Елена Лаврова. Священный дом в Борисоглебском

УДК 821. 161.1
ББК Ш 84 (4Рос) 6
Л 13

Лаврова Е.Л.
Слово о Марине Цветаевой. –
Горловка, 2010. – 398 с.

ISBN 978-966-2649-01-7


СВЯЩЕННЫЙ ДОМ В БОРИСОГЛЕБСКОМ

Надежда Ивановна

Когда я в очередной раз в конце восьмидесятых приехала в Москву в научную командировку, меня на Киевском вокзале встретил мой приятель Андрей. Вид у него был торжественный и загадочный.
   Знаешь, что я нашёл?   спросил он, вместо приветствия, принимая у меня из рук чемодан.
-    Что?   спросила я без особого энузиазма. Меня утомила дорога, проводники и соседи по купе. Я хотела горячего чаю и тишины. Но cледующая фраза Андрея заставила меня позабыть грязь и жару вагона, в котором мне пришлось путешествовать из Горловки в Москву, полупьяного проводника и болтливых соседей по купе. Андрей остановился, поставил мой чемодан на нечистый асфальт перрона, и сказал:
   Я нашёл дом, в котором жила Цветаева.
   Где он?   выдохнула я.
   Переулок Писемского 6. Раньше назывался Борисоглебский. Недалеко от проспекта Калинина. Раньше там была Собачья площадка.
Был поздний вечер, и прежде, чем бежать, сломя голову, к дому Цветаевой, надо было устроиться, принять душ, переодеться и поужинать. За ужином Андрей рассказал, что именно из этого дома Цветаева с дочерью Ариадной уехала за границу.
Почти всю ночь мы проговорили о Цветаевой. Андрей был инженер по образованию, но не страдал «флюсом»   по Кузьме Пруткову. Другими словами, Андрей не был узко образован. Он любил и понимал русскую поэзию. А о жизни и творчестве Цветаевой знал не меньше меня. Наговорившись всласть, мы немного поспали, и в девять утра отправились в переулок Писемского. Я шла с замиранием сердца. Сейчас я увижу этот дом. Быть может, Марина Ивановна оставила какой-нибудь след, какой-нибудь знак, смысл котрого я тотчас узнаю и пойму.
   Дом был превращён в коммуналку,   охладил мои мечты рациональный Андрей.   Всё загадили, затоптали, истребили, уничтожили, завоняли, и не надейся.
   Неужели не сохранился дух этого дома? Какое-то завихрение воздуха, чтобы почувствовать?   наставала я.
-    Там была коммуналка!   повысил голос Андрей.   Ты когда-нибудь жила в коммуналке? Нет? Тебе повезло. И мне повезло. Но я был в коммуналке. Ходил к своему приятелю в гости, так что имею отличное представление, что такое советская коммуналка. Лучше застрелиться, чем жить в таком месте. Вспомни, что ещё при жизни Цветаевой произошло подселение в её квартиру.
- Я вспомнила «Повесть о Сонечке». И «Чердачное» вспомнила. И «Мои службы», и другую прозу Цветаевой. С тех пор, как она уехала, в её комнатах кто-то жил. Этот кто-то ел, пил, спал, целовался, ругался, пил водку, может быть, бил жену и тихо истязал собственных детей. А может быть, это был добропорядочный советский гражданин, стучавший на соседей. Может быть, сидя за письменным столом Цветаевой, он по ночам строчил на них доносы. Осквернил цветаевский стол, мерзавец!
-    Прекрати!   сказал Андрей.   Опять воображение разыгралась. Мы с тобой не станем выяснять, кто там живёт или жил до этого. Тебе вредно это знать. Скажу сразу, в доме больше никто не живёт, кроме одной женщины. Расселили жильцов. Власти хотят сделать здесь музей Цветаевой. Впрочем, что это я! «Власти хотят!»,    передразнил сам себя Андрей.   Власть милостиво кивнула головой. Музей хочет сделать именно эта женщина, которая ещё живёт в этом доме. Ну, что, я тебя заинтриговал?
- Андрей меня действительно заинтриговал. Мы свернули с Калининского проспекта в переулок Писемского.
-    Бывший Борисоглебский,   сказал Андрей, указывая на табличку, прикреплённую к стене дома.
Сердце моё бурно заколотилось, как будто мне предстояло свидание не с домом, в котором жила Цветаева, а с нею самой. Мы приблизились к дому № 6.
-    Вот!   сказал Андрей.   Это он!
- Передо мною стоял двухэтажный дом, явно требовавший ремонта.
-    Сколько этажей? – спросил Андрей.
