Ты упустила шанс!

Трамвай, разморенный жарой, как и все его пассажиры, полз медленно и неохотно. Кто-то ворчнул, что хорошо бы скорее добраться до дома и принять душ. Дверь кабинки водителя – вожатой, как раньше говорили, - была открыта, и она, конечно, слышала ворчание и недовольство, но и бровью не повела. Сама наверняка очумела от жары. Подумать только, как разгулялось лето! Еще стоял июнь, лишь середина месяца, а жара уже была такой, будто вовсю разошелся июль.
Римма Алексеевна сидела у окошка и пыталась вздремнуть. Ехать ей нужно было до конца, проспать невозможно. Жара очень разморила. Правда, сейчас не надо бы дремать, ведь следующая остановка та, на которой она всегда пристально и внимательно смотрела в окно, не желая пропустить дом бежевого цвета о четырех этажах, выстроенный, как ей однажды рассказали, очень давно, еще до войны, немцами, которых было тогда в Москве немало и они охотно работали гастарбайтерами, как мы теперь говорим. Дом вроде бы обшарпанный, чувствуется, что его давно пора освежить и покрасить заново. Но, с другой стороны, невозможно не восхищаться: какая чудесная краска, если продержалась уже лет семьдесят.
Она увидела дом в окно и почти кивнула ему.
Трамвай полз дальше, и теперь она снова чуточку прикрыла глаза, прижавшись головой к оконному стеклу. Да, да, подремать немножко. Ну и жара! И когда она только кончится! В последние годы лето стало мучительным сезоном в Москве. Раньше все над  Риммой Алексеевной подтрунивали: мол, любой человек радуется солнышку и жаре, и только на тебя одну не угодишь. Она отшучивалась. Но теперь никто ей этого не говорит. Летние месяцы стали такими жаркими и душными, что многие, особенно старики и старушки, не выдерживают, умирают. Вот и он, обитатель бежевого дома… Она вспоминала его каждый раз, когда ехала этим маршрутом, и все время задавала себе вопрос: а жив ли он вообще? Можно, конечно, снять трубку, набрать его номер. Наизусть он не помнился, но был крепко-накрепко записан в алфавитной книжке. Просто набрать номер, услышать его голос и тут же повесить трубку. Но это – если подойдет он. А если кто-то другой, то что – попросить его к телефону? Тоже можно. И если скажут, что его нет или что сейчас подойдет, тогда тоже всё прояснится. Если его уже вообще нет, то ответ будет более чем ясным…
Нет, ни звонить, ни даже искать его телефон в алфавитной книжке не хотелось. Теперь у всех определители, и он сразу узнает, что звонила она. Этого ей совсем не хотелось. Впрочем, да так ли важно сегодня, жив он или нет? Пусть живет столько, сколько ему надо. Она так давно ничем и никак с ним не связана, что незачем и думать об этом человеке.
Трамвай подполз к следующей остановке. Сначала позволил выйти тем, кто доехал, потом, чуть проехав вперед, посадил новых пассажиров. Римма Алексеевна сидела, прикрыв глаза, не обращая ни на кого внимания. Но вдруг ее словно током дернуло: она невольно обернулась на пассажира, входившего в вагон вовсе не там, где надо, через средние двери. Впрочем, какое ей дело, вошел, где смог. Тем более что человек пожилой. Даже вожатая не сделала ему замечания, понимая, что у него есть проездная карта москвича, какая разница, где он садится, ему же не надо платить.
Но в ту же секунду мысль ее замерла, будто застряла на каком-то сложном пути.
Пожилой человек среднего роста, в узких брюках и длинных кроссовках примерно сорок третьего размера, которые ему явно были великоваты, в рубашке-ковбойке и модной для мужчин того лета джинсовой серой безрукавке, в картузе с большим козырьком и черных очках был не просто ее знакомым. Именно он проживал в том бежевом доме, о котором она только что думала, как всегда, проезжая это место. Вартан… Живой и бодрый. И совершенно не собиравшийся покидать сей прекрасный мир. Пытливо оглядел вагон, будто как раз собирался встретить здесь кого-то из знакомых. На нее, Римму, внимания не обратил – подумаешь, сидит какая-то… не то чтобы старуха, но все-таки пожилая женщина; на что она ему далась? Римма прикрыла глаза и сидела, не шевелясь. Настроение раздваивалось. С одной стороны, она радовалась, что Вартан жив и здоров; но с другой – совершенно не хотела говорить с ним, общаться, что-то вспоминать. Нет, нет, ни в коем случае. Боялась, что если она сделает хоть какое-то движение, Вартан отреагирует автоматически, повернется в сторону этого движения, и тогда встреча и разговор неизбежны. А так – спит себе какая-то почти-старуха, и ладно…Но он, слава Богу, уже отвел взгляд от этой части вагона и разглядывал другую. Чего он хотел? Сесть, наверное. Но все места оказались заняты, и Римма с тревогой подумала, что, вполне возможно, он проедет с ней до самого конца маршрута, тогда придется выходить вместе и встречи не избежать…
Сидеть с закрытыми глазами было очень непросто, веки подрагивали и запросто могли ее выдать. Она чуть-чуть приоткрыла глаза, и стало легче. Голову не повернула ни на миллиметр, но теперь отчетливо видела, что происходит рядом. Сердце поневоле колотилось, хотя не очень сильно, поэтому она могла сидеть спокойно.  Пассажир Вартан, так и не увидев ни одного свободного места, явно повернулся к выходу, всё через ту же среднюю дверь. Римма заметила у него в руках модную мужскую сумочку – как они называются? Барсетки? Да ладно, какая разница! Он наверняка ехал на работу, а в этой сумочке лежали разные нужные для работы бумаги. Помнила, что он работает в какой-то газете; по крайней мере, работал несколько лет назад, она иногда покупала ее и в списке сотрудников видела его фамилию.
Трамвай снова остановился, объявили станцию метро, народу вышло много, так что Вартан при желании вполне мог бы сесть и увидеть ее… Нет, к счастью, он аккуратно и даже осторожно, чтобы не споткнуться или оступиться, спустился по четырем трамвайным ступенькам вниз и как бы перевел дыхание. Ну да, возраст у него очень солидный, на несколько лет больше, чем у нее, таким людям всегда надо быть  осторожными. Она и сама выходила теперь из трамваев или автобусов, не торопясь  резво  вырваться наружу. Спускалась не спеша, останавливаясь обеими ногами на каждой ступеньке. Всё изменилось в жизни, и старость довольно торопливо шагала  навстречу.
Теперь, когда Вартан вышел и опасность встречи миновала, Римма полностью открыла глаза и чуть-чуть скосила взгляд за окно. Стало понятно, что Вартан ехал от своего бежевого дома до метро, это всего лишь две остановки. Сейчас он вместе с другими пассажирами, уже пешеходами, явно пережидал, пока цвет светоформа изменится и в его лампочке бодро зашагает зеленый человечек. Он явно торопился, потому что слегка нервничал. А раньше никогда и никуда не спешил, отличался завидной обстоятельностью.
