся полтора месяца. Когда  выписался, выставка уже закончилась, все разъехались, а кабинет директора павильона был занят тем самым товарищем. К тому времени Министр сменился. Шеф умер. Назначили нового. Апеллировать было не к кому. Справедливости ради скажу, что товарищ тот оказался умным, трудолюбивым, способным мальчиком. А где вы видели дурного еврея? Работает он там до настоящего времени.
Шеф залёг в больницу неожиданно,  не успев назначить одну ЛОРу начальником отдела. Болел тяжело и долго. Главный назначил исполняющей обязанности пенсионерку. Шеф подъехал. Послал водителя. Тот с вестибюля позвонил мне. Я вышел за угол, сел в машину. Шеф был совсем плох. Сидел на заднем сидении, рядом с доктором. Подал чистый лист бумаги со своей подписью:
- Это приказ о назначении Риты начальником отдела. Её заявление у секретаря. Напечатайте и повесьте. Я подожду.
Чрез пятнадцать минут приказ висел на доске. Пока любопытные читали, я вышел через чёрный ход:
- Всё в порядке. Улей жужжит.
- Прощай, Колька. Я своё отжил.
Жаль было Деда. Свои сосуды он сам растворил в коньяке. Мужик был жёсткий, но справедливый. Именно такой, каких требовало время. Работать мог, но опереться было не на кого. Мне льстило уже то, что он вызвал не заместителя, не главного инженера, а меня. А я между прочим, уже два года не был парторгом.
В 1982 году случилось ещё одно горе. Умерла мама. Похоронили в Адлере, на взгорье. Приземляющиеся в аэропорту самолёты каждый раз пролетают над её могилой.
С новым Министром познакомился давно,  несколько лет назад, когда он был ещё директором шахты, а потом Генеральным директором объединения. Отношения сложились хорошие. Встретил приветливо, подал руку. Удивился, что шефом назначили не меня, а мастера спорта, который знал, что шахта добывает уголь и породу, но что из них горит, а что нет – не знал. Пообещал:
- Надолго он не задержится.
Поручил ему сделать на Коллегии доклад о ходе внедрения на шахтах новой техники. Шеф собрал команду однодумцев. Написали доклад. Министр опустил его в урну:
- Пришли ко мне Фёдоровича.
Написал, ему понравилось. Но на коллегии случился конфуз. В объединении «Шахтёрскантрацит» из девяти полученных проходческих комбайнов только один вышел на проектную производительность 60 метров в месяц. Три лежали на складе, остальные пять, по разным причинам,  проходили не более сорока метров подготовительных выработок в месяц. То бригада не укомплектована, то комбайнера нет, то горно геологические условия не соответствуют параметрам техники. Когда я огласил эти данные, Николай Сафонович прервал:
- Быть такого не может. Садись. Хватит.
Я возразил:
- Дела в этом Объединении обстоят именно так. А данные отчётности превышены в два раза. По документам план  проведения выработок выполняется, а резервных лав нет. Здесь присутствует Технический директор объединения товарищ Граев, пусть он, глядя мне в глаза, скажет, что я не прав.
Министр поднял Граева. Тот стоял, моргая глазами.
- Садись, проходчик… Тебе только мимо шахты проходить. А ты продолжай.
И всё же расстался с ним неожиданно. Точно, как в ленинской теории социалистической революции. Так сказать, созрел момент. С Киевом пролетел. С павильоном «Уголь 83» - тоже. Дед умер. Назначая нового шефа, в список резерва на выдвижение заглянуть забыли. Квартиру я отработал честно. Интерес к партийной работе угас. Парторгом, по рекомендации нового шефа,  избрали молоденькую ДОРочку. В Партком входить отказался: наскучило разбирать персональные дела работников Министерства. Один обложил данью вычислительные центры – они сдавали макулатуру, ему привозили талоны на дефицитные книги. Другой построил за счёт шахты дачный домик. Третий выпросил двух рабочих для копки огорода. Четвёртый утащил из кабинета печатную машинку, пятый – люстру. Шестой купил машину и тут же продал. Седьмой такую же аферу провернул с квартирой. Закончилось громким делом с кооперативом «Каштан», который строил дачные домики комсоставу Министерства. Момент для ухода созрел.
В объединении «Макеев уголь» рационализаторы придумали оригинальный способ безлюдной выемки угля. Съездил, посмотрел. Предложил провести на базе шахты совещание директоров шахт, разрабатывающих тонкие пласты. Составил программу, написал доклад, подготовил  проект решения. Ответственным за проведение совещания шеф назначил себя. И то,  правда – молодому специалисту надо набирать очки. Себя, так себя.
Зима. Мороз. Снег. Я со своим  замом уехал на ночь. Поселились в гостинице. Утром пришли в объединение. Там уже всё готово. Программу утвердил заместитель Министра. Начало совещания в восемь часов. Шефа нет. Подождали десять минут. В зале шум, люди начали выходить покурить. В моей практике такого никогда не было. Я объявил начало совещания. Прочитал доклад. Приступили к обсуждению. Выступили представители шахты, рассказали, что и как они сделали. С какими трудностями встретились. Как избежать их в дальнейшем. В десять часов объявил перерыв на пятнадцать минут. В десять пятнадцать приехал шеф:
- Давай доклад,  начну совещание, зачитаю.
- Я уже начал. И зачитал. Сейчас перерыв.
- Я застрял в пробке. Поэтому опоздал.
- Оправдываться будешь перед Министром. Кто я такой, чтобы передо мной оправдываться?
- Пошёл вон! Ты у меня больше не работаешь.
Я подошёл к директору шахты:
- Завтра в шесть утра я буду у тебя на шахте. Вмести со всеми участниками совещания. Поедем, посмотрим твой агрегат в работе.  А сейчас подбрось меня домой.
Подозвал заместительницу:
- Не забудь объявить, что завтра в шесть утра едем в шахту. Меня шеф отстранил от проведения совещания.  Еду домой.
Но  поехал я не домой, а в гостиницу. Чтобы успеть завтра к шести утра на шахту.  И правильно сделал. Автобус к гостинице подкатил в половине шестого. В шесть мы были на шахте. Приехали всего 18 человек, остальные опускаться в шахту не захотели. Шеф приехал, когда мы уже были в шахте. Ствол взяли на ремонт, его не опустили. Развернулся и уехал домой. Моя замша рассказала, как он вчера раскипятился:
-  Хотел зачитать проект постановления,  я сказала, что он у Вас. Орал на Вас прилюдно.  Обзывал по-всякому. Технический директор объединения заступился, сказал, что знает Вас давно как порядочного начальника.
В два часа собрались в Объединении. Утвердили рекомендации. Зашли в ресторан. Погудели и разъехались.
Дело было в пятницу. В субботу одна из моих ЖОР отмечала сорокалетие. Я был в числе приглашённых. Собрался мой отдел да ещё несколько близких родственников. Поздравили. Выпили. Поговорили. Я разговорился с её мужем, Николаем Васильевичем. Ранее он был начальником райотдела милиции. После мандариновой эпопеи, когда один район не поделил мандарины с другим, началась стрельба и ранили милиционера, всех разогнали. Муж моей сотрудницы оказался в Магадане, заместителем председателя артели по охране золота. Спросил, сколько я получаю в Министерстве. Я назвал не очень смешную сумму, но он рассмеялся:
- Приезжай ко мне. Поработаешь пять лет, озолотишься.
- И кем я там поработаю?
- Нам нужен начальник с правом ведения буровзрывных работ. Или взрывник. С удостоверением.
- Удостоверение есть. Но я подземник. Поверхностные работы знаю плохо.
- Время есть, подучишься. Зона закрытая, я дам тебе вызов.
Не было бы счастья, так несчастье помогло.
В понедельник Министр пригласил нас обоих.  Зачитал докладную шефа о «срыве важного совещания». Сначала отчитал меня. Я знал: оправдываться – себе дороже. Дружба – дружбой, а служба – службой. Хотя с меня пользы в сто раз больше, чем с шефа, я сошка маленькая, а шеф – ставленник обкома Партии. Уволить его – не в компетенции Министра.
Похрустев пучком заточенных карандашей, принялся за шефа. Полоскал его долго. Знал, что моей вины нет. Знал, что во всём виноват новоиспечённый спортсмен, пообещавший прославить спортивными достижениями город Донецк на весь Мир. Знал, что выгнать его не может, так хотя бы зло согнать, и мне подыграть, чтобы легче было перейти к следующей стадии разговора:
- Ну, ты понимаешь, что работать вместе вы не сможете?
Я давно понял, что разговор закончится именно так:
- Я смогу. Но не хочу. А вот он – наоборот. Хочет, но не может. Пенсия у него в шестьдесят, потому что мимо шахты ходил, а в шахте ни разу не был. А я уже на пенсии. Намучаетесь Вы с ним.
Взял со стола лист бумаги, написал заявление: «Прошу после возвращения из отпуска  уволить в связи с выходом на пенсию по возрасту».
Год спустя, по велению Горбачёва, всем дали дачи. Мой участок оказался не далеко от участка Министра. Проезжая мимо, посигналил. Я подошёл, поздоровался.
- Зря ты тогда поторопился. Такое место прогавил. Шефа твоего выгнали.
- Я предупреждал, Вы не поверили. Бокс дело любительское. А уголь добывать должны профессионалы!
А тогда приобрёл несколько  книг по буровзрывным работам на поверхности и засел за учёбу.

18.
Через полтора месяца прибыл в артель «Дальняя» Производственного объединения «Магадан золото». Это 500 километров от Магадана, северная часть области. Колыма – отдельная страна, со своими людьми, со своими порядками, со своим климатом, со своей природой.  Она заслуживает того, чтобы написать отдельный роман. Дорога от Магадана до Средне Кана вьётся между сопками по заснеженной долине. С сопок то и дело подбегают небольшие группки лиственниц. Посмотрят на проезжающую машину,  пошепчутся у дороги и убегают в распадки.
В горах поясность растительных зон выражена четко. Сначала идет пояс даурской лиственницы, потом — пояс кедрового стланика, выше — пояс горных лишайниковых. Подлесок в лесах образуют: береза, ива, ольха, шиповник, рябина, малина, красная и черная смородина, жимолость и другие кустарники.
Летом поверхностный слой оттаявшей земли украшается покровом из разнотравья: вейником, сибирским костром, мятликом, багульником, лисохвостом, овсяницей. Травяная растительность образует хорошие сенокосные угодья. Траву выкашивают летом, а вывозят после того, как болотистую почву прихватят первые морозы.
Много лекарственных растений: валериана, плаун, можжевельник, одуванчик, папоротник. В лесах растут грибы: маслята, подберезовики, подосиновики, сыроежки. Встречается белый гриб. Много ягод, цветов.
Солнце первую половину дня взбирается на сопку, вторую – медленно катится вниз, цепляясь за макушки деревьев. И вокруг – многочисленные следы цивилизации: сотни тысяч пустых металлических бочек из-под смазочного масла. Весят мало, стоят дёшево, возвращать на базу не выгодно. Больше солярки спалишь. Спрашиваю у председателя:
- Почему дизтопливо возите в цистернах, а масло – в бочках?
- Так отпускают на базе в Атке.
Город Атка – автотранспортная контора.
- А что, нельзя там перелить в цистерну?
- Можно.
Кажется, только наша артель стала перевозить масло в цистернах.
Зима длится восемь месяцев, лето - четыре. За это время всё живое успевает проснуться, расцвести, отцвести и созреть. Ягод и грибов – тьма. На коленях проползёшь десять метров – ведро грибов полное. Жарил на вашгерде, варил суп, относил в столовую. Вчера ещё собирал, сегодня сорвал, бросил в ведро, а он гремит, будто камень. Уже замёрз.
В одном маленьком доме Средне Кана находятся: милиция, паспортный стол, сберкасса, почта, бухгалтерия, отдел кадров, райком Партии. В девять утра зашёл, в десять вышел. Прописался, устроился на работу, стал на партийный и профсоюзный учёт, открыл счёт в сберкассе, оформил аттестат на перечисление денег жене, отправил домой письмо.
Предложили должность взрывника. Отказался. Взрывники числятся в Средне Канском комбинате. Оклад не на много больше моего министерского. Полные надбавки пойдут только через два года. Попросился в старатели. По возрасту старше меня был только зам председателя артели по производству. Остальные ребята 25-45 лет. Рабочий день 12 часов. Неделю в день, неделю в ночь. Выходных – два в год. Первого мая и отчётно-выборное собрание.
Николай Васильевич проговорился, что я работник министерства. Ребята приняли скептически. В балке на три двухэтажных койки предложили верхнее место. Назначили истопником. Усадили за стол. Налили полстакана спирту. Выпил не закусывая. Подали кружку:
- Запей водичкой, а то спалишь слизистую.
Знал – в кружке тоже спирт. Николай Васильевич предупредил. Падать лицом в грязь не хотел. Вдохнул, выпил, выдохнул. Встал, начал готовить буржуйку: положил скомканную газету, настрогал лучинок. Сверху щепок, потом дров. Поджёг. Пошёл за углём: межу балкАми огромная куча мёрзлого угля. Пока разбросал снег, пока ломом надолбал полное ведро, дрова прогорели. Высыпал уголь на жар, пошёл ещё раз. Печь большая. Высыпал второе ведро угля. По привычке разделся наголо, залез на верхнюю полку, лёг спать.
До этого времени обошлось без комментариев. Тут надо мной сжалились:
- Фёдорович, оденься. Ночью замёрзнешь.
Осмотрелся. Несмотря на то, что в балке было жарко, все ложились одетые. Оделся и я. Утром оставленная в стакане вода замёрзла. Стакан лопнул. Это были первые и последние  два моих прокола. Ребята приняли в свой коллектив.
На следующий день отгружали металлолом: детали разобранных бульдозеров, автомашин, насосов. Понравилась рабочая атмосфера. Если кто-то что-то не мог поднять, ему помогали. Увидев, что бригадир не смог перекинуть через борт ленивец трактора, поспешил ему на помощь. Он бросил ленивец на землю, взял деталь полегче. Я подошёл, взял ленивец, с трудом бросил в кузов. Потом Николай Васильевич предупредил, чтобы больше такого не делал. На Колыме выставлять себя в передовики не положено.
Был и ещё один случай. Готовили полигон для промывки золота. Пробурили скважины на глубину наносов, до золотоносного песка. В каждую засыпали по два ведра селитры. Взрывник сверху клал детонаторы и подсоединял к магистрали. Я осмелился подсказать, что будет много отказов. Детонаторы должны иметь плотный контакт с взрывчаткой. Лучше, если их предварительно вставить в толовую шашку. Он послал меня подальше:
- Отказы будут. Но если кто-нибудь узнает, почему,  ты нечаянно попадёшь в отвал.
 На двести скважин насчитали полтора десятка отказов. Я рассказал Николаю Васильевичу. Он меня же и обвинил:
- Виноват не взрывник, а ты. Я на тебя рассчитывал. Ты отказался. Теперь мы без взрывника. Попробую поискать другого. А говорить такое на Колыме никому нельзя. Бросят в отвал, засыпят породой на века. После нас тут никто копаться не будет.
Зимой золото не моют. Занимаются ремонтом техники, готовят новые полигоны. Нашу бригаду бросили на строительство свинарника. Для начала ошкуривали брёвна. Мороз 35 градусов. Дерево мёрзлое. Кора отщипывается топором  пятисантиметровыми кусочками. За день больше пяти брёвен не ошкуришь. Посоветовался с Николаем Васильевичем:
- Что если облить соляркой и поджечь? Кора сама слезет.
Разрешил попробовать. Предложил подать идею от моего имени. Я так и не понял: то ли хотел поднять мой авторитет, то ли боялся опростоволоситься в случае неудачи. Прикатили бочку солярки. Облили штабель леса. Подожгли. К концу дня очистили сотню брёвен. Рубленый сарай на сто свиней построили быстро. Потом я в нём сделал устройство закрытия и открытия отдушин, и автоматическую электро вагонетку для транспортировки навоза. Такую, какие ходят по нашим терриконам. Председатель пришёл, нажал кнопку. Вагонетка покатилась. Дошла до дверей. Двери распахнулись, вагонетка опрокинулась, навоз высыпался, вагонетка вернулась, двери закрылись. Выписал премию. Взял с меня слово, что на следующий год я такое же устройство сделаю в котельной. Шлаку от сгоревшего угля было намного больше, чем навоза. Сложилось так, что больше я в артель не вернулся. Но в то лето успел провести воду в столовую. Раньше возили цистернами. В полукилометре от артели нашёл ручей, который стекал на ту сторону сопки. Взял бульдозер Камацу. За час работы он проделал русло в сторону артели. Я иду впереди, бульдозер за мной, а вода за бульдозером. Крутнулся несколько раз на месте, под гусеницами образовался водоём кубов на десять. Провели трубы к столовой, поставили кран, и мне опять премия.
Третья премия была уже всем коммунистам. Председатель беспартийный. Над нами посмеивался. Как-то зашёл в столовую, спросил:
- Кто согласен, чтобы я заплатил за вас парт взносы?
Проголосовали единогласно. Представляете, заплатил! Когда я после Колымы становился на парт учёт, секретарь спросил:
- Такие большие суммы. Не пойму, ты что, парт взносы платил старым деньгами?
- Да, керенками.
Зимой золото не моют. Вода мёрзлая. Но и лета не ждут.  Чуть спадут морозы, пробивают лунку в помойнице, ставят насосы и подают воду на вашгерд. А чтобы она не замерзала – под колодой разжигают костёр из старых телогреек, облитых соляркой. Коля хотел меня поберечь, но я попросился на вашгерд. Хотел подержать в руках золото. Насос качает воду под давлением 25 атмосфер. Бульдозер подаёт на стол вашгерда золотоносный песок. Я его размываю жлыгой – то есть, брандспойтом с длинной ручкой. Мёрзлые комки измельчаются мощной струёй воды. Крупные камни выталкиваются в отвал. Мелкий песок просыпается через сито  в колоду, дно которой выстелено резиновыми ковриками с ячейками. Тяжёлое золото опадает в ячейки, более лёгкий песок выносится в отвал. Съём каждый день. Самый большой улов – 400 граммов. Самый большой самородок 114 граммов.