-    Два,   уверенно ответила я.
- Андрей потащил меня во двор дома.
-    Сколько этажей?   хитро прищурился он.
-    Чёрт! Три! Подожди, но с фасада   два!
-    А ты думаешь, что Цветаева могла жить в простом доме?
Дом действительно был не простой. С фасада два, а со двора   три этажа. Дом-загадка! Такого я никогда не видела. Мы подошли к парадному входу. Я смотрела на дверь. В эту дверь входила она. Как давно это было! Может быть, мы войдём, и увидим   её? Мы вошли. Перед нами было парадное. Наверх вела лестница. Я робко коснулась перил. Может быть, перила хранили тепло её руки?
-    Идём! Её квартира была на втором этаже,   сказал Андрей.
- Мы начали подниматься. Но в этот момент раскрылась дверь налево от лестницы и вышла невысокого роста пожилая женщина с гладко зачёсанными волосами. На носу у неё сидели круглые очки. Она взглянула на нас поверх очков:
   Вы   кто? Вы   куда?   строго спросила она.
Я сделала жест рукой, показывая наверх.
   Туда нельзя!   ещё строже сказала женщина.   Там никого нет!
- Как   нет? Почему – нет? Кто эта женщина?
Видя мою растерянность, Андрей, обладавший даром находить выход из любой ситуации, обаятельно улыбнулся женщине и сошёл вниз.
   Здесь жила Цветаева,   сказал он.   Мы бы хотели посмотреть квартиру, где она жила.
   Вы знаете, что здесь жила Цветаева?   смягчилась женщина. Её взгляд подобрел.
   Знаем,   твёрдо сказал Андрей.   Из этого дома она уехала за границу.
   Да,   отвечала женщина. – Это правда. А я здесь живу. Меня зовут Надежда Ивановна Катаева-Лыткина.
Мы тоже представились.
   Инженер и учёный-литературовед,   с удовлетворением произнесла Надежда Ивановна.   Ну, что же, я покажу вам её квартиру.
Она скрылась на минуту за дверью своей квартиры, и вышла с ключами.
   Идёмте,   предложила она.
   Дом хотели снести в конце семидесятых,   говорила Надежда Ивановна, пока мы поднимались по красивой лестнице парадного. – Только я не дала. Я здесь давно живу   с конца войны.
Мы остановились перед дверью. Надежда Ивановна отперла её. Мы вошли.
   Вот,   сказала Надежда Ивановна,   полный разгром и разруха. Всё требует ремонта. Коммуникации отключили, но я не выезжаю, потому что берегу дом. Хочу, чтобы здесь открыли музей Цветаевой. Такова, видно, моя миссия.
Мы стояли в гостиной. В ней было единственное окно, и оно было в потолке. Справа был камин. Комната была пуста. Со стен свисали рваные обои.
   Кто только тут не жил!   вздохнула Надежда Ивановна.   Жильцы и не знали, что здесь когда-то жила Цветаева. Да если бы и знали! Им её имя ничего не говорило. А я знала, хоть я и врач по профессии. Полюбила её стихи стазу, как только они попали мне в руки. Сразу поняла, что такое для русской культуры Цветаева. Идёмте, я покажу вам её кабинет.
Мы прошли небольшую комнату без окон сразу за гостиной и очутились в кабинете Цветаевой.
   Здесь у окна стоял её письменный стол,   говорила Надежда Ивановна, за ним она работала.   Окно выходит во двор.
Я подошла к окну и посмотрела. Обычный советский скучный двор. Может быть, когда здесь работала Цветаева, двор выглядел иначе, живописней. Может быть, посредине двора была клумба с цветами. Кто теперь скажет?
Мы перешли в детскую. Это была даже не комната, а большой светлый зал. Солнце лилось в окна. Надежда Ивановна показала нам бывшую кухню, комнату Эфрона и бывшую биллиардную. Необычной была планировка этой квартиры. Здесь Цветаева провела восемь лет. Здесь она была счастлива. Здесь она провела трудные годы, когда шла гражданская война. Эти стены – помнили её.
С неохотой мы покинули пустую квартиру, где, как мне казалось, витал дух Цветаевой. Мы спустились вниз по лестнице. Надежда Ивановна заперла дверь и спустилась к нам. Мы с Андреем поблагодарили её.
   Приходите, когда здесь будет музей,   сказала Надежда Ивановна.   Музей здесь непременно будет.
Мы вышли на улицу.
   Ну, как? – спросил, сияя,  Андрей.


