Я- твой тонкий колосок!

         Оказывается, ох как нелегко пробиваться из этой тверди земной,.. Видели бы вы, с каким упорством стремился я вырваться из немого удушливого мрака на белый свет. И пророс-таки непокорным зеленым ростком!

          Над землей - уже в который раз! - ликует весна. Земля восстала от зимнего сна и теперь слышно, как она глубоко, вольной грудью дышит. И все, что теперь вижу вокруг, что раньше не замечал, не ценил - пронзительно дорого. Вот они, поля: полные света, добра и ожидания, богатырская рать тополей, холмы, откуда я мальчишкой сбегал, запуская бумажного змея ввысь, и белые жгуты дорог, сбегающиеся и разбегающиеся, а там, далече, простерев свои ручищи, подпирают небо горы-великаны.

           Со светлой печалью, как глаза матери моей, глядит небо. А сколько цветов подарила весна родной земле... Все цветы, которые мы не успели преподнести своим возлюбленным, все цветы, которые не смогли возложить на могилы своих товарищей, когда их предавали чужой афганской земле.

           Эта весна без Андрея. Без Регимантаса. Без Сергея и Мурата. Без многих, очень многих из нас. Яблони теперь цветут не для нас. Шумят теплые ливни не для нас. На солдатский сбор созывают уже не нас. Дороги непознанные зовут уже не нас. Нам теперь никогда не ходить по земле, не работать на ней с упоением, до ломоты в костях, не гладить зеленую траву, как голову ребенка.

            А какие песни поют в родной стороне? А как пахнут снега? Я уже позабыл. Мне теперь это не узнать никогда, никогда. Мы со смертью повенчаны. Навечно. Не позабыл ли на  земле кто-то о нас? Нет, нет! Я не буду вспоминать. Не могу. Не могу. Боже ты мой. Слишком тяжек и мучителен этот груз. И не могу не вспоминать. Так надо. А иначе нельзя.

           ...Первый свой бой я запомнил лучше остальных. Быть может, потому что он был самым первым, тяжелым. Меня не брали на задание, мол, еще не обстрелянный, не опытный, а пуля - дура. Но все равно я настоял на своем, упрямый ведь, в своего отца. Двинулись в горы мы. Яблони стояли в самом цвету и небо было такое кроткое, голубое. Красотища вокруг - неописуемая.

           Думалось, неужели возможно зло на этой земле? Но не до пейзажей было.
Вышли мы в заданную точку. Ждали...

           Вдруг из зелени несколько раз ударили автоматные очереди.
На деревьях сломались ветви. Но до меня не сразу дошло, что это настоящие свинцовые пули и что ими живых людей убивают! Не скрою: чуть было не заплакал. Командир приказал: «Огонь!», залег и стал тоже отстреливаться. Я по неопытности быстро расстрелял свой магазин. А другие - люди бывалые - били короткими очередями, прицельно, в упор.

           Недолгим выдался тот бой. «Духи», постреляв немного, отошли назад. «Наверное, так будет всегда», - благодушно предположил я. То, что довелось увидеть там, в Афгане, долго мне казалось ирреальным сном, который хотелось скорее прервать, забыть.

           А до этого, что я видел? Что знал, понимал? Я до отказа был набит романтикой. Любимым героем был Че Гевара. Писал рапорты, чтобы послали в Афган. Ехал туда и думал: «Была Испания, интербригады, целина, БАМ, а теперь вот - Афган - революция, солидарность. Такое застану!» Понимаете, о чем я?

           Хотелось вырваться из замкнутого круга лицемерия и фальши. «Нет, все-таки счастье - это не сытно есть и сладко спать, - думал я, - а что-то такое высокое, ради чего мы и рождаемся на белый свет».

           ... Дети с распухшими животами, выпрашивающие у нас хлеб. Сожженные дома. Взорванные школы. Мужчина с перерезанным горлом. Еще один растерзанный активист новой жизни. Замученная девушка - учительница, посмевшая бросить вызов старому. За что? Почему? Первый раз увидел так близко смерть, жестокость, злобу. Так обнаженно столкнулись жизнь и смерть.

