Мария

                отрывок из повести
                "День открытых сердец"

                Мария


       Мария с удовольствием осторожно присела на диванчик в холле          школы. Её спина была пряма, как струна. Ноги далеко не в модных сапогах ровненько выглядывали из-под длинного пальто. Они гудели и ныли от продолжительной ходьбы. Сердце cтучало часто-часто, временами замирая. И это замирание было приятным и желанным: вот именно здесь, в уголочке около столика вахтёра, на этом самом диванчике, она терпеливо просиживала часами после уроков по субботам в ожидании родителей. Из интерната её всегда забирали домой на выходные.
   Ничего необычного в облике Марии не было. В свои тридцать пять она выглядела девочкой: на нежном бледном личике – аккуратный носик, ямочки на щёчках, красиво очерченные губы и брови. Никаких даже намёков на морщинки. А вот глаза… Казалось, они жили сами по себе, делали, что сами хотели: свободно «плавали» то в одну, то в другую сторону, как будто догоняя мысли девушки.
   Мария была слепа. Чтобы как-то скрыть этот недостаток, она пробовала на людях «зашторивать» глаза чёрными очками. Но поняв, что не сможет скоро  различать свет и тень, если не откажется от этой затеи, решила ничего больше не предпринимать.
   - Маша, пойдём раздеваться, - потянула её за рукав подруга Ольга.
   Мария сняла когда-то модное с пелериной драповое пальто болотного цвета, аккуратно свернула простенькую шапку из нутрии и верным движением втолкнула её в рукав. Сняв верхнюю одежду, она почувствовала себя упакованной в строгий «форменный» костюм, надетый по торжественному  случаю. Ольга, обнаружив на лацкане пиджака Марии какие-то знаки отличия, от удивления ахнула:
   - Что это у тебя такое? Объясни сейчас же!
   Мария  безошибочно называла свои награды, легонько касаясь их рукой:
   - Вот этот знак – «Союз русского народа». Московский монетный двор. 1905 год. Копия 2005 года. На коне – Георгий Победоносец. Православный крест. Я ведь член Союза русского народа. А этот орден – «За Сибирский ледовый поход». Терновый венец, пересечённый мечом. За заслуги перед казачеством. Это – юбилейная медаль-икона. Здесь изображён святой Николай Чудотворец. В левой руке – храм, в правой – меч.
   Ольга не верила своим глазам и ушам: возможно ли это!?
   - Ну ты и даёшь, Машуня! Хоть бы намекнула когда… А ещё и подругой называешься!
   «Да, костюм уже узковат. Поправилась. Пора новый шить…», - подумала с сожалением Мария.
    Дома она обычно носила бабушкины длинные лёгкие платья и халаты свободного покроя, чтобы не стеснять себя в движениях. И так изо дня в день её стройная фигурка тонула и растворялась в удобных балахонах.
   В доме она знала каждый сантиметр площади, где всё содержалось в строгом порядке, и потому просто «летала» по квартире.
 
   … До встречи выпускников школы для слепых оставалось ещё
добрых полтора часа. Мария опять присела на диванчик, смиренно сложив руки на колени, но высоко подняв голову, словно внимательно рассматривая всё, что её окружало. Она действительно «видела», и  в этом ей помогал слух.
   А Ольга, маленькая, тоненькая, как тростиночка (в чём только душа держится?!), будучи сама творческим человеком, заинтересованно разглядывала выставку работ слабо и совсем не видящих  ребят. В её вовсе не глупой головке никак не могли ужиться два понятия: слепота и удивительная красота поделок: вышивание, вязание, резьба по дереву…
 
