Иеромонах Семион

                I

        Шла седьмая неделя страстная, Великого Поста. На дворе конец апреля, тёплого и лучезарного. До Светлого Воскресенья Христова оставалось два дня. На заре, в Чистый Четверг, Елизавета решила пройтись по огороду и убедиться ещё раз в том, что снег пропитался в почву. Земля, освободившись от морозной корки, задышала, прозрачной, чуть заметной серой дымкой. Где-то высоко, в синем бездонном небе, звонко распевали свои песни, первые перелётные птицы. Солнце светило, так ярко, что казалось, оно забавлялось и веселилось, посылая земле тепло и любовь к жизни. На веточках сирени набухали готовые вот-вот раскрыться почки. Из-под земли пробивались тоненькие трубочки, весенних  первоцветов. Поляны украшала , тонкая молодая травка.  Скворец, примостившись на краю антенны, посвистывал, купаясь в солнечных лучах. За огородами виднелась, животворящая, таинственная, берилловая сибирская тайга. Природа пробуждалась, а вместе с ней рождалось чувство чистоты, свежести, гармонии, красоты и величия сотворённого Богом мира.

    В Церкви должна была уже закончиться утренняя служба, «Тайное вече». В середине дня верующих ждала обедня – служба с омовением ног. И казалось, что мир в этот Чистый Четверг жил в предвкушении радости и счастливого мгновения для всех верующих и атеистов; христиан, католиков, мусульман, буддистов, староверов, иудеев и только что родившихся и доживающих свой срок.

    Елизавета оглянулась по сторонам. Справа, извиваясь и искрясь на солнце, протекала наполненная весенними талыми водами речка, готовая выйти из берегов, чтобы залить большую поляну, по которой важно шлёпали гуси. С левой стороны стояли соседские дома. В ближайшем, проживала одинокая почтальонша – Лариска, болтливая и всё знающая. В следующем доме, проживал священнослужитель – иеромонах Семион. Дворы обеих усадьб хорошо просматривались, поэтому соседи всегда могли наблюдать  за тем кто чем занимается, вне дома.

   Наслаждаясь ласковым, весенним утром, вдыхая аромат тёплого прозрачного воздуха, Лиза невольно задержала свой взгляд на усадьбе иеромонаха. Батюшка отслужив утреннюю службу, только что вошёл во двор и расхаживая, в поисках чего-то ему нужного, недовольно ворчал себе под нос. Он был одет, по случаю приближающего христианского праздника, в новую монашескую рясу. На вид ему было 25-30 лет, с аккуратно стриженной, чёрной бородкой, густыми, в разлёт бровями, тёмно-карими овальной формы глазами. Длинные, курчавые, смолянистые волосы, собранные сзади в волнистый хвост, на макушке были прикрыты, бархатной скуфьей. Своим внешним видом он олицетворял, святой лик, только что сошедший с иконы. Залюбовавшись идеально сложенным образом молодого монаха, Елизавета решила понаблюдать за действиями соседа.

    Иеромонах, побродив по двору, наконец-то нашёл, что искал. Засучив рукава, он осторожно проник между старыми разваливающими стайками и достал длинную, деревянную, лестницу.  прислонив лестницу к широкой, со множественными мелкими окошечками, верандой раме, священнослужитель ловко взобрался по ней вверх.  Без особых усилий, рукой отогнув по бокам гвозди, выставил раму.  Аккуратно опустив её на землю, прислонил раму к деревянному срубу. Затем, с такой же лёгкостью, вновь поднялся по лестнице и подвернув полы длинной чёрной рясы, из под которой показались голубого цвета джинсовые брюки и стильные коричневый туфли, шустро, как заправский воришка, проник в помещение.

   Елизавете. Отчего-то стало не по себе. Она оглянулась. Мир по-прежнему благоухал. Просыпающая природа завораживала. А солнце посылало на землю, многочисленные, ещё более тёплые, прогревающие лучи. Кот Васька свернувшись в мягкий, пушистый комочек, пригретый теплыми лучами, дремал на выступе фундамента. « Похоже. Что батюшка, ключи от дома, забыл в Церкви,» - подумала, отрешённо женщина.

- Видела, Как поп в дом влез? – спросила, появившаяся внезапно, из-за кустов сирени соседка Лариска, - У него война идёт с трудником Витькой, которого поп, в позапрошлом году с зоны привёз, - пояснила, странное поведение соседа, с улыбкой на лице и хитрецой во взгляде, активно перебирая кончиками пальцев , хилые секущиеся волосы, Лариса.