Деньги артель платит в конце сезона. После того, когда в Новосибирске переплавят золото и перечислят его стоимость. А на сберкнижку перечисляют небольшой аванс. В основном деньги идут на приезжих девочек.  Не знаю, откуда они берутся. Приезжают и уезжают ночью. Ребята расписываются в расчётной ведомости: фамилия, имя, отчество, номер счёта, сумма – сто рублей. Говорят, всё честно, ни разу никого не обманули, больше положенного не взяли.
Официально деньги перечисляют на мелкие расходы.  Но мелких расходов не бывает. Артель обеспечивает всем необходимым, а до ближайшего магазина 80 километров. Я в нём был один раз.  Когда ездил за продуктами. Перед входом встретил мужчину. С такой же бородой, как у меня. Он спросил:
- Одеколон брать будешь?
- У меня нет денег.
- Возьми мне пять флаконов.
Зашёл, посмотрел. В дальнем углу стоят две продавщицы. Спросил:
- Девушка, дайте пять флаконов одеколона.
Подходя, спросила:
- Какой Вам?
Из дальнего угла донеслось:
- Ты что, по нему не видишь, какой?
Вышел, подаю ему  коробку с Тройным. Он испугался:
- Спрячь, не светись.
Зашли за угол. Один флакон сразу выпил, остальные рассовал по карманам.
В Артели круглый год сухой закон. А в комбинате ребята иногда себе позволяют.
В Магадане был два раза проездом, и два раза в командировке. На Олу ездили за рыбой. Нагрузили бортовую машину кетой и горбушей. Засолили бочку икры. Миска всегда стояла на столе в столовой и в будке, у меня на вашгерде.  Бульдозерист зайдёт, ложку икры в рот, ложку масла размешает в кружке горячего чая, запьёт, и на бульдозер.  Кроме рыбы привозили из Австралии бараньи туши, которые мы называли «кенгуру». Держали своих свиней. Питание было отменное.
Зимой председатель посылал в Магадан отремонтировать дочке вязальный аппарат. Ещё несколько дней были в Талой. Занимались ремонтом в санатории. Там якутки и чукчанки в два раза дешевле. Я не рисковал.
Однажды бульдозер затолкал на вашгерд бивень мамонта. Я принёс на стан, положил под балок. Через неделю председатель зашёл в столовую, спросил:
- Кто притащил мамонта?
Я признался. Приказал закопать. Взяться за него было не возможно: червей полно, и вонища несусветная. Накинули аркан, оттащили бульдозером за артель, закопали.
В остальном жизнь была однообразная. Работа тяжёлая. Кроме того, много хозяйственной работы. Помыться, постирать, убраться, нарубить дров, надолбить угля, натопить, заштопать. Ну, и поспать. Второй раз поехать не получилось. С Колымы привёз такую болезнь, что ни самому посмотреть, ни людям показать. В самолёте всю дорогу развлекал стюардессу, сесть не мог. Хорошо, что тогда был прямой рейс Магадан – Донецк. Но прибавка к семейному бюджету была не малая.
Под занавес всем давали санаторные путёвки. Взял две, в санаторий «Магадан» в Лоо. Приехали с супругой  поздно  ночью. На вокзале взяли такси. Запросил пятьдесят рублей. Сели. Машина разогналась, въехала на бугор и остановилась у зелёных ворот. За три минуты. Водитель потребовал пятьдесят рублей.
- За три минуты?
- Цена договорная.
Заканчивался 1987 год. Чувствовался канун распада великой страны.

19.
Супруга, работая на полторы ставки,  управлялась с детьми сама. При этом успевала высылать мне посылки: лекарства, фрукты. Моё возвращение облегчило её жизнь, всех обрадовало, пополнило семейный бюджет. Но тяга к труду не иссякла. Не думаю, что развал Министерства был связан с моим уходом из него. Скорее всего – веление времени. Но факт остаётся фактом. Вскоре после моего ухода работников уволили, Министерство перевели из Донецка в Киев, здание отдали под офисы. Министра   не стало.  Спортсмена тоже. ДОРы, ЖОРы и ЛОРы расползлись по другим тёплым местам.
Михаил Сергеевич натворил немало  глупостей. Их перечисление займёт много места и времени. Назову одно сотворённое им  полезное дело: он разрешил выделить каждому жителю страны по четыре сотки земли под приусадебное хозяйство. Пятнадцать лет четыре Министра безрезультатно писали во все инстанции просьбы о выделении работникам Министерства участка под дачи. И вдруг мечта человечества сбылась. В то время, когда я крутил на вашгерде жлыгу, чтобы заработать лишнюю копейку, участок выделили. Вернувшись из «Магадана», не города Магадана, а санатория, пошёл бродить по знакомым, но неузнаваемым коридорам Министерства.
Агония достигла предела. Кабинеты расхватали под офисы. Никто не работал. Все искали себе новые места. Пока Министерство ещё дышало, подключили подведомственные организации: Проектную контору, Уршахтострой, Шахтопроходку, Углестрой, Углеремонт, Углемеханизацию, ближайшие шахты. В срочном порядке разработали проект. В темпе порезали участок на квадратики, наметили дороги, улицы и переулки. Возвели забор. Привезли подстанцию,  провели электричество. Засыпали щебнем дороги. Прорыли траншеи, уложили трубы для подачи питьевой воды, установили колонки. На берегу водоёма смонтировали два насоса, проложили трубы для полива.
Один сын ответственного работника был пока у власти. Когда я обратился к нему за клочком земли, сказал:
- Ты потерял связь с угольной промышленностью.
- Это я, пятнадцать лет работавший в шахте, пятнадцать – в Минуглепроме, потерял связь с угольной промышленностью?  Ты шахту видел издалека, в Министерстве проработал пять лет по протекции папы – не потерял, а я потерял?
- Участков уже нет. Все раздали. Надо было не ездить на заработки. Ты квартиру получил незаконно, и участок хочешь так же получить.
Послал, куда следует.
Зашёл к директору шахты Горького. Они получили участок под дачи одновременно с Министерством. Когда-то вместе написали книжку «Дисциплина и трудовой ритм на угольной шахте». Помогал ему готовить диссертацию. Пообещал без проблем. Вызвал заместителя. Поехали посмотреть. Участок не понравился по многим причинам. Расположен на бугре. Водоёма нет. Земля каменистая. Ездить мне туда с двумя пересадками. Отказался. Для работников Министерства участок выделили почти в городе. Автобус останавливается под моим окном, от конечной остановки до участка пятнадцать минут ходу.
 Вернулся в Министерство. Пошёл по другим кабинетам. Зашёл к недавно избранному председателю садово-огородного товарищества «Троянда», Ивану Григорьевичу Лютому. Рассказал о своих бедах.
- Если тебе не дать, то кому давать? Здесь половина не имеют юридических прав на участки. Милиция, прокуратура, воинская часть. Ну, и прочие, разумеется. Всем давали бесплатно. Прочим – за деньги. Своим, кто хотел,  раздали. Некоторые брали по три-четыре участка. С перспективой продать. Остальные пошли налево.
Развернул карту. На шестнадцати гектарах осталось всего три свободных участка.
- Двести восемьдесят пятый в яме. Никто не хотел брать, и ты не бери. Весной будет заливать водой. На сорок седьмом выходящая на поверхность скала занимает половину участка. Двести тридцать третий – первый с краю. Тридцать метров от водоёма. Узкий, длинный, по нему проходила дорога. Если сумеешь вспахать – будет тебе семь соток вместо четырёх. Там на границе столбик с номером, ведром накрыт.
Поехали с женой. Нашли. Участок понравился. Рядом колонка питьевой воды. Слева проложена новая дорога. Справа, за пятью рядами акации – ставок. Сын собрал друзей. Расчистили снег, поставили сарай два с половиной на четыре метра. Стал завозить строительные материалы. Несмотря на то, что участок получил позже всех, мой сарай стал первой постройкой на министерской даче.
Выписал два альбома проектов дачных домиков из двух МИСИ: Московского и Макеевского  инженерно-строительных институтов. Выбрал несколько проектов. Преобразовал их в один: четырёхъярусный шалаш размером четыре на восемь метров. Сделал макет. Расставил всю необходимую мебель, которую решил взять из квартиры. В кухне четыре на три метра: печь, холодильник,  газовая плита, умывальник с отливом, стол, табуретки, тумбочка, столик для телевизора, вешалка. В гостиной четыре на пять метров, с полом ниже кухни на один метр:  камин, диван, шкаф, сервант, стол, стулья. В спальне с полом выше кухни на метр тридцать: две кровати, стол, тумбочка под телевизор. В маленькой мансарде – тахта, вешалка и откидной столик. Рассчитав стоимость, понял: денег на строительство и покупку новой мебели в квартиру  не хватит. Надо искать такую работу, чтобы заработок был высокий, и оставалось время на строительство.
Когда-то у меня недолго работал инженером один диссидент. Сидел на ста рублях. Я позволял ему бегать  в школу преподавать математику, работать в парке контролёром на каруселях.  Случайно встретились. Разговорились. Пригласил меня к себе:
- Ты меня выручил. Я вроде у тебя в долгу. Приходи, не пожалеешь.
- Два вопроса. Сколько будешь платить, и каковы мои обязанности?
- Я никому нисколько не плачу. Люди сами себе зарабатывают. У меня имеется счёт в банке. Делай что хочешь, перечисляй на счёт деньги. Половина твоя.
- Даже не могу придумать, что я должен делать.
- Ты ставил не плохие концерты. Начни с этого. Поезжай в колхоз. Договорись, чтобы перечислили за  пять концертов. Дашь один. Отстегнёшь председателю. Остальное артистам.
Поехал. Договорился.  Прислали  автобус. Взял баяниста, куплетиста, певичку. Сам читал стихи. Дали концерт в клубе. Оформили, будто ещё в четырёх местах. Поехали на молочно-товарную ферму. Столы накрыты. Концертировали  до полуночи. Домой уехали пьяные. Деньги перечислили. 220 рублей.  Двадцать отдал председателю. Сто – работодателю. Остальные разделил  по 25 рублей. Артисты остались довольны. Но мне нужны были не такие суммы.
Сказал своему работодателю. Он предложил заняться изготовлением шлакоблоков:
- Я договорился с шахтой. Мне продадут по дешёвке отвальную породу. Построишь цех, наймёшь работников. Будешь делать шлакоблоки.
- Я со своими связями могу договориться разбирать террикон, вывозить породу и за это мне будут платить.
- Отлично. Открывай счёт, дам кредит сто тысяч и начинай работать.
- Нет. Счёт открывать не буду, и кредит не возьму. Я горный инженер, а не коммерсант. Давай сделаем так. Я найму рабочих, построю цех, буду делать шлакоблоки. Хозяйство будет твоё, ты будешь платить заработную плату  и продавать продукцию. Лучше, если иметь свой транспорт, чтобы развозить по дачам.   
- На таких условиях я не согласен. Если хочешь, могу предложить тебе должность приёмщика.
Перед развалом Союза в стране творились удивительные дела.  Предприятия и банки открывались и закрывались как одуванчики. Типа фирмы «Рога и копыта». Главное – открыть счёт и дать объявление:
- Общество с ограниченной ответственностью осуществляет следующие виды работ: доставка грузов, протезирование зубов, организация концертов, свадеб, похорон, ремонт квартир, автомашин и бытовой техники…
Мой бывший сотрудник обналичивал через свой банк деньги, полученные именно за подобные услуги. Одной из них, наиболее доходной и распространённой, была приёмка заказов на изготовление портретов. В фотостудии «Объектив» из старой маленькой чёрно-белой фотографии делали цветной портрет 26 на 36, наклеивали на картонку и облагораживали целлофаном.
- Иди приёмщиком заказов. Работа денежная и не пыльная. Ты приносишь фотографии. Я делаю портреты. Ты их раздаёшь заказчикам. Себестоимость портрета 8 рублей. А цену, по Марксу, определяет покупатель. Если бабушка достаёт мятые рубли из платочка – берёшь двенадцать - шестнадцать, если из толстого кошелька – двадцать. На полставки план 80 рублей. Это десять портретов. Если соберёшь сто заказов, раздашь  по 18  рублей, получается 1800. 80 рублей сдаёшь в кассу. 1720 делим поровну. 860 – это в три раза больше твоего министерского оклада. Но заработаешь ты их не за месяц, а за неделю. Проезд, гостиница и питание за твой счёт.
Это была единственная тёмная полоса в моей жизни. Чувствовал, что занимаюсь делом не только не своим, но и не честным. Но доход этот бизнес приносило хороший. Жаль было бросать. На портретиках работал три года. Заказы собирал по областям России: Московская, Курская, Воронежская, Тульская, Тамбовская, Ярославская, Орловская, Ростовская. В пятницу утром уезжаешь, в пятницу вечером возвращаешься.  Две ночи в дороге, день на раздачу портретов, пять дней в работе. Этаж за этажом, дом за домом, улица за улицей, город за городом. В день иногда пять заказов, иногда двадцать пять. Народ живёт не бедно. Деньги имеет. Платит и по 18, и по 20 рублей. За три года мой чистый минимальный месячный доход был триста рублей, максимальный – 1200. Можно было и больше, но портреты не такие уж и лёгкие, чтобы носить по 150 штук.
Потратив неделю на командировку, остальное время занимался строительством дома. Денег не жалел, поэтому построил быстро. В общей сложности потратил семь с половиной тысяч рублей. Получился красивый шалаш из розового гранита, с балконом и фонарём, срисованным с Иоанновского моста в Ленинграде. Последний рейс был в город Зубов Тульской области. Назад возвращался в поезде Москва-Тбилиси. Окна разбиты. Двери поломаны. Туалеты не работают. Постели нет. Чай холодный. Шёл июнь 1991 года. После развала Союза началось такое, что страшно было выходить на улицу, не то, что ехать в командировку. Решил возвратиться на шахту.

20.
К этому времени моя родная шахта уже закрылась. Попытал счастья на другой, в получасе ходьбы от дома. Встретил приятеля. Разговорились. Он похвастался высокими заработками. Назвал фамилию директора. Оказался сыном моего давнего приятеля:
- Я с его отцом работал на шахте, потом в Министерстве. А сына сорок лет назад возил в коляске.
- Ну, так иди к нему, даст тебе должность начальника участка.
- В шахту идти нет желания. Все кости поломаны. Шахтёрскую пенсию уже получаю.
Записался на приём. Зашёл в кабинет. В кресле сидит незнакомый мне мужчина.
- Ищу работу.
- Почему пришли к нам?
- Ходить близко.
Положил на стол трудовую книжку, диплом инженера  и пачку удостоверений: подземный электрослесарь, машинист-механик угольного комбайна, мастер-взрывник, машинист электровоза, машинист крана, пилорамщик. Директор долго листал, читал. Потом спросил:
- Комбайнёром пойдёте?
- Нет. В шахту не пойду. Жена не пускает. Слесарем поверхности возьмёте?
- Иди к главному механику. Завизирует заявление – возьму.
Главный механик в отпуске. Зашёл к заместителю. Душевный оказался человек. Расспросил обо мне, рассказал о шахте. Внимательно прочитал записи в трудовой книжке:
- После Министерства трудно будет привыкать к шахтным порядкам.
- Я пятнадцать лет к ним привыкал. За пятнадцать лет в Министерстве не отвык.
Долго вертел в руках диплом. Извинился, что руководящих вакантных должностей нет:
- Слесарем в электромеханический цех пойдёте?
- Согласен.
Отдел кадров послал в учебный пункт. Там за десять дней должны мне рассказать, что такое шахта. В кабинете начальника учебного пункта сидел бывший главный инженер шахты, которого я, работая в Министерстве,  не раз инспектировал. Выпили по рюмке коньяка. Поболтали, вспомнили общих знакомых.  Посмотрел мои документы:
- После тридцати лет работы, чего ты ещё не знаешь про шахту?
Подписал электрослесарем шестого разряда. Без прохождения учебного пункта.
Работа понравилась. В цехе работали токари, сварщики, резчики, фрезеровщики, инструментальщики, кузнецы, крановщики, стропальщики и электрослесари. Всего 25 человек. Я слесарил. Помогал всем понемногу. Приносил, раскладывал, поддерживал, относил. В основном – со сварщиками. Изготавливали металлические двери, решётки, ставни, лестницы, ступеньки. Ремонтировали шахтное оборудование. Каждый день поступала шабашка: жители близлежащих домов приносили что-то сделать и отремонтировать. Расплачивались самогонкой, которую рабочие распивали с утра до вечера. Чуть было не разбаловался и я. Вспомнив Колыму, продемонстрировал, что пить умею, и остановился.
Вернувшийся из отпуска главный механик вызвал на беседу. Спросил с издевкой:
- Я смотрю, ты очень умный. В Министерстве работал. Новую технику знаешь. А со старой дружишь?
- Дружу.
Вышли во двор. Под краном ККС-10 в беспорядке свалено оборудование. Устроил мне экзамен. Водил вокруг огромной кучи, спрашивал, что как называется. Я отвечал без запинки. Ни разу не ошибся.
- Сколько надо человек и времени, чтобы навести порядок?
Не задумываясь, ответил:
- Шесть рабочих и месяц времени.
- Рабочих дам, у меня бездельников много. А управиться надо за неделю.
Я взял кусок железки, подцепил на неё сантиметров пять масляной грязи:
- Это не трогать?
Дал шесть человек и месяц сроку. Я составил план работ, наметил площадки для каждого участка. Показал заместителю главного механика. Он посмотрел, одобрил, сделал поправки: одним участкам добавил площадь, другим уменьшил.
Принялись за работу. Освободили край площадки  от оборудования, зачистили до бетона, отгрузив пять вагонеток грязи. Помыли, нанесли белой краской граничную полосу. С краю написали название участка. Потом три дня собирали под краном оборудование именно этого участка и аккуратно складировали. Начальнику участка понравилось, зато на остальной площади бардак увеличился.
