Эх, рано встаёт охрана, Ч. I. Вступленние

           Службе в рядах Непобедимой и Легендарной, Посвящается


Один день Ивана Денисовича
или три года Абрама Финкеля

Чудище обло, огромно, озорно,
 стозевно, и лайяй!
А. Радищев



           Я   сижу перед подполковником, и  он  медленно, членораздельно говорит:
           - По существующему положению Вы после института должны отслужить в армии ещё два года, уже офицером!
           Предвосхищая его дальнейшие объяснения, я торопливо говорю:
          - Я понимаю, что  должен отслужить ещё два года, но почему опять именно ТАМ!?
          Не успев получить ответ, вдруг вновь оказываюсь в серошинельной толпе, в сумерках, отчётливо различая знакомые мне лица с карабинами на плечах, откинутыми штыками, хотя, насколько я помню, штыки мы никогда не  откидывали!
         Все передвигаются молча, не произнося ни слова, хотя прекрасно видят и узнают меня, несмотря на то, что разрыв в нашем свидании измеряется годами.
         Вот Серикбаев с его, как всегда скептически сжатыми губами и взглядом, как бы говорящим:
“Я тебя насквозь вижу!”¬
     Вот Гульмухамедов, добрейшая душа, со своими вечными мыслями о жене и детях, оставшихся дома!
         Дальше: Амиров, Туляганов, Баратов, которого уже давно нет в живых, целый хоровод -  все те, с кем в первую армейскую суровую стрыйскую зиму дико замерзали на постах по ночам, несмотря на тулупы и валенки. Замерзали так, что казалось стыл спинной мозг, и айзербаджанцы наши подкладывали в валенки солому, а лица закутывали полотенцами, но всё это мало помогало.
         Мёрзли так, что хотелось выть. Ещё бы: по ночам было до -37 по Цельсию, да ещё ветерок с Карпат, да на открытом месте и чёрт знает по сколько часов кряду. А мы - дети и просто недавние жители юга  (обычный контингент подобного подразделения): ташкентцы, туркмены, айзербаджанцы, привыкшие к теплу... бррр, как вспомнишь, так вздрогнешь, как вздрогнешь, так вспомнишь! И не только об этом…
      Надо сказать, что этим самым детям юга по вполне понятным причинам доставалось куда больше, чем остальным. Так, забегая немного вперёд, приведу два характерных примера.
      Первый год службы в роте охраны. Суровая стрыйская зима. Небольшая комната у входа в караульное помещение. У стены на скамейке сидят три солдата, отдыхают после смены. На расстоянии метра находится плита. Дежурный раскочегарил её от души – уголь-то казённый. Сверху плита покрыта несколькими толстыми металлическими листами, раскалившимися от жара.
       Я стою рядом и переобуваюсь после смены. С улицы заходит замёрзшее “дитя юга” и окоченевшими руками высыпает на раскалённую плиту десять заиндевевших патронов из разряженного перед этим карабина. Я тут же инстинктивно своим вторым сапогом (один я уже успел обуть) сметаю эти патроны на пол. Промедли я хоть немного, неизвестно, кто из нас пятерых остался бы в живых...
      Одним таким же морозным днём, заряжая перед отправкой на пост карабин во дворе караула, я почувствовал, как что-то упирается мне в спину. Повернулся – а это такое же “дитя юга” тоже заряжает карабин (ещё не успев попасть на пост, оно уже замёрзло), и, ничего не видя, дулом своего карабина подпирает мне спину. После зарядки полагается делать контрольный спуск курка. Но последний патрон у этих “вояк” часто попадал в патронник, и при спуске тогда происходил выстрел...
    А недостаточное для таких условий питание! Хотя в караулах были свои повара, и нас кормили куда лучше, чем в гарнизонной столовой. Командир роты, капитан, вместе со старшиной что-то говорили о дополнительном питании – один раз ночью даже был хлеб с салом, которое к тому времени ели даже азербайджанцы. Но оно исчезло куда-то, как исчезало и всё то, что не вписывалось в рамки устава, благодаря стараниям тех же старшины и капитана и всех других, вместе взятых пропойц и жуликов в погонах, как выше, так и ниже по рангу и по чину!
      И тут я просыпаюсь, нет, не в холодном поту, просто просыпаюсь.  Мне уже, слава Б-гу, за тридцать (после демобилизации успел закончить институт),  просто просыпаюсь и в очередной раз вздыхаю с облегчением. Ведь сон этот периодически повторяется уже много раз, в точности по описанному сценарию, и  суждено ему ещё не раз повториться!
       Видать, не слабый след оставило во мне исполнение долга в родной Советской  в течение трёх долгих, казалось, нескончаемых лет! Но только уж очень досужие старослужащие знали, сколько это составляло выпитых киселей и пройденных помывок в бане! Лично мне хватало знания оставшегося календарного срока. На первом году службы даже не задумывался о желанном “дембеле” - слишком далёким и несбыточным это казалось.
        Единственно помню, что готов был поехать в любую геологическую экспедицию, на любой срок, лишь бы избавиться от этого постоянного кошмара недосыпания, унижения и прочих прелестей караульной и просто солдатской службы. Я даже написал рапорт командиру роты на имя командира части (соблюдение субординации) с просьбой направить меня в офицерское училище, хотя за плечами у меня  уже была десятилетка и техникум, то есть, мой общий уровень по идее (и не только по идее, говоря нескромно, но объективно) соответствовал уровню тогдашнего выпускника офицерского училища. И я готов был служить двадцать пять лет, но только не здесь! Кажется, это был один из немногих случаев, когда антисемитизм и, по-моему,  личный расчёт капитана сыграл свою положительную роль. Рапорт остался лежать под сукном, а я продолжал ходить в караулы. А время, как ни странно, проходило быстро: хотя нельзя сказать, что незаметно, уже и лето прошло, А вместе с ним и почти год службы. И понял я, что наша армия не для меня, ни в каком качестве, и лучше отслужить рядовым ещё два года, чем двадцать пять с лишним лет офицером. Надо быть  объективным - это озарение снизошло не только на меня, но об этом позже...
      После первого года службы, когда я поневоле уже втянулся в эти безрадостные армейские будни и упомянутое выше “озарение” успело посетить меня, произошла одна встреча, которая почти вернула меня к первоначальному ужасному моральному состоянию. А встретил я солдата, знакомого ещё со времён карантина и служившего сейчас в этом же гарнизоне, но в другой части. Он искренне и с удивлением воскликнул:

                И ты ещё не застрелился?!


                Продолжение следует