За его черными очками глаз, конечно, не было видно, и  потому создавалось впечатление, что, поворачивая голову то налево, то направо, он кого-то ищет . Он и раньше любил черные очки, считал, что они очень идут ему и делают  необыкновенно импозантным. Лампочка светофора поменялась на зеленую, и человечек в аппарате зашагал быстро-быстро на своих ногах-оглоблях, будто и впрямь шел наперегонки с живыми пешеходами. Чуть приосанившись, Вартан тоже поспешил на другую сторону улицы. Теперь Римма не сомневалась, что опасность нежелательной встречи миновала: он шел с потоком людей к метро, а в таких случаях в нас сильнее всего срабатывает нечто вроде стадного чувства. Она спокойно смотрела на него во все глаза, подмечая кое-какие важные детали.
Одет он был очень аккуратно и со вкусом, а главное – модно и престижно, что всегда имело для него большое зжначение. Римма, неожиданно для себя, с удовольствием подумала о том, какой он ухоженный. Ясно, что жена очень следит за ним и делает всё возможное, чтобы он был на уровне. Правда, он наверняка хотел большего, быть VIPом, человеком особо важным. Но тогда ехал бы вовсе не на трамвае и метро, а сидел бы в роскошном авто. Но что поделаешь, видимо, так не получалось. С другой сторроны, если в таком возрасте ноги еще не просто носят тебя, но ты крепко стоишь на них, это же отлично!
Неожиданно подумала: весь он чистенький и аккуратненький, отглаженный и в свежей рубашке.
Вагон, дождавшись цвета, разрешающего движение, пошел вперед, чуть покачиваясь вправо и влево, совсем как женщина с неплохой фигурой, жаждущая привлечь к ней всеобщее внимание. Римма спокойно смотрела вперед, больше не требовалось закрывать глаза и прятаться, тем более что пути оставалось всего несколько остановок. Однако спрятаться все-таки хотелось, совсем не от кого-то стоящего рядом, а просто уйти в свои воспоминания. Далекие… Сколько лет прошло с тех пор? Много…

Они познакомились достаточно давно, лет за десять до этого визита
на ее дне рождения. Вартан пришел тогда к ней вместе с ее друзьями. Его представили как аспиранта из Еревана. Ну, что ж. Тот день рождения получился очень хорошим. Вартан фактически не отходил от нее, сыпал комплиментами, а Римма немножко удивлялась: откуда столько чувств и слов, он же видит ее впервые в жизни. Если она выскакивала на минуту в кухню, а он не успел оторваться от тарелки или какого-то разговора, кто-нибудь из подруг, вызвавшийся помочь ей, успевал шепнуть, что, судя по всему, она очень понравилась новому гостю. Конечно, приятно слышать такое. Римма давно была одна, так что столь неожиданное внимание со стороны Вартана, который ей тоже понравился, никак не было ей безразлично.
Он начал названивать в тот же вечер, совсем поздно, когда добрался до аспиранртского общежития. И опять комплименты, комплименты… И хорошая она, и красивая, и «не вобла тощая, а женщина в самом соку», сказал он. И говорить с ней было для него просто удовольствием. Он хотел уже завтра пригласить ее куда-нибудь, но какое завтра! Работы было полно, так что раньше субботы, сказала она, выбраться вряд ли удастся. На самом деле, может быть, и выбралась бы, но немножко отпугивала его экспансивность. И действительно увиделись они только в конце недели. Встретились в Центре, пошли пройтись. На Красную площадь вышли. Она очень любила такие прогулки с детства, а для него каждый подобный выход был почти праздником. Говорили, говорили… Он спрашивал о ее жизни, и она легко расказала о том, где работает, и о том, что уже три года разведена, ничего не вышло с мужем, не сумели они понять друг друга, как полагалось бы, и создать хорошую семью. Ни в какие детали ей входить не хотелось – зачем, они же едва знакомы. Вместо ее подробных рассказов были его – об аспирантуре; о том, какой халтурщик его руководитель, он даже опасается, что под его руководством не сможет защитить кандидатскую. О Ереване говорили особенно много: он не только был родом оттуда, но по окончании аспирантуры, конечно же, должен был туда вернуться. Римма спросила, не скучает ли он по родному городу, но можно было и не спрашивать, не оставляло сомнений: скучает, и очень. Однако примерно еще полгода ему предстояло учиться, а там – кто знает! Вполне возможно, что все-таки с диссертацией все будет в порядке и он получит распределение в Москву или Подмосковье, есть места, куда его с удовольствием возьмут.
 Вартан был уверен, что после прогулки они сразу поедут к Римме, но она совершенно не была готова к такому быстрому развитию событий. Прошло еще несколько встреч, ходили в театр, в кино, в ресторане как-то посидели. И только недели через три случилось то, что и должно было случиться, конечно, у нее дома, куда они поехали, очень устав от прогулок. Это был такой счастливый вечер! Они оба в душе ждали его с нетерпением. Ночью спали плохо, просыпались, будто хотели проверить, не снится ли им такая радость, действительно ли они вместе… Хотелось сказать: так будет теперь всегда, но это не проговаривалось. Да ладно, всегда или долго-долго, лишь бы так было…
Вартан с удовольствием перебрался бы к ней, но Римма жила на другом конце города от его института и завода, а ему каждый день к восьми нужно было уже быть на месте. Но ничего, они смирились с тем, что он будет просто приезжать в пятницу и целых двое суток быть с ней, с ней, только с ней… Он с упоением произносил эти слова, и она всему верила. Надо сказать, что он не обманывал ее, и  это не было каким-то легким увлечением. Или, скажем, тем, что ему, пока учится в аспирантуре, хотелось иметь постоянную женщину, быть с ней одной. Нет, такое, если и было, то глубоко-глубоко спряталось, и вообще не имело значения, потому что у них действительно возникла любовь. Когда встречи вдруг срывались или даже откладывались только на день, он очень огорчался. Они любили посидеть где-нибудь в кафе, потанцевать. Потом прогуляться. И ехали к ней. Или, если выходить никуда не хотелось, они и у нее дома устраивали такие вечера. Только здесь танцы всегда заканчивались одинаково: Вартан увлекал ее в постель, и всё, что происходило дальше, было не просто воплощением прекрасного танца в действии, но и превосходило лучшие мечты. Они замечательно соответствовали друг другу, она отвечала полной взаимностью его пылкости и нетерпению.
Их встречи никогда не ограничивались только близостью. В любую минуту Вартан мог начать рассказывать Римме о своем ненаглядном Ереване. Об  Эчмиадзине, причем так подробно, будто вел ее по нему экскурсией. О великолепных крестах-хачкарах, как бы выбитых в камне, они разбросаны по всей его маленькой, но такой колоритной республике. О церквах и музеях. О великих армянских поэтах и художниках.
Она ничего не знала об Армении, кроме того, что когда-то изучала в школе. И еще в детстве у нее была книжка армянских сказок, и она с удовольствием ее читала. Больше всего ее поражало, как легко могут люди идти по опасным горным тропам, - пожалуй, ей такое никогда бы не удалось. Вартан смеялся и говорил, что обязательно удалось бы, если бы он оказался с ней рядом. И тут же начинал рассказывать о самых разных уголках своей республики, он везде бывал и знал досконально каждую пядь родной земли. Мечтал, что как только она сможет туда с ним поехать – или к нему, если ему придется вернуться домой и жить в Ереване, - он обязательно поводит и повозит ее по самым интересным закоулкам, и тогда она воочию увидит, насколько красива эта горная страна, эта республика, как положено было говорить. Она спешила заверить его, что обязательно приедет, при самой же первой возможности, а он вдруг умолкал или переходил к разговорам о работе, из чего она делала вывод, что при всей любви к Еревану он бы все-таки, став кандидатом наук, предпочел остаться в Москве. Только здесь, иногда проговаривался он, может быть настоящий карьерный рост.