           Мишка погиб в первый же месяц во время ночного артобстрела. Я видел кровавый обрубок. Жуть... Не выдержал. Не могу... Прости меня, Мишка.
Иногда случалось такое, что казалось, сердце разорвется от яростной боли за все и за всех. Пришлось в разных переделках побывать. Было мне очень страшно, до озноба. Но больше всего думал о том, чтобы не смалодушничать, короче говоря, не сдрейфить. Вспоминал часто родное село, дом, маму... Как купался с пацанами в речке. Как цвели яблони в нашем саду. Они были как облака: розовые и ласковые.
У меня был друг - Сергей Адамович, веселый, отчаянно смелый парень, одним словом, совсем не хлюпик. Родом он был из-под Курска. Э-эх, если бы видели его. Рядом с ним и я становился сильнее, увереннее. Он - белорус, а я - казах, но мы были как два родных брата. А до дембеля оставалось три месяца. То и дело было разговоров: «Вот вернемся домой, а там дел, работы - ого-го-го! Все переделаем, изменим к лучшему». Андрюха мечтал новый дом построить.

            Серега хотел жениться. А я мечтал в сельскохозяйственный институт поступить, на агронома выучиться. А еще мечтал полюбить какую-нибудь хорошую девушку, ведь по-настоящему ничего не было у меня. Но было еще задание. Уже последнее... Кому-то ведь бывает труднее, чем другим. Мы ехали освобождать кишлак от душманской банды.

            БТРы наматывали на колеса знойные километры дорог. Лица однополчан, уставшие от постоянного страха и напряжения. Клубы непродыхаемой пыли. Глоток бы воды. Тревожная тишина. И вдруг внезапно полыхнуло огнем с двух высоток, расположенных по обеим сторонам дороги. Засада! «Ну, гады! Из гранатометов бьют!» - заорал кто-то. Мы выскочили, залегли. Стали отстреливаться. Завязался ожесточенный бой. Ранило командира роты. Вдруг вижу: прапорщик трусливо метнулся к яме и залег там. Лежал, голову руками обхватив. Э-эх, черт побери!
А головной БТР - вот дает! Бьет из крупнокалиберного без передышки, не дает «духам» опомниться: Андрюха держится, как надо - орел, джигит. Земля раскалилась от огня. Первый БТР вдруг загорелся, а в нем - наши. И братан мой, Серега, остался там. Приблизиться к ним невозможно - «духи» стреляют, как заведенные, не дают подняться. Из башни головного БТРа уже вырвались языки пламени, валил зловещий дым. Серега, держись! Там наши. Ну, погодите же, собачьи дети! Сейчас вот врежем вам. Надо переползти и вытащить ребят. Господи, сделай что-нибудь, помоги! Мне вдруг захотелось сильно удариться о землю головой и закричать на весь мир так отчаянно - громко, чтобы боль моя отозвалась громом в каждом человеческом сердце...

          Земля усеяна гильзами. Трава сгорела от огня. Сережа истекал кровью в раскаленном брюхе машины. Он был уже без сознания. Гулкими мгновениями исчезала жизнь. А я шептал со злостью: «Погоди...». Земля горела. Еще немного. «Духи» успели заметить и меня. Я ползу, ну вот, еще немного. Потом вскочил и метнулся вперед. Но вдруг земля подо мной взвилась, рванулась на дыбы, словно дикая свирепая кобылица. Меня с чудовищной силой швырнуло назад. Куда? И вдруг все исчезло - навсегда. Меня разорвало гранатой на клочки под Кандагаром. И по всей земле нет ни звука, ни следа моего. Негде матери моей выплакать безутешное горе свое. Братья! Слышите, кто живыми воротился домой? Как вы там, на земле? Вы должны сейчас жить и за нас, тех, кто уже никогда не постучится в дверь родного дома. Я очень надеюсь на вас.

          Ну вот, главное сказано.

          На этом чудесном свете теперь уже нет меня. Мне никогда уже не стать ни мужем, ни отцом. Навсегда мятежной душой утихомирился. Я всему вопреки пророс из небытия зеленым непокорным колосом. Ты узнала меня, мама-а ?...



Автор Луиза КИПЧАКБАЕВА