Скандал в благородном семействе

Через несколько лет стараниями Надежды Ивановны Катаевой-Лыткиной музей Цветаевой открылся. К сожалению, я не была в это время в Москве. Об открытии музея я узнала из газет. В музей я попала в 2000 году, когда состоялась конференция, в которой я приняла участие. Дом Цветаевой был отремонтирован. Я увидела наведённый лоск и порядок. Но это были казённые блеск и порядок. Был, по моему мнению, и беспорядок. Из комнаты в комнату слонялись без всякого видимого дела сотрудники музея. Кто-то нёс чайник. Сотрудники собирались пить чай. Всё это было скучно, прозаично, казённо, и пресно. Пить чай в доме, где когда-то жила Цветаева? Это показалось мне кощунством. Но я была не права.
Я собиралась читать доклад на тему «Цветаева и Штейнер», в котором собиралась опровергнуть мнение одной дамы о том, что Цветаева испытала влияние Рудольфа Штейгера, духовидца. Одна дама опубликовала свой опус о Цветаевой и Штейнере сначала в журнале «Наука и религия», а затем издала отдельную книжечку под названием «Цветаева и Штейнер. Поэт в свете антропософии» (М.: Приcцельс, 1996.   155 с.). Автор книжечки   некая Т. Кузнецова. Хочу заметить, что журнал «Наука и религия» нередко печатал всяческую ахинею, которая не имеет ни малейшего отношения, ни к науке, ни к религии. То, что автор книжечки связала имена поэта и Штейнера, ко многому её   автора   обязывало. Обязывало, прежде всего, всесторонне изучить историю вопроса, прежде чем, делать выводы. Так я полагала, открывая книжечку и рассчитывая найти что-то интересное, поскольку тема   глобально заявленная   заинтриговывала. То, что я нашла в этом сочинении, поразило меня до глубины души. Поразило и возмутило! Я села заново перечитывать труды Штейнера. Я понимала, что перечитывать его труды   попусту терять драгоценное время. Но я должна была это сделать, чтобы освежить впечатления от его идей. Я их освежила. И даже не пожалела, что потратила на Штейнера время. Я написала статью, в которой критиковала книгу Т. Кузнецовой.
Конференц-зал был битком набит. Поскольку докладчиков было много, установили жёсткий регламент в пятнадцать минут на человека. За соблюдением регламента следила Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, основательница Дома-Музея. Ей не сиделось на месте. Она ходила  по залу, кутаясь в шерстяной платок, чувствуя себя не столько председателем, ведущим конференцию, сколько хозяйкой дома, вверенного её попечению, принимающей многочисленных гостей. Я, следя за нею взглядом, вспоминала то время, когда никакого Дома-Музея ещё не было.
Между тем, аспиранты один за другим торопливо и монотонно читали свои тексты, стараясь как можно больше информации втиснуть в отведённое им время. На обсуждение докладов времени вообще не дали. Кроме аспирантов, выступали какие-то дамы, чьи сообщения и доклады имели косвенное отношение к заявленной тематике. Конференция не носила строго академического характера. Каждое выступление заканчивалось бурными аплодисментами, как в опере после арии, удачно исполненной примадонной. Наступила моя очередь. Я вышла к столу, села и высказала всё, что думала о книге Т. Кузнецовой. Когда я закончила, и шла к своему месту, в зале стояла гробовая тишина. Я села с сознанием выполненного научного долга. Сидящая впереди меня дама обернулась ко мне и довольно громко сказала:
   Как грубо!
Мои брови поползли вверх от изумления. Внезапно я поняла. Дело в том, что я использовала в докладе фразу А. Белого «оккультные тётки». Я закончила мой доклад фразой: «Не перевелись ещё оккультные тётки!», имея в виду Т. Кузнецову, прославлявшую в своей книжечке Штейнера. Сидящая рядом со мною пожилая седовласая дама наклонилась к моему уху и укоризненно сказала:
   А ведь это и есть Т. Кузнецова! Это её Вы обидели?
Я пожала плечами. Тем лучше, что госпожа Кузнецова оказалась в зале и выслушала все мои доводы против её книги, что называется, в лицо. На такую удачу я и не рассчитывала. Доклады продолжались. Но всему бывает конец. Начался обеденный перерыв. Вокруг меня образовалось что-то вроде вакуума. Дамы меня обходили, как зачумлённую. Меня боялись, как неведомую заразу. Только один мужчина   работник Музея, проходя мимо меня, негромко сказал:
   Здорово Вы им врезали! Так им и надо!