Так, зачищая по маленькой площадке и переставляя оборудование, добрались до другого конца. Управились за четыре недели. Проинструктировал машинистов крана: каждый начальник должен следить за порядком,  ставить оборудование на своё место. Главный механик привёл директора полюбоваться. Всем занятым на уборке, а также машинистам крана,  главному механику, его заместителю, главному энергетику и начальникам участков, которые в течение длительного времени загаживали подкрановое хозяйство, выдали премию. Это была моя первая премия на шахте, из которой я понял, что порядки здесь такие же, как и в Министерстве: один с сошкой, семеро с ложкой.
Работали с семи утра до шестнадцати. Но заканчивали обычно на час раньше. Это было не по  закону. Но на шахтной поверхности работало много «подснежников». Рабочих, числящихся на подземных должностях. Они уходили домой рано. Мы шли за ними.  Я садился на велосипед и ехал достраивать дачу. Командовал нами молодой, двадцатидвухлетний мальчик, сын одарённого родителя. На шахту был спущен парашютом. Даст наряд, и до обеда пропадает. В обед пробежит по цеху, и опять пропадает. Мы тоже позволяли себе уходить с рабочего места сразу после выполнения наряда. Так что, времени для строительства дачи было вдоволь.

В слесарях я задержался на полтора года. Недалеко от моего участка располагался участок моего приятеля, папеньки директора шахты. По старой дружбе, ходили друг к другу в гости. Я к нему, он ко мне. На чай.  Мой дом уже был под крышей. А на его участке не было даже сарая. Поскольку сад ещё не подрос, жена пряталась от солнца под стол. Я выругал приятеля:
- Вот, возьму ремень, дам по попе один раз папе, другой – сыну. Что, не можете домик соорудить?
- Не можем. В парке построили дом, анонимками засыпали. Сын не успевает отмахиваться.
Так и не построили. Правда, позже купили дом на обкомовской даче.
Как-то пили чай. Супруга проговорилась, что я работаю слесарем на шахте «Куйбышевская». Приятель обиделся:
- Коля, сын просил меня порекомендовать ему начальников, а ты работаешь слесарем. Это он тебе подписал заявление?
- Нет, он тогда был в отпуске. Главный инженер подписал.
На следующий день вызвали к директору. Усадил. Выругал:
- Фёдорович, мне нужно заменить трёх начальников участка на поверхности и одного подземного.
- Подземным не хочу. Начальником на поверхности тоже. Мне нравится работать слесарем.
- Я Вас не собираюсь осчастливливать. Прошу помочь. Выбирайте,  нужны начальники: снабжения, электромеханического цеха, энергоучастка и завгар. Ребята сработались. Воруют, пьют, гуляют. Дошли до крайности. Перечислили деньги за десять электродвигателей. Подтёрли доверенность, получили десять холодильников. Их бы под суд отдать, да все папенькины сыночки.
- Я подумаю. Дня три.
Три дня мне нужно было для того, чтобы переговорить с директором другой шахты, рядом с дачным участком. Он тоже предлагал пойти подземным начальником монтажного участка. Я отказался. Ещё была вакантная должность начальника лесного склада. Я сомневался. Рискованная работа. Лес воруют налево и направо. А отвечать мне.  Я просился слесарем. Ответ должен был дать через два дня.
Посоветовался с женой. Она помнила мою работу снабженцем в Министерстве, брать на себя лесной склад отсоветовала. Но директор не стал ждать три дня. Наутро вызвал:
- Фёдорович, думать некогда. Я вчера уволил всех четырёх. Переговорил с бригадиром механического цеха. Татьяна Васильевна сказала, чтобы я Вас никуда не отпускал. Зам главного механика Вами не нарадуется.
- А главный механик?
- Главный не в восторге. Значит, боится свежего ветра. Он в доле со своими начальниками. Пишите заявление, принимайте цех. Я Вам даю неограниченные полномочия. Безжалостно выгоняйте алкоголиков и воров. Я видел, какой порядок Вы навели на поверхности. Такой же должен быть в цехе. Ко мне заходите в любое время по любому вопросу.
- Я обещал Валерию Фёдоровичу, что приму центральный лесной склад.
- Зачем Вам такая ответственность? Прежнего директора посадили. Хотите последовать за ним?
Снял трубку. Позвонил на шахту имени Абакумова:
- Валерий Фёдорович. Тут у меня сидит Николай Фёдорович. Я его тебе не отдам. Ищи другого начальника лесного склада.
Конечно, некоторую неловкость я ощущал. Этического плана. Ещё вчера вместе с ребятами работал, выпивал, мирно беседовал, а сегодня надо давать наряд, требовать выполнения, запрещать пить и рано уходить,  наказывать, увольнять. Слесарь подчиняется только начальнику цеха. Отпросился, и поехал на дачу. А начальник – лично директору шахты. Плюс – не нормированный рабочий день. Это значит, что работать обязан и днём, и вечером, и, если авария -  ночью, в субботу и воскресение. В принципе, уйти с шахты можешь в любое время, но не тогда, когда тебе нужно. Опять же, планёрка в шесть утра, совещание у директора в восемь и шестнадцать часов.
Просмотрел  документы. Оклады в цехе самые маленькие. Зашёл к директору:
- В цехе самая маленькая зарплата. А работа ответственная, и специалисты есть высококлассные. Разбегутся.
- Вы алкашей разгоните, а с окладами вопрос решим. Приходите с предложениями.
Вопрос с алкоголиками решался трудно. Прихожу с планёрки, токарь уже открывает бутылку. Беру, разбиваю об станок. Посылаю уборщицу:
- Мария, убери возле Сашиного станка стекло. Я там бутылку разбил.
Приходит, докладывает:
- От бутылки осталась пробка и мокрое пятно. Осколков нет, так, белый стеклянный порошок.
В другой раз ударил о стену. Выбил два стеклоблока. Зима. Холодно. Ветер. Снег в уши токарю задувает. Закрыл дырку фуфайкой. Пить не бросил. Допился до белой горячки. Забрали в психушку. Поехал проведать. Страшное зрелище. Повёз на свидание всю бригаду. Вывели Сашу из-за металлической сетки. Сидит на стуле, по бокам два охранника. Дали блок сигарет. Он разорвал упаковку, бросил за ограду. Человек двадцать набросились, передрались, расхватали сигареты и скрылись в норы. Сам закурил, балдеет. Говорю своим подчинённым:
- Кто хочет сюда попасть?
Молчат. Но результат получился хороший.
За месяц уволил всего троих. Пришёл пьяный – выговор и лишение премии. Во второй раз – заявление на расчёт, и в сейф, до третьего раза. После третьего раза сам подписал обходной лист и отвёл в отдел кадров за трудовой книжкой. Двух попытался уволить за воровство инструмента. Приказ директор подписал, а юрист не завизировал. Нет такой статьи – увольнять за воровство. Можно только судить. А сумма мизерная, суд к рассмотрению не принимает. Пришлось идти на нарушение закона, изыскивать другие причины.
Посоветовался с начальником отдела труда и заработной платы. У моих рабочих тарифные ставки. Разряд можно повысить, но ставку изменить нельзя. Подготовили проект приказа: перевести на оклады, по опыту водителей гаража. Получалось процентов на двадцать больше. Директор приказ подписал. Мои мальчики-девочки обрадовались. Трём увеличил оклады. Потом придумал доплачивать по двадцать пять процентов за профессиональное мастерство, и по двадцать пять процентов за совмещение профессий. Будто токарь управляет тельфером, слесарь – кран-балкой, сварщик работает без слесаря, сам себе раскладывает,  держит и переворачивает детали при сварке.
Шахта часто заключала трудовые соглашения с посторонними рабочими. Я ввёл в практику оформление нарядов на выполнение работ, которые не входят в список Единых норм и расценок, своими рабочими. По трудовому соглашению каждый получал ежемесячно некоторую сумму. Понятно, что оформлялось это так, будто работа выполнялась в выходные дни.  Многое из этого было противозаконно, однако зарплата увеличилась в два раза. Принял новых специалистов. Меня зауважали. Дисциплина в цехе поднялась. Ребята соглашались по моей просьбе выполнять любую работу.
Увы, мой оклад оказался меньше, чем зарабатывали мои подчинённые. Пошёл к директору. Рассказал о делах. Потом – анекдот:
- Вышла русская за еврея. Утром говорит: «Я знала, что вам делают обрезание. Но чтобы так обрезать!»
- За такие анекдоты коммунисты отрезали галстуки.
- Галстук я снял. А оклад мой в два раза меньше, чем у слесаря.
- Твоему предшественнику не за что было платить.
Снял трубку. Позвонил главному экономисту:
- Какой оклад у начальника мех цеха? А у начальника котельной? Почему? Людей там равное количество, а оклады разные. Надо уровнять. И потом, сделай, пожалуйста, Николаю Фёдоровичу персональную надбавку 30%. Из моего фонда.
С этой надбавкой случился казус. Пишу я как-то рапорта. Зашёл начальник связи, попросил чистый бланк рапорта. Я дал. Он увидел мою надбавку, спрашивает:
- Почему нет у меня?
- У всех должна быть.
Полгода он каждый месяц  начислял себе по 30%. А потом ревизор сделал начёт. После 30% в строке должен стоять номер приказа, а на него приказа не было. Обиделся. Долго не разговаривал.
За два года цех вышел в передовики. Если бы не отменили звание «Участок коммунистического труда», точно присвоили бы.
На должность уволенного начальника снабжения назначили женщину. Начальником подземного энергоучастка стал умный парень. Через год его назначили главным энергетиком, ещё через год – коммерческим директором, затем директором шахты, а потом и директором соседней шахты. А с завгаром не повезло. Поменяли несколько раз, и все неудачно. Предлагали и мне.
Шахта владела пансионатом в Крыму. Собрался директор со своим заместителем  съездить туда на фольксвагене. Отъехали сто километров, сломались. Вернулись. Отремонтировали машину. Поехали. Опять сломалась. Вызвал меня. Показал запчасть. Попросил сделать. Я задействовал свои старые связи. Выписал пропуск на закрытый завод. Пока с начальником цеха играл в шашки, ребята выточили дефицитную деталь. Дал на пару бутылок. Привёз директору. Установили на мотор. День ездили по городу. Всё нормально. Директор спросил:
- Что я Вам должен?
- Хороший начальник всегда найдёт способ рассчитаться с подчинённым.
Только вернулся в цех, звонок:
- Зайдите в кассу, Вам выписали премию.
На ежедневных планёрках директор распекал начальников до белого каления. То одно у них не получалось, то другое. В котельной громко гудел вытяжной вентилятор. Рабочие жаловались – нечем дышать. Жители посёлка тоже – спать не даёт. Всех опросил, никто ничего дельного не предложил:
- А с Фёдоровичем советовались?
Все молча опустили головы. Он развёл руки в стороны, закивал головой. Я спрашиваю:
- Разрешите идти?
Взял своих слесарей. Залезли на крышу котельной. На лопастях вентилятора сантиметров по пять жирной сажи. Вытяжные трубы в дырках. Сажу очистили. Трубы заменили. На второй день, не услышав благодарности, во время планёрки нарочито громко спросил у начальника котельной:
- Что-то вентилятора не слышно. Остановили его, что ли?
Все притихли. Шума почти не слышно. Все молчат, а директор говорит:
- Ну, Шунькин!
С тех пор так и повелось. Всех начальников опросит, даст нагоняй. А если у кого-то что-то не получается, спрашивает:
- А с Фёдоровичем советовались?
Я выхожу. Делаю, что надо. Прихожу. А он опять:
- Ну, Шунькин!
Коллеги на меня обижались:
- Тебя директор любит за то, что ты дружишь с его папой.
- Я в институте повышения квалификации читал лекции директорам шахт. Хотите,  и вас научу работать. Только вы так не сможете. Не знаете того, что я знаю. Опыта такого нет. Да и лень-матушка заедает.
В самом деле, меня директор ни разу не тронул. На планёрках  я рисовал в записной книге чёртиков, писал стихи. В конце концов, он сжалился:
- Фёдорович, если у Вас нет вопросов, можете на планёрки не приходить.
Я и не приходил. За что был наказан. Звонит телефонистка:
- Фёдорович, директор трубит сбор.
Разумеется, я не пошёл. А часа через два опять звонок:
- Срочно к директору!
Прихожу. Сажусь. Спрашивает:
- Что плохого я Вам сделал? За что Вы меня не любите?
- Кто Вам такое сказал?
- Почему Вы не пришли поздравить меня с днём рождения? Какие такие важные дела Вас задержали?
- Вы же сами сказали, чтобы я не приходил на планёрки. Вот я и не пришёл.
Такое вышло недоразумение. Зато позже, когда отмечали его пятидесятилетие, я был тамадой. Вместе с директрисой Дворца культуры.

21.
Всё течёт, всё меняется. Изменилась и наша жизнь. Летом 1993 года в одночасье погибли сын и дочь. С тех пор прошло двадцать лет, а писать об этом не могу. Словами такое горе передать нельзя. И не дай Бог кому испытать нечто подобное. Все соболезнования вызывали сердечную боль и душевное раздражение.  Понимаю, что люди желали мне добра, хотели успокоить, но боль не утихала. У меня было горе, а людей интересовали подробности. Из прежних знакомых сохранил связь с одним другом, самым преданным, самым понятливым. Навсегда уединились вдвоём с супругой.
Именно в это время в отношениях с дочерью появилась первая трещина. Друг, как мог,  успокаивал жену. Считал, что ей тяжелее, чем мне. Она потеряла двух детей, а у меня есть дочь. Но дочь на похороны не пришла. Знал, что обида на меня не прошла, осталась навсегда. Но считал, что это не повод бросить меня в такую трудную минуту. На одно горе наслоилось другое. Стерпел. Простил. Жена – тоже. Продолжали относиться, как прежде.
Ещё один случай окончательно выбил меня из колеи. Приехала с другом на дачу. На обратном пути подвезли меня домой. Нарвал три букета цветов. Ей, себе и детям на могилки. Проезжали мимо кладбища. Попросил заехать. Дочь сказала, что по кладбищам она не ходит. Предложил подождать в машине:
- Ты посидишь, а мы сходим, положим деткам на могилки цветочки.
На что получил ответ:
- Мой друг тоже по кладбищам не ходит. 
Вышел из машины, пошёл пешком. Обида засела глубоко и надолго.  А виду подавать нельзя.
Впервые пришла на могилки спустя двадцать лет. Не знаю, чем она руководствовалась. Думаю, не по своей воле: её привела двоюродная сестра, дочь моего брата,  моя любимая племянница. А её сын, мой внук, так и не нашёл времени посетить могилки хотя бы один раз. Верояно, на то есть некая, неизвестная мне причина. 
Видя моё состояние, директор отправил в командировку, в пансионат «Шахтёр», не далеко от Судака:
- Поезжайте с супругой. Отдохните. Мой домик свободен. Поживите, придите в себя.
Поехали. Вернулись домой через неделю. Было не до отдыха. Испытывали потребность каждый день быть на могилках детей. По-другому не могли. Так же, как и сейчас. Сначала ездили автобусом. Теперь на такси.
Правду говорят – все болезни от нервов. У меня за два месяца высыпались все зубы. Потом пришла пора более серьёзных болезней: инсульт, инфаркт, ещё инсульт. У супруги те же болячки. Плюс онкология, тяжёлая операция. Химия и облучение посадили сердце, поджелудочную, опустошили кровь: ни одного эритроцита, диабет. А живым в гроб не ляжешь. Держимся друг за друга, стараемся достойно дожить до своего срока.
Директора шахты назначили техническим директором производственного объединения. На его должности остался главный инженер. Начались трудные постсоветские времена. Оклады уменьшили. Надбавки отменили. Снабжения никакого. Работать стало трудно. Лампочки, гвозди, резцы, метчики выдавали по штукам. План не выполняли. Зарплату задерживали на полгода. В таких условиях трудно было требовать соблюдения дисциплины. Рабочие разболтались.
В расчётах перешли на бартер. Меняли уголь на товары и продукты, которыми рассчитывались с рабочими. Привозили тухлых кур, плесневелый сыр, колбасу с запахом, старые марки магнитофонов, телевизоров, пылесосов.  Приходилось брать: инфляция мгновенно съедала заработанные деньги. Рубли остались в российском сбербанке. Их заменили купонами, потом карбованцами. Оклад мой превышал двадцать миллионов. Президента Кравчука прозвали «Купон первый». Поезда заполонили «кравчучки» - двухколёсные тачки, в которых по стране возили продукты и товары. Начались забастовки. Работать было нечем.
Пришёл делегат. Предложил поменять наш уголь на токарный станок. Я согласился. Хотел договориться сразу на два станка, директор дал согласие на один. Заключили договор. Отправили вагон угля. Получили станок. Оказалось, сработан заключёнными, в тюрьме. Звенит, трещит, не работает. Юрист начал готовить рекламацию. В это время пришла рекламация с завода: наш уголь не горит, в нём 50% породы…
Следующий ходок предложил гильотину для резки металла за вагон угля. Я уже было согласился, но числилась она у него маргарином. В подобную аферу не полез. Каждый день приходили всё новые и новые ходоки: продай станок, сдай в аренду пол цеха, разреши после смены работать на пневмомолоте. Вокруг шахт как грибы, вырастали малые предприятия. Предлагал им создать предприятие в ста километрах от шахты, без моих площадей, станков, кислорода, керосина и электродов, металла. Переманили лучших рабочих.  Отбивался с большим трудом. Но многие мои коллеги пострадали.  Их погубила жадность. В нормальное русло вошли только с переходом на гривну. Её оценили высоко: $1.75. 
Нового директора тоже перевели в объединение. Нам сбросили с парашютом молодого, энергичного специалиста, бывшего главного инженера соседней шахты, Александра Филипповича.  С собой привёл вторую жену, мою очень хорошую знакомую. Назначил её начальником отдела кадров.  Предоставил отдельный кабинет. Сразу закрутил все гайки. Начальники были весь день на шахте. За малейший проступок – наказание, от выговора, до лишения премии и увольнения.