  Двадцать семь лет прошло, как восьмилетнюю Машу Иванову, слепую с рождения, привели в эту школу. Как это было? Как?...
   Воспоминания детства цепко держались в памяти, и время было не в силах стереть их.
   Машенька никогда не интересовалась вопросами о своём рождении и слепоте, но мама иногда рассказывала об этом:
   - Родилась ты случайно.
   - Как это, случайно?
   - Раньше времени. Малюсенькая была, с варежку. И грели тебя целый месяц под лампой. А позже мы узнали, что свет от этой лампы был очень вреден для зрения. Вот поэтому ты и не видишь сейчас.
   И мама говорила правду. Так оно и было. Врачи убеждали оставить новорожденную в больнице: всё равно жить не будет.
Кроме слепоты у ребёнка обнаружили остеохондроз шейного позвонка, а затем и двустороннюю пневмонию… Ребёнок таял на глазах.
   Бабушка, мать отца, неграмотная крестьянка, но повидавшая немало на своём веку, убеждала:
   - Возьмите дитё из больницы. Мы её – в шубу, на русскую печку – и выживет! Вот увидите! Вы-жи-вет!…
   Но как же родители позволят эдакую дикость: мама – врач, папа – инженер?! Никакой самодеятельности!
   Обезумевшие от горя родители даже помыслить не могли отказаться от ребёнка: прикипели сердцем к этому красному сморщенному комочку еле живой плоти, который постепенно расправлялся, превращаясь в чудесную девочку с золотыми кудряшками. И её полюбили все, кто был рядом.
   В два года Машенька чуть не умерла от ангины. Выходили. И конечно, всё внимание – ей. Детство было очень счастливым, такому мог бы позавидовать любой маленький человечек. И не потому, что в доме были и хрусталь, и ковры…
Другая бабушка, мамина мама, и жила-то для неё только, Машутки: ведь  внуки её далеко, да и выросли все. Как только малютку привезли из роддома, Мария Васильевна сразу же согласилась жить у дочери с зятем.
   А Надежда, мамина сестра, маленькая, щупленькая, не имевшая своих детей, привязалась к девчушке, как к родной дочери. Во время обеда летела с работы, словно на крыльях, чтобы повидаться со своей любимицей. Её так и прозвали в семье няней.
   Игрушек было в доме огромное множество. Девочка исследовала каждую, вплоть до разборки на части, хотя ничего не могла видеть, различала только свет и тень, день и ночь.
   В десять утра вставала, и её уже ждал завтрак: кофе, печенье, мармелад, халва и прочие сладости.
   Трижды возили её в Москву в хирургический центр, но врачи помочь ничем не смогли: отслойка сетчатки. В больнице надо было сдать слёзы на экспертизу. Машенька кричала изо всех сил, но что удивительно - слёз не было. Не дала. Родителей уговаривали удалить ребёнку глаза: ей всё равно они не нужны. Возможно, хотели использовать для экспериментов? Но уговоры были бесполезны. Просьба врачей выглядела чудовищной.
   У Машеньки был свой игровой уголок в квартире. Она очень любила самодельные игрушки. Их делали из тряпок. Больше всего ей нравились вязанные из ниток куры с пришитыми настоящими куриными лапами, крыльями и хвостами. Лапы высыхали, и куры на ощупь были как живые. Куклы тоже шили из тряпок: руки – гольфы, ноги -колготки, голова – с большими чёрными пуговицами… А в пластмассовые игрушки  -  влезала, ощупывала, разламывала. Забавлялась девочка и папиными слесарными инструментами: гаечными ключами, тисками, насосом для машины, надутыми камерами. Любила с отцом ходить в гараж.
   Так изо дня в день играла в своём уголке да с удовольствием  слушала радио. Оно было включено всегда. Музыка, политика окружали девочку постоянно. С раннего детства знала президентов всех стран, где какой строй. Частенько няню или бабушку втягивала в «политические игры»:
   - Давай, ты – Рейган, а я – Тэтчэр…
     К школе родители дочку не готовили. Считали, что там всему научат сами учителя. Зато девочка много общалась со взрослыми: её всегда прихватывали с собой в поездки по городу.  Няня частенько брала Машеньку на старинный курорт. От его старых ворот остались ещё две деревянные узкие  башни. Надежда складно придумывала красивые сказки о принцессе, которая живёт в башне и выглядывает в окошечко. Маша живо представляла себе прекрасную девочку и мечтала проникнуть в эту башню, чтобы с ней познакомиться, а может
быть, и пожить там…
   - Маша, какая красота эти работы! – то и дело восторгалась Ольга.
   Мария отвечала одобрительным «угу» и снова окуналась в прошлое. В восемь лет её решили отдать учиться. Целый день тогда проискали эту школу. Сняли комнату – остановились. Как в тумане… пришли в школу. Пахнет вкусно. Народу много. Пришли в медкабинет. Комиссия – незнакомые дяди и тёти. Посадили на стул.
   - Перескажи: «Лена встала утром рано и помыла раму».
   Маша повторила слово в слово.
   - Неверно. Повторять не нужно. Просто перескажи. Ну, а почему у мамы руки «золотые»?
   - Потому что колец много.
   - Неверно.
   Определили будущую ученицу во вспомогательный класс. Она-то думала: раз «помогательный» класс, значит, помогать будут.
Но мама почему-то в слёзы. Записали в класс Людмилы Николаевны:
   - Слушайся учительницу. Она теперь будет тебе как мама. Пройдитесь по школе, ознакомьтесь…
   Здание школы трёхэтажное. На первом – классы, на втором – кабинеты и старшие классы, на третьем – спальни и нулевые классы. Учились двенадцать лет. В классах – по семь человек. Парты - специальные. Выдали тетради из толстой ватманской бумаги, железный прибор с точками, иголочку с ручкой – грифель для письма и огромную толстую книгу для чтения.
   Машенька очень расстроилась:
   - Когда я прочитаю такую толстенную книжищу?!
   (Хотя спустя два года она так полюбила чтение, что невозможно было её оторвать от книги).
   Тетради ей тоже пришлись не по душе: ведь она привезла свои,настоящие, в клеточку и в линеечку, и ручки настоящие, и цветные карандаши настоящие…
   Нагулявшись по школе, девочка храбро заявила:
   - Мама, уезжайте домой. Я здесь уже всё знаю.
   ...  Родители успокоились и ушли, но потом решили вернуться в комнату: хоть одним глазком понаблюдать за дочкой. А она каким-то внутренним чутьём поняла, что они где-то здесь, рядом, и заревела белугой:
   - Домой хо-чу-у-у!...
   Еле утихомирили. Со стула, на котором сидела Машенька, на пол потекла тёплая влага…
   Первая ночь в школе стала кошмаром не только для «новенькой». Досталось всем от её громкого и продолжительного концерта.
   - Не пойду спа-а-ать… Я не хо-о-чу… Домой хочу-у-у…
   Выручила няня-старушка:
   - Вот позову сейчас ночного воспитателя!
   И рёва сразу же притихла, испугалась этих непонятных, а от того и страшных слов. С этого момента школа стала для неё ненавистной. Здесь нельзя спать до десяти часов, нет кофе, нет мамы и няни. Постель заправляй сама. Да ещё чтобы аккуратно. Подушку – солдатиком…
   Весь год просидела в игровой комнате на стульчике, не дотрагиваясь до игрушек.
 
19.06.2016 года