Я спустилась в вестибюль. Там уже стояла толпа народу, готовая идти столоваться в Дом кино. Я взяла пальто, и тут на меня двинулась, как танк, госпожа Кузнецова, обиженный мною автор книжечки «Цветаева и Штейнер». Толпа придвинулась ближе, чтобы слышать каждое слово. Толпа дышала мне в затылок. Я вспомнила заветы моего отца, который настойчиво внушал мне после похорон Сталина бояться толпы. Я оглянулась в попытке сбежать. Толпа стояла стеной. Явно назревал скандальчик. Госпожа Кузнецова громко с вызовом сказала:
   Это я автор книги, та самая оккультная тётка!
Меня охватила тоска. Я хотела обедать, а не вступать в бесплодные споры. Но мне пришлось принять вызов:
   Рада познакомиться. «Оккультными тётками» назвал поклонниц Штейнера Андрей Белый, а не я.
    Штейнер   великий философ,   заявила госпожа Кузнецова,   а Вы его опустили.
   Я больше доверяю Кафке,   отвечала я.   Он знал Штейнера и назвал его мошенником.
   Штейнер,   громко волновалась Кузнецова,   был духовидец. Он был ясновидящий. Вы сказали, что он не христианин, а фашист. Он верил во Христа. И я верю. Я в церковь, между прочим, хожу.
   Как это у Вас совмещается,   поинтересовалась я,   верить во Христа, ходить в церковь и заниматься оккультизмом и магией? Разве Вы не знаете, что православная церковь выступает против оккультизма и магии? Вас следовало бы отлучить от церкви за любовь к Штейнеру. В своё время Штейнера в Россию не пустил Духовный Синод.
   Вам даже не хлопали!    торжествующе аргументировала Кузнецова.
Как будто аплодисменты   критерий истины!
   Да я ведь не балерина, чтобы мне хлопали,   огрызнулась я. – Я учёный.
Внезапно на меня налетела женщина, от которой я меньше всех ожидала нападения. Это была писательница N., которая недавно в частной беседе со мной говорила, что надо давать отпор дуракам, что легче всего это делать мне, поскольку я человек независимый, могу говорить, что думаю, а вот она не всегда это может. Итак, она вероломно напала на меня к пущему удовольствию толпы и Кузнецовой:
   Как Вы можете такое говорить о Штейнере?! Цветаева в шутку сказала о нём, что он   Дьявол. Вы   не правы! Это была шутка! Вы не поняли Цветаеву! Штейнер   крупный философ! Как Вы могли такое говорить о нём?! Мало ли какой профессор назвал его фашистом! Если он профессор, то это ничего не значит. И профессора ошибаются. И Вы, хоть и профессор, тоже ошибаетесь! Цветаева сказала это в шутку!
Всё это произносилось громко и возбуждённо в расчёте на толпу. Г-жа Кузнецова, получившая поддержку, гордо подняла голову. Я поняла, что затевать дискуссию  бессмысленно. Я ответила:
   Вряд ли я ошибаюсь. Я   в хорошей компании. Со мной   философы Бердяев и Ильин, Булгаков и Вышеславцев. Говорить, что Цветаева испытала влияние Штейнера   непростительная и опасная глупость! Она смеялась над ним. Я это в моём докладе доказала.
Я повернулась и пошла к выходу. Толпа медленно и вязко потекла за мной. Рядом со мною шла незнакомая мне дама небольшого роста, которая навязчиво донимала меня дотошными вопросами. Её интересовал уровень моего образования. Я была расстроена и отвечала односложно. Дама поняла, что не вовлечёт меня в дискуссию, и потихоньку отстала.
За обедом в доме кино, за общим столом писательница N. громко рассуждала о том, что каждый имеет право верить в то, что хочет. Она утверждала, что стоит за экуменизм. Я молчала. Я не хотела ввязываться в спор по поводу экуменизма, который, по моему мнению, осуществившись, разрушил бы многообразие мировых культур, ибо всякая культура взрастает на почве религиозных верований. Экуменизм придумали атеисты. Впрочем, экуменизм мне был по-фигу, как и Штейнер. Кусок не шёл мне в горло. Я разворошила осиное гнездо. Осы летали над моей головой на бреющем полете, показывая жала. Они норовили сесть мне на нос. По обе руки от меня сидели мои защитники   Бердяев и Булгаков, Ильин и Кафка, Вышеславцев и Зеньковский. Мне одобряюще улыбалась сидящая рядом со мною Цветаева. Я была неуязвима. Но кусок всё-таки не шёл мне в горло. Я была чужой на этом пиру. Я встала и ушла. Нечего и говорить, что больше меня никогда не приглашали на конференции в Дом-Музей Цветаевой.
Я стала persona non grata на конференциях этого дома. Мне предпочли Т. Кузнецову. Не могу сказать, что я об этом сожалею. Научная истина мне дороже псевдо-научных конференций.

