думы Ивана Грозного - проза

- Ох нелегкая эта година – быть царем всея Руси… Тяжко было и не раз…
Уперся Иван Грозный - царь рукой о посох, не выпускает. Стоит твердо, выпрямившись всем ростом, мощный, сильный, высокий, сжав губы и маленькими умными глазами взглядом пронизывая насквозь. Ничего не ускользнет, ничто не упустит этот ум, интуиция, эта глыба.
-Что смотришь – посох – это царская сила, держался за него и держаться буду до самой смерти, сколько Бог сил даст.
- Думаешь – как мне было? Да собаки почти все, с детства хотели меня сгноить эти Шуйские! Сколько их там, гадов ползучих, пристраивалось, чтобы быть поближе, но не для того, чтобы приласкать ребенком и обогреть, а для того, чтобы яду  подсыпать, или еще хуже – кинжал подлый в спину воткнуть..
- Вот, когда малый я был, так Шуйский сидел на стуле, ногу на отцовскую кровать закидывал в полатях, ни с чем ни считался, вражина.
- Все выжидал – может удастся сгноить, почти удалось в бунт в Москве в 1547 году. Тогда раскрылись - духовник Бармин, князь Скопин-Шуйский, боярин Федоров-Челяднин, князь Темкин-Ростовский, Нагой и Захарьин. - Они подговаривали, подлые, они смуту устраивали. Бельского с семьей чернь казнила. Хвала Богу- мне не пришлось трудиться.
- да и что тогда – молодой еще был, сил маловато, чтобы с предателями справиться. Но запомнил, запомнил я, что врага и лукавого уничтожать надо в зародыше, никакой поблажки! Никакой, извергам! Гноить и сечь, безжалостно!
- А мешали все, сопротивлялись. Как враги темные. Знать – государственное дело- война с Ливонией, так не хотели, стремно им было в поход идти, легче с бабой своей на печи, да вино пить. А Ливония – это ключ к Балтике, ключ к морю, сила, торговля, а они все мешали. Курбский, собака этот, предатель, с королем польским Сигизмундом  сношаться стал потом, предал Русь, предал царя.  Полоцк сдает, об укреплениях сообщает, подлец. Убежал в Литву и земли получил, Кревскую вотчину. А что такое Креве – это же замок, где подлым Йогайло раньше Кейстут достойный убит был, там эти латиняне свой оскал показывать стали, свою подлую натуру. Так и Курбский – письма пишет, в любви признается. А как он мне мешал!
- Курбский враг, он Русь назад тянул. Ох как мне досаждали и козни строили бояре и князья разные, наделенные землей! Курбский и к Стефану Баторию присоединился и войной шел на Псков и Русь, мерзавец.

Иван встал во весь рост, нахмурил брови и резко воскликнул:   « Предатели, мерзкие, была бы моя воля, я бы заново вас из гроба вытащил и палачу, палачу на растерзание! Четвертовать, на кол посадить негодяев!»

Шагая по помещению крутил головой, брызгая слюной, стучал посохом о пол и кричал «Предатели, предатели, изменники!»,  обошел царское кресло и вдруг сел в него, глядя спокойно и с издевкой.
- А что, страшно было им против меня договариваться и заговоры строить, как думаешь, а? – и улыбнулся, улыбка искренняя и чистая, и нельзя было представить, что секунду назад он рвал и метал на настоящих и выдуманных противников.
- А что – ведь Курбский это как Мазепа у Петра 1-го, как думаешь? Вот ведь, хороший государь, а недочитал в истории об изменниках, да? Ха-ха! Мальчишки, учиться, учиться у меня надо было. Так и Курбский воевал против Руси! Не достали его мои руки, трус поганый, скандалист и узурпатор. С соседями перессорился, крестьян прижимал, с королем спорил.

Царь заулыбался,  приговаривая : « а знал я, знал, что он за птица. Он все тянул к боярскому управлению, к тем, кто раньше земли получил и налоги не платил. Вот в чем мешал Руси, вот тормозил он развитие армии и отношений. Они же, сытые бояре и воеводы с привилегиями, ничего не хотели нового, ничего… А мне ханства завоевывать, Ливонию победить. А они мешают, мешают и заговоры устраивают. Трудно мне пришлось с ними, опричнину ввести пришлось, чтобы разгромить их союз, это болото, сорвать с заплесневелого места Русь, новых людей набрать, которые живота своего жалеть не будут ради царя и Отечества, вот.»

- Скажи стольнику- пусть выпить и поесть принесет. Пора уже.
Слуга принес на стол блюда, бокалы. Кланяясь до пола, бьется лбом, уходит. Царь, в дорогой одежде, сел за стол, перекрестился, поцеловал крест на груди, выпил из бокала вино и руками стал есть с блюда мясо, порой облизывая пальцы, чмокая от удовольствия, выбирая из одного или другого блюда  куски повкуснее, вытирая пальцы об одежду. Трапеза продолжалась долго, наконец, насытившись, Царь откинулся на спинку трона и расслабленно выдохнул : « да, а что за Русь мне досталась? Темная, неорганизованная страна, где каждый тянет одеяло на себя. Народ безграмотный, забитый, бояре и воеводы, ворующие и собирающие в свой карман, монастыри и церкви, скупающие земли у разорившихся воевод и разбогатевшие более чем государь. Монахи и церковные служилые люди, митрополит, забывший, что интересы государства превыше всего и надо жертвовать на Русь. Митрополита Филиппа просил – благослови на войну с Новгородом, а он – нет и нет, пришлось волоком вытащить из церкви, раздеть и в монастырь отправить. Благо, что Малюта Скуратов постарался – удушил метрополита. Ну не было с ними сладу, с мразью!»