Километрах в ста от нас закрыли шахту. Городок захирел. Директор посадил начальников в автобус, привёз посмотреть. Зрелище печальное. Копры разрезаны на металлолом. Стёкла выбиты. Рамы и дери выломаны. Стены разрушены. Заехали в шахтный городок. Там картина не лучше. Жители разъехались. Больница, школа, магазины – всё  брошено. Пятиэтажные дома пустые.  Двери заколочены. Окна нижних этажей забиты крест-накрест досками. Подъехали к детской площадке. В беседке накрыли стол. Директор держал речь:
- Смотрите. Запоминайте. Если не будем давать план, наш посёлок превратится в такие же руины!
Подействовало! Через месяц шахта выполнила план, и выполняла в течение двух лет, пока он не уволился по болезни: ему вырезали почку.
Вскоре отметили его сорокалетие. Отметили с помпой. Организаторы постарались. Присутствовали представители из Министерства, Объединения, горисполкома, райисполкома. Было и радио, и телевидение. Пришла поздравительная телеграмма даже от премьерки, Юлии Тимошенко. Думаю, он того стоил.
Видимо, готовился основательно. Знал обо всех почти всё. Начальника погрузочного комплекса – бывшего главного энергетика – назначил коммерческим директором. Некоторых сразу предупредил «о несоответствии» Через месяц весь комсостав собрал в банкетном зале, «для проверки на вшивость». Водка лилась рекой. Ребята напились, раскрепостились. Начали болтать лишнее. Один начальник участка предложил тост. За лучшего из лучших директоров. Опустошив стакан, спросил:
- Александр Филиппович. Зачем вы поставили коммерческим директором Веню? Когда он был главным энергетиком, у нас каждый месяц якобы сгорало по пятьдесят электродвигателей.  Он их продавал, а старые красил и отправлял в шахту. Один двигатель побывал на моём участке пять раз за месяц. Разным цветом покрашен, а номер тот же. Он  Вам весь уголь продаст.
Наступила долгая пауза. Пытаясь спасти положение, я пошутил, как позже оказалось, неудачно:
- Ты, Гена, многого не знаешь. Александр Филиппович  согласился принять нашу шахту только потому, что здесь работает Вениамин Николаевич.
Язык мой – враг мой. Напряжение снизилось только потому, что не все поняли смысл мною сказанного. А я нажил сразу двух врагов. Одного в лице директора шахты, другого в лице коммерческого директора. Тогда я ещё не мог предположить, что через пять лет он станет директором нашей шахты.
Прогулы, пьянство и воровство прекратились. Кое-кто на Шурика злился, но большинство было довольно. Для доставки рабочих на шахту с дальних районов города купил три автобуса. Навёл порядок на поверхности шахты. Заставил работать контору, сотрудники которой последнее время разболтались. Планёрки проводил по несколько раз в сутки. На каждого начальника  завёл персональное дело, куда заносил собранный стукачами компромат. Доходило до курьёза. Главный инженер пытается зайти в кабинет директора. Секретарша не пускает:
- Директор занят.
- Что,  для меня тоже занят?
- У него Семён Андреевич.
- А, это он на меня стучит. Освободится, скажи мне.
После планёрки задержал меня:
- В складе кабель сгорел, тельфер не работает. Измерьте, сколько метров нужно для замены.
- Энергетик его уже заменил.
- Выполняйте приказ!
Я измерил. На всё - про всё надо восемьдесят метров. На всякий случай, подошёл к энергетику, шепнул на ухо:
- Сколько Вы взяли кабеля?
- Сто метров.
- Я измерил, хватает восемьдесят.
- Шурик заставил?
- Да.
Отнесли в склад двадцать метров. Я доложил директору:
- Восемьдесят метров хватит с лихвой.
Так спас ребят от неминуемого наказания.
На шахте не хватало транспортёрной ленты. Вызвал:
- Вы хорошо знаете поверхность, пройдите по цехам и участкам, перепишите, у кого полы застелены лентой.
- Для этого есть начальник поверхности.
- У Вас что-то со слухом?
- Слух у меня в порядке. Совесть тоже. Если Вы хотите собрать ленту со всех участков – это правильное решение. Объявите на планёрке, к обеду все куски будут в складе. А стучать я не буду.
Это был первый конфликт с руководством за многие годы. Его супруга пришла в кабинет:
- Фёдорович, Саша заботится о шахте. Я Вас отрекомендовала как лучшего начальника. А Вы…
- Не хочу стучать? Так? Продолжайте.  Вы с ним решайте свои вопросы. А мои, я порешаю сам!
Не узнавал, передала она ему наш разговор, или нет, но он стал усиленно собирать на меня компромат, придираться по каждому поводу.
Лет пятьдесят вход в калорифер, обогревающий зимой ствол шахты, был открыт. Приказал навесить дверь. А железа нет.
- Найди и сделай.
Взял двух ребят  с керосинорезом, поехал на закрытую шахту. Срезали с обшивки ствола кусок железа. Сделали дверь, навесили. Директор зашёл в цех, долго искал каку. Не найдя, пригласил:
- Пойдём со мной.
Привёл в калорифер, показал рваные края железа:
- Где эстетика, культура производства? Что, нельзя было отрезать на гильотине?
- Нельзя. Гильотина режет четыре миллиметра, а здесь шесть. Ножи не возьмут, да и мощности не хватит.
Ушёл молча.
На планёрке говорит:
- Сегодня опоздал на автобус. Сел в такси. Говорю: «На шахту Куйбышевскую!» Водитель спрашивает: «А где это»? Три дня сроку: чтобы со всех сторон висели постеры «Шахта Куйбышевская».
Из толстого железа изготовили большой плакат над остановкой автобуса. На стену админбыткомбината сделали два плаката из миллиметровки, на русском и украинском языке. Наклеили на них плёнку. Жестянка тонкая, коробится, из-за бликов нельзя ничего прочитать.  После планёрки привёл всех начальников, показал:
- Вот так работает наш мех цех.
Я не смолчал:
- Дайте хорошее железо, работа будет хорошая.
Привезли сто килограммов железа. Заказали новые плёнки. Сделал нормальные плакаты. А стоимость испорченных плёнок  удержал из моей зарплаты.
Третий случай нас помирил, хотя мог окончательно испортить отношения. В Селе Морском не открывали купальный сезон, так как принадлежащий нашей шахте спасательный катер, один на несколько пансионатов, был не на ходу. Дважды посылали ремонтные бригады, но  отремонтировать не могли. Послали меня. Я сказал:
- Я не могу ехать в такую даль, не зная, что там надо делать. Дайте техническое задание.
- Катер стоит в ангаре, в ста метрах от берега. По рельсам его спускают на воду лебёдкой. Этой же лебёдкой вытаскивают на берег. В прошлом году в море рельсы разошлись, катер провалился. Еле-еле вытащили на берег. Надо рельсы починить.
Чтобы посадить директора на место, сказал:
- Там нет никаких рельсов. Катер ходит по профилю СВП. Теперь всё понятно. Соберу необходимые  инструменты и материалы, через два дня выеду. Нужна машина, потому что железа и инструмента придётся брать много. И надо в помощь два человека. Выбирать буду сам. Там море мелкое, придётся далеко от берега нырять, и в воде сидеть подолгу.
Взял слесаря, который занимался прыжками с вышки, мог сидеть под водой по пять-семь минут,  ему в помощники молотобойца с кузницы. Работу выполнили за три дня. Спустили катер на воду. Ещё три дня проверяли, как он работает. Узнав, что наряд выполнен, директор позвонил:
- Зайдите в пансионат шахты имени Засядько, посмотрите, какие у них на пляже раздевалки. Будем делать такие же себе.
Мне эта работа знакома. Несколько лет назад для пляжа нашего пансионата изготовили два огромных красивых солярия.  Работу выполняли на площадке у цеха. Потом разбирали и в Крыму собирали. Тогда случился конфуз. Для входа в солярий сделали лестницу. Чтобы легче заходить,  приварили стальную полосу шириной сорок миллиметров, толщиной десять. Подошёл зам директора по капстроительству, сказал, что концы надо загнуть, чтобы не упирались людям в живот. Я не сдержался:
- Мы делаем по чертежам. Неоконченная работа дураку не показывается.
Он психанул, ушёл. Я поставил резчика, он прогрел концы перил, плавно загнул под 45 градусов. Директор подошёл, сказал:
- Это совсем другое дело, - и взялся обеими руками за горячие перила. Тут же взвыл: кожа ладоней обгорела дочерна. Долго ходил с забинтованными руками.
Приехал. Доложил о выполненной работе.
- Про раздевалки не забыл?
- Не забыл. Красивые ракушки. Чтобы не повторить казус с плакатами, нужно хорошее железо.
Вмешался начальник поверхностного комплекса:
- У меня есть железо. Я тебе дам два листа.
Принёс такую же миллиметровку.
Сделали выкройку, порубали. Электросваркой не варится. При малейшем контакте с электродом прогорает насквозь. Пригласил начальника поверхности:
- Твоё железо, ты и вари. У меня газосварщика нет.
Пришёл газосварщик. Слепил что-то невообразимо-страшное.  Я приказал ребятам сдать в металлолом. Пообещали завтра отгрузить. Но директор успел увидеть это произведение искусства. В металлолом сдавать запретил. На планёрке предупредил:
- После наряда никому не расходиться. Пойдём на экскурсию, любоваться продукцией мех цеха.  Я Вам покажу, какую раздевалку для пансионата сделал этот говнюк.
Я взорвался:
- Один говнюк дал говняное железо, другой говнюк из него сделал говняную раздевалку.  Не надо отвлекать от работы занятых людей. Я принесу её в Ваш кабинет, там все и посмотрят.
У директора отвисла челюсть. Он покраснел, задрожал. Пытался что-то сказать, но не мог выдавить ни слова. Жена вскочила, выбежала из комнаты.  Несколько минут стояла гробовая тишина. Жена привела фельдшера. Дали директору таблетку, чем-то напоили. Встал, медленно пошёл в кабинет.  Ребята ожили, зашумели. Одни стали меня поздравлять. Другие жалеть. Я уехал домой. Надо было разобраться в своих чувствах. Одно знал: бояться мне нечего.
Как-то зашёл ко мне начальник подъёмных установок, пожаловался:
- Когда Шурик на меня смотрит, я цепенею, как лягушка перед удавом. Как ты с ним можешь так спокойно разговаривать?
- Я не понимаю причину твоего страха.
Раскрыл папку должностных инструкций. Начал читать.
- Директор шахты имеет право наказывать подчинённых: поставить на вид. Ты этого боишься?
- Нет, он каждый день об этом трендит.
- Имеет право объявить выговор.
- Да их у меня полтора десятка.
- Имеет право лишить премии.
- Пусть лишает, мы её три года не получали. Не беда, если лишит на один месяц.
Имеет право лишить выслуги лет до 25%.
- Это бы не желательно, но не страшно.
- Имеет право перевести на нижеоплачиваемую работу сроком на три месяца.
- Я бы с удовольствием работал заместителем начальника. Работы меньше,  ответственности никакой, и на планёрки не ходить.
- Имеет право  сместить с занимаемой должности.
- Мне эта должность в печёнках уже.
- Наконец, имеет право уволить за несоответствие занимаемой должности.
- Пусть увольняет. Куму позвоню, он устроит меня на любую шахту.
- Так чего же ты боишься?
- А и правда, чего? Спасибо, Фёдорович, теперь я его не боюсь.
И представьте, стал другим человеком. Несколько раз огрызнулся – директор только удивился, не более того.
Имея за плечами шахтёрскую пенсию, чего было бояться мне, в мои 65 лет пережившему десяток директоров? Но тут присутствовал один  небольшой нюанс.  После пятнадцати лет работы в Министерстве, я мог смело вступить в полемику не только с директором шахты, но и с Генеральным директором производственного объединения, и даже с заместителем Министра. Но воспитание не позволяло мне назвать, кого бы то ни было, говнюком. Тем более своего непосредственного начальника. Даже в ответ на его оскорбление. Сказав сгоряча фразу «Один говнюк дал говняное железо», я имел в виду начальника поверхностного комплекса, который это злополучное железо мне дал. Когда директор принял мою реплику на свой счёт, я не возразил. Сначала растерялся, позднее – не счёл нужным. В конце концов, он начал первый. Поначалу, когда шахта работала плохо, всех начальников он возил в церковь молиться. Значит, в Бога верил. Я не верил, но некоторые библейские истины знал: с людьми надо поступать так, как хочешь, чтобы они поступали с тобою. Это служило мне некоторым оправданием. Но я также знал, что оправдаться можно только перед собой.  Перед людьми и Богом не оправдаешься.
Проведя бессонную ночь, утром принял решение. За пятнадцать минут до планёрки появился в кабинете директора с тремя листами бумаги:
- Пришёл на суд. Это лист финской бумаги высшего сорта, для заявления на расчёт. А это – два листа тульского бумажного комбината, третий сорт. Подстилать под колени, чтобы брюки не выпачкать.
- Подстилать будешь  при всех начальниках.
- Извиняться не буду. Не вижу своей вины. Счёт у нас один-один.
Сказал, сел, написал заявление: «Прошу освободить от занимаемой должности по собственному желанию в связи с уходом на пенсию».
Долго держал в руках, читал, кряхтел, думал. Я старше него. И мой опыт больше, чем его. Заведомо знал: такими начальниками не разбрасываются. Но также знал: такого никому не прощают. Видел его сомнения, внутреннюю борьбу с самим собой. Ждал. Наконец проскрипел:
- Если я тебя выгоню, Надежда меня не поймёт.
- Я не хочу, чтобы мы, два крутых мужика, в своих разборках ставили между собой женщину.
Порвал на кусочки заявление, бросил в урну:
- Иди ты на хер!
С тех пор отношения установились доброжелательные. Коллеги видели, что на следующий день  жена директора  заходила в мой кабинет, знали, что я с ней дружу, и считали, что помирила нас она. Я не возражал.
К сожалению, через два года он серьёзно заболел и переехал в Киев, оставив вместо себя заурядного заместителя. Отношения у меня с ним разладились в первый день. В воскресение диспетчер вызвал меня на работу. Зачем – не сказал:
- Ждите в кабинете.
Я, как всегда, пришёл к шести. Директор вошёл  в мой кабинет в десять. Не поздоровался. Сел. Положил передо мной несколько листов:
- Ты мне должен…
- Во-первых, здравствуйте. Во-вторых, я никому ничего не должен. В третьих, предупредил жену: если после моей смерти к ней придут и скажут, что я что-то должен, пусть гонит в три шеи. Я со всеми рассчитался, никому не должен. А в-четвёртых, согласно этикету, если ко мне обращаются на «ты», я просто обязан отвечать взаимностью. Что ты от меня хочешь?
- Посмотрите чертежи.
Ага, уже – посмотрите!
На восьми листах бумаги, по всем правилам машиностроительного черчения,  в трёх проекциях, были изображены лопаты, грабли, вилы, топоры, тяпки и прочие принадлежности садово-огородного инвентаря.
- Мы что, с добычи угля переходим на разведение овощей?
- Это для моей дачи.
Я достал ЕНВЦ – единые нормы времени и расценки. Раскрыл на странице «Механические мастерские шахты». Подал:
- Изготовление подобной продукции не наш профиль.
- Ваш слесарь, Орендарец, делает изящные вещи из титана и нержавейки.
- Да? Я об этом не знал.
- Я Вам не верю.
- А я Вам докажу. Вы на машине? У меня сегодня выходной. Кстати, первый и единственный в этом месяце. Потому что месяц заканчивается.  Сейчас поедем ко мне на дачу. Осмотрите мой инвентарь. Если найдёте хотя бы одну тяпку или лопату, сработанную в цехе, я прикажу Орендарцу выполнить Ваш заказ.
- Я сам ему прикажу, - сказал, забрал чертежи и удалился.
- Это Вам в техотделе не осмелились отказать, пошли на уступку, сделали чертежи. Кстати, в рабочее время. У меня такие фортели не проходят. Если я начну выполнять такие заказы, весной Вам придётся закрывать шахту месяца на три.
В горном деле разбирался слабо. На нарядах беспричинно орал, обзывал начальников скабрезными словами, матерился. Слушать не мог. Перебивал, задавал глупые вопросы. Не дождавшись ответа,  сам на них отвечал, по своему разумению. К этому быстро привыкли. Никто его не боялся. Никто не подчинялся глупым приказам. Не хочется приводить здесь десятки его неразумных предложений. Два года шахта работала успешно. В первый месяц его прихода план не выполнили. Последующие пять месяцев – тоже. Задержался он у нас ненадолго. Хотел написать – к счастью, но рука не поднялась. Его сбросили с парашютом только для того, чтобы нашу шахту закрыть.
 
22.
На утренней планёрке я сидел вторым от окна. У самого окна сидел начальник участка ремонта забойного оборудования, Миша. Я был намного старше него и, соответственно, дисциплинированнее. Приходил за пять – десять минут. Он – или за две-три минуты, или опаздывал. В то утро, придя, как обычно, за десять минут, я увидел, что место моего друга занято симпатичным мужчиной в дорогом костюме. На подоконнике лежит пузатая борсетка. Здороваюсь, сажусь, показываю на борсетку, говорю:
- Борсетка предназначена для  паспорта, кредитной карточки, мобильного телефона и пистолета. А бутерброды носят в хозяйственной сумке.
Он также шутливо ответил:
- Извините, больше не буду.
Распалив себя, директор продолжал распалять подчинённых:
- Почему полетел редуктор? Ты когда его последний раз смазывал? Сегодня чтобы залил масло в два редуктора лавы, и в два на штреке.
Я наклонился к своему соседу, шепнул:
- Если бы директор указал мне, в какой редуктор заливать масло, я бы послал его на фик.
В ответ услышал:
- Я тоже.
В этот день мы так и не узнали, кто присутствовал у нас на планёрке. На следующий день Мишино место было опять занято. Я поздоровался, сел. Мой сосед указал на борсетку:
- Видите, какой я дисциплинированный.
На подоконнике лежала тощая борсетка. По своим каналам я уже узнал: нашу шахту отдают на разграбление шахте «Трудовская». А рядом со мной сидит  её главный инженер.
- Наконец-то у нас будет нормальное руководство.
