Елена Лаврова. Влияние состояния семьи Цветаевой

УДК 821. 161.1
ББК Ш 84 (4Рос) 6
Л 13

Лаврова Е.Л.
Слово о Марине Цветаевой. –
Горловка, 2010. – 398 с.

ISBN 978-966-2649-01-7


«ВЛИЯНИЕ СОСТОЯНИЯ СЕМЬИ ЦВЕТАЕВОЙ ...»
 
Это тема статьи: «ВЛИЯНИЕ  СОСТОЯНИЯ  ЗДОРОВЬЯ  ЧЛЕНОВ  СЕМЬИ  ЦВЕТАЕВОЙ  НА  ТАЙНУ  ЕЁ  ЛИЧНОСТИ  И  ТВОРЧЕСТВА». Правда, звучит интригующе и наукообразно? В одной из газет я прочла высказывание одного местного журналиста о Болшевской конференции по творчеству Цветаевой. Это высказывание меня весьма озадачило, ибо восторг журналиста мне был непонятен. Журналист сообщал, что, слава Богу, конференция не носит академического характера. Отсутствие академического характера выдавалось за достоинство. Как человека, имеющего непосредственное отношение к миру науки, меня это высказывание не только озадачило, но и покоробило. Академический характер конференции означает, прежде всего, строгость и точность в подборе материалов. Неакадемический характер конференции означает, что выступать с докладами будет, кто попало и на какие попало темы. Так, на одной из таких «конференций» одна из докладчиц «угощала» слушателей докладом на тему «Виды города Марбурга». Докладчица с большим энтузиазмом показывала слайды с видами этого славного города. Ничего не имею против города Марбурга. Ничего личного не имею против докладчицы. Однако я вопрошала себя, какое отношение имеет город Марбург к жизни и творчеству Марины Ивановны Цветаевой, в этом городе никогда не бывавшей и города этого не воспевшей? Отношения решительно никакого нет. А если и есть, то такое косвенное, что человек непосвящённый сразу и не догадается. В славном городе Марбурге когда-то проживал молодой Борис Пастернак. А Марина Ивановна с Пастернаком была знакома и имела с ним переписку, когда Пастернак давно уже жил в Москве. Такой доклад был бы уместен на неакадемической конференции по творчеству и биографии Бориса Пастернака, но при чём здесь была Цветаева? Вот это-то я и называю – кто попало и о чём попало. Слушатели благодушно кивали головами и любовались видами Марбурга. На академической конференции такой номер не прошёл бы. Но и это ещё не всё! На неакадемической конференции какие-то дамы из артистической среды читали стихотворения Цветаевой. Ничего не имею против хорошего чтения стихотворений Цветаевой или любого другого поэта. Но всё должно иметь своё место и время. Я поделилась своими соображениями с одной дамой из неакадемической среды. Дама огрызнулась:
   А где должны выступать те, кто любит Цветаеву, и не является учёным?
В самом деле   где? Я спросила, а может им вовсе и не надо нигде   «выступать»? Что это за страсть к выступлениям? Может, им достаточно слушать тех, кто тоже любит Цветаеву, но занимается её биографией и творчеством всерьёз? Дама фыркнула и отошла от меня. Зачем, подумала я, оставшись в одиночестве, пышно именовать всё это действо   конференцией? Ну, посмотрела я виды Марбурга! Ну, послушала разные милые глупости, на которые не скупились неакадемические дамы! И здесь мне вспоминается риторический вопрос пьяной героини из рассказа Михаила Задорнова:
   И чо?!
Вся беда в том, что «ничо»! Ни сердцу, ни уму! Ну, ладно, это только доклад. Его не напечатаешь в сборнике. Разве только поместить в нём виды города Марбурга! А почему нет? Поместил же в своём солидном сборнике Дом-Музей Цветаевой доклад на тему «Чудовищная моя выносливость» (Состояние здоровья членов семьи Цветаевой в эмигрантский период жизни)» г-жи N.
С первой строки меня покоробило, почему это автор называет Цветаеву Марина Ивановна, а её мужа просто Сергеем. У него что, отчества нет? Или у докладчицы сложились какие-то личные доверительные отношения с С.Я. Эфроном? Иначе откуда такая фамильярность? Марина Ивановна, между прочим, обращалась к супругу на «Вы». Понятно, что ввиду известных обстоятельств личные отношения докладчицы с мужем Цветаевой сложиться не могли. Остаётся только поблагодарить г-жу N., что не называет С.Я. Эфрона – Серёжей или Серёженькой. Г-жа N., правда, в таком фамильярном обращении к С.Я. Эфрону не одинока. Впрочем, это мелочи. Обратим внимание на более серьезные проблемы, связанные с этим злополучным докладом.
