Мадлена I ч

Мадлена



Повесть в семи частях
из цикла «Нотная тетрадь»



Эпиграф-аудио:


Н. А. Римский-Корсаков – М. П. Мусоргский
симфоническая поэма
«Ночь на Лысой горе»




                I.

     Сгущались сумерки, фонари уже зажглись неровным электрическим светом, и каждый уголок извилистой улицы утопал в серой полутьме майского вечера. Только черёмуха, усыпанная горошинками бус, белела у самого края дороги, а запах её смешивался с ароматом немногих полураспустившихся цветов сирени. Со стороны окраины, потерявшейся в темноте, раздался короткий взвизг сцепившихся дворняг, но тут же всё смолкло. Тишина, какая может быть только на поселковых отшибах: ветер свистит слабо и ненавязчиво, с дальнего болота раздаётся приглушенный жалобный хор лягушек, и только едва слышным фоном гудит отброшенное за стену чащи шоссе, - эта тишина и наполнила собой то серое марево, ту скуку, с которой каждый душный вечер мая претворяет собой блаженную прохладу ночи.
     «Дышать нечем!.. ещё эта вонь. Вся улица, как скотный двор – свободно не вдохнёшь! Кто и зачем живёт в таком захолустье?».
     По асфальту лениво проплыла тень, гораздо отчётливей и темнее, чем сам силуэт, потускневший как-то неестественно и, будто хамелеон, слившийся с мутной пеленой сумерек. Но нет, это был не призрак. Потому что глаза его горели так дико и даже безумно, как могли только у живого существа. Будто два зеркала, они ловили каждый огонёк, каждую искорку фонарей  и с тем только, чтобы не просто отразить этот свет, а сделать его своим оружием, блеском хищного зверя или бездушного демона.
     Под калиткой одного низенького домика сидел маленький сухенький старичок и не сводил взгляда с незнакомой фигуры. С подозрением сощурив левый глаз, он закинул в рот тыквенную семечку, но промахнулся: всё его внимание было занято неизвестным человеком, который уже прошёл мимо. Старик загляделся и даже приоткрыл рот. «К Астаховым, поди!» - подумал он, закидывая в рот ещё одну семечку. Но она упала и, должно быть, так громко, что вся фигура незнакомца вздрогнула, как от выстрела, обернулась, старик, увидев лихорадочно горящие глаза суть самого дьявола, занёс над грудью своей руку. Но перекреститься не смог – кисть затряслась и на время как будто даже отнялась. Неизвестный твёрдым и решительным шагом направился к нему.
     - Здорово, отец… - оглядываясь, недобро произнёс чужак.
     - Здорово, сынок…
     - Слышь, тут похороны у вас были… дня три назад…
     - Ну, были, а тебе чего?
     - Скажи-ка, а где эти… Каретниковы… живут-то? Адрес у меня есть, а найти я не могу.
     - Так и не найдёшь! – усмехнулся старик, - Они ж около самого болота. А у нас тут улица одна на полсела!
     - Это я заметил… Не угостишь?
      Старик немного смутился, но горсть семян протянул.
     - А, нет! – махнул рукой незнакомец, - аппетита нет. Ну, бывай, отец…
     - А ты кто такой? – спросил старик его уже в спину.
     - Барнава. Не слыхал разве?
     - Хе-х… Об вас всех – и не расслышишь.
      Барнава сделал ещё один шаг прочь, но остановился.
     - А семена ты загубил, отец… Кто ж их жарит-то так?
      И силуэт тут же шагнул в тёмный вечерний эфир, растворившись в нём вовсе без следа.
      «Хм… Барнава! Иностранец, поди… А так чисто говорит!.. И кто их так называет?». Старик снова бросил в рот семечку, раскусил и, почувствовав противную горечь, начал отплёвываться во все стороны, раздражаясь на свою старуху:
     - Кто ж так жарит-то? Манька!.. Йодом тебя мазанный! Пожарила, называется… чтоб тебя!
      Потом посмотрел в сторону, куда ушёл Барнава, и добавил, но уже разочарованно:
     - Сглазил, чёрт прокля…
      Тут голос его оборвался. Прямо перед собой он снова увидел два зрачка с лихорадочным блеском, ни лица, ни тела Барнавы видно не было. Только его горящий взгляд был перед стариком, который готов был поклясться, что всё это ему только чудится. Но он услышал голос, показавшийся ему от страха каким-то потусторонним:
     - Как дом-то их найти, отец?
      Выпучив глаза, старик сжался и сдавленным голосом отвечал, сам не понимая, что он говорит:
     - Дойдёшь до конца улицы… там луг… и болота. Там и дом-то жилой всего лишь один… другие заброшены… На воротах восьмёрка… Колодец около двора… с красной оградкой, низенькой такой… Да ты иди по улице – а там сам с бугра и увидишь… возле луга внизу… кучка домов.
     - Спасибо.
      Рядом с блестящими глазами мелькнула хищная улыбка, - и всё наваждение исчезло. Старик торопливо перекрестился, достал крестик, расцеловал его, зашамкав губами, стал поминать и Угодника, и Богородицу. Челюсть его тряслась.
     «Видать, Каретников мне сегодня спать не даст… Вот же человек – жадюга! С того света – а пришёл ведь, жучара!.. И на что ему там эта тыща несчастная?.. Молодой же – а помер! Да скрягой так и остался!».