- Рано радуетесь, Николай Фёдорович. Директор мне спуску не даёт, а уж вам точно не поздоровится.
- Я за себя не боюсь. А что касается моих коллег…
- Слово «вам» я употребил со строчной буквы.
- И на том спасибо.
Шахта «Трудовская» была одим из лучших предприятий Донбасса. Именно на ней бригадир Стрельченко Иван Иванович получил две золотые звезды Героя Социалистического труда. Я с ним дружил, еще, когда работал в Министерстве. Возил к нему на участок заграничные делегации, помогал писать дипломный проект. Наши дачи стояли рядом.
Директора тоже знал отлично, не раз бывал у него в кабинете. Ещё, будучи главным инженером, он слушал мои лекции в Институте повышения квалификации. Не был знаком лишь с главным инженером. Теперь познакомился лично.
Через несколько дней явилась делегация. Только мы расселись, поступила команда: собраться в кабинете директора. Там уже были заместитель Генерального директора объединения и весь командный состав шахты «Трудовская». Зачитали приказ. Огласили график проверки участков. Мне предстояло ждать инспекцию через три дня. В цехе и так был порядок. Но за три дня мы навели лоск и блеск. За документы не беспокоился. Они всегда были в ажуре.
Пришли директор, главный инженер и главный механик. Ходили по цехам, цокали языками. Я не мешал, шёл далеко сзади. Директор спросил:
- Куда вы спрятали начальника этого райского уголка?
Я подошёл. Он подал руку:
- Здравствуйте, Николай Фёдорович.  Вот где Вы всплыли. Рассказывайте, в каком состоянии оборудование.
- В левом и в центральном ряду  все станки рабочие. Справа три станка требуют ремонта.
- Сколько всего станков?
- Тридцать пять.
- Тридцать пять, и только три не работают? Слышишь, механик? Может мне тебя выгнать, а Фёдоровича на твоё место поставить?
Опять обратился ко мне:
- В Вашем цехе станков больше, чем на всей нашей шахте. Поделитесь?
- Если на то будет Ваша воля.
- Будет, будет. Не сомневайтесь.
Дней десять обследовали поверхностные и подземные участки. Ещё три дня проводили аттестацию инженерно-технических работников. Некоторых уволили. Некоторых сместили с должностей. Меня оставили. Шахту «Трудовскую» переименовали в шахтоуправление.  Руководить нашей шахтой поставили одного из заместителей директора шахты «Трудовская», тоже Николая Фёдоровича.  Дисциплину установили жестокую. Всем начальникам бесплатно выдали мобильные телефоны. Директор предупредил:
- Без моего разрешения с шахты не отлучаться. Кто через десять минут после звонка у меня не появится – будет уволен.
И начался официальный грабёж.
На шахте работала одна лава. И почти готова была резервная. Её демонтировали. Забрали комбайн, лавный конвейер, два километра ленточных конвейеров, всё электрооборудование.
Приехал главный инженер, зашёл в кабинет:
- Я хотел с Вами посоветоваться. На шахте несколько километров горных выработок, закрепленных металлом СВП. Будем их погашать. Надо решить проблему выдачи крепи на поверхность.
- Никакой проблемы нет. Дайте команду, пусть мне в цех завезут два десятка вагонеток. Я их обрежу, переоборудую на площадки, отдельные для стоек и для верхняков. Сделаю крепёжные замки. Думаю, на одну площадку можно будет поместить шесть-семь комплектов. С учётом оборота, за месяц можно выдавать по триста комплектов крепи. Лишь бы успевали погашать и выравнивать.
- Выравнивать будем на поверхности.
- Крепь деформирована.  Если не ровнять, на площадку ровно не положишь. А навалом – не больше трёх комплектов. В шахте стоит поломанный ПАК, какая проблема отремонтировать?
Предложение директор одобрил. За первый месяц выдали на-гора 250 комплектов. Горные выработки были списаны, крепь получалась бесплатная, а шла на повторное использование как новая. Экономический эффект получился колоссальный. Естественно, оформили рационализаторское предложение. В самом низу платёжной ведомости стояла и моя фамилия. Как всегда…
Приехал главный механик:
- У  нас поломался пневмомолот. А у тебя два. Один я заберу.
- Нет проблем. Оформляй накладную на перемещение,  и забирай.
- Ты грузи, накладная завтра будет.
- Ну, уж нет. Утром деньги, вечером стулья.
- Я автокран пригнал  и машину. За холостой пробег будешь платить?
- Платить будешь ты. Я не заказывал ни кран, ни машину.
Пошёл к нашему механику. Тот привёл в цех людей. Разобрали крышу, вытянули пятитонный молот, увезли.
Наш директор отсутствовал. Пожаловался главному инженеру шахты. Тот успокоил:
- Завтра привезут накладную.
Назавтра пришла машина за токарным станком. Без накладной. Отгружать отказался. Прибежал главный инженер. Дал клятву, что завтра накладная будет.
- Две. Две накладные. У меня на четыреста тысяч гривен оборудования. Вы что, хотите меня в тюрьму посадить? Я не знаю, куда они отвозят мои станки. Может, на базар.
Уговорил отгрузить. Но на следующий день опять приехала машина   за фрезерным станком, и опять без накладных. Наш главный механик привёл людей для погрузки. Я грузить отказался. Уговаривать пришли целой делегацией: директор, главный инженер, главный механик шахты и зам главного механика шахтоуправления. Кричали все вместе. Про экономику, добычу, холостой пробег автотранспорта. О том, что директор порвёт меня на части. Главный инженер стал на колени:
- Шевцов нас всех разгонит. Будут тебе накладные.
- Вы это мне говорите в третий раз.
Я закрыл кран ККС 10 на замок, машинистку крана отправил домой. Заказал такси и уехал на шахту «Трудовскую». У директора был личный приёмный день.
На этом  остановлюсь подробнее. За пятнадцать лет я повидал многих директоров, многие методы руководства. У Шевцова был особый метод. На приёме присутствовали все руководители шахтоуправления, от главного инженера, до табельщицы и кладовщика. В центре сидели директор и главный инженер. Слева – вся шахтная служба. Справа, на десяти стульях – посетители. Остальные ждали в коридоре. Заходили в порядке живой очереди. Как только один посетитель выходил, девять человек пересаживались на соседние стулья, крайний стул освобождался, его занимал вновь вошедший посетитель. Все вопросы решались тут же, со службами шахты. Директор подписывал заявление, передавал главному инженеру, тот – главному бухгалтеру, и так  далее, пока документ не оставался у того, кому надлежало решать вопрос.
К моему приезду приём заканчивался. Справа от меня сидели: старушка с костылями, мужчина без руки, заместитель директора по производству, начальник добычного участка, двое мужчин с заявлениями о приёме на работу, зам директора по технике безопасности, женщина с заявлением о материальной помощи, бригадир комплексной бригады и крепильщик по ремонту горных выработках. Все в одну очередь! Никаких льгот. Личный приём. Вот такой демократизм.
Старушка вышла. Оставшиеся посетители передвинулись на соседние стулья. Последнее место освободилось. Я сел. Раскрыл папку, достал лист бумаги, написал заявление: «Директору шахтоуправления… Начальник мех цеха…  Копия начальнику ОБХСС… Довожу до Вашего сведения, что такого-то и такого-то числа… из моего цеха похищено оборудование… пневмомолот… токарный станок… Сегодня намечается хищение фрезерного станка… Накладные на перемещение оборудования оформлять никто не хочет… А у меня основных средств на четыреста тысяч… Оборудование вывозится в неизвестном направлении… Машина номер… Чтобы избежать дальнейшего хищения числящегося за мной оборудования, кран ККС 10 замкнул, крановщицу отпустил домой… Прошу принять меры…»
Сделав по стульям девять пересадок, оказался у директорского стола. Положил заявление на стол. Директор прочитал. Передал главному механику:
- Объясни мне, пожалуйста, что это такое?
Механик прочитал:
- Я оформлю накладные после того, когда заберу всё оборудование.
- А если ты к этому времени умрёшь, где Фёдорович будет искать свои четыреста тысяч?
- Не умру.
- Да, не умрёшь. Потому что я выгоню тебя раньше. Николай Фёдорович, перепишите заявление: прошу принять меня на должность главного механика шахтоуправления.
- Не хочу. Ездить далеко.
- Я закреплю за Вами машину. А его всё равно выгоню.
- Это Вы напрасно. Я эту шахту не знаю. Не справлюсь. А он гонору убавит, и будет работать.
Вернулся вместе с главным механиком и накладными.
Грабёж продолжался два года. Вывезли самое лучшее оборудование. В том числе и новый кран ККС 10.  Кран, который был недавно установлен, до конца не смонтированный, не сделавший ни одного подъёма, продали с аукциона на металлолом. В аукционе участвовали две фирмы. Фамилии директоров разные, а адреса одинаковые. Победила та, которая дала на тысячу гривен больше. Кран, стоимостью в пятьдесят тысяч, ушёл за шесть тысяч. Прислали рабочих, завалили, разрезали, отгрузили. Начали резать рельсы. Я запретил. Через час позвонил главный бухгалтер шахтоуправления:
- Что за самоуправство? Почему не отдаёте рельсы?
- Кран мы купили три года назад в Красном Луче. А рельсы лежат уже тридцать лет. Они в комплект крана не входят. Об этом в договоре ни слова. Мы купим новый кран, поставим на те же рельсы и будем работать.
Бросил трубку. Через час позвонил директор:
- Отгружайте рельсы вместе с краном. Они списаны, за Вами не числятся.
Видимо, поняв, что со мной подобные фортели не проходят, решил найти мне другую работу. Зам директора по кадрам пригласил в кабинет, обговорить один вопрос:
- В Вашем возрасте трудно руководить механическим цехом. Нам нужен начальник учебного пункта. Работа намного легче, оклад – больше.
- И добираться за тридцать километров.
- От вашей шахты ежедневно ходит автобус. Утром сюда, вечером обратно. Многие ваши коллеги уже перебрались. Куйбышевскую скоро закроют, всех пенсионеров уволят.
- Это директор подкинул такую идею?
- Да, он хочет сохранить кадры. На Вас у него свои виды.
- Какие виды могут быть на пенсионера?
Я отказался. Во-первых, не верил в искренность директора. Во-вторых, от старых друзей я знал такое, чего не знал даже директор шахтоуправления.
Грабёж шахты продолжался, а вместе с ним и штурм твердыни. Директор пригласил к себе старший комсостав, плюс меня.
- Есть на Куйбышевской шахте два великих специалиста. Начальник поверхности Холодов и его зам Кучук. За год они сдали 26 тонн металлолома. Я обращаюсь к Вам, Николай Фёдорович. Что надо сделать для того, чтобы мы сдавали ежемесячно по 50 тонн?
- А что думает по этому поводу главный механик?
- Он говорит, такое невозможно.
Директор знал о моём самолюбии. И правда, шлея попала мне под хвост:
- Металла на шахте, как песка в море. Создать бригаду пять человек, во главе с горным мастером. Заинтересовать финансово. Они будут выдавать оборудование из шахты. На поверхности бригада из трёх человек  будет разгружать, обрабатывать, снимать нужные запчасти, резать на транспортабельные куски, и отгружать на базу. В месяц десять рейсов по пять тон, вот Вам и пятьдесят. Лучше резать на транспортабельные куски. Расход кислорода больше, зато и вместить в машину можно больше.  А если  сгружать прямо в доменную печь, цена в полтора раза выше будет.
- Я Вам поручаю эту работу. Все слышали? Фёдоровичу – зелёную дорогу.
- А как же мой цех?
- Этот вопрос Муравьёв решит сам. Согласны?
- Согласен, потому что в Министерстве меня научили безоговорочно подчиняться. Одно замечание: чтобы не сдать в металлолом годное оборудование, главных механик должен его помечать своим личным маркером.
- Не проблема. Слышите, Темненко? Ответственность возлагаю на Вас. Николай Фёдорович, несмотря на то, что я Вас хорошо знаю, всё-таки хочу предупредить. Соблазн большой. Машина металлолома стоит пять-десять тысяч. Один рейс влево – растерзаю на части.  Вывезете под металлом двигатель или насос – растерзаю. Личные просьбы есть?
- Так получилось, в Министерство меня пригласили, когда подземного стажа было всего 13 лет. Хотелось бы доработать до пятнадцати, чтобы получить все льготы.
- Напишите заявление, переведу подземным горным мастером на водоотлив. О ходе сдачи металлолома будете ежемесячно докладывать лично мне.
Так решилась обоюдная  проблема. Основные средства передал начальнику водоотлива. Под его руководством их продолжали растаскивать. Я числился горным мастером, занимался металлоломом.
Проблема оказалась не из лёгких. Металла было достаточно, и в шахте, и на поверхности. С обработкой и отгрузкой сложностей не было. Вопрос был в другом. Многие годы металлолом сдавали, а деньги делили между нужными людьми. Часть получал владелец. Часть – сдатчик. Немного платили шофёру и крановщику. Остальное забирал главный механик. Со временем получилось так, что списанного оборудования за каждым участком числилось по несколько десятков тонн, а металлолом не сдан. Я завёл отдельную бухгалтерию. Выписал, какое списанное оборудование числится за участками. Сдав металлолом, в этот же день заполнял протокол сдачи-приёма с указанием, какое именно оборудование сдано, и вместо денег вручал начальнику участка копию протокола. Один экземпляр сдавал в материальную бухгалтерию, металлолом списывали с участка.
Первым рейсом сдал комбайн своего друга Мишани, весом 12 тонн. Вечером порадовал его:
- Вот тебе протокол, я списал с тебя 12 тонн металлолома.
Реакция была неожиданная:
- На хер мне твоя бумажка! Заткни её себе в задницу. Мне Холодов привозил по три тысячи. Завтра восьмое марта. Я Ритке брюлик пообещал, ещё годный комбайн сдал, а ты мне бумажку вместо денег суёшь?
Хлопнул дверью. Посыпалась штукатурка. Прибежал главный механик:
- Ты что, охренел? Всех оставил без денег. Чем баб будем поздравлять?
- Слышал, что сказал Шевцов? Шаг влево – расстрел.
- Ты что, дурак? Взял бы квитанцию на две тонны. Остальное – деньгами. Десять тысяч просрал.
- Вес указан на пропуске. Охранник при въезде пропуск отбирает.
Механик полез в карман. Вынул пачку пропусков. С печатями и с подписью директора шахты. Бросил на стол.
- Спасибо, я их отвезу Шевцову.
- Смотри, под машину не попади. Сейчас скользко. Каждый день аварии случаются.
Следующий  скандал устроил начальник шахтного транспорта:
- Я отгрузил шесть вагонеток. А ты мне бумажку привёз на две тонны.
- От твоих ржавых вагонеток осталась одна жестянка. Шесть процентов скидку сделали. Тут всё указано.
Поехал на свидание к директору:
- Ребята не могут привыкнуть к Вашим порядкам.
- Я их разгоню.
- Другие такие же придут. Всю жизнь металл сдавали за деньги.
- Что Вы предлагаете?
- В первую очередь хочу себя обезопасить. Купите весы. Будем цеплять на стропы. При погрузке пусть каждый начальник присутствует, проверяет вес и пишет себе. А я – себе. Потом сверим. И желательно, чтобы со мной на базу ездил Ваш человек.  Я его буду предупреждать, когда отправка металла.
- Нечего предупреждать. Он будет сидеть у Вас в кабинете. Отправляете почти каждый день. Весы получите в складе. Ещё вопросы есть?
- В протоколе я пишу то оборудование, которое сдаю. Ребята хотят писать то, которое им надо списать в первую очередь.
- Ну, да. В первую очередь им надо списать то, что уже продано. Ладно, пусть пишут, что хотят.
Ребята привыкли, успокоились. Но без эксцессов не обошлось. В тот день отгружали металл с участка погрузочного комплекса. Начальник не пришёл, был в отлучке. Загрузили машину. Выписал пропуск. На проходной охрана машину задержала:
- Веня приказал без него не выпускать.
Подождал Веню. Приехал, развернул машину, погнал под кран разгружать. Кто-то ему сказал, что под металлоломом я спрятал его электродвигатель. Я стал впереди, не пускаю. Он подбежал, выхватил пистолет. Начал махать перед моим носом. Я отмахнулся, пистолет упал в лужу. Он бегает вокруг, боится замочить туфли из страусинной кожи:
- Достань! Я тебе приказываю, достань!
- Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Я подчиняюсь лично Шевцову!
Развернулся, пошёл в кабинет. Веня нашёл палку, вытащил пистолет, протёр платком. Подогнал машину под кран. Начали разгружать. Кран сломался. Отремонтировали вечером. Электродвигателя не оказалось. Погрузить не успели: машина базовская, ждать не стала.
Наутро зашёл к директору. Положил на стол докладную. Директору шахты… Копия директору шахтоуправления… Такого-то числа… начальник погрузочного комплекса… сорвал отправку металлолома в количестве восьми тонн… Прошу принять меры… для недопущения в будущем…
Николай Фёдорович прочитал. Покраснел. Шевцова боялись, как огня.
- Завтра в восемь оба ко мне. Разберёмся.
Веня не пришёл ни в восемь, ни в девять. Я доложил, что еду к Шевцову. Решил с ним вопрос об увеличении бригады подземных рабочих на два человека. Старая закалка: к начальству надо попасть до того, как случилась беда. Пока всё нормально,  предложить, чтобы было ещё лучше. Оно это любит. Веню не сдал. Всё-таки, мы были на «ты», когда-то кабинеты были рядом, он называл меня Колей, я его Веней.
Утром Муравьёв спросил:
- Что Вам сказал вчера Шевцов?
- Пообещал добавить два человека в бригаду металлоломщиков. По штрекам металл собрали. Остался в труднодоступных местах.
Понимая, что он ждал от меня другого ответа, я молчал. Он тоже не решался спросить о конфликте.  После долгой паузы сказал:
- Этот вопрос мог бы и я решить.
- Извините, Николай Фёдорович. Откровенно говоря, я ездил, чтобы спалить Веню. Сильно он разбушевался. В последний момент пожалел. Начальник он не плохой.  А что самодур, так я тоже не паинька.

