Зигзаг судьбы майора Аверьянова

               

Поезд приходил в Чебоксары рано утром, и я, на всякий случай, не особенно- то рассчитывая, что смогу услышать будильник  мобильного телефона,  попросил проводника, молодую  миловидную девушку, которая раздавала постельное белье, разбудить меня при подъезде к столице Чувашии. Получив ее согласие, я со спокойной душой, застелив постель  и переодевшись в прихваченную с собой сменную одежду,  лег спать, стараясь скорее заснуть, чтобы утречком выглядеть бодрячком; но  еще долго ворочался с боку на бок,  не имея сил  подавить вдруг нахлынувшее  сильное волнение от предвкушения скорой   встречи  со своим однополчанином Семеном Корабельником, с которым судьба развела  меня на долгие сорок лет.
      На перроне, несмотря на то, что прошло уже достаточно много времени  со дня нашей последней встречи, я сразу разглядел в толпе встречающих коренастую фигуру своего армейского друга. Он тоже увидел меня  и радостно улыбаясь, замахал руками и  устремился  ко мне, прорываясь через плотную массу  людей. Мы крепко обнялись и,  вытирая украдкой невольно выступившие  мужские скупые слезы, какое-то  время просто  молча, тупо  рассматривали  друг   друга. 
     Глядя на Семена с тоской и грустью подумал, что  годы не жалеют никого! От иссиня- черных кудряшек на голове у Семена не осталось и следа: на уровне моего подбородка мелькал круглый гладкий  шар его головы, без малейших признаков того, что там когда-то  покоилась целая копна волос, его  нежное, почти женское, лицо избороздили глубокие морщины
     Относительно себя я  никаких иллюзий не питал: по выражению лица Семена  понял, что  мой внешний вид тоже восторга у него не вызывает.  Но все это была полная ерунда по сравнению с тем, что мы еще живы и имеем счастье встретиться.
     Но  особенно меня обрадовало и растрогало следующее обстоятельство: неизменным остался его замечательный характер - веселый, жизнерадостный, юморной. В автовзводе, куда мы попали служить с Семеном, солдаты  его любили за остроумие, умение разряжать любую конфликтную ситуацию смешными  байками и анекдотами. Правда, в первое время, у многих обитателей казармы часто возникал вопрос: как это так получилось, что сын профессора консерватории, мальчик из интеллигентной еврейской семьи попал служить в армию, не смог «отмазаться»? Но вскоре все отстали от него: кто-то посчитал, что юноша проявил настоящий мужской  характер и пошел наперекор желанию родителей, а кто – просто  непреклонны были работники военкомата.
- Стесняюсь спросить, как вы имеете свое здоровье, товарищ бывший сержант?- наконец-то прервал молчание  Семен, похлопав меня по плечу.– Зубики не болят? Помнится в армии ви на них, мой друг, крепко обижались.
- Ну что тебе сказать, дружище  Семен, скрывать тут  нечего: снаряды рвутся все ближе и ближе - гипертония, ишемия и, только сугубо  между нами мужиками, - простатит, - засмеялся я. -  А в остальном – «все хорошо, прекрасная маркиза»! Что  касается  зубов -  дантисты сделали так, что они у меня теперь не болящие. 
- Та ты шо,  Рустя?  Но  сейчас сделаешь сильно  удивленное лицо: только что  ты  наизусть изложил  все содержание моей медицинской карточки! – картинно  воскликнул  Корабельник.- Как  мне до боли знаком этот «букет»!  Ну да ладно: хватит о грустном! Давай  представим  хоть на миг  -  мы молодые, сильные, красивые – такие, какими  были сорок лет тому назад.
 Я, улыбнувшись,  согласно кивнул головой.
- В таком случае, дорогой  Рустям Аминов, наша  «лайба» под парами и готова умчать тебя к   фазенде Корабельника,  где нас с нетерпением ждет моя Мина с форшмаком  и шакшукой, - решительно заявил  Семен. - Или ви желаете сначала   содержательно осмотреть мой любимый город?