К тому же, у него была мечта: стать не только специалистом в своей области, но и журналистом, пусть даже придется писать на известные ему производственные темы. Римма ничего тут не могла уточнить, добавить, просто слушала его, все больше понимая, что у него есть заветные мечты и он очень хотел бы их осуществить. Это прекрасно, думала она, потому что у человека должен быть духовный полет, особенно у мужчины, и плохо, если он застревает на обыденности, даже если целиком погружается только в семейные проблемы. Но ему такое, как она понимала, не грозило, человеком он был именно одухотворенным, полным жизненных и прочих планов, к тому много читал и никогда не уставал учиться. Замечательное качество, и она за это очень уважала своего… избранника. Так, наверное, было бы правильно сказать, хотя никто из них никого не избирал, все получалось случайно, но это состоялось именно как избранничество, может быть, в высших сферах, где выстраивается и записывается судьба человека.
Вартан с огромной болью, даже со слезами, слышавшимися в его голосе, рассказывал о диком турецком геноциде армян в 1915 году, когда эта нация была почти полностью истреблена. Свирепость и жестокость турков не знала границ. Армянский народ, говорил он, все-таки восстановился, хотя турки его не только почти полностью истребили, но и оттяпали себе половину страны. И никогда, говорил он, не будет в его милой Армении настоящего мира, потому что там слишком силен страх народа перед каким-нибудь новым турецким нашествием.
О личной жизни Вартана они говорили мало. Римма прекрасно понимала, что такой пылкий восточный мужчина никогда не мог быть один, а слушать про его бесконечные романы ей совсем не хотелось. Если и говорили о его личном, то о детстве, о юности. О том, что его отец очень рано бросил его мать, и она с горя тяжело заболела, прожила недолго и мучительно. И что его потом растили дедушка с бабушкой, родители мамы. Это было у Вартана очень больное место, ничуть не менее больное, чем судьба родной Армении. Чудо, что он мог рассказывать Римме о чем угодно, она слушала его с большим вниманием и сочувствием. Говорил, что всем, чему научился, он обязан старикам, а родители жили в его сердце двойной болью. Иногда поговаривал даже о том, что хотел бы поискать отца, знает, что тот живет в Москве, и тогда он бы встретился с ним и задал один-единственный, очень простой, но мучительный вопрос: как он мог оставить своего крошечного сына? Римма не знала, возможна ли такая встреча, но одно было ей понятно: Вартан очень настойчив и разыщет отца, если захочет. И… в душе радовалась, что особого рвения он не проявляет: просто понимала, насколько трудной и даже непредсказуемой могла бы быть такая встреча.
Удивительные сложились у них отношеения: они могли говорить обо всем на свете, часами, иногда с поздней ночи до утра, и не только никогда не уставали от этих разговоров, но отчасти и ради них с нетерпением ждали следующей встречи. Никогда не говорили о возможном и довольно скором возвращении Вартана в Ереван. Может быть, просто не хотели подгонять судьбу и надеялись на ее милость: на то, что Вартан устроится работать здесь, и тогда ничто не помешает им встречаться как угодно долго. И даже… может быть… когда-нибукдь… довольно скоро… пожениться. Прямо Вартан с ней об этом не говорил, зато постоянно звучала фраза о том, что о лучшей жене он и мечтать бы не мог. Разок-другой промелькнула фраза: что сейчас об этом говорить рановато, но потом… потом…
А Судьба или какой-то ее посланец будто стоял за углом дома и приглядывался к их жизни. И говорил себе, точнее, ей, Римме: «Ну, ну, мечтай сколько хочешь, однако…» Она не ждала никакого сюрприза и верила каждому слову Вартана, как своему. Не ожидала никаких ударов. А о том, что сюрприз сам ждет ее, она не догадывалась.
И однажды случилось так, что, долго пробродив по осенней Москве, они решили где-нибудь присесть, чуть-чуть отдохнуть, прежде чем ехать к ней. Не дойдя до метро, свернули в ближайший дворик и сели на свободную скамейку. Улыбнулись друг другу: устали не на шутку, и  хотя они еще молодые люди (ей исполнилось тридцать, а ему было на три года больше); все-таки возраст уже немного заявляет о себе.
Эта скамейка стояла возле детской песочницы. В основном ребятишки уже разошлись по домам, но две девочки еще лепили куличики из песка, убеждая друг друга в том, что пекут торты, соревновались, у кого тортик получится лучше. Рядом у них лежали горки камешков, и девочки очень серьезно обсуждали эти «тарелки»: большие надо оставить для второго, а в маленькие можно класть кусочки торта. Сейчас-сейчас они всё закончат и приступят к ужину. Ждали кого-то в гости, и когда обе увидели, как из ближайшего подъезда вышел мальчик чуть постарше них, обе стали звать его на ужин. Тот обрадовался и за несколько шагов преодолел путь до «столовой».
Римма и Вартан наблюдали за этой сценкой с умилением. Вспоминали какие-то дни и события из своего детства. Снова умолкали и наблюдали дальше.
Но в какую-то минуту Римма вдруг замолчала и стала наблюдать за Вартаном. Как интересно он на всё реагировал! Обычно мужчины пропускают  такие вещи мимо глаз, а он смотрел с интересом, с умилением, то и дело заговаривал с ребятишками и что-то им советовал. А те рады были послушать дядю, который так хорошо понял их игру и готов был чуть ли не сам пересесть к ним в песочницу и играть вместе со всеми. Пожалуй, так общаться с детьми могут только такие мужчины, подумала Римма, у кого есть свои дети и они привыкли часто возиться с ними…
Заметив, что Римма молчит, Вартан удивленно взглянул на нее – мол, что с тобой, дорогая? Но она не стала говорить ему о странных непрошенных мыслях, просто сказала, что усталость смаривает, так что, наверное, им пора ехать домой. Да, да, конечно, согласился Вартан.Тут же поднялся со скамьи, помог ей встать, и они вместе направились к метро. По дороге он что-то говорил о ребятишках, об их изобретательности, о том, что они «играют в жизнь» и это очень трогательно. Хотел продолжить этот разговор, и когда они уже сели в поезде метро, но Римма прикрыла глаза. И Вартан, нежно прижав ее к себе, шепнул:
- Поспи, дорогая, даже двадцать минут сна могут помочь.
Она согласно кивнула и «проспала» всю дорогу. Только за минуту до их остановки  он слегка растолкал ее, сказав, что они подъезжают.
Той же ночью у них получился неожиданный разговор. Ни с того ни с сего Римма сказала:
- Слушай, Вартик, а ведь ты обманываешь меня.
- В чем? – не понял и почти рассердился он. – Я с тобой всегда был честен. Что ты придумываешь?