За полгода я сдал 359 тонн металлолома. Потом крановщица поставила на меня насос весом пол тонны. Когда вернулся из больницы, металлом уже занимался мой начальник.

23.
Мой цех сдали в аренду частной фирме, ООО. Обществу с ограниченной ответственностью. Планировали ремонтировать секции механизированной крепи КД–90. Пришёл главный механик шахтоуправления с директором фирмы. Прошли по цехам с моим начальником. Я пытался следовать за ними. Прогнали. Позже сказал своему начальнику:
- Валера, секция весит 12 тонн. А кран-балка оборудована семи тонным тельфером. Он сгорит после нескольких подъёмов. Если учесть, что стены цеха выложены в полтора шлакоблока,  они тоже  завалятся.
Послушали. Разгружали секции на площадке, снимали навесное оборудование, потом завозили в цех.
Директор  фирмы предложил мне наладить приём и учёт секций, пока не приняли  начальника. У Генерального директора объединения подписал приказ: Горного мастера Шунькина… откомандировать в фирму… сроком на один месяц… для организации приёмки в ремонт секций КД-90… с оплатой по основному месту работы…
Что оставалось делать? Нашёл спецификацию. Начал принимать секции по всем правилам комплектации. На каждой не хватает одного или двух домкратов, боковых или передних щитков, верхних перекрытий, шлангов или гидро распределителей. В компе завёл папку «Фирма ООО», в ней отражал недостающие комплектующие детали. Всю работу проводил на общественных началах, так как обязанности по руководству цехом с меня никто не снимал. Директору фирмы понравилось. Предложил перейти к нему начальником. С окладом в три раза превышающим мой.
Было над чем подумать. В плюсе – тройной оклад, который существенно повлияет и на семейный бюджет в настоящем, и на перерасчёт пенсии в будущем времени. Во-вторых – сброшу с плеч руководство цехом.
С другой стороны, должность горного мастера увеличивает  подземный стаж, который тоже влияет на перерасчёт пенсии.
Впервые возобладала жадность. Написал заявление, завизировал. Пошёл к директору шахты просить перевод. Николай Фёдорович усадил, подумал, начал читать лекцию:
- Вы вроде старше меня, опытнее, а поймались на такого червяка. Я Вас не отпущу.
Я положил перед ним заявление на расчёт.
- Не имею права отказать. Приходите с главным механиком. Если он согласен – подпишу.
Привёл главного механика. Директор спросил:
- Ты что, Фёдоровича отпускаешь?
- Нет. Такого начальника цеха мы больше не найдём.
- Идите, договаривайтесь. Потом приходите.
Механик не отпускал, а директор фирмы  настаивал, обещал золотые горы. Его слесари за месяц работы получили в два раза больше меня. А отремонтировали всего восемь секций. Я дрогнул, вновь пошёл к директору:
- Я решил рассчитаться по собственному желанию. В связи с уходом на пенсию. По состоянию здоровья.
- Вы пятнадцать лет работали в Министерстве, и что, не знаете Потапенко?
- Не знаю.
- Ну да, он всплыл в мутных водах, уже после развала Союза. Если настаиваете, я Ваше заявление подпишу. Но предупреждаю: Вы у него будете уже пятым Фунтом. Четверо Ваших предшественников уже за решёткой.
Я поблагодарил своего тёзку и отказался не только переводиться в фирму ООО, но и выполнять для них какую бы то ни было работу. Месячный срок моей командировки истёк.
На второй день в мой кабинет подсадили молодого парня. Я хотел освободить кабинет - его вместе с цехом сдали в аренду фирме ООО, мне следовало находиться в кабинете своего непосредственного руководителя, начальника водоотлива. Но парень меня не  отпустил:
- Научишь меня работать на компьютере, будешь помогать принимать секции. А моя задача – заполнять холодильник и приводить девочек.
Этим он и занимался. В семь утра даст наряд, выпьет рюмку коньяка, и пропадает. В десять привезут секции – ждут, когда он появится. А появлялся к обеду, с девочками. Ругался:
- Почему не принял секции? Ты же обещал.
- Я ничего не обещал.  Принимай сам.
Так продолжалось несколько дней. Холодильник обещал наполнять, но каждый раз, когда я туда заглядывал, там было пусто. Ни моего коньяка, ни тормозка. Я поймал на улице грузовичок, отвёз холодильник домой и перебрался в кабинет своего начальника. Компьютер по его просьбе оставил. Забирать не стал. Но папку с принятыми мною секциями скопировал.
Следующий раз попал в свой кабинет через четыре месяца, по вызову следователя. К счастью, следак оказался умный, долго меня не пытал. Просмотрев  диск с принятыми мною секциями, сказал:
- В компьютере такой папки нет.
- Я пытался научить Валентина Андреевича, он отказался. А кто удалил папку – не знаю.  Мне она не мешала.
- По Вашему мнению, почему секции привозили разукомплектованными?
- Я думаю, по двум причинам. Или шахта снимала пригодное для работы оборудование, оставляла себе для замены, или по пути некоторые детали сдавали в металлолом. Домкрат весит двести килограммов, перекрытие – триста. Это полтысячи гривен.
- Сколько времени Вы работали в этой фирме?
- Ровно один месяц. По приказу Генерального директора.
- Сколько они Вам заплатили?
- Ни копейки. Платила шахта по моей основной должности горного мастера.
- У нас другие сведения.  Вас оформили сторожем с окладом полторы тысячи.
- Такого не могло быть в принципе. Какой из меня сторож? Официально я работаю с семи до шестнадцати. Шахта круглосуточно охраняется спецподразделением. На него можно было возложить охрану секций, за дополнительную плату, разумеется.
- Однако приказ на Вас есть, и три тысячи Вы всё-таки получили.
- Приказа не видел. Согласия не давал. Денег не получал. Что, на приказе есть моя подпись о согласии? Или об ознакомлении? Может, он вчера подписан?
- Нет, не вчера. Он подписан в октябре месяце. Двенадцатого числа.
- Правильно. С пятого по двадцать шестое октября я с супругой  был в санатории «Лермонтовский», в Одессе.
На этом разговор закончился.
Вечером в почтовом ящике оказался почтовый перевод на три тысячи. Я показал его следователю:
- Вчера обнаружил в почтовом ящике.
- Будете получать, или я его подошью к делу в качестве вещественного доказательства?
- Уж лучше в качестве алиби…
При проверке деятельности ООО обнаружилась недостача в три с половиной миллиона. Секции в ремонт привозили с восьми шахт. Новая секция стоила сто тысяч. На ремонт тратили не более двадцати. Отремонтированные секции реализовывали по восемьдесят тысяч. Предприятие должно быть прибыльным. Но рабочих не принимали. Заниматься ремонтом было некому.  Площадь цехов, складов и вся поверхность шахты была заставлена секциями. Фирму закрыли. Директора сняли. Начальника участка посадили. Секции крепи сдали в металлолом, чтобы рассчитаться с рабочими. Цех освободили. Я перебрался в свой кабинет.
Взял бутылку коньяка «Старый Кахети», тормозок. Пошёл к директору шахты:
- Николай Фёдорович! Я пришёл Вас отблагодарить за добрый совет. Спасибо за науку. Привык честно работать ещё со сталинских времён. Даже в мыслях не мог предположить такой исход.
Выпили по рюмке. Подарил ему десять книг своих рассказов. Через несколько дней вызвал, указал на серьёзную ошибку в тексте:
- Вот тут написано, что станция Тоншаево в Кировской области.
- Да, не далеко от Кирова. Я там работал.
- А я там родился. От Кирова двадцать километров, а от Нижнего Новгорода –  293. Но относится к Нижнему Новгороду.
Пришлось исправлять.
Хороший был человек, но строгий, придирчивый, занудный руководитель. Фамилия Муравьёв, и прозвище Шкодливая комаха. К сожалению, рано умер от сердечного приступа. Как говорили ребята, заболел, пошёл на поправку, но не дошёл.
Цепочка от фирмы ООО потянулась в шахтоуправление «Трудовское». Трон директора расшатался. В этот момент на поверхность всплыл наш бывший начальник энергоучастка, позже – главный энергетик, начальник погрузочного комплекса и, наконец – коммерческий директор. Техническую единицу «Шахта Куйбышевская» выделили из состава шахтоуправления «Трудовское» и на её базе создали Обособленное предприятие «Шахта Куйбышевская» Государственного предприятия «Донецкая угольная энергетическая компания». Разумеется, во главе с нашим бывшим коллегой. Который махал перед моим носом пистолетом.
Забыли о металлоломе, о крепи, о погашении горных выработок. Вновь начали налаживать добычу угля в старой лаве, готовить новую. Шахта ожила. Новый директор делал всё возможное и невозможное, чтобы доказать своё право на руководство. У него это неплохо поучалось. Возросла добыча. Увеличилась заработная плата. Стали вовремя платить деньги. Повысилась дисциплина. Наладились взаимоотношения в коллективе. Некоторые начальники по два-три года не были в отпуске. Составил график погашения задолженности, начал отпускать по три-пять человек в месяц. С заместителей сдирал по три шкуры, чтобы работали не хуже начальников. Отпустил в отпуск и меня. По возвращению из Сочи меня ждал сюрприз. Вызвали в отдел кадров:
- Фёдорович, распишитесь вот здесь.
Прочитал приказ: горного мастера Шунькина… назначить начальником электромеханического цеха   с окладом…
- Не буду расписываться. Не хочу я работать начальником.
- Директор ознакомился с личными делами. Спросил, почему Вы не начальник. Я объяснила. Велел написать приказ. Идите к нему, выясняйте.
Зашёл к директору. Он не дал открыть рот:
- Коля, я устранил допущенную в отношении тебя несправедливость. Назначил начальником участка. Иди, работай спокойно. Пока я директор, тебя никто не тронет.
- Веня, я не хочу работать начальником. Оставь всё, как было.
- С чего бы это?  Ты знаешь, какая борьба идёт за твой кабинет? Многие хотят распоряжаться твоими станками. Кстати, объясни мне, как тебе удалось их сохранить? Противостоять Шевцову никто не смел.
- Можешь не верить, но мне доложили о твоих переговорах с Министром. Я знал, что он пообещал тебе Куйбышевку. Поэтому Шевцова не боялся. Ждал южного ветра.
- Знал и никому не сказал?
- Веня, я 15 лет работал в Министерстве. Если когда-нибудь отважусь сказать всё, что знаю, вечером буду распластан на асфальте КАМАЗом. 
- Молодец.  Иди, работай, не морочь мне голову.
- Для полного счастья мне не хватает шахтёрского стажа. Договорился с Шевцовым, он перевёл меня подземным горным мастерам. Полтора года прошло, осталось ещё полгода. Перепиши приказ.
- Данные о кадрах уже ушли в Угольную компанию. Переписывать не буду. Поздно. Горных мастеров у меня хватает. А начальников – нет. И потом, я дал слово Генеральному, что всех подснежников загоню в шахту. Или выгоню. У меня на поверхности не будет ни одного работника, числящегося подземным. Извини, что начал с тебя.
Так я и остался с подземным стажем четырнадцать с половиной лет. А Веня больше никого ни в шахту не загнал, ни уволил. Но работу наладил. Подготовил новую лаву. Купил комбайн, скребковый конвейер,  ленту для штрека. Уголь доставляли по семнадцати конвейерам. Выработки зажаты, зазоров нет. Аварийность высокая. Убрали громоздкие металлические конструкции, подвесили несущие ролики  на крепь кровли. Аварийность снизилась. Шахта, которую списали с баланса, разграбили, наполовину закрыли, начала давать уголь. Экономил на всём, на чём можно было сэкономить хотя бы копейку. Нанял военизированную охрану. Воровство прекратилось. Рассчитавшись с долгами, повысил зарплату. Начался приток рабочих. Вот и спорь после этого о значении личности в истории.
Ураганы в нашем городе случаются редко. До моря – далеко, до океана – ещё дальше, а те остатки Атлантических штормов, которые достигают необъятных равнин Украины, быстро гаснут в многоэтажках большого города. Ураган, который неожиданно появился на улицах Донецка, тоже не был настоящим. Так, побаловался минут пятнадцать, завалил несколько деревьев, сорвал дюжину крыш с ветхих домов, и также неожиданно утих. Однако козловой кран ККС-10, высотой 16 метров и весом 80 тонн, успел под его напором рухнуть.
Вызвали на шахту. Приехал на велосипеде. Там уже были директор, главный инженер и главный механик. Дело было в субботу вечером. Обошли, осмотрели. Ветер сорвал кран с тормозов, погнал по рельсам, сбил стопорные устройства и обе опоры крана съехали с рельсовой колеи. В моей практике такой случай уже был. Рассказал директору, как буду поднимать:
- Заготовим шпалы. Отрежем нужной длины рельсы. Будем поднимать каждую сторону по пять сантиметров и подкладывать под траверсы шпалы.   Обязательно  поочерёдно, одну сторону, потом другую. Чтобы не завалить кран. Пока не поднимем кран выше уровня рельсов. Потом выложим клети, на них закрепим шпалы и рельсы. Так, чтобы кран на них опустился.
- Чем будешь поднимать? – Спросил главный инженер. Именно – будешь – заранее снимая с себя ответственность.
- Прошлый раз поднимали подъёмником. Надо предупредить начальника строй цеха и завгара, чтобы завтра вывели людей. А я вызову своего сварщика и токаря, на всякий случай.
Директор дал команду:
- Разработайте проект, покажите мне. Главный утвердит, потом начнём работу.
Проект разработали. Главный инженер утвердил. Людей вызвали. Пока нарезали шпалы и рельсы, я полез на кран. Надо было закрепить десятитонный тельфер. При подъёме одной стороны он мог скатиться по наклонной траверсе. А потом, или порвать кабель, или повторить кульбит крана: сбить стопоры и спрыгнуть на землю.
Как позже стало известно, пока я привязывал проволокой тельфер к балке, пришёл начальник строй цеха. Сказал, что леса на шпалы нет, можно обойтись без них. Он знает, как это сделать. И дал команду водителю поднимать правую траверсу крана. Только не сказал, на какую высоту. Водитель газанул, поднял на тридцать сантиметров. Кран перекосился, тельфер выскользнул из моих рук и покатился влево. Стопор оказался крепкий, выдержал. Тельфер с балки не соскочил, но кран затрещал, заскрипел и рухнул.
Я успел схватиться рукой за ограждение люльки. Мне показалось, что пятнадцать метров я летел целую вечность. Сначала в левой руке порвался стальной прут диаметром 24 миллиметра. Боли не почувствовал, но увидел, что из ладони торчит белая кость. Люлька наклонялась. Чтобы не упасть, взялся за ограждение правой рукой. Но прут изогнулся, выскользнул из руки и ткнул меня в грудь. Теперь уже больно. Потом почувствовал удар в левый бок. И тут на меня накинули металлический хомут. Под его тяжестью я стал медленно приседать, пока не упал на колени. Так, на коленях, и вылез из расплющенной люльки. Встал, сделал несколько шагов. Упасть не успел. Меня подхватил главный энергетик, Игорёк. Принёс в цех. Положил на стол. Прибежал директор. Расшнуровал ботинки, разул, снял брюки, куртку. Всё было в крови. Неустанно повторял:
- Потерпи, Коля. Сейчас приедет скорая. Мы тебя сложим. Будешь как новенький.
Я попросил достать из кармана ключи от кабинета, принести мобилку. Позвонил жене:
- Ты где?
- Еду на дачу.
- Где едешь?
- Проезжаю вашу шахту.
- Выходи, заходи в кабинет. Есть срочное дело.
Это последнее, что я помнил. Очнулся в палате, весь загипсованный, в окружении докторов. Как директор и обещал, собрали меня быстро.
Справка.
Донецкое городское управление здравоохранения, травматологическое отделение.
Шунькин Николай Фёдорович, 70 лет, находился на лечении с 15.07.06г по 01.11.06г. с диагнозом: Открытый перелом…, открытый оскольчатый перелом со смещением…, закрытый перелом…, рваная рана…, ушибленная рана…, ушибленная рана…, ушибы мягких тканей…, ссадины …, травмы суставов…
Анамнез: травма производственная, 15.07.06 г. в 08-30, упал с 16 метровой высоты, доставлен БСМП в травмотделение. Произведено: осмотр, Ро-графия, туалет ран, ас. повязки, шины Белера…. Госпитализирован...
Далее не интересно. Хотя и ранее было тоже не очень.  Интересное началось позже. На каждую производственную  травму надо составлять акт по форме Н1. Тогда и лечение за счёт страховки,  и регресс полагается, если возникнут осложнения со здоровьем.  Авария была дикой, из ряда вон выходящей. Походила больше на преднамеренное покушение на убийство, чем на несчастный случай. Кран перекинул тот самый Холодов, который до меня руководил сдачей металлолома. Требовалось расследование и уголовное наказание.  Директор огласки не хотел. Пообещал оплатить лечение, чтобы не составлять акт. Но уже через две недели, едва я начал передвигаться на костылях, привёз на шахту: руководить процессом ремонта и восстановления крана. Я помогал, как мог. В основном советами. Тем не менее, приходилось много ходить, смотреть, давать указания.
Когда сняли гипс, доктор опешил:
- Чем Вы занимались всё это время?
- Ремонтировал кран.
- Всё надо начинать сначала.  Эти повязки снимем, наложим гипс заново. И только лежать. Никаких движений. Я не дам Вам больничный лист.
- А он мне и не нужен. Акт не составляли. Платят зарплату.
Я так и не узнал, как эта информация просочилась в инспекцию профсоюза,  но директор влетел в кабинет с пеной у рта:
- Мы же договорились, что я оплачу все расходы, и зарплату начислю. Зачем ты сообщил в инспекцию?
В мои заверения, что я никому ничего не говорил, не поверил.
- Сейчас приедет инспектор составлять акт. Скажешь, что споткнулся на ступеньках.