История этой собачки

Что мне помогает выжить в трудных ситуациях, так это чувство юмора. Вечером второго дня после описываемых событий, писательница N., позвонила мне и мягко спросила, как я себя чувствую, когда уезжаю из Москвы, здорова ли я и.т.°п. Я отвечала вежливо, но сдержанно. У меня больше не было причин доверять моей собеседнице. Она почувствовала мою холодность и откланялась. Я посмеялась. Что тут скажешь! Впрочем, я на неё не сержусь. Впоследствии она нашла способ отогреть моё сердце.
Что же такое теософия и отпочковавшаяся от неё антропософия? Теософия (божественная мудрость)   секта, основанная в 19-и веке Е.П. Блаватской. Теософия претендует на высшее знание о Боге и его тайнах, и представляет собою окрошку из элементов брахманизма, буддизма, иудаизма и христианства. Антропософия (человеческая мудрость) основана в 1912 году Р. Штейнером и представляет собою точно такую же окрошку из элементов брахманизма, буддизма и христианства. Теософия ориентирована на восточные философско-религиозные идеи. Антропософия ориентирована на западные философские идеи, прежде всего, на христианство. Но христианство с точки зрения Р. Штейнера не является религией, отвергающей прежних языческих богов. Штейнер считает, что христианство было подготовлено в недрах языческих верований и вышло из их мистерий. Так что Христос, в общем-то, стоит почти на одном уровне с Кришной, Озирисом, Дионисом, Орфеем и.т.°д. Штейнер поставил цель   научить людей духовидению, другими словами, научить видеть невидимый человеческими глазами мир. Сам он, по его словам, имел этот дар. Но можно ли научить человека играть на скрипке, если у него нет музыкального слуха? Можно ли научить человека писать живописные полотна, если он не умеет рисовать? Наверное, можно, но каков будет результат? А ведь Штейнер даже школу организовал в Дорнахе, куда съезжались жаждущие научиться видеть невидимое. Среди них были такие известные русские люди, как Андрей Белый, Максимилиан Волошин.
Видел ли сам Р. Штейнер иные миры? Видел ли он те существа иных миров, о которых писал? А кто его знает! Нет никакой возможности проверить, лгал он или нет. До сих пор нет такого прибора, при помощи которого можно было бы увидеть невидимый мир с его населением. Как нет и такого прибора, при помощи которого можно проверить мозг человека на сей предмет – может он воспринимать тонкий мир или не может? В любом случае мы доверяемся (или не доверяемся) свидетельству самого заявителя, что он видит то, что не видит больше никто.
Гениальный писатель Ф. Кафка в сверхъестественные способности Штейнера не верил и называл его попросту мошенником. Почему Кафка назвал Р. Штейнера мошенником? Я думаю по той же причине, по которой являются экстрасенсы, астрологи, ясновидящие, маги, целители, гадалки, колдуны в современном нам мире. По той же причине, по которой судят сегодня за мошенничество и вымогательство денег у несчастных людей, потерявших духовные ориентиры и чувство здравого смысла, некого Грабового, объявившего себя мессией и обещавшего воскрешать умерших.
И возникает естественный вопрос, к чему людям видеть то, что Бог от них скрыл? Если Бог и даёт дар духовидения немногим людям, то следует задуматься, зачем он это делает, с какой целью?  К примеру, к шведскому учёному Э. Сведенборгу явился, по его словам, Иисус Христос и сказал, что избрал его для того, чтобы объяснить людям внутренний и духовный смысл писаний. После чего Сведенборг бросил науку, стал мистиком и духовидцем, видел иные миры, ангелов и демонов, беседовал с давно умершими людьми, и написал около сорока статей, трактующих Священное писание. Здесь ясно видна цель, к которой стремился Сведенборг. И, надо присовокупить, что Сведенборг до конца дней своих оставался христианином и не перемешивал христианство с буддизмом. Но являлся ли  ему Христос на самом деле? Кто его знает! В конце концов доказать и проверить это нельзя. Мы можем только верить Сведенборгу или не верить.