- Да ты ведь женат, дорогой мой!
Они уже поужинали, ополоснулись в душе, легли. Видимо, меньше всего на свете он ожидал такого разговора, потому что неожиданно вскочил и сел на краю кровати. Римма видела, что он очень хочет что-то возразить ей, но слова как бы споткнулись о язык и ничего он сказать не может.
- Более того, - продолжала она, - у тебя есть дети. Один – как минимум, но я думаю, что двое. Либо две дочки, либо мальчик и девочка.
Вартан молчал и очень был похож на человека, совершенно сраженного неожиданной новостью. А Римма теперь тоже молчала, просто потому, что по его реакции увидела, что попала в точку и узнала что-то самое главное о том, кого уже называла своим избранником.
Вартан прилег, притянул ее к себе. Сказал, что напрасно она так, да еще в самый неподходящий момент. Могла бы, если уж у нее зародились какие-то сомнения, попозже выложить их ему. А сейчас не до того, моя хорошая. Совсем не до того… Римма лежала неподвижно, казалось, ее совсем не интересует то, что она тоже очень любила в их с Вартаном отношениях. Он к такой ее реакции не привык и не понимал, что происходит. Так, во всяком случае, казалось.
Неожиданно он спросил, очень трезвым, как бы утренним, а вовсе не ночным голосом, который у него всегда  исходил лаской и истомой, когда он был рядом с Риммой:
- А… ты часом не ведьма?
- Да нет, - сказала она равнодушно. – Я самый обычный человек.
- Но… как ты догадалась? И насчет детей – тоже: их у меня действительно двое, дочка и сын.
- Не знаю, просто догадалась.
- И давно?
- Да нет, сегодня.
- Почему? Я как-нибудь проговорился?
- Да нет.
- И все-таки на чем-то прокололся?
- Может быть…
- Ну… и что теперь?
-  Это я должна бы задать тебе такой вопрос, - сказала Римма.
- Ты уйдешь от меня?
- Вполне возможно. Я пока никак не могу прийти в себя от собственного открытия. И оттого, что совершенно не понимаю: почему ты не сказал мне правду?
- Наверное… просто боялся, что тогда ты не станешь со мной встречаться.
Той ночью они не заснули ни на минуту. Вартан рассказывал ей, что женился совсем молодым, ему едва исполнилось двадцать лет. И не сам женился, а на этом настояли его «родители», то есть бабушка с дедушкой.
- Особенно дедушка, - уточнил он. – Видел же, что я совершенно пропадаю, что мне нужно срочно жениться. Молодой? А что же делать? Погибать? Он принял неожиданное решение: свел меня с одной нашей знакомой и была на несколько лет старше. Ее зовут Аллой. Мы поженились так стремительно, что ни о каких чувствах, даже их зарождении и речи быть еще не могло. Она понесла с первой же ночи, и через девять месяцев у нас уже была дочка. А меньше чем через год появился и сын. Я, конечно, быстро изменился, вошел во вкус новой полноценной жизни. Но ты сама понимаешь, что заработать на такую семью я не мог, нас кормили мои деда с бабой и Аллины родственники. Какое-то время мы жили вполне прилично, и я был очень благодарен этой неожиданной женщине в своей жизни за то, что сошли на нет мои мужские трудности. Правда, мне с ней никогда не было интересно, она совершенно равнодушна к этой стороне жизни. И вообще человек слишком простой, малоинтересный. Но дети… Это другое дело, я привязан к ним всей душой, ты какими-то непонятными мне путями всё поняла правильно.
Брак этот не стал счастливым. Теперь Вартан откровенно рассказывал Римме, что он много гулял, что жена совершенно не устраивала его, и если раньше можно было терпеть то обстоятельство, что он не любит ее, то постепенно оно стало невыносимым. О разводе он думал уже со второго года их совместной жизни, однако никаких мер не принимал. И дело даже не в детях: он был уверен, что, разведясь, все равно будет часто их видеть и помогать им. Развод был бы…
- Подлым, - подсказала Римма. – Ведь эта женщина, как ты сам говорил, когда-то спасла тебя. Она никак не заслужила предательства.
- Но жизнь без любви тоже предательство, - уточнил он.
- Многие женщины согласны жить без любви, лишь бы муж был рядом, - сказала она. – Я знаю такие случаи. Сама бы так не могла, но другие могут. Думаю, и твоя Алла предпочла бы такую жизнь разводу и твоему исчезновению.
- Ты, наверное, права, но меня тоже нельзя сбрасывать со счетов. Меня… Наверное, меня надо спасать, только уже по-другому.
Хорошо, что он не сказал тогда, что спасать его должна она, Римма. Да и могла ли она спасти его? Помочь ему развестись? Ведь он это имел в виду: кто-то должен помочь ему избавиться от жены. Хорошо, что он тогда ей об этом не сказал прямо. Потому что это наверняка был бы их последний день.
А так пошло все несколько иначе. Теперь, когда Вартан звонил, она находила самые разные предлоги, чтобы отложить с ним встречу. Он пошел на хитрость, говорил, что ему нужно продолжить тот очень важный разговор с ним, она просто должна понять его. И что такая способность понять любимого человека – самое что ни на есть важное женское свойство, и она должна пробудить его в себе. Ничего она пробуждать не хотела, Вартан как-то сразу стал ей… не то чтобы не нужен, она продолжала любить его, но встречаться с ним, будто ничего не случилось и всё у них по-прежнему, она уже не могла. Однажды он сказал, что предлагает ей компромиссный вариант: летом он все равно должен ехать домой, а пока лучше бы им встречаться, тогда и станет яснее, как поступить дальше. Вариант был хитрый, не совсем в ее вкусе. Может быть, она была слишком прямолинейной, но явно предпочла бы любой честный вариант.
Но это, так сказать, в голове.  Душа хотела другого. Чтобы он все-таки иногда приходил и чтобы все его проблемы отодвинулись в сторону, как-то они сами разрешатся. Встречи возобновились, правда, стали куда более редкими, чем прежде. Вартан приезжал счастливый, восторженный и по ночам горячо шептал ей, что он знал, насколько она тонкий и теплый человек, она поймет его и не станет отталкивать. Но не знал он другого: как мучительно она обдумывает их ситуацию, с какой болью размышляет и об обмане его, и о семье его, и о своем собственном одиночестве, которое обязательно лавиной обрушится на нее, как только он уедет… Если бы она не успела так привыкнуть к нему, полюбить, однозначно понять, что они действительно очень подходящая пара, что они уже успели по-настоящему сродниться, все было бы куда проще. Жила же она без него – будет снова жить одна. Просто теперь она и себя знала лучше. И лучше же представляла себе, что ей нужен такой человек, как Вартан, а еще точнее – нужен он.
Его аспирантские дела между тем шли совсем неважно, и то ли действительно руководитель ему достался плохой, то ли он сам переоценил свои возможности и научное, даже научно-практическое поприще было вовсе не для него. Все яснее становилось, что летом, по окончании июня и всех учебных дел, он, скорее всего, так и не защитившись, вынужден будет уехать в Ереван.
То есть все яснее становилось, что их расставание неизбежно и оно придет уже скоро. Она сама очень боялась этого и исподволь как-то готовила себя к новой жизни. К возвращению в прежнюю, от которой сильно отошла.