Дальше самое интересное. Пока инспектор проходил по шахтному двору к моему кабинету, по крайней мере, человек пять, из доброжелателей, сообщили ему о моём падении вместе с краном. До встречи со мной, он ознакомился с местом происшествия. Двухметровая люлька, в которой я стоял во время падения, походила на расплющенную летающую тарелку. Трудно было поверить в то, что находящийся в ней человек остался жив. На этом директор и решил сыграть.
Инспектор, старый, повидавший жизнь горняк, сел, достал бланк, начал задавать вопросы. Потратил он на это часа три. Всего их было штук сто. В основном, где само получена травма. Я показал выщербленную ступеньку:
- Вот здесь. Посмотрите: лампочка не горит. Темно. Ступенька наполовину разбита.  Была мокрая. Я спешил в цокольный этаж за инструментом. Наступил на край, туда, где нет опоры. Поскользнулся, упал, скатился вниз.
- За каким инструментом Вы шли?
-  За топором. Надо было подтесать шпалу.
- В мех цехе есть топор?
- Есть.
- Зачем он Вам?
- Миша, слесарь мой, обрубывает ветки деревьев, чтобы кран не цеплялся.
- Покажете?
- Ветки?
- Топор.
Принесли топор. Повертел в руках, успокоился.
- Говорите, ступеньки были мокрые?
- Да, мокрые.
- В воскресенье дождя не было. Да и ступеньки под крышей.
- Уборщица полы помыла.
- В воскресение? Вы её тоже вызывали на подъём крана?
- Нет. Она по совместительству исполняет обязанности квартальной. Каждую среду их собирает председатель райисполкома на инструктаж. Я даю ей отгул за воскресенье.
- Упали, скатились вниз. Там до низу две ступеньки. А у Вас, - посмотрел справку, -  три перелома, рваная рана, ушибленная рана, ещё одна ушибленная рана, ушибы мягких тканей, ссадины, травмы суставов. Сходим ещё раз. Хочу посмотреть, каким предметом нанесена рваная рана.
Беседа была в стиле Платона. Оба знали правду, но никто не хотел говорить о ней. Первый сдался инспектор:

Я попросил достать из кармана ключи от кабинета, принести мобилку. Позвонил жене:
- Ты где?
- Еду на дачу.
- Где едешь?
- Проезжаю вашу шахту.
- Выходи, заходи в кабинет. Есть срочное дело.
Это последнее, что я помнил. Очнулся в палате, весь загипсованный, в окружении докторов. Как директор и обещал, собрали меня быстро.
Справка.
Донецкое городское управление здравоохранения, травматологическое отделение.
Шунькин Николай Фёдорович, 70 лет, находился на лечении с 15.07.06г по 01.11.06г. с диагнозом: Открытый перелом…, открытый оскольчатый перелом со смещением…, закрытый перелом…, рваная рана…, ушибленная рана…, ушибленная рана…, ушибы мягких тканей…, ссадины …, травмы суставов…
Анамнез: травма производственная, 15.07.06 г. в 08-30, упал с 16 метровой высоты, доставлен БСМП в травмотделение. Произведено: осмотр, Ро-графия, туалет ран, ас. повязки, шины Белера…. Госпитализирован...
Далее не интересно. Хотя и ранее было тоже не очень.  Интересное началось позже. На каждую производственную  травму надо составлять акт по форме Н1. Тогда и лечение за счёт страховки,  и регресс полагается, если возникнут осложнения со здоровьем.  Авария была дикой, из ряда вон выходящей. Походила больше на преднамеренное покушение на убийство, чем на несчастный случай. Кран перекинул тот самый Холодов, который до меня руководил сдачей металлолома. Требовалось расследование и уголовное наказание.  Директор огласки не хотел. Пообещал оплатить лечение, чтобы не составлять акт. Но уже через две недели, едва я начал передвигаться на костылях, привёз на шахту: руководить процессом ремонта и восстановления крана. Я помогал, как мог. В основном советами. Тем не менее, приходилось много ходить, смотреть, давать указания.
Когда сняли гипс, доктор опешил:
- Чем Вы занимались всё это время?
- Ремонтировал кран.
- Всё надо начинать сначала.  Эти повязки снимем, наложим гипс заново. И только лежать. Никаких движений. Я не дам Вам больничный лист.
- А он мне и не нужен. Акт не составляли. Платят зарплату.
Я так и не узнал, как эта информация просочилась в инспекцию профсоюза,  но директор влетел в кабинет с пеной у рта:
- Мы же договорились, что я оплачу все расходы, и зарплату начислю. Зачем ты сообщил в инспекцию?
В мои заверения, что я никому ничего не говорил, не поверил.
- Сейчас приедет инспектор составлять акт. Скажешь, что споткнулся на ступеньках.
Дальше самое интересное. Пока инспектор проходил по шахтному двору к моему кабинету, по крайней мере, человек пять, из доброжелателей, сообщили ему о моём падении вместе с краном. До встречи со мной, он ознакомился с местом происшествия. Двухметровая люлька, в которой я стоял во время падения, походила на расплющенную летающую тарелку. Трудно было поверить в то, что находящийся в ней человек остался жив. На этом директор и решил сыграть.
Инспектор, старый, повидавший жизнь горняк, сел, достал бланк, начал задавать вопросы. Потратил он на это часа три. Всего их было штук сто. В основном, где само получена травма. Я показал выщербленную ступеньку:
- Вот здесь. Посмотрите: лампочка не горит. Темно. Ступенька наполовину разбита.  Была мокрая. Я спешил в цокольный этаж за инструментом. Наступил на край, туда, где нет опоры. Поскользнулся, упал, скатился вниз.
- За каким инструментом Вы шли?
-  За топором. Надо было подтесать шпалу.
- В мех цехе есть топор?
- Есть.
- Зачем он Вам?
- Миша, слесарь мой, обрубывает ветки деревьев, чтобы кран не цеплялся.
- Покажете?
- Ветки?
- Топор.
Принесли топор. Повертел в руках, успокоился.
- Говорите, ступеньки были мокрые?
- Да, мокрые.
- В воскресенье дождя не было. Да и ступеньки под крышей.
- Уборщица полы помыла.
- В воскресение? Вы её тоже вызывали на подъём крана?
- Нет. Она по совместительству исполняет обязанности квартальной. Каждую среду их собирает председатель райисполкома на инструктаж. Я даю ей отгул за воскресенье.
- Упали, скатились вниз. Там донизу две ступеньки. А у Вас, - посмотрел справку, -  три перелома, рваная рана, ушибленная рана, ещё одна ушибленная рана, ушибы мягких тканей, ссадины, травмы суставов. Сходим ещё раз. Хочу посмотреть, каким предметом нанесена рваная рана.
- Поймите, наконец. Вы себе делаете хуже. С Ваших слов получается, что вся вина лежит на Вас. Темно по Вашей вине. Цех Ваш, лампочки Вам дают. Почему не заменили перегоревшую?
Мне хотелось сказать: эту перегоревшую, ввинтили перед Вашим приходом. Но я дал слово директору и держал его. Поэтому сказал:
- Не успел. Виноват.
- Опять же, бегать по ступенькам в Вашем возрасте – глупо. Надо спускаться осторожно.
Наверняка он знал, что всё дело именно в возрасте. На шахте старше меня почти никого не осталось. Многие молодые с нетерпением  ждали моего ухода. Неоднократно пытались подсидеть, скомпрометировать. Последний случай был для этого хорошим поводом. Может быть, кто-то из претендентов на мою должность сообщил инспектору об аварии, которую пытались скрыть.
- Согласен. Пора идти на отдых.
- На отдых Вам лучше идти с регрессом. Травма произошла по Вашей вине, в Ваш выходной. Письменного приказа директора нет. Это не даёт Вам права на регрессный иск. Болячки дадут о себе знать, а лекарства покупать будет не за что.
Не думаю, что он не знал, что суббота у начальников никогда не была выходным днём. Кроме того в течение года раз двадцать вызывали на работу в воскресение и столько же раз ночью, причём приказы никто никогда не писал, и за эти дни не платил. Не заплатили и в этот раз. Ссориться с директором не стал. Судиться – тоже. Ещё неизвестно, дадут регресс или нет, какую назначат сумму, а с шахтой придётся расстаться. Работал после этого ещё четыре года.
По производственной необходимости мне приходилось часто бывать в штабе ВГСО, Военизированного горноспасательного отряда. Располагался он рядом с институтом ДОНУги, в котором работал мой приятель, папа бывшего директора нашей шахты. При очередном свидании он мне сообщил три  новости:
- Ввиду снижения общей добычи угля в стране,  шахту Куйбышевскую перевели в разряд перспективных. Разрабатывается план развития горных работ. Планируется увеличение суточной добычи в два раза.   Для Вени подыскали другую шахту,  скоро он от вас  уйдёт.  К вам возвращается  бывший директор.
- За пятнадцать лет я пережил шесть директоров. Теперь все они – бывшие. Какой именно из них?
- Коля, отгадай с трёх раз.
Если бы у меня, кроме него, не было знакомых по Министерству, я бы не отгадал и с пяти раз.
- Гия?
- Кто тебе слил информацию? Об этом даже  в Угольной компании никто не знает. У него прямой контракт с Министром.
- С чего бы это?
- Министр решил, что если оставить шахту в Угольной Компании, её всё равно закроют, а план разбросают на другие шахты. Некоторые товарищи не хотят развивать  шахты Донбасса. Им выгоднее покупать уголь за границей. Да ты и сам об этом знаешь. Первую попытку свернуть добычу угля в Украине предпринял ещё Братченко. Тогда мы отстояли свои права. 
- Шахта не может подчиняться непосредственно Министру. Это беспрецедентный случай.
- А она уже не шахта, а Угольная Компания. Состоящая из одной шахты. Так, от кого получил информацию?
- Интуиция.
Не хотел засвечивать приятеля. Когда Министерство переводили из Донецка в Киев,  почти всех стариков уволили.  Из моих сверстников взяли одного. Вероятно потому, что, по-моему, он был умнее меня. Шутка.


24.
Вскоре информация подтвердилась. Веня ушёл тихо, незаметно. Без прощального банкета. Не пришёл на наряд, и всё. Через два дня кабинет занял «новый» старый директор. Привёл с собой несколько человек. За неделю переговорил с каждым начальником. Некоторых уволил. Некоторых предупредил. С остальными просто поговорил. Обо мне забыл. На планёрках не трогал. Выждав две недели,  договорился о встрече. Зашёл. Сел. Он спросил:
- Возникли вопросы?
- Да, один.
- Выкладывайте.
- Гия Тенгизович, на шахте все только и говорят о тотальной чистке. Одни поощряют, другие осуждают. Один я занимаю нейтральную позицию. Потому и пришёл. Я понимаю, новая метла по-новому метёт. Вам нужны молодые, толковые специалисты. Я уже разменял восьмой десяток. Понимаю также, что Вы не можете меня выгнать. А я не хочу, чтобы на Ваше решение влияли мои дружественные отношения с дедушкой Тенге. Кому-нибудь цех отдавать не хочу. Однажды отдал, потом еле-еле порядок навёл. Не стесняйтесь. Если у Вас на примете есть хороший парень, я его научу, всё расскажу, покажу. Оставите при нём слесарем – поработаю. Нет – распрощаемся по-хорошему. В обиде не буду. Я слесарем начинал, слесарем и закончу. И так задержался, двадцать лет пенсию получаю.
- Фёдорович! На шахте  один участок, за который у меня не болит голова. Хотите, чтобы заболела? Идите, работайте спокойно. Дедушка действительно просил за Вас, но, уверяю: если повторите подвиги Новикова или Воронина, я  Вас уволю, и дедушка Тенге не поможет.
На шахтном поле имелся добротный участок, лет на десять работы. Выемку угля на нём запретили – оставили в качестве охранного целика под военным заводом. Теперь дали разрешение на его разработку, поскольку завод уже не работал. Наряду с добычей угля, началась подготовка нового участка. Проведение штреков, нарезка лавы, оборудование лебёдочной камеры, закупка оборудования.
Самый большой объём работ – устройство лебёдочной камеры объёмом 75 кубометров. Без неё нельзя было начинать прочие работы. Директор собрал комсостав на совет. Предложений было много, но ни одно из них не прошло. Все они предполагали выемку сразу всего объёма породы с применением временной крепи, с последующей установкой опалубки и заливкой бетоном. Я предложил свой вариант: пройти по контуру будущей камеры узкую выработку, шириной один метр, высотой три с половиной метра. Установить металлическую опалубку и залить бетоном. Затем пройти такую же выработку по противоположному контуру, установить опалубку и залить бетоном. Эти работы можно производить одновременно.  После этого пройти выработку по  всей площади камеры в верхней её части, закрепить временной деревянной крепью. Так мы откроем уже забетонированные боковые стенки. Уложим на них  двутавровые балки, сверху заполним бетоном, и потолок готов. Остаётся вынуть из-под него породу, закрепить заднюю стенку и установить лебёдку.
Разборную опалубку изготавливали в цехе, по чертежам технического отдела. Нумеровали белой краской стыки, грузили и отправляли в шахту. Лебёдку смонтировали в короткие сроки, сэкономив большую сумму. Главный инженер и технолог оформили рационализаторское предложение, получили вознаграждение по три оклада. Еще несколько конторских работников получили по одному - два оклада. Меня включить в список забыли. Себе и своим ребятам я провёл по четыре двойных упряжки. Потом директор спросил, с чего бы это. Я сказал - за рацпредложение.
- Надо было раньше сказать. Вас тоже включили бы в список.
История повторялась с неумолимой неизбежностью.
Старую лаву погасили, новую сдали в работу. Проектную мощность освоили быстро. Пошёл уголь, пришли деньги. Дышать стало легче.
Зима в тот год выдалась суровая. Мороз доходил до тридцати градусов. Неожиданно вышел из строя котёл ДКВР.  Теплотехник сказал – гидравлический удар. Дежурный кочегар рассказал, как было дело. Уголь в котёл подбрасывали, а пара не было. Вызвали главного механика. Пришёл пьяный, посмотрел, велел больше кочегарить. Кочегарили, пока не пришла новая смена. Баба Шура сказала:
- В котле нет воды.
Механик показал на водомер:
- Вот, показывает на «Полный».
- Там трубочка засорилась.
Подошла, постучала по трубочке деревянной палочкой. Вода стекла, трубка осталась пустой. Механик велел подать воду. Открыли кран. Вода, попав в перегретый котёл, мгновенно превратилась в пар. Котёл взорвался. Такой гидравлический удар.
Об этом механике надо особо сказать несколько слов. За глаза его величали Живым куском мяса. Парень молодой. Вес далеко за сто. Весь день, с утра до вечера, ест печенье. Пока подпишет бумагу, съест полпачки. Упрекнёшь, говорит – всё время хочу есть. Я ему говорю:
- Андрюха, ты мясо ешь. Сто граммов проглотил – до обеда есть не захочешь.
- Я печенье люблю.
За один присест мог выпить две бутылки водки и съесть всю имеющуюся на столе закуску. Но организм был крепкий, до чёртиков  никогда не напивался. За что и держали на работе.
Ещё немного о менталитете. Отмечали день моего рождения. Дал девчатам деньги. Велел накрыть стол к шестнадцати часам: директор предупредил, чтобы в рабочее время не пили. Я со своим бывшим руководителем, начальником водоотлива, ремонтировал стотонные весы на погрузке. Закончили в половине третьего. Валера пошёл в баню. Я не переодевался в спецовку, помыл руки и пошёл в кабинет. В три часа поднялся на второй этаж, посмотреть, как идёт подготовка к празднеству. Открываю дверь – шум и гам. Механик с тремя коллегами уже празднуют. Все бутылки открыты, салаты разбросаны, закуски переворочены. Я извинился, и вышел. За мной никто не погнался. На лестнице встретил Валеру.
-Ты куда, Фёдорович?
- К себе. Пошли, у меня есть бутылочка Старого Кахети, банка шпрот. Выпьем, попьём кофейку.
Он за мной не пошёл. Хотел узнать причину моего ухода. Явился через пять минут:
- Фёдорович, ты на них не обижайся. Не надо портить настроение, ни себе, ни мне, ни нашим ребятам. Девочки сейчас наведут марафет.
Когда мы вошли, механика уже не было. Взял бутылку коньяку, тарелку с закуской и закрылся в кабинете, поиграть на компе в преферанс. 
Откровенно говоря, я подумал, что мой выбрык на него подействовал. Увы! Несколько дней спустя были на фуршете у директора. Уходя, Андрей «незаметно для всех» сунул под свитер бутылку шампанского.
Тот гидравлический удар пробил в моём семейном бюджете большую брешь. Ремонтировали котёл дней десять, с трудом обходясь двумя рабочими. Пригласили специалистов с улицы. Контролировали все начальники вместе и поодиночке, по графику и без графика, круглосуточно. Часов в девять вечера я собрался идти домой. Позвонил директор:
- Фёдорович, зайдите в котельную, посмотрите. Там что-то не ладится.
Пришёл в котельную, спрашиваю:
- В чём дело.
Кочегары ужинают. Показали пальцем за котёл. Зашёл – нет никого. Поднялся по ступенькам. Крикнул. Отозвались изнутри котла. Залез внутрь. Два слесаря чистят входные отверстия в котёл под двухдюймовые трубы, чтобы потом их завальцевать. Работают железками, подобранными в цехе под гильотиной. Железки – сталь три. Тело котла – сталь 45. Гладят-гладят, ничего не получается. Спрашиваю:
- Вы что-нибудь про шабер слышали?
- Был один, сломался.
Вернулся в цех. Нашёл три шабера, пять напильников, заточил, отнёс. Работа пошла быстрее. А время – одиннадцать часов. Автобусы не ходят. Мороз 25 градусов. Идти сорок минут. Звоню диспетчеру: отвези меня домой. В машину водитель не пустил: моё новое тёплое зимнее светлое пальто, которое одел первый раз, чёрное от сажи. Снял, свернул изнанкой наружу. Дома бросил в стиральную машину. Постирал. Высушил. После этого выбросил в мусорный бак. Говорили, надо было сдать в химчистку. Не то, чтобы не догадался. Стыдно было нести такую грязную вещь.
Чтобы закончить с контингентом электромеханической службы, приведу ещё два примера.