   - Разве так может быть, чтобы трудник не запускал батюшку в его собственный дом? Разве такое может быть? – удивлённая неожиданной наглостью трудника, по отношению к церковному настоятелю, спросила Елизавета.

  - Ты что, ничего не знаешь? Поссовет для семьи священнослужителей, которые при нашей церкви будут служить, большой, новый дом выстроил, возле Церкви. В том доме. Уже отец и мать иеромонаха живут, из города приехали. А поп, без своего трудника  отказался в новый дом переезжать. А эту старую хату, оставляют за Виктором, чтоб отдельно жил от батюшки.

  - Как это не хочет переезжать?  Неужели  иеромонах так сильно привязан к работнику, что и с родителями жить не хочет? – спросила Елизавета, решив вытянуть от всезнающей соседки, всё что она знает о монахе.

   - Ещё как привязан, поп-то наш голубой. Все об этом говорят, вот матушка монаха, плачет, говорит, что её сын потребовал, чтобы трудник Лёша, жил с ним в доме и кровать, его стояла рядом, с монашеской, в одной комнате.

   - Это не повод, называть иеромонаха, голубым. Может он жалеет Виктора и своеобразно влияет на него, чтобы тот исправился и стал законопослушным. У Виктора ещё срок заключения не закончился, вот и держит возле себя. – Лизе захотелось урезонить соседку, чтобы она не мыслила глупостями, а справедливо оценила благородный поступок, настоятеля сельской церкви.

   Но Лариса в поступках монаха не желала видеть ничего нравственного, а ещё более ехидно пропищала:

 - Благородством тут и не пахнет. Витька у батюшки как раб. Все хозяйственные работы на нём; огород, уход за скотом, даже уборка по дому и поход в магазин за продуктами. Тут ещё грешным делом, Витёк стал поглядывать на Ленку – завхозиху, у которой муж этой зимой умер. Ленка ответила труднику взаимностью. Она же не слепая, видит, как мужик вкалывает на семью монаха. Ей одной тяжело, без мужа хозяйство вести. Некому дров наколоть, угля набрать. Воды из колонки принести. А на огороде, попробуй одна, повкалывай. Работящий мужик дома, как палочка выручалочка. Витька, тайно от монаха, стал навещать Ленку. Сменил замок в этом доме, ключ батюшке не дал. Хотел чтобы святой отец, оставил его в покое и не мешал , устраивать личную жизнь. В общем, забунтовал окончательно. А поп, забрал у него паспорт, проникает через окно веранды в дом, видимо ещё какие документы ищет.

-Чего только на свете не услышишь, - сказала, удивленная Елизавета и уже было собралась отойти от изгороди, но Лариса остановила её, прошептав;

-Смотри, смотри, поп обратно через окно лезет. Сейчас пойдёт трудника своего у Ленки искать. Он же Ленку дико ревнует к Витьку. Но та баба не промах, своё не упустит.

Из выставленного окна веранды, действительно, появился иеромонах Семион. Он снял рясу, скуфью с головы и спускался по лестнице в голубых джинсах, серой футболке, которая выглядывала из-под расстёгнутой лёгкой кожаной куртки. Теперь его внешний вид подходил более всего к свободному художнику, нежели к церковному служащему.

- Ты знаешь, на что живёт семья монаха? – прищуривая глаза, спросила длинноносая Лариска.

-Зачем мне знать, на что живёт чужая семья, в своей бы разобраться, - отвернувшись от забора, ответила Лиза.

- Я вот, на почте работаю и хорошо знаю. На какие средства существует монашеская семья, - решив полностью разоблачить иеромонаха перед соседкой, загадочно поглядывая на неё и задерживая своими откровениями Елизавету у плетня, прошептала худющая Лариска. После того как Семион вышел со двора на улицу. Она уже громче, продолжила;

- Он очень грамотный, письма по всей России шлёт, в разные православные организации, в газеты. Просит оказать финансовую помощь, якобы для реставрации нашей многострадальной церкви. Со всех концов страны приходят на его имя переводы. Получает тысячи рублей, на что же он тратит их, если церковь как стояла полуразрушенная, так и продолжает стоять, похожая на развалины, как сарай. Никто не собирается наш Божий храм восстанавливать, а вот родители попа не дремлют, они в областном центре современный коттедж выстроили со всеми удобствами и новой мебелью обставили комнаты, машину купили.

-А ты что проверяла их? В город ездила? Дом сама видела, что так уверенно говоришь о семье монаха? – засыпая вопросами, прервала рассказ шепелявой соседки Елизавета.