А вопрос о его жене, о его семье невольно немного упростился или стал более привычным. Как-то Вартан спросил ее напрямую, согласна ли она выйти за него замуж, если он разведется. Ей очень хотелось сказать, даже крикнуть ему: «Да, согласна, только ты сначала разведись и наладь там все дела». Вместо этого ничего не ответила, и он решил за нее: «Конечно: ведь молчание знак согласия. И если не нам с тобой пожениться и жить до последнего вдоха вместе, то кому же?» Долго философствовал о том, что все люди живут трудно, а такое счастье, как у них, очень большая редкость. Она снова промолчала, но каждый такой его разговор в чем-то убеждал ее. Она все больше верила в то, что действительно возможен мирный развод, что жена простит его, понимая: жизнь без любви – не жизнь…
И однажды уже в конце февраля они устроили у нее дома праздничный вечер. Как она ждала его! Хотя улицы и город были еще занесены снегом, солнце каждый день светило все ярче, словно подталкивало весну вперед.
Римме хотелось приготовить особый, праздничный ужин. С Вартаном это было непросто: он вовсе не отличался привередливостью в еде, но любил жгучую восточную кухню. Однако ее кулинарию всегда нахваливал. И теперь она решила приготовить хорошую, вкусную, хотя и немудреную еду: сделать пару салатов, котлеты, самой провернув мясо, а вовсе не из не-пойми-какого готового фарша, нажарить картошки, открыть баночку фасоли в томате, купить что-то к чаю. На все это у нее ушло часа два с половиной, и когда ровно в шесть Вартан позвонил в дверь, она с радостью подумала, что всё уже закончила и даже успела чуточку отдохнуть.
Едва переступив порог, Вартан протянул ей букетик мимозы: ее уже вовсю продавали около каждой станции метро, приближалось Восьмое марта. Поставила цветы в вазочку, и нежный аромат мимозы залил всю комнату.
Они были очень счастливы тем вечером и той ночью, будто вовсе не было ее открытия и всё шло так, как и раньше. Вартан исходил страстью и нежностью, шептал ей какие-то удивительные слова: «Ты моя радость и главное утешение в жизни». А потом сказал ей, что рано или поздно, но они обязательно поженятся, только ему после развода нужно будет обязательно уехать из Еревана, и куда же лучше, чем сюда, к ней, Риммочке, любимой. «Ты согласна, правда? – скорее утверждал, чем спрашивал он. – Только здесь мы сможем быть по-настоящему счастливы».
Телепередачи в тот день продолжались очень долго, уже шла подготовка к празднику. Они не выключили телек, и он освещал комнату голубоватым светом, очень красивым и почти таинственным. В его окружении всё, что говорил Вартан, приобретало особый, очень важный смысл. И хотя Римма ничего не ответила ему, она понимала, что он прав, ему действительно надо уехать из Еревана, но непременно заботиться о детях и помогать уже бывшей жене. Глубоко в душе она была почти уверена в том, что если он сам забудет о своем долге, она обязательно подскажет ему всё, и тогда их вина перед Аллой, перед его сыном и дочкой не будет такой значительной.
В какую-то минуту Вартан неожиданно встал, подошел к своему пиджаку, висевшему на стуле, достал из кармана конвертик. Протянул его ей, вернувшись и улегшись рядом, и сказал:
- Почитай. Это ее письмо. Получил только вчера.
Ее письмо… Римма не спрашивала, чье именно, поняла: письмо от Аллы. В неярком голубоватом свете, исходившем от экрана телевизора, слова и буквы на листочке сливались, читать было трудно. И все же она прочла. Жена с большой горечью писала, что он совсем забыл их, что даже на праздники не приезжает, не звонит, не пишет. Что дети очень тоскуют по нему и часто плачут, то забившись каждый в свой уголок, то сидя в таком уголке рядышком. И что сама она плачет постоянно. Писала, что понимает: он разлюбил их всех, он уже ушел от них, так что ждать им нечего…
Вартан леждал молча, она читала про себя, пытаясь разобрать какие-то фразы поточнее и перечитывая их заново. Чувствовала, как в душе что-то безнадежно замерзает. Что она сейчас и сама горько-горько расплачется. Что ей безумно жалко не только этих детей, но и жену Вартана, и его самого. Нет, нет, думала она, он не может уйти от них, не может и жену предать. Понимала, что письмо дал ей прочитать не просто так, а чтобы она помогла ему закончить этот брак… Ему тоже их жаль, но он ничего не может с собой поделать.
- Но как же так… - прошептала она. – Как же я могу разрушить их жизнь?
- Не ты! – тут же заверил он ее. – Даже если бы мы не встретились, я все равно ушел бы. Этот брак закончился, я не смогу с ней больше жить. Твоей вины нет никакой, наоборот, ты спасаешь меня. Просто сама ситуация очень сложная.
Наверное, как говорят в романах, именно этот вечер сыграл в их жизни роковую роль.
- Я никогда не смогу сделать твоих детей сиротами! – пыталась она объяснить Вартану. – И не смогу подтолкнуть эту женщину к какой-то страшной беде. Ты же сам рассказывал, что когда твой отец бросил маму, она очень тяжко заболела и ушла из жизни в двадцать лет с небольшим. Эта задача для меня непосильна.
- Понял, - сказал он, словно выплывая из мрака своих собственных чувств и мыслей. – Просто ты не любишь меня. И никогда не любила. Это не я тебя обманывал, а ты меня! А мне так нужна была твоя помощь! И всё могло хорошо получиться! Ты бы просто спрятала меня в московской жизни, а там всё постепенно встало бы на свои места.
Римма возмутилась, потому что такое обвинение было ложным, неблагородным, неправедным. Она встала, накинула халат, ушла на кухню. Посидела одна. Так было немножко легче. Ей хотелось, чтобы уже наступило утро и Вартан уехал к себе! Но и до утра было еще далеко, и день наступал воскресный, никуда он не уедет. Будут снова и снова обсуждать его дела, его горькие проблемы. Впрочем, с той минуты, как он обвинил ее в обмане, всё словно поменялось местами. Однако… она даже не очень обиделась на Вартана, потому что ситуация действительно была чуть ли не предельно сложной.
Он уехал в середине воскресного дня, и вовсе не по ее просьбе, а потому, что, как объяснил ей, в понедельник у него важная встреча с главным инженером завода, который принимал большое участие в его диссертации и ждал его после защиты к себе на работу. Вартан не приходил неделю, звонил только один раз, ссылаясь на то, что очень занят. Назвал день защиты, уже очень скорой. Римма почти радовалась такой ситуации, видеть его не хотела. А потом события пошли валом. Защиту он провалил, сказал, что как-нибудь встретит в темной подворотне своего бездарного руководителя и просто изобьет его. Нет, не встретит, поняла она, он был человеком совсем иного склада. Теперь всё пойдет совершенно определенно: ему придется возвращаться домой, и даже почти с позором, потому что в Москву он ехал за карьерой, за ученым званием, а возвращался, как выходило, пораженцем.
Уезжал он в апреле, не дожидаясь окончания учебного года в аспирантуре. Уже было незачем. Они еще несколько раз встретились. А когда он сказал, что поезд у него уже завтра, она пришла на вокзал проводить его.