Первое, докладчица обещала поговорить на тему о состоянии здоровья членов семьи Цветаевой, но обещания не держит и, в конце концов, начинает повествовать о состоянии здоровья самой Цветаевой, хотя это в теме не заявлено.
Какое значение для науки, для цветаеведения имеет состояние здоровья членов семьи великого поэта? Да решительно   никакого! Об этом уместно только бабушкам на лавочке у подъезда поговорить. Лакомый кусочек   состояние здоровья самой Цветаевой. Кому   лакомый? Учёному филологу? Учёному литературоведу? Ни, боже мой! Ни тому, ни другому и в голову не придёт обсуждать подобную тему! Биографу? Случается, что биографы упоминают, что в такой-то период жизни великий поэт чихнул, или болел свинкой. Но хороший биограф не делает из чихания поэта или из его свинки открытие мирового значения, ибо не это главное в жизни великого человека.
Второе, имеет ли доклад на подобную тему место быть на научной филологической конференции? С моей точки зрения, он здесь просто неуместен, ибо к филологии отношения решительно никакого не имеет. «Имеет отношение к биографии!»   слышу я возражения некоторых милых дам. Милые дамы! Тогда я желаю вам, чтобы содержание ваших медицинских карточек (или как они там теперь называются?) стало известно всем, кто этого пожелает. Пусть все узнают, чем вы болеете, и чем больны члены ваших семей!
Третье, кто докладывает? Врач? Я не знаю, является ли г-жа N. врачом, но я твёрдо убеждена в том, что эта отнюдь не филологическая тема не должна была появиться на страницах печати, тем более, что ничего нового г-жа N. нам не сообщила, а просто надёргала информацию из уже опубликованных биографических источников.
А насчёт биографии скажу так: не всё в биографиях великих людей должно становиться доступным уважаемой публике. Никогда не забуду, как один «свидетель» опубликовал заметочку, как ему однажды довелось увидеть Антона Павловича Чехова. Господин N., видите ли, шёл по коридору мимо комнаты больного писателя. Дверь была приоткрыта, и наш любознательный господин заглянул в комнату, чтобы засвидетельствовать Чехову своё почтение. И увидел, что Антон Павлович, лежа в постели, кашляет, прижимая ко рту носовой платок. На платке любознательный господин заметил кровь. Всё! Господин N. тихо удалился. Через несколько лет он отчитался перед слушателями, при каких обстоятельствах он видел Чехова.
Мне, как читателю, это знать   зачем? Зачем мне знать, как великие люди кровохаркают, или поносят? Они   люди, и делают это точно так же, как все обычные люди. Ну, ладно, я понимаю, что господин N. захотел публично похвастать, что он лично видел великого писателя. Я понимаю, что господину N. не хватает ни ума, ни такта. Но редактору-то, который позволил это опубликовать, чего не хватает?
А теперь представьте себе на минуту, что выходит к трибуне ваш лечащий врач и говорит:
   А сейчас я прочту доклад на тему: «Состояние здоровья членов семьи г-жи N. в период с 2003 по 2005 год». И начинается доклад, из которого изумлённые слушатели узнают, что у мужа г-жи N. был понос, когда он объелся чебуреками. Что у самой г-жи N. был геморрой, который плохо поддаётся лечению. Что у сына г-жи N. был триппер, который он подхватил у уличной девки, а у дочери г-жи N. очередной выкидыш, потому что её снова побил муж. Понравится ли эта информация, выданная лечащим врачом перед публикой, госпоже N.? Да она на этого врача в суд подаст! И дело выиграет! И врача засудит! И заставит его возместить моральный ущерб! И будет тысячу раз права! Кстати, никогда врач не выйдет на трибуну, выдавать ваши семейные тайны. Потому что наши с вами болезни   интимная, конфиденциальная информация. А врач должен соблюдать врачебную тайну. Он клятву Гиппократа давал.
Теперь обсудим, раз уж это сообщение опубликовано, какими информационными источниками воспользовалась г-жа N.?
По списку использованной литературы в конце статьи, мы можем судить, что г-жа N. использовала, в основном, воспоминания современников Цветаевой. Ну, если уж г-же N. вспало на ум делать доклад на подобную тему, то надо было воспользоваться более надёжными и достоверными документами, например, записями лечащих врачей в карточке больного. Но такая надёжная, документально подтверждённая информация в руки г-жи N. не попадала. Да и не могла попасть, потому что, во-первых, за нею надо было ехать в Чехию и Францию, во-вторых, вряд ли такая информация сохранилась   разве только в медицинских архивах? В-третьих, даже если эта информация сохранилась, полагаю, так просто её не получишь.