- Мне его трудник Витька рассказывал, батюшка его отвозил в город, чтобы Витёк двор от стройматериалов очистил, - обиженно протараторила Лариса поправляя ситцевое платьице сшитое из цветной простыни. Затем смущенно продолжила;

- Моя доченька Нинулечка повадилась было в поповский дом ходить, «видик» смотреть. У самой ума ещё как у утки, а всё туда же к цивилизации стремиться. Тьфу на неё, на эту цивилизацию, до чего людей доводит …срамота. Вот и Ниночка приходит от монаха, хохочет. « Что смешного, - спрашиваю, - там увидела?» А она глазёнками лупает – «Мамочка,- говорит, - у батюшки штук сто видеокассет, только о сексе. Мы с его братиком Павлом, сегодня одну смотрели.» - Я в шоке. Отлупила Нинку и  наказала, чтобы ноги её не было даже у ворот поповского дома. Сейчас уже не ходит. Но тоскует, работать не хочет, матери помочь тоже. В город собралась в цивилизацию, деревенская жизнь, видите ли, ей опостылела.

Лариса начала было, на чём чёрт стоит крестить батюшку. Но Лиза прервала её;

- Ты извини меня, Лариса, мне поросят кормить надо, я пойду, -найдя причину чтобы, не обидев соседку покинуть её, сказала Елизавета.

Она отправилась в дом удрученная. Мир по-прежнему, вокруг был удивительно чист и прекрасен, а у Лизы в душе как будто кошки скребли. Неужели плоды современной цивилизации своей разлагающей плесенью поражают всё и вся. Даже служителей церкви, которые по роду своей духовной деятельности  просто обязаны очищать души от растления, от порочности, подлости. Служа Господу Богу, они должны призывать людей делать мир светлее, свободнее, благороднее, прекраснее, добрее и справедливее…

                II

В Светлое Воскресенье Христово на Пасху, рано утром Елизавета вышла во двор полюбоваться игрой солнца. Она каждый год на Пасху наблюдает за переливами солнечных лучей, любуется яркими золотыми волнами, отливающими сказочные круги вокруг светила и заливая голубые небосводы необычно ярким светом. Каждый год солнце  играет не так как в предыдущем году, а по-особенному; или ярче, озорнее или напротив спокойнее и величественнее. Сегодня солнце играло, словно разговаривая со всеми живущими на Земле. Оно, часто-часто пульсируя, рассыпало спиральками образующие вокруг неё золотые круги. Лиза подняла с земли осколок темного стекла и через него внимательно посмотрела на солнце. Всё что она усмотрела через маленькое стёклышко, производило Чудо. Большое завораживающее Чудо. Светило, как живой организм, отбрасывало от себя многочисленные яркие волны золотых лучей и дарило их планете. Словно  призывая человечество к перерождению, совершенству и любви, словно прощая, человечеству все их прегрешения и очищало их души от зла и серости, раздаривая в сердца живущих на земле лучинки тепла и радостного наслаждения жизнью. «Вот- Бог!» - воскликнула душа Елизаветы, - «Солнце, это Бог! Небо, это Бог! Земля, природа, жизнь, всё вокруг- творения Божьи.» Человеку даровано счастье жить на Земле,  чтобы он мог развиваться, преобразуя всю земную красоту в источник вдохновения  и счастья. Боготворить  жизнь, беречь друг друга и мир вокруг себя от маленькой травинки до огромного многовекового дерева. Не засорять планету, облагораживать леса, моря. Горы, степи, пустыни. В её кудрявой рыжей голове бурно развивалась фантазия. Она воображала, что Земля – это тело Бога. Леса-лёгкие бога. Озёра- глаза, реки-вены, растительность – волосы, горы скелет Бога, солнце – сердце Божье. Если принять это за реальность можно прожить в согласии с самим собой и с Богом, но её сказочно-расплывчатые фантастические рассуждения прервали хриплые мужские голоса, доносившиеся со стороны соседского двора.

На рассвете, после десятичасовой ночной службы, которая начиналась в страстную субботу в шесть часов утра и заканчивалась в воскресенье в четыре часа утра, православные селяне, спали. Вокруг стояла умиротворяющая тишина, приятно нарушаемая переливчатыми трелями голосистых птиц, журчанием реки, пробудившими криками петухов, пением не ложившихся спать, возвращающихся с ночной службы, по просёлочной дороге, молодых цыган. И среди этой, волнующей мелодии утра, мужские голоса с соседнего двора, спорившие о чем-то, казались фальшивой скрипкой, которая своим скрипом, разрушала зарождающуюся благодать первого пасхального рассвета.