Так нередко бывает: сам человек никак не может решить какой-то свой вопрос, но вмешиваются посторонние, иногда официальные силы и тогда всё быстро-быстро встает на свои места. Именно это и получилось у Вартана: он возвращался домой. Именно это получилось и у Риммы: она тоже возвращалась к своей обычной жизни.
Однако что такое все на свете официальные силы по сравнению с душевной жизнью человека! Она остается самой собой, на нее ничто не может подействовать, кроме конкретных жизненных обстоятельств, человеческих свойств, поступков, чувств.
Они продолжали думать друг о друге. Иногда приходили письма от Вартана, где он что-то рассказывал о себе. И обязательно приписывал в конце строчку: «Не надо отвечать мне, ладно?» Ничего не объяснял, но всё и так было понятно: письма могла увидеть жена.
А примерно через полгода он приехал в Москву. Выбил каким-то образом командировку. Примчался после телефонного звонка к ней домой, вошел и застыл, обняв ее. Волнение у обоих было настолько сильное, что оно зашкаливало. Он, наверное, сто раз повторил: «Не могу без тебя жить, любимая, не могу!» Говорила ли она ему то же самое? Теперь точно не помнилось, но видимо, словами ничего не говорила, чувствами – другое дело, и он это прекрасно понял. Но было еще и нечто такое, чего он просто не знал: она так радовалась, что в те далекие уже дни, когда он убеждал ее помочь ему уйти от жены и спрятать его в Москве, она этого не сделала. «Я не осиротила его детей! – говорила она сама себе. – И ничем не обидела его жену». Говорила так, как верующий человек, который  пришел в церковь покаяться, но грех не искупил полностью, вот и радуется, что хотя бы ничего больше не натворил.
В тот раз он побыл в Москве лишь два дня, из которых много часов мотался по делам своей командировки. Но, тем не менее, событие это оказалось очень важным: оно обозначило совершенно новый стиль их жизни и отношений. Теперь Вартан стал иногда бывать в Москве, и они, конечно, виделись. По настроению он мог рассказать ей что-то о детях. Они уже стали большими и росли дальше. А с ней каждый раз повторялось одно и то же: она снова и снова благодарила Судьбу или Всевышнего за то, что не принесла этим детям страшной беды.
Ни  о каких изменениях в собственной судьбе Вартан больше не говорил, не предлагал Римме помочь ему развестись и  забрать его к себе, спрятать от всех упреков, слез и бед своей жены. Всё надолго вошло в новую колею и двигалось по этим новым рельсам. Оказывается, и так можно было жить.

Но потом что-то кардинально изменилось в его жизни, и ездить он перестал. Даже не звонил, тем более не писал. Ну, что ж… Она никогда его не забывала, но думала о нем все меньше. Другие события и контакты в ее жизни отвлекали очень сильно, многое решали и определяли на годы вперед. Она вышла замуж, пыталась построить жизнь, но снова ничего не получилось: через два года они с мужем разошлись. Римма опять жила одна, но это ровным счетом ничего не изменило в ее отношении к Вартану. Она его никогда не забывала, но больше и не ждала.
А напрасно. Однажды мама, с которой она перезванивалась каждый день и очень часто бывала у родных, в том доме, где сама выросла, позвонила ей и сказала, что ее разыскивает один человек по имени Вартан. Забыл ее телефон и очень просил дать номер.
Закончив с ней разговор, Римма долго сидела за столом, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Было нехорошо на душе, но вместе с тем и радостно. Вартан снова в Москве… Это могло, на ее взгляд, означать только одно: что завтра он примчится сюда и… Наверное, надо было бы сказать: и всё будет, как прежде. Однако прошло столько времени, вполне возможно, что как прежде уже ничего быть не могло. Да и зачем это…
Следующим вечером он снова стоял в ее прихожей, обнимал ее, целовал, заглядывал в глаза. И говорил, что даже боялся мечтать о таком счастье. И всё у них было по-прежнему, будто не прошли годы. Он без конца повторял, что она совершенно не изменилась, ни на год не состарилась, так же хороша, как и прежде. Добавлял, что он всегда знал об этом. И  даже чуть самоуверенно добавил: «Когда жизнью правит Любовь, так и получается».
Да, любовь их была прежней. И так не хотелось, чтобы ночь продвигалась вперед, чтобы утро снова отняло их друг у друга… Ах, если бы вернулась их прежняя жизнь, какой бы трудной она ни была… Но утро пришло в положенный час. И Вартан сказал, что должен торопиться по делам. Она спросила, в командировке ли он снова, однако он ответил что-то уклончивое, так что ситуация не прояснилась.
Зато кое-что новое она у него заметила: обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. Подумала: вот это прогресс, раньше он кольца не носил, значит, у них с женой жизнь как-то наладилась и отношения стали значительно лучше.
Он не сразу ответил на ее вопрос, лишь когда оделся (была осень, и он пришел в пальто) и шагнул к двери. Римма протянула руку, чтобы открыть ее. И вот тут Вартан неожиданно сказал:
- Я женился.
- Что значит – женился? – не поняла она. – Ты и был женат…
- С Аллой я все-таки развелся. И женился снова. Сегодня я в командировке, причем однодневной. Только для моей новой жены. А вообще-то живу и работаю теперь в Москве. Кстати, от твоего дома до моего лишь полчаса езды.
Он поцеловал ее в щечку и вышел на лестницу. Она же была настолько ошарашена, что могла только кивнуть. Поспешила закрыть дверь и на ватных ногах поскорее прошла на кухню. Хотелось сесть и подумать. О чем? Ведь она ничего не знала. Но если бы и знала, все равно это никакого отношения к ней не имело…
Странно, что он объяснил ей так мало, мог бы и поподробнее. Впрочем, зачем, и так всё понятно. Видимо, как-ниудь позвонит снова и что-то объяснит? Да какая разница! Пожалела, что он вдруг объявился, она уже почти забыла его…
Через пару недель он снова «поехал в командировку» и  примчался к «своей Риммочке», как он сказал. Снова была любовь, как и прежде. Кое-что о переменах в своей жизни все-таки рассказал.
Сначала, после его возвращения, ничего особенного не происходило. Он вернулся домой, жена и дети радовались так, будто в их жизни начались самые счастливые времена. Он же как-то смирился. Вернулся на работу, где никто ни словом не попрекнул его в том, что он не защитился. Там было много приятелей, отношения достаточно хорошие, и какое-то время Вартан жил беспечально. Кроме одного.
- Я все время думал о тебя, - уточнил он, - просто непрестанно, ты стала для меня почти навязчивой идеей. Я видел тебя кругом, слышал тебя в себе. Знаешь, я по-сумасшедшему любил тебя, как в те времена, когда мы часто бывали вместе. Готов был рвануть назад в Москву и сказать тебе, что жить без тебя не могу, что ты должна понять это и помочь мне развестись с женой. Взять меня к себе, и тогда я решился бы на развод, а остальное как-нибудь потом образуется.
Она уже столько раз это от него слышала! И всегда – в одном и том же варианте: о детях и переживаниях своей жены он не говорил ничего, будто они и вовсе не существовали.