Тут Иван снова встал с трона, видно было, что он разнервничался, глаза закатились и он впал в бешенство и закричал : « Мерзкие, мерзкие изменники! Кому спорить, с кем спорить – со мной, с государем?! Да мало вас я утопил в холодной реке, мало я вас четвертовал, пока 20 голов не отрубишь – 10 других думать не начнут! Изменники, изменники, гадкие, мерзопакостные псы! Забыли, забыли – с кем дело имеют!»

Опять остановился, посмотрел на трон и добавил: «Забыли, забыли, супостаты, что  следует казнить разбойников и воров и их лукавые замыслы, этих преступников,  еще опаснее! От такого пустобрехства этих собак либералистов все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней.  Ибо всегда царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими; добрым  же — милосердие и кротость, злым же — жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло — бойся, ибо царь не напрасно меч носит — для устрашения злодеев и ободрения добродетельных. Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасил его, но еще сильнее разжег?

- Новгород в 1570 году я наказал, так они же, собаки, к Литве хотели присоединиться, Руси изменить всем городом, так что с ними церемониться – всех в реку, на кол, под топор! Без жалости! Опричники помогли мне - пытали на медленном огне, топили в Волхове предателей, сажали на кол, и только так, только так эту нечисть изжить можно!
- Трудно, трудно мне с боярами было и воеводами, и только опричники смогли расстроить их ряды и экономическую базу их заскорузлости вековой разрушить. Жаль – не до конца, не хватило тогда сил, так и Петру 1-му еще досталось бояр смирить, бороды им резать, собакам! Прости господи – он произнес, крестясь много и без остановки.
- Псков пожалел, признаюсь, в Пскове меня отпустило. А новгородцев на колесо, на колесо, под топор, в реку – как собак паршивых! Не прощу –тут Иван махнул левой рукой, застучал посохом – не прощу изменников Руси! А Литва – ведь наши, православные там жили, дух Рюрика там жил, так изменники латинскую церковь подпустили, род Гедимина опозорили, под поляков легли. Курбский, православный, и он туда же, мерзкий под латинян! Они мне мешали власть царя укрепить, все советы боярские собирать заставляли. А мне приходилось соглашаться.

Царь снова нервно заходил по палате, стуча посохом и нервно подергивая головой, как бы задумываясь о своих словах. Нахмурил брови, что-то тихо бормоча, переходя из одного угла в другой. Лысый череп блестел отблесками свечей, борода развевалась от движений головой, наклоненной вниз. Он то ускорял шаги, то почти останавливался, едва передвигая ступнями. Потом снова шагал быстро, взмахивая рукой как будто в ней был топор, кривился лицом вбок, хмурясь, двигая вбок искаженным от мыслей лицом.

- А что, хороший я был учитель для Сталина, верно? Ха-ха, это от меня он научился переселять неугодных, неверных, изменников даже в мыслях - тысячами из одного княжества в другое, а?! вот ведь классная идея – лживых новгородцев выселить в Московское княжество, а?!
Тут он от радости прихлопнул ногой, погладил себя по лысому черепу ладонью и передернулся от этой радостной мысли.
- А казнить сомневающихся – только так можно оставить самых верных, но и то – палачам приходится порой палачей казнить, чтобы только самые верные, самые подданные остались!

- Русь, Русь великая, только о ней были мои мысли. Только для ее блага я кровь проливал, и немалую кровь, ради Отца, Сына и Святого Духа.
- А насчет сына – не верь, это разные лживые люди наговаривают на меня. Любил я его, хотел наследника. Не получилось, но царским посохом по голове – прости Господи от такого! Долго я переживал разлуку с ним, денег монастырю много дал – чтобы отпевали и молились.

Тут Иван замолчал, задумался, может слезу пустил, и было видно, как сухой рукой трет глаз. Помолчал, наклонив голову.

- А наши православные люди, как они терпели от иноверцев! Вот где мне пришлось потрудиться, освобождая людишек. Казанское ханство, Астраханское победил, простой люд освободил. Да – много полегло служилых, но жизнь за Отчизну отдать – это благо, это радость. Только изменник может жалеть свою жизнь, не думая о Руси.
- Жаль – до Крыма и Крымского ханства тогда руки не дошли, сил не хватало на все.
- Ермак – хоть и был я против сначала, но занял Сибирское ханство. Вот куда русские людишки устремились, вот как нужно было государство строить, чтобы земли увеличивать, чтобы людей больше стало для жизни.
- И православная вера, как ее хотели изменники опорочить, как хотели под латинскую церковь положить. И была бы у нас не Русь, а Польша изменчивая, продажная, и  в Москве стояли бы католические церкви, и ксендзы бы ходили по нашей земле, и над верою нашей издевались. Вот чего хотели все эти курбские, шуйские. Вот кто нес несчастье земле Русской! Отстояли, и отстоим, немцев и жидов гнал из России, чтобы не делали гадости человеку русскому!

- Да, не все, не все мне удалось на благо Руси. Не все планы осуществил, верных сподвижников мало, друзей нет, любящих царя, Отечество, во имя Бога и его целей – единицы.
Но ничего, выстоит Русь...

Тут Иван Грозный еще раз осмотрел палаты, встал с трона и медленно-медленно побрел в опочивальню,  к темному выходу из палат...