Итак, г-жа N., ссылаясь на воспоминания современников Цветаевой, сообщает слушателям и читателям, что у С.Я. Эфрона было затяжное течение туберкулёза. Подозрение на туберкулёз не есть сама болезнь. Если бы г-жа N. взяла на себя труд изучить не только воспоминания современников, но хотя бы ещё и письма (Неизданное. Семья: история в письмах.   М.: Эллис Лак, 1999), то она обнаружила бы, что никакого туберкулёза у С.Я. Эфрона не было. Как не было и других болезней. Доказательством тому служит тщательное медицинское обследование, которое прошёл Эфрон с середины апреля до начала мая 1916 года в Московском военном госпитале. Эфрон был признан годным к военной службе. Об этом Эфрон сообщил своей сестре В.Я. Эфрон. Он пишет, что из тридцати человек, проходивших медицинское обследование, только трое были признаны годными к военной службе. Остальным дали отсрочку по состоянию здоровья. Одним из трёх совершенно здоровых молодых людей был С.Я. Эфрон. Так что давно пора прекратить муссировать тему туберкулёза у мужа Цветаевой. Не было никакого туберкулёза! Эфрон был баловнем своей семьи, баловнем старших сестёр. Малейшее недомогание Эфрона возводилось ими в квадратную степень и преувеличивалось в тысячу раз. Эфрон был мнимый больной. А если у него появлялись болезни, то он обеспечивал их себе сам. Почему-то г-жа N. не упомянула о больной печени Эфрона, которую он поехал лечить в Кисловодск. А заболела печень оттого, что Эфрон объелся чебуреками. Съел десять штук зараз! Он сам об этом пишет. Информировать, так информировать! Не надо ничего скрывать! Не надо уклоняться от темы, г-жа N!
То, что пишет далее г-жа N., более чем удивительно. Она уклоняется от избранной темы и сообщает, что Эфрону было тяжело в личной жизни рядом с великим поэтом, и затем следует риторический вопрос: «Не потому ли он отправился санитаром в военный эшелон, а затем добровольцем в Белую армию?». Не потому, глубокоуважаемая г-жа N.! Позже объясню, почему.
А если поставить вопрос иначе, а не было ли тяжело Марине Ивановне в личной жизни рядом с совершенно никчёмным мужем, который ничего не зарабатывал, нигде не служил, и сидел на шее у жены? Не было ли тяжело Марине Ивановне, когда она везла всё на себе   одна? Г-же N. следовало бы почитать дневники и письма великого поэта, чтобы понять, кому же на самом деле было тяжело в этой непростой семье. Теперь вернёмся к риторическому вопросу г-жи N., не потому ли…
Что касается военного эшелона, в котором служил санитаром Эфрон, то здесь я готова согласиться с г-жой N. Действительно, он сбежал подальше от проблемы, и проблемой этой были взаимоотношения Цветаевой с поэтом С. Парнок. Эфрон почувствовал себя третьим лишним, и, вместо того, чтобы решить проблему, гордо самоустранился и  бежал из дома в вагон поезда. Он надеялся, что всё само собой уладится. Когда действительно всё уладилось, он вернулся домой, как ни в чём не бывало.
Но, что касается ухода Эфрона в Белую армию, то, при чём здесь «сплошное разрушительное начало» в его жене? Я не стану напоминать г-же N. о том, что она уклонилась от темы здоровья членов семьи Цветаевой. Но раз уж она уклонилась, и начала развивать совершенно другую тему, то спрошу: г-жа N. забыла что ли, о сплошном разрушительном начале октябрьской революции? Забыла, что ли о гражданской войне? К сведению г-жи N. – Цветаева сама отвезла мужа в Крым, чтобы он присоединился к формирующейся Белой армии.
Не знаю, насколько «переутомился» Эфрон на «работе» (евразийство, «Союз возвращения на родину»), и как это отразилось на его здоровье, и отразилось ли вообще. Меня больше волнует, насколько переутомлена была Цветаева, везущая быт, выступающая на поэтических вечерах, чтобы заработать деньги, и пишущая, пишущая, пишущая без отдыха. «Крест болезни мужа Марина Ивановна несла всю жизнь»,   пишет г-жа N. Ну, почему же болезни? Весь Эфрон – больной или здоровый   крест Марины Ивановны. Этот крест её и погубил. Кстати, отдыхая в санатории в Савойе, Эфрон не столько лечился (мнимый больной), сколько развлекался, и об этом свидетельствует в своей книге «Групповой портрет с дамой» Ален Бросса, и его поддерживает та самая дама, упоминаемая Бросса – Вера Гучкова (Сувчинская, Трейл), близко знавшая семью Цветаевой. А уж Вера-то знала, ибо принимала живейшее участие в этих развлечениях.