Пока он еще медлил, оставался дома, каждый вечер возвращался к жене и детям. Много работал. Дни бежали стремительно, превращаясь в недели, месяцы, даже в годы. Ничего не менялось, и он все отчетливее понимал, что ничего и не изменится. Нужны какие-то совершенно особые меры, но какие?
Желая заработать побольше и как можно меньше бывать дома, он придумал себе работу даже на субботу и воскресенье. Всегда обожал Ереван и хорошо знал его.
Идея поработать экскурсоводом пришла сама собой. Отличная идея! Ведь он знал Ереван досконально, любой его уголок, памятник, достопримечательность. И очень любил об этом рассказывать. Римма помнила это и по себе: сколько всего о Ереване узнала она от него! Сколько открыток и даже книг о нем он ей подарил!
В экскурсионном бюро, немного побеседовав, его приняли с распростертыми объятиями. Он должен был возить и водить по Еревану туристов. То есть всех, кто оказался в Ереване как гость и ничего о нем не знал или знал совсем мало.
И однажды, уже опаздывая на экскурсию, Вартан торопливо вскочил в автобус и уже приготовился поприветствовать экскурсантов, как неожиданно обомлел. Прямо перед ним, то есть на первом же, ближайшем к экскурсоводу сидении он увидел… «Я увидел тебя! – взволнованно сказал он. – И моментально захотел выскочить из автобуса, отправиться по городу с тобой, с тобой одной…» Но не отправился. Потому что уже в следующую минуту сообразил, что женщина на первом сидении была совсем другой, вовсе не Риммой, хотя внешнее сходство потрясло его. «Понял, что это все-таки не ты, - сказал он, - потому, наверное, что выражение лица было у нее совершенно другим. Каким-то… будничным, что ли. Заземленным. Твоего лица я таким никогда не видел».
Римма слушала его тем вечером, замерев… от изумления, от неожиданности, от радости встречи, от всего сразу. Так хотелось о многом расспросить его! Но она тихо лежала и слушала, слушала его… Потом все-таки задала, наверное, самый главный вопрос, который ей хотелось задать. Он вызывал у нее дрожь, потому что сама уже обо всем догадалась. И все-таки – сама это сама, а как было в реальности?
- И когда ты встретил ее, ты решился на развод с Аллой? – спросила она очень взволнованно. Рада была, что в комнате темно и он не видит ее лица. Ответа ждала несколько нервно, он был ей совсем не безразличен…
- Не сам решился, – сказал Вартан, немного помолчав, - хотя, конечно, был к этому готов. Одно дело – ты, с тобой я решился бы сразу, только бы ты сказала «Да». А тут все-таки совсем другая и мало знакомая женщина…
- И  как же было дальше? Ты сначала сделал ей предложение, а потом сообщил жене, что уходишь? – вдруг осмелела Римма.
- Ни то, ни другое, - сказал он. – Инициатива была ее. Поняв, что я хотел бы жениться на ней, она, что называется, всё взяла в свои руки.. Пока ты занималась нелепыми размышлениями, Стелла (так зовут ее) времени не теряла. А вот ты по собственной глупости … прости, по недомыслию упустила свой шанс.
В комнате стало так тихо, что если бы вдруг муха пролетела, это было бы как звук пропеллера. Вартан молчал, думая о чем-то своем и, видимо, не сомневаясь, что сейчас Римма поймет все свои ошибки и  раскается в них, а она с горечью думала о том, что пока страдала, переживала, пока решала, что ни за что на свете не посмеет сделать его детей сиротами, она, оказывается, всего лишь упускала свой шанс! Сколько длилось молчание, она не поняла, но тут услышала голос Вартана, очень удивленный, нетерпеливый, разочарованный:
- Ты что – заснула? Я такое рассказываю, а ты спишь?
- Да нет, - откликнулась она. – Просто думаю. Как это могло быть, чтобы она стала инициатором? Ты же всегда был как бы номером один в своих отношениях с женщинами.
- Да, был, - вздохнул он. – И сейчас, конечно, вернулся к этому. Но в те дни… Получалось, что я очень завишу от Стеллы… Долго рассказывал ей, как и тебе когда-то, что женился очень рано, что меня просто женили родственники. Что никогда не любил жену, и даже потом, прожив с ней несколько лет, все равно не любил. Не мог… Но появились дети. Страшно томился… И вот тут она вдруг говорит: «Да хватит тебе томиться! Разводись! Поженимся, переедешь ко мне в Москву, и всё быстро забудется». Я как-то не был в этом уверен и  говорю: «Да вряд ли забудется, она со мной и так настрадалась, а теперь будет страдать еще больше». Я все еще был растерян. А она – нет. «Ничего, - говорит, - она попользовалась тобой, и хватит. Теперь пришла моя очередь!»
Сейчас, сидя в трамваем много лет спустя, Римма вспомнила, как при тех словах Вартана сжалось ее сердце. Попользовалась… ничего себе! Вот это любовь! И как же он мог решиться на брак с такой бабой? Решился! Она тогда сразу поняла, что никакой любви там и в помине не было, но он таким браком решал свои прочие вопросы. Все, кроме любви.
- И я принял решение, - сказал он. – Развод был очень тяжелым. Стелла, конечно, уехала домой. Она же работала, отпуск кончался. Сказала, что будет ждать меня и готовить дом к новой жизни со мной. Я постарался уехать в Москву как можно скорее. Всё оставил жене. Дети… Сын, уже подросток, как-то понял меня. А вот дочка, которой к тому времени исполнилось четырнадцать, очень разозлилась, возненавидела меня. Знаешь, она так никогда меня и не простила, фактически отреклась. Не хочет ни видеть меня, ни слышать. Если я звоню, она бросает телефонную трубку Теперь она уже вышла замуж – может быть, станет гибче и поймет кое-что в жизни. Живут они вместе с матерью, с Аллой. Я как-то видел ее – стала совсем старушкой, из тех, кто любит сидеть на лавочке во дворе и судачить о других…
…Римма слушала очень внимательно и однозначно понимала, что теперь сама жизнь ставит точку в их отношениях. В этой непростой истории. Вартан довольно скоро ушел, его «командировка» кончалась, надо было торопиться домой.
И все-таки пару раз они еще встретились. Первый – когда однажды он позвонил ей из автомата, сказал, что стоит около ее дома и сейчас поднимется к ней. Она и слова не успела сказать, как он положил трубку, а через пару минут уже звонил в ее дверь. Может быть, и не надо было открывать, но она побоялась, что он проявит настойчивость, возникнет соседский шум… Нет, не надо. И потому открыла дверь, впустила его в квартиру, хотя совсем не понимала, зачем она это делает.
А встреча вышла неожиданной. Как он хвастал, что достиг всего, чего желал, и обошелся без нее, Риммы. Подчеркнул: сам добился. Даже журналистом стал, со старой профессией навсегда распрощался. Московским журналистом, а это, знаете ли… И что пусть его первые дети далеко – дочь так и не простила его, сын окончил какое-то учебное заведение, уехал по распределению на другой край страны, завел семью и с отцом перезванивается лишь пару раз в год, - теперь это не имело особого значения. Потому что Стелла родила ему сына и дочку, у него полноценная семья.