- Как решит хозяин, - уклончиво ответил я.
- Иного ответа я и не мог услышать от восточного человека!  Так таки «да» или таки «нет»?
- Как скажешь – так и будет, хозяин – барин!
- В таком случае, командовать парадом буду я, товарищ бывший сержант: едем осматривать самый лучший  город на земле.
    В течение двух часов, Корабельник  катал меня  на своей видавшей виды «шестерке», знакомил  с Чебоксарами. Начали с памятника В.И.Чапаеву, где на огромном постаменте, украшенном барельефами и высотой в десять метров,  высилась бронзовая фигура народного комдива на вздыбленном коне. Потом,  сидя на лавочке,  обласканные теплыми лучами яркого июльского солнца,  мы долго любовались замечательными  фонтанами и красивыми клумбами цветов.
   Проезжая мимо здания Чувашского драматического театра, я отметил для себя  его неброскую  самобытную  красоту. 
   Затем,оставив машину на стоянке, прошлись по бульвару купца Ефремова, который считается аналогом Арбата в Москве.      
   Вскоре,  уставший, но очень  довольный увиденным, я легко согласился  на предложение Семена завершить нашу обзорную  поездку и отправиться, наконец,  к нему в гости.
   Семен имел весьма  добротный дом на окраине города, крытый металлочерепицей и  обнесенный высоким забором;  а на большом участке – отличная баня и несколько хозяйственных построек.
- Кучеряво живешь, господин  Корабельник, - восхищенно заметил  я.
- А красиво жить не запрещено никому!- заявил, елейно улыбаясь,  Семен, весьма довольный тем, что сумел произвести на меня впечатление.
- Взятки берешь, профессор? – не без ехидства спросил я.
- Та я вас умоляю, командир! Какие к черту взятки: кризис на дворе, милейший. Студенты и так обдирают своих родителей до нитки – кушать надо, одеваться и отдыхать тоже надо.  А ты – взятки!  Откуда у них деньги?
- Ну, ну.  Что ты взвился?  Прямо и пошутить нельзя,- поспешил я успокоить друга.
В прихожей нас  гостеприимно  встретила жена Семена, высокая  миловидная брюнетка лет пятидесяти, в красивых очках, которые очень подходили к  ее лицу. Она предложила нам пройти на кухню, где весь стол был буквально  устлан яствами.
    Плотно   пообедав,  мы прошли в кабинет Семена, где продолжили нашу задушевную беседу.
- Слушай! – вдруг вспомнил я. – Кажется, наш комвзвода Аверьянов тоже был родом из Чувашии?
- Так и есть, он жил неподалеку, на соседней – Советской улице,- спокойно ответил Корабельник. – В последние годы, мы с ним, можно сказать, даже очень дружили.
- Почему «жил»? А где он теперь? – удивился я.
- Был да сплыл…- невнятно  пробормотал Семен.
- Ты можешь яснее выражаться?  Как прикажешь  понимать твои слова?
- А так и понимай: Рустя, в жизни всегда так, в конце – концов, получается: человек перестал получать радость от жизни! Отправился в лучший мир, где ни забот тебе, ни тревог – только покой и умиротворение - и следит за тем, что происходит на Земле, в частности, как мы с тобой  встретились и вспоминаем его.
- Он что болел?- растерянно спросил я. 
-А чему ты удивляешься: ничто не вечно под Луной, татарин! – заявил безапелляционно Семен. -  И мы с тобой когда-то распрощаемся с этим бренным миром: пожили и хватит! Ты же не Старик Хоттабыч, чтобы коптить небо  тысячу лет.  Конечно, болел: кто не болеет?  Но чтобы сильно – такого не было. Астма его сильно доставала, зараза – он иногда буквально на глазах начинал задыхаться, и из-за этого сильно переживал.  Но не она унесла его в могилу, а другая, более страшная болезнь для человека…
- И какая же? - пытался понять ход мысли Корабельника я.