Спустившись с неба на землю, Елизавета увидела странную сценку.  В центре, соседского двора, стоял не успевший переодеться после праздничного ночного пасхального чтения псалмов и песнопений иеромонах Семион. По случаю наступившей Пасхи он был одет в праздничное облачение. Его голову покрывал высокий клобук, обличен он был в суконный подрясник, поверх которого свисал до пят широкий палий, на груди сверкал тяжёлый, резной, позолоченный крест. Иероманах крепко держал за руку испуганного трудника Виктора и наставлял его, по-свойски на путь истинный.

- Опомнись, сын мой; - протяжным пьянящим и не успевшим остыть от длительного чтения «Воскресенья господня» голосом, поучал иеромонах трудника;- я тебя из тюрьмы вытащил не для того чтобы ты по бабам иссыхал. Вразумись, о не разумная душа, не доводи себя и меня до греховных поступков.

Трудник с жалким видом всхлипывал и судорожно старался вырвать свою руку, сжатую, словно в тиски в цепкой руке иеромонаха. Его лысеющая голова покачивалась из стороны в сторону, а сутулое тело колыхалось от страха и возбуждения.

- Батюшка отпусти меня, я тебя Христом Богом прошу. Не я Ваше Святейшество до греха довожу. Ты сам погряз в грехи и меня за собой тянешь, верни мой паспорт,  я хочу жить в миру- умолял изнывающим голосом,  где сквозь молящие нотки проскальзывал злобный оскал, трудник.- Да. Я сидел в тюрьме, но не от злобного умысла.  А от нужды. Не тебе меня судить. Отпусти же, монах, не мучай мою без того безрадостную жизнь.

При этих словах мужик, сделал резкое движение и вырвавшись из цепких рук священнослужителя, опрометью, без оглядки, побежал вдоль огорода в сторону лесопосадок. Иеромонах Семион приподнимая полы праздничного облачения, ринулся за убегающим трудником. Его мантия развивалась от быстрого бега, и со стороны казалось, что по полю летит чёрный дьявол с огромными крыльями. Иеромонах был похож на сказочного персонажа, перевоплотившегося в злого духа.

- Виктор! Вернись! Я на тебя епитимью наложу!- кричал разъярённый монах.

- Не дождёшься, поп проклятый, к тебе ни за что не вернусь!- летело в ответ. Трудник уже перелазил через изгородь. А Семион задыхаясь от непривычного бега, выкрикивал в след бегуну;

- Вернись, блудный сын! Будет тебе назначено сорок поклонов!

-Да пошёл ты со своими поклонами, себе их назначай, я не боюсь тебя. Слышишь! – Виктор мчался по поляне, и иеромонаху  его было не догнать.

-Стой, богохульник! Если не вернёшься, я тебя вновь в тюрьму отправлю. Ты у меня магнитофон украл;- переходя на шаг, отчаянно угрожающим голосом, прохрипел монах.

- Попробуй только верни, я тебя за насилие тоже засажу в тюрьму. У меня свидетели есть,- остановившись в дали, парировал бедный мужик.

- Ты не сможешь ничего со мной сделать, потому что ты заключённый, - перестав преследовать трудника, негромко проговорил уставший Семион.

  Трудник уже не слышал его слов. Он был далеко и только махал руками, да быстро перебирал ногами, чтобы больше никогда не встречаться со странным монахом. Виктор убегал навсегда к своей возлюбленной, завхозу Елене и иеромонах никакими силами больше не сможет властвовать над ним. Виктор – человек, а человек всегда стремиться к свободе, стремиться туда где ему хорошо и спокойно, туда где он чувствует себя – человеком.

   Всё это время Елизавета стояла как вкопанная и завороженная наблюдала за всем происходящим вокруг. Со двора её не было видно, из-за густо разросшихся кустов сирени, а вот с конца огорода она видна была как на ладони. Когда иеромонах повернулся в сторону дома,  взгляды ошеломлённой Елизаветы и ещё не успевшего, усмирить свой пыл священника, встретились. Семион то ли от стыда, то ли от усталости опустил свою голову так низко, что его высокий клобук чуть не скатился с головы. Он поправил монашеский головной убор и широким шагом пошёл к дому, не обращая внимания на удивлённо смотрящую соседку.

 Елизавета опомнившись, от поразившего её только что события посмотрела вокруг. Отчего-то ей не хотелось, чтобы кто-то ещё был свидетелем этой утренней трагической сцены. Убедившись, что никого, даже вездесущей Ларисы, рядом не было она полная сомнительных и тревожных чувств, поспешила покинуть место, которое не отпускало её из-за развернувшейся перед ней судьбоносной духовной трагедии.