А дальше пошел прежний разговор. Вартан доказывал Римме, что пока есть она на земле, никакая другая любовь ему и не нужна. Он будет приходить, всё вернется на круги своя. Иначе он просто не сможет, потому что жить с женщиной, не любя ее, почти пытка. «Но у меня есть ты, - шептал он, - и в своих чувствах я всегда с тобой!» Он наверняка был уверен, что это высшая радость для нее. А она просто молча слушала. Наверное, если бы всё было так, как с самого начала, когда она понятия не имела о том, что он семейный человек, всё бы и было замечательно. Но не теперь…
- И сейчас остается в силе то, что я говорил тебе раньше, - вдруг сказал он, одеваясь и собираясь «уезжать из командировки». – Одно твое слово, что ты готова принять меня к себе и стать моей женой, и я уйду от Стеллы. Я очень с ней ошибся. Но подвела меня – ты. Я искал тебя, я почти нашел тебя – внешне. Не подозревал, что она окажется полной противоположностью тебе. Так что – я жду твоего слова. Твоего решения.
Надо было торопиться – поезд «из командировки» давал сигнал отправления. В дверях поцеловал ее и поспешил к своему «вагону». То есть в лифт. В этот день он «вернулся из командировки» около двух часов ночи.
А Римма тоже вернулась – к себе, откуда никуда и не уезжала. Долго не могла заснуть и все повторяла одну и ту же фразу: «Я снова должна сделать сиротами его детей, чтобы он был со мной счастлив. Теперь уже новых, совсем еще маленьких. И те первые сын и дочка тогда тоже были достаточно маленькими. Неужели он и впрямь думает, что я на такое способна?»
Она больше не сомневалась: надо прекратить эти встречи раз и навсегда, потому что никогда не сможет принять его условия, какими бы ни были их взаимные чувства, а он никогда не согласится с ее мнением. Волей-неволей получалось, что она как бы соблазняет его постоянно, как бы обещает, что когда-то они все-таки будут вместе. Нет… Тысячу раз нет. Это была коварная ошибка судьбы, которую надо как можно скорее исправить.
Вартан позванивал, хотел приехать, она говорила, что уходит, даже уезжает, у нее своя командировка… Постепенно поняла, что он никогда не ждет больше пяти звонков. Так что, если телефон прозвонил пять раз и звонок оборвался, это звонил он. Было легче просто не снимать трубку. Сколько это длилось? Ну разве вспомнишь теперь, годы спустя? Но метод срабатывал. Звонки с пятью гудками стали раздаваться реже, реже. И она поняла, что он, наверное, догадался: их роман закончен.
Наверное, чисто по-женски ей было бы любопытно издали увидеть его новую супругу – неужели она действительно так сильно похожа на нее? Узнала бы ее, если бы случайно встретила? То есть узнала ли бы… себя?
Кто-то очень высоко Наверху, решил, видимо, удовлетворить ее любопытство.
Тогда шел очередной Московский кинофестиваль, фильмы разбросали по разным большим кинотеатрам города, так что и в ближайшем к ее дому – и к его теперешнему дому тоже! – кинотеатре тоже показывали фестивальные фильмы. Она достала билет на один, причем с большим трудом: кинофестивали были очень популярны и престижны в те годы. Пришла заранее, чтобы никто не занял ее драгоценное место в середине ряда и совсем близко к проходу в его центре. Села и стала ждать начала фильма.
Зал постепенно заполнялся. И ее ряд тоже. Кое-кто уже занял места в разных его частях. Рядом пока никого не было, и Римма с любопытством разглядывала зал, где давно не была. И еще афишки, которые валялись кругом. Фильм обещал быть интересным: что-то такое о разбитом браке, о парне, оставшемся в результате развода без отца, об отношениях родителей после распада семьи. Невольно подумала: тема настолько распространенная, что она касается массы людей.
И вдруг она увидела Вартана. Ага, он тоже пришел на кинофестиваль! Всегда это любил и в прежние времена часто брал ее с собой на такие показы. Но вот так встретиться прямо в зале, когда уже давно не видели друг друга… Очень давно… Ей совсем не хотелось встречаться с ним! А тут еще она увидела, что он пришел не один, с  какой-то женщиной. Похожей на нее, как Вартан и говорил. И… вот уж совсем кошмар!.. они сейчас пробирались на свои места в ее же ряду!
Она сразу поняла, что Вартан тоже увидел ее. Очень волновалась: такая встреча… втроем! Но, не успев обдумать ситуацию до конца, она увидела, что он спокойно пробирается вдоль ряда, извиняясь перед теми, кого слегка задел. Мимо нее прошел особенно осторожно, не глядя, ничем и никак не задев ее. Не узнав!!! Можно было подумать и так, если бы он немножко меньше старался делать вид, что не узнал ее. Но и хорошо, что притворился, потому что здороваться и говорить с ним в такой ситуации было бы невыносимо!
Супруга прошла к их местам раньше него, он шел за ней, и когда добрался до места, она уже сидела и быстрым-ловким движением услужливо смахивала пыль с того кресла, куда должен был опуститься он. Римма невольно рассмеялась, и соседка, уже возникшая рядом, удивленно посмотрела на нее: чему же смеяться, когда ничего смешного вокруг нет! А Вартан не смеялся: удобно уселся на «очищенное» место и стал что-то объяснять супруге. Римме ничего не оставалось, как подумать: ну и ну, вот какая фальшь! Ну где она нашла пыль на сиденьях в кинозале? Просто выслуживается перед ним… «Та попользовалась, теперь моя очередь!» - вспомнила она «клятву любви»,  которую эта Стелла когда-то дала ему.
Весь сеанс она поочередно смотрела то на экран, то на парочку в конце своего ряда. Почему-то думала, что Вартан непременно украдкой глянет раз-другой на нее, пошлет какой-то привет или сигнал. Нет. И хорошо, что не смотрел в ее сторону.
Когда фильм закончился и в зале зажгли свет, когда люди поднялись на выход, Римма с неприязнью подумала, что сейчас они опять будут пробираться мимо нее. Впрочем, ей же было ближе к проходу, она уйдет быстрее, чем они досюда доберутся. Отлично! Все-таки украдкой глянула в правый конец ряда. Супруги уже поднялись, и  жена, чуть-чуть подталкивая мужа, собиралась идти к выходу тем же путем, что и пришла. Но муж совершенно явно воспротивился и подталкивал ее к выходу в другую сторону. Там было на пару кресел дальше до выхода, но он, видимо, спешил скорее положить конец этому трудному вечеру.
Впрочем, Римма уже вышла в проход и направлялась к выходу из зала. Еще пара десятков шагов, и она оказалась на улице. А там, тем более в темноте вечера, вообще ничего не стоило скрыться от них, что она и поспешила сделать. Неожиданно очень остро поняла, что только теперь жизнь сама поставила последнюю точку в ее долгом, давнем и  недавнем, каком-то вечном романе с этим человеком. И какое же счастье, что она не навредила его детям!
И вот теперь, спустя много лет, она ехала домой в трамвае, который проезжал мимо их дома бежевого цвета. Глянула в окно, стараясь не пропустить его. До сих пор ее чувства к Вартану оставались неоднозначными, очень смешанными и трудными.