Была ли подобная цель у Штейнера? Являлся ли к нему Иисус Христос, назвав его избранником? Поставил ли Христос перед Штейнером цель? Об этом история умалчивает. Но весьма сомнительно, чтобы Христос пожелал, чтобы его идеи Штейнер подпитал языческими и буддистскими идеями. В конце концов, Христос мог бы и сам это сделать две тысячи лет назад. Или он передумал и решил использовать Штейнера, как посредника? Повторяю, это сомнительно. Это недоказуемо.
Кстати, известный мистик и духовидец Э. Сведенборг несколько раз блистательно доказал свою способность к ясновидению. Например, известный случай, происшедший в Геттенберге при многочисленных свидетелях на званом вечере, где присутствовал и Сведенборг. Внезапно Сведенборг объявил, что в Стокгольме, находящемся в трёхстах милях от Геттенборга, начался пожар. Через два часа Сведенборг объявил, что пожар уничтожил три двери в его доме. Через три дня, когда прибыл посыльный из Стокгольма, всё в точности подтвердилось.
Ничего подобного мы не знаем о Р. Штейнере.
Богослов профессор Андрей Кураев в своей книге «Сатанизм для интеллигенции» блистательно разоблачил теософию и антропософию, опираясь на высказывания знаменитых философов XX века. Кстати, он приводит высказывание Н. Бердяева о том, что антропософия приняла популярный характер, рассчитывая на не особенно высокий культурный уровень. Вот почему учение Штейнера было названо О. Мандельштамом религией аптекарей.
Большинство русских философов первой половины XX века резко негативно отзывались как о самом Штейнере, так и о его, так называемом, учении. Бердяев признался, что Штейнер произвёл на него впечатление безблагодатного человека. Харизмы не было в этом человеке. И ещё Бердяев заметил, что к Штейгеру тянулся полу культурный слой, преимущественно состоящий из дам, которым, в общем, нечем больше заняться. Н. Бердяев изучил труды теософов и антропософов, в том числе и труды Штейнера, и пришёл к выводу, что теософия и антропософия имеют дело не с Богом, а с космосом, и что отношение к Христу в антропософии не религиозное и не мистическое, а исключительно оккультное.
Отец Сергий Булгаков назвал теософию вульгарной псевдонаучной мифологией. Он заметил, что в философии Штейнер был дилетантом, что он претендовал на углубление христианства, а между тем его учение ничего общего с христианством не имеет. Булгаков задал вполне правомерный вопрос, а зачем рядить нехристианское мировоззрение в христианские одежды. Не проще было бы, подобно восточной теософии, открыто отпасть от христианства?
Философ А.Ф. Лосев напрасно назвал теософию словоблудием. Философ Б. Вышеславцев называет мысль Штейнера инфантильной, а его христологию называет бредом.
Философ Н. Лосский не понимал, как мыслит Штейнер, если он говорит, что периферия Солнца пространственна, а внутренность его совсем не пространственна.
Философ И. Ильин замечает, что антропософ ищет не знания, а господства, власти непокорной и несчастной стихией своего существа. Что Штейнер искал власти видно из его сочинений, в которых он поучает учеников.
Отец А. Мень сказал, что читая Штейнера, он мысленно оплакивал его, поскольку Штейнер пошёл по оккультному пути, а не по мистическому, не по христианскому пути. И пояснил, что мистическое поднимается ввысь, а оккультное идёт в боковые параллельные вселенные, и блуждает в них, потеряв путь к Богу.
B XXI веке некоторая часть русской интеллигенции продолжает свои духовные искания, свой духовный блуд, прилепляясь то к Рерихам, то к Штейнеру, то к астрологам, то к экстрасенсам, то к Грабовому, то к очередному «воплощению Христа». Много их, мошенников! Имя им   легион! Но отчего грамотные, образованные люди попадаются в сети ловцов душ? Почему непременно надо кому-то поклоняться? И, если они  верят в Бога, то почему поклоняются не ему, а кому попало? Правильно сказала Цветаева:
Знаешь Царя, так псаря не жалуй!


2010, Горловка