У Ариадны, оказывается, когда она обучалась в гимназии в Моравской Тшебове: «…стали возникать затяжные интоксикации, подобные тем, какие были характерны для её отца». Главное, ввернуть подходящий медицинский термин! «У Ариадны туберкулёз лёгких был исключен»,   радостно сообщает нам г-жа N. Как и у её отца, добавлю я. Чтобы увеличить объём статьи, г-жа N. вставляет цитаты, совершенно не имеющие отношение к теме, иначе, чем объяснить цитату про Алину деликатность в отношении будущего брата?
Совершенно сразила меня статистика, приведённая г-жой N., высчитавшей, что на девятом месяце беременности Цветаева написала  всего 5 стихотворений. Г-жа N. блеснула «познаниями», мол, и «литературоведческая» тема мне не чужда!
И вновь, ни к селу, ни к городу – цитата из письма Эфрона, что Аля девочка с золотым сердцем, но вот беда – чересчур полна и воля слабая. Всё идёт в ход, и золотое сердце, и принципы воспитания, и становление личности. И уже забываем, о чём это г-жа N. повествует? Какую тему избрала? Медицинскую, или всего понемножку? Похоже, что всего понемножку, ибо материала-то на главную тему – не хватает.
Г-жа N. доводит до сведения читателей, что Марина Ивановна страдала фурункулёзом, у неё была травма ноги, беременность протекала без токсикоза, случилась аллергия на прививку, и тому подобное. Но это всё пустяки по сравнению с тем, к чему неудержимо клонит г-жа N. Она сообщает, что Цветаева была невротиком. И следуют снова термины: астенизация, адреналиноподобные нейро-эндокринные процессы, истероидные и шизоидные симптомы и.т.°д. К чему вся эта наукообразная галиматья, если г-жа N. вынуждена признать, что поведение Цветаевой было адекватным на протяжении всей её жизни, что и есть единственная правда, которую и следует говорить.
Мало того, что г-жа N. повествует о состоянии здоровья членов семьи Цветаевой и её самой, попутно она пытается дать психологический портрет поэта, и делает это весьма тенденциозно. Тенденциозно, в том смысле, что её подход крайне узок, пристрастен и однобок. Истинная цель статьи г-жи N. показать, каким трудным и даже жестоким человеком в семейной жизни была Цветаева. Приятно же лишний раз уколоть поэта! Исподтишка дать пинка! Благо, поэт теперь защититься не может. Делается это по простому рецепту: выхватывается пара подходящих случаю цитат, и – дело готово! При этом не делается никакого анализа, не даётся никаких размышлений – почему это сказано, по какому поводу, при каких обстоятельствах. Нет размышлений на тему: есть ли возможность оправдания жёсткости некоторых высказываний поэта? И главное – нет попытки осмысления глубокой пропасти между тем, что сказано, и что делалось Цветаевой на самом деле, вне зависимости от смысла её резких высказываний. Между тем, совершенно явственно проступает между строчек завуалированная неприязнь г-жи N. по отношению к Цветаевой. Все симпатии г-жи N. целиком и полностью на стороне С.Я. Эфрона и А.С. Эфрон. Бедные ангелы в лапах чёрта!
Вся эта окрошка из цитат и тем производит поначалу смехотворное, а затем тягостное впечатление.
Вывод, который делает г-жа N., завершая тему о состоянии здоровья членов семьи Цветаевой, философски «глубокомыслен» и даже анекдотичен: «При всех противоречиях, контрастах, безмерности чувств и «зорко-холодном (пожалуй, вольтеровски-циничном) уме», остаётся тайна обаяния личности Марины Цветаевой и её творчества». Начали говорить о самоваре, перескочили на бублики, и закончили сапогами. Ну, хоть тайну обаяния личности и творчества  поэта оставила нам г-жа N. Но какое отношение это имеет к теме, вынесенной в заголовок статьи? Придётся то, чего не смогла связать г-жа N., связать мне.
Чудовищную выносливость нужно было иметь Марине Ивановне Цветаевой, чтобы терпеть выходки своей дочери Ариадны. Чудовищную выносливость и крепкое здоровье нужно было иметь Марине Ивановне Цветаевой, чтобы всю жизнь содержать и тащить на своём горбу инфантильного мужа С.Я. Эфрона. А уж если они потерпели немного от матери и жены М.И. Цветаевой, то их «страдания» окуплены полностью тем, что она взяла их с собою в историю и в вечность. В противном случае, кто бы о них знал и помнил?

2010, Горловка