                III

 Елизавета работала в сельском магазине продавцом, и всё лето наблюдала, как иеромонах Семион, грустный и подавленный приходил один в магазин за покупками, без трудника Виктора. Лиза старалась быстро и молча обслужить священника. О судьбе трудника Виктора, рассказали бабульки; он женился на Елене, зажил как все люди, Лена продала свой дом, они вместе уехали из посёлка.

   Иеромонах, после недолгих переживаний в конце лета съездил в колонию и привёз от туда другого трудника, Василия. Если Виктор был покладист, на людях скромен, трудолюбив, исполнителен и выполнял по дому всю работу, вплоть до женской , то трудник Василий был полной противоположностью Виктору. После того как новоиспечённый трудник поселился в доме батюшки, как полноценный член семьи, в одной комнате с иеромонахом, жизнь в поповском дому пошла на перекосяк. В отсутствии монаха Васька на чём свет стоит, костерил не цензурной бранью родителей Семиона. Хватал за грудки и трепал некогда властную матушку. Поддавал пинка младшему братцу Павлу. Ничего не делал по дому, только бездельничал, ел, спал и рассекал по селу на мотоцикле отнятом у Павла. Мотоцикл был подарен иеромонахам        младшему брату на четырнадцатилетие.  Видно жизнь иеромонаха в одной комнате с Василием была на столько привлекательна, что на все жалобы родных, относительно поведения нового жильца и его распутной жизни, Семион реагировал странно. Он высокомерно погладывал на отца и мать, цитируя  Библию:  Не злословьте друг друга, братия: кто злословит брата или судит брата своего, того злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья! Таким образом он давал понять родным, что Василий ценен ему не для работ по хозяйству, а для иных неведомых родственникам целей.

 Если родные иеромонаха не в силах терпеть присутствие и выходки Васькины в доме, бросив сына на произвол судьбы, собрав пожитки, уехали,  то приходской совет церкви, состоящий из наиболее набожных прихожан, взбунтовался, как когда-то Виктор. В областную епархию Владыке, полетели гневные письма, в которых подробно описывались все деяния настоятеля сельской церкви, попавшего под влияние бывшего заключенного Василия и вместе с ним живущего безнравственной, бездуховной, порочащей честь священнослужителя, жизнью.

 Перед Новым годом Елизавета работала во вторую смену, в магазине. Ночью зазвенел звонок у входной двери, полусонная продавщица подошла к окошечку, через которое в ночное время обслуживались покупатели. Открыв окошечко, она увидела похудевшего, осунувшегося, обросшего иеромонаха. Вместе с ним стоял возбуждённый с опухшим лицом, презрительно смотрящий и вяло улыбающийся Васька. От обоих несло едким перегаром. Было чувство что Васька над монахом одержал личную победу и управлял им так как ему хотелось. Иеромонах дрожащими руками протянул Лизе деньги и жалобно попросил продать водки и сигарет «Петра-1». Продавец подавая покупки хотела было закрыть окошечко, но наглый Васька решил порисоваться.  Провертев пачкой сигарет в руках, язвительно произнёс;

- У вас случайно сигареты не поддельные? А то мне как-то доводилось фуфло курить, парашу.

Елизавета, глядя на Семиона, поучительно ответила;

- В этом мире всё поддельное. Даже мы сами поддельные, не правда ли, батюшка?

Иеромонах смущенно опустил опухшие веки и молча, согласился. А Васька, корча из себя эксперта, сообщил;

- А сигареты–то настоящие, видишь Сёма, слово «Пётр-1» выдавлено, значит настоящие.

- Слава Богу, хоть сигареты оказались не поддельными, так мало теперь настоящего,- сказала продавщица, прикрывая окошечко.

   Это была последняя встреча Елизаветы с иеромонахом Семионам. Люди рассказали, как после новогодних праздников, ранним утром, когда сквозь серое небо едва пробивались еле заметные, жидкие, лучики солнца, а по земле стелился густой морозный туман, черная фигурка иеромонаха колыхалась на высокой крыше только что выстроенного нового дома и от туда по улице разносился его голос, молящий о спасении. Кто-то побежал за лестницей чтобы помочь обезумевшему монаху спуститься вниз, но иеромонах наступив на полы своего чёрного облачения, споткнулся и покатился по крыше вниз. Его тело упало на забор сделанный из чугунных прутьев и многострадальный священник скончался, в конвульсиях покидая, такой прекрасный мир, в котором не оказалось места для его слабой и поражённой души

 
2003г.