2008 год был високосный. 29 февраля у меня случился официальный день рождения. Цифра не юбилейная, да ведь когда юбилейная – тогда нет 29 числа.  Обещал быть даже директор. На третьем этаже цеха – большой спортивный зал. В нём два теннисных стола. Если составить вместе – стол размером в гектар! Готовился весь месяц. Завёз в кабинет коньяк, шампанское, консервы. Продукты, овощи, фрукты. Заполнил сейф, холодильник и шкафы. Накануне заболел,  три дня отсиживался дома. В четверг дал команду накрывать столы именно 29 февраля,  в пятницу. Утром позвонила Татьяна, профорг цеха:
- Николай Фёдорович. Я попросила девочек прийти раньше, чтобы успели всё приготовить. Пришли, а Ваш кабинет открыт. Сейф взломан, холодильник пустой, шкафы тоже.
Самое интересное, что все кабинеты на втором этаже, а мой – на первом, дверь в дверь с дежурным по механической службе. Спрашиваю:
- Кто дежурил?
- Начальник отдела стационарных установок со своим слесарем.
- Дай ему трубку.
Спрашиваю спокойно:
- Василий Андреевич, зачем ты это сделал?
- Я со слесарем ходил в котельную. Там авария была. Когда пришёл, дверь твоего кабинета была закрыта, я даже внимания не обратил. Может с улицы залезли?
Трубку взяла Татьяна:
- Фёдорович, решётки на окнах целые. А в кабинете, перед кабинетом и в дежурке грязные следы. Вася пьяный, даже сапоги не помыл. Слесарь спит в кладовке.
- Я пойду в больницу, закрою больничный лист. На работе появлюсь в понедельник. Ребятам объяви, что их коньяк выпил Василий Андреевич. И, пожалуйста, позвони директору. Мне неудобно сообщать ему такую новость.
За воровство увольнять нельзя, можно только судить. Василия Андреевича сняли за пьянку. Перевели поверхностным рабочим. Вскоре он попал под электровоз, тяжело травмировался.  Слесарь, возвращаясь с работы, заснул на рельсах. Поезд разрезал его пополам. Поговаривали, что это мои проклятия. Даю честное слово, что не проклинал. Ибо не был уверен, что это их работа. Если и есть моя вина, то только в том, что слишком много заготовил коньяка и шампанского.
А в апреле отмечали пятидесятилетие директора. Позвонила секретарша:
- Николай Фёдорович. Вы включены в список приглашённых.
Через несколько минут позвонила директриса Дворца Культуры:
- Фёдорович, нам директор поручил вести вечер. Вы будете тамадой. Я отвечаю за развлекательную программу. Встречаемся завтра у меня, обговорим все вопросы. Потом поедем в ресторан, надо подготовить зал.
Встретились. Обговорили. Поехали. Подготовили. Когда собрался весь коллектив, я вдруг обнаружил, что из двенадцати начальников электромеханической службы шахты на банкете присутствую только я. Вечер прошёл шикарно. Тамадить мне не впервой. Как всегда в таких случаях, выпил почти графин томатного сока и бутылку апельсинового.  Правда, поел вволю. После часу ночи подошёл к директору:
- Все уже пьяные, никто никого не слушает. Моя власть закончилась. Я здесь уже не нужен.   Разрешите откланяться?
- Водителю я сказал, он Вас отвезёт. Не забудьте забрать у него тормозок. Я знаю, вы ни грамма не выпили.
Я не сдержался:
- Неудобно получилось. Мои коллеги будут в обиде.
- Забудьте! На обще шахтные торжества я просто вынужден приглашать всех. А на свой день рождения – только тех, с кем мне приятно проводить время. И потом… считайте, что мы им отомстили за Ваш день рождения.
Вот такой контингент.
А в стране началась кампания по свёртыванию добычи угля. Кому-то было выгоднее покупать уголь за границей по низким ценам, а продавать потребителям внутри страны по высоким, нежели организовать его добычу. Притом, на закрытие шахты выделяли крупные суммы из бюджета, которые можно переполовинить. А подавалось это под сладким соусом: шахты убыточны, себестоимость в два  раза выше реализационной цены. На каждую тонну добычи тратится триста гривен бюджетных денег. Увеличивать добычу нет смысла: чем больше угля, тем больше требуется дотации.
К закрытию подготовили три шахты. Одну уже закрыли. Вторая находилась в стадии свёртывания горных работ. Нашу шахту спасло личное знакомство директора с Министром. Мы хорошо работали, продолжали наращивать добычу. Многим это не нравилось. На шахте стали происходить непонятные явления.
Сначала произошёл завал штрека. На таком участке, где их отродясь не бывало и в принципе быть не могло. Неизвестный вредитель открутил несколько гаек на крепи. Шахта простояла три дня. 
Только наладили работу, новая авария. На этот раз оказалась разрезана на две полоски конвейерная лента длиной 300 метров. Чужие люди в шахту проникнуть не могли. Кто-то из своих рабочих установил под лентой острый кусок железа. Конвейер включили, лента двинулась и через несколько минут была разрезана. Ленту сняли, выдали на-гора, купили новую, опустили в шахту, смонтировали. Прошло пять дней. Добычи – нуль.
В одну из суббот, как обычно, собрался на дачу. Стою на остановке, жду автобус. Мимо, на большой скорости, громко сигналя, одна за другой, проезжают пять машин ВГСЧ. Через несколько минут – директор на джипе. Сердце ёкнуло. В автобус сел, но на дачу не поехал. Вышел на шахте. Зашёл в диспетчерскую. Там меня уже ищут. В шахте пожар.
Вызвал всю бригаду: сварщиков, токарей, слесарей, крановщика. Пожар произошёл на штреке, в том самом месте, где недавно был завал. В кровле оказалась «конюшня» - большая пустота. Чтобы остановить дальнейшее падение породы, её заполнили клетями из брёвен. Они-то и загорелись. Это был явный звонок, предупреждающий о том, что работать нам не дадут.
Из двухдюймовых труб изготовили разборные брандспойты, длиной по десять метров. Выточили для них  острые наконечники. Горноспасатели забили пять труб в очаг пожара, подключили к водопроводу. Пожар погасили. О происшествии сообщили в службу безопасности. На участке работало 45 человек. Ещё двадцать – в прочих местах шахты. Всех опросили. Естественно, никто ничего не знал. Но все знали другое: если бы пожар не успели погасить вовремя, могли быть жертвы.
В том же месяце произошёл пожар на шахте имени Засядько, при ликвидации которого погибли не только рабочие шахты, но и горноспасатели. Поэтому, когда через месяц на нашей шахте произошёл очередной пожар - загорелся уголь в лаве, спасателей в шахту не пустили. Вывели людей на поверхность, на всех штреках выложили гипсовые перемычки, и шахту стали топить. Кто-то своего добился. А полторы тысячи человек остались без работы.
Провели расследование. Виновных не нашли. Один слесарь из шахты выехать не успел. На него и свалили вину за поджог. Хотя рабочие говорили, что он пришёл пьяный, в лаву не залазил. Устроился в забое штрека и там заснул, потому его и не нашли спасатели.

25.
Начался длительный процесс подготовки предприятия  к ликвидации. Когда закрывали шахту, входящую в Угольную Компанию, процесс прошёл болезненно, но быстро. Рабочим объявили, что шахта обанкротилась, закрывается, и завтра они могут не приходить на работу. Деньги получат тогда, когда государство выделит необходимую сумму.  Думаю, они ничего не получили до настоящего времени. Потому что директора перевели на другую шахту, он сразу объявил о её банкротстве. Но рабочие забастовали, его уволили. Шахта работает и поныне.
Согласно существующему законодательству, все расчёты с увольняемым работником должны быть произведены в день его увольнения. Наш директор пошёл именно этим  путём. Потребовал выделить сразу все деньги, необходимые для выплаты увольняемым рабочим. Сумма была большая. В неё входила задолженность по заработной плате, выплата выходного пособия в связи с закрытием предприятия, и компенсация  за неиспользованный отпуск. А  многие рабочие не были в отпусках по два-три года. Процесс увольнения затянулся. Деньги поступали по частям, и увольняли рабочих по частям, в течение полутора лет.
Настало трудное время. За неуплату отключили электричество, воду, телефоны. Летом ещё терпимо, а зимой – беда. Приходят рабочие  на шахту,  делать нечего, а зарплату начислять надо. В сильный мороз разрешили приходить на час позже, уходить на час раньше. Уволенным рабочим завидовали. Их распределили по соседним шахтам, они работали, занимались делом. Многие становились на учёт в бюро по трудоустройству. А на нашей шахте творилась чехарда. Ни один цех не работал, люди чистили снег, носили канистрами из посёлка воду для туалетов. Играли в домино. Пили водку. Пользуясь временным отсутствием директора, главный механик хотел перевести меня начальником бани:
- Всё равно ничего не делаешь. Тебе не всё равно, где сидеть?
- Где сидеть – всё равно. А сколько получать – не всё равно. Перейду со своим окладом.
- Нет, на твоё место я поставлю Ивана. Он ремонтирует мою машину.
Вернулся из Киева директор. Привёз новую порцию денег. Уволили часть рабочих. Механик внушил-таки директору свою мысль. Тот согласился, но внёс свои коррективы:
- Правильно. Пичахчи скоро все стиральные машины пропьёт. Поставлю я туда Фёдоровича. Но числиться он будет начальником цеха.
В тот же день меня вызвал заместитель директора по социальным вопросам:
- Фёдорович, Пичахчи в запое.  Завтра я его вызову. Примете у него основные средства и малоценку.
- Там ещё есть что принимать? Он не всё пропил?
Пока Пичахчи пил, его обязанности исполняла прачка, Наташа. Лицо не материально ответственное. На неё основные средства повесить нельзя. А на меня – можно. Взял в бухгалтерии распечатку. Прошёл с Наташей по админбыткомбинату. Половина строчек в распечатке осталось без галочек. Половина остальной половины не соответствовала действительности. Только в конторе мебель и бытовая техника соответствовала паспортам. В остальных местах стояло неработающее старьё. Трудно было поверить в то, что ещё полгода назад эти холодильники, телевизоры и кондиционеры работали, на стульях сидели люди, на диванах отдыхали. Вскоре мои подозрения подтвердились. Во время хождения по кабинетам, пришёл заместитель директора с четырьмя рабочими отгружать два стола и восемь стульев. Я запретил:
-  Все они числятся.
- Это команда директора.
Я достал мобилку, начал набирать номер:
- Если он мне прикажет – отгружу.
Понятно, никакого указания директора не было. Принимать отказался:
- Я в тюрьму не хочу. Воровали все, в том числе и Вы, а отвечать мне? Такой номер не пройдёт. Недостачу надо списать. Пусть Пичахчи спишет хотя бы недостающее оборудование.  А пересортицу как-нибудь оправдаем. Скорее всего, это работа начальников участков. Или сразу меняли новые холодильники-телевизоры на старые, или перед увольнением.
Поняв, что на меня свалить недостачу не удастся, он составил акты на списание недостающего оборудование, вручил их Наташе и заставил её принять всё на себя. Не знаю, как ему  удалось её уговорить, потому-что акты можно было утвердить только в Киеве, в Министерстве угольной промышленности.
На таких условиях я работал три месяца. Когда на шахте осталось двести человек, провели реорганизацию. Все бывшие отделы ликвидировали,  начальников уволили. Создали три новых подразделения. 45 человек вошли в Административный отдел, 5 человек – в участок контроля над продуктами горения шахты, 150 - в  Участок комплекса шахтной поверхности. Начальником этого участка поставили меня. Директор вызвал, пояснил:
- Штатное расписание урезали. Нам оставили должность Директора, Главного инженера, Главного бухгалтера и начальника участка вентиляции. Будете мне помогать закрывать шахту.
Пожалуй, для меня это были самые трудные дни за все годы работы. В участок вошли все, кого ещё не уволили. Водители, плотники, столяры, сварщики, токари, грузчики, банщики, прачки, уборщики, дворники, кладовщики и прочие. Дисциплины – никакой. На работу приходили, кто когда захочет. Начальники, по старой привычке, забирали бывших подчинённых на свои надобности. Не мог сделать перекличку. Некоторых работников не видел по несколько дней. Табель выходов заполнять надо, зарплату начислять надо, а людей, быть может, уже нет в живых. Собрал собрание, пригласил директора. Обязал всех находиться на шахте, никуда не отлучаться. На некоторое время помогло. С утра до обеда носили воду. Потом разбегались. После обеда в конторе вода кончалась, просили принести ещё, а людей нет. Туалеты засорили, пришлось закрыть. Конторщики бегали на погрузку, там был сортир на два очка. Пожаловались директору. Вызвали пожарную машину. Канализацию промыли.
В апреле директора вызвали в Киев. Вернулся с хорошими новостями: дали почти всю необходимую сумму. Но и штат урезали соответственно выделенным деньгам. Сократили должность Главного инженера, почти всю контору. Оставалось 20 человек. Директор вызвал, предложил уволиться:
- Фёдорович, пока есть деньги, я советую Вам рассчитаться. Такого случая может больше не быть. Получите зарплату, отпускные, выходное пособие. Я Вам дам путёвку в санаторий. Отдохнёте. Приедете – что-нибудь придумаем. Не хочу Вас отпускать совсем.
Взял путёвку, поехал с супругой в санаторий Святые горы. Ей купили путёвку на месте. Отдохнули. Вернувшись, зашёл к директору. Он предложил:
- Должность Главного инженера ликвидировали. Я перевёл его на Вашу ставку. Осталось две вакансии.  Слесаря и  уборщицы. Если согласны – пишите заявление. Будете помогать Главному.
Я отказался. Главный инженер последнее время запил. Делами не занимался. Помогать ему значило работать за него и за всех уволенных. Когда было 150 человек, дисциплину держать было трудно, зато было кому работать. Хотя бы ту же воду возить. Теперь рабочих не осталось. Ни воды принести, ни крышу починить. Послать некого. Всё надо делать самому. За оклад, в четыре раза меньше прежнего.
Супруга заболела, уволилась с работы. Я тоже. Дачу продал. Вернее, подарил молодой красивой женщине за ночь любви. Правда, она ещё со мной не рассчиталась, но приятно сознавать, кто и что тебе должен. В общем, отдали дёшево. Торговаться не было времени. Здоровье у обоих не позволяло ездить на дачу, жить на два дома, содержать сад, огород.
В 2009 году ещё одно горе: похоронил брата. Умер в День Победы, 9 мая, три месяца не дожив до восьмидесяти лет.
Странное это чувство – безделье. Оказывается, небо голубое. Травка зелёная. Можно в любой день пойти куда хочешь. Не спеша прогуливаться по бульвару. Двадцать  лет поднимался в половине пятого, завтракал в пять, без двадцати шесть машина, в шесть – наряд. В семь – планёрка, в десять – совещание. В шестнадцать – ещё одно. Весь день крутился, как белка в колесе. Выходной – в воскресение,  и то не каждое. Когда продал дачу – заскучал, но не так сильно. Отвлекала работа. Теперь завыл. От скуки зарегистрировался на ПРОЗА.РУ. Постепенно  перешёл в новое жизненное состояние, в котором нахожусь до сих пор. Но от воплей не избавился. Израненная душа не успокаивалась.
Начал больше писать, вывешивать на своей страничке. Появились читатели. Виртуальные друзья, подруги. Принимал участие в конкурсах. Занимал призовые места. Получал разные дипломы. Пригласили поработать членом жюри конкурса. Понравилось. Сам отважился провести конкурс. Получилось. Потом предложили провести конкурс имени меня. Провёл. Написал три повести. Затем один роман, второй. Получил неплохие отзывы.
Но безделье не проходит бесследно. Многие жалуются:
- Пока работал – не болел. Уволился – одолели болячки.
У человека, всю жизнь просидевшего в кресле, с уходом на пенсию ритм жизни не меняется. Я всю жизнь бежал. Внезапная остановка равносильна удару лбом о стену. Сначала случился небольшой инсульт. Через два года – инфаркт. Ещё через два года – вновь инсульт. Стали пошаливать глазки. И пошло поехало. Один инсульт  за другим. Одна болячка за другой. Пришлось  жаловаться  Биллу Гейтсу на несовершенство его программы WORD: самым мелким шрифтом на странице умещается всего 74 строки. А болезней – 80. Никак не могу уместить на одной странице. Приходится размещать двумя столбиками. Горе двадцать лет пригибало нас к земле, и пригнуло окончательно.
У супруги дела обстоят ещё хуже. Некоторое утешение нашла в вере. Сначала возил в Лавры. Потом стала ходить в местные церкви. Теперь ежедневно молится дома. Надеется, что это ей помогает. Я не могу последовать её примеру. Думаю, что именно Бог несёт прямую ответственность за злые деяния, совершающиеся при участии его творений. Если так, то он не всеблаг. А если не несёт, то он не вемогущ, ибо не может обуздать не в меру расшалившихся потомков Адама и Евы. В любом случае верить в него бессмысленно. Но это я уже склоняюсь к философии  позднего Лосского…
В десять лет прочитал трактат Робине о равновесии добра и зла в природе. По молодости лет, поверил авторитетному философу. Теперь убедился: враньё. Между добром и злом нет никакого равновесия. Одно зло. И мы к   нему обязаны приспосабливаться, чтобы достойно дождаться старости. Ибо есть у нас одно ответственное, самое главное дело жизни: следить за могилками детей, чтобы не заросли полынь-травой.
Живём тихо, мирно, спокойно. Чтобы умереть уже есть всё. Место. Оградка. Столик. Две скамейки. Стол с сейфом. Памятник из чёрного гранита. Одежда. Ленточки. Платочки. Полотенца. На чердаке дачи хранятся для нас доски, выкройки, рукавица с гвоздями и молоток.
Продолжительный беззвучный вопль, звучащий в унисон с вырывающимися из-под земли воплями невинно погибших детей,  разорвал все внутренности. Его не могут заглушить ни войны, ни революции, ни майдан, ни беркут, ни радикалы, ни президенты.
Вопль продолжается.

                …и летопись окончена моя.