- А имя ей – любовь! Наш друг на  склоне своих лет  получил душевную травму, несовместимую с жизнью, и умер, - ответил загадочно  Корабельник.
- Я, конечно, понимаю и уважаю, Семен, твой тонкий еврейский юмор,  но он здесь, по-моему, абсолютно неуместен: это же не просто праздный интерес - ведь  речь идет о судьбе нашего командира, который, между прочим, когда-то, рискуя своей жизнью  спас нас от неминуемой смерти! Серьезно спрашиваю,  что случилось с ним? – начал я злиться.
- Да, если бы не он тогда, под Кандагаром, нам был бы полный каюк! – охотно согласился Семен.- Там он действительно был герой, а вот   на гражданке  у него  жизнь  не заладилась.
- Ну-ка расскажи все более подробно, - потребовал я.
- А стоит ли? Весьма грустная история, честно говоря, и вспоминать не хочется! Ну, а коль охота – слушай Аминов, - махнул рукой Семен.
« Юрий Николаевич ведь ненамного старше нас был – всего-то, может, лет на пять. Помнишь, какой он прибыл к нам в автовзвод после окончания Рязанского военного училища: молодой, красивый, весь подтянутый – щегол, да и только!  Даже « старики» отмечали его аккуратность и снобизм. Быстро наладил дисциплину в подразделении, покончил с «дедовщиной». Кто-то его уважал, а кто-то просто боялся. Но в армии без дисциплины никак нельзя: это тебе не как в мирной жизни – тары – бары – там четко надо выполнять приказы командира, а то быть беде! Ну, а потом сам знаешь – надо было выполнять интернациональный долг в Афганистане. Его требовательность, быстрое принятие правильных решений, спасли жизнь многим тогда ребятам. Мы с тобой до самой смерти должны помнить его отчаянный шаг тогда, на войне: на подбитом БТРе, имеющем только заднюю скорость, вывез под шквальным огнем с поля боя».
     Семен замолчал, нервно закурил, сделал  несколько глубоких затяжек, потом вытащил изо рта сигарету, и основательно помяв    об  пепельницу, швырнул ее в урну.
« Ты знаешь, в чем я убедился в этой жизни? – вперив в меня острый взгляд своих черных глаз, продолжил  Семен.  – В том, что в жизни очень много несправедливости. Кто-то живет себе припеваючи: не рискует, не высовывается, его будущее обеспечено за счет капитала родителей. Ему чужды патетические призывы о любви к Родине, героизму, отваге. Цель его жизни сколотить «бабло», красиво прожить: Багамы, Куршавель, Майями… рестораны, ночные клубы, девочки. Они живут в России, но душой не наши, чужие. А кто-то получает скромное жалованье, позже – мизерную пенсию, но ничуть не задумываясь жизни своей не пожалеет, ради своей страны. Мне, кажется, именно таким и был наш Юрий Николаевич: истинный патриот России. И очень жаль, что так печально и трагически сложилась  дальнейшая судьба  этого необыкновенного человека».
   Семен опять взял паузу, какое – то время молча смотрел в окно, потом кашлянув, продолжил:
«Я его встретил случайно в магазине: смотрю,  е – мое,  он – Юрий Николаевич!  Жив родимый! Обнялись, как старые друзья, поговорили. Вспомнили те лихие годы, обагренные кровью наших солдат. Ну, как положено, я пригласил его в гости, угостил армянским коньячком, расспросил о семейном положении. У него было все прекрасно: жена, дети – все чин – чинарем! В армии дослужился до майора и вышел в отставку. На гражданке какое-то время возглавлял в известной фирме службу безопасности, а потом завязал; военной пенсии ему хватало, и он не стал больше себя напрягать. Поверь, Рустя, я тогда, честное слово, от всей души порадовался за него: у такого  хорошего человека, думаю, все должно быть отлично!  На какое-то время  мы перестали с ним встречаться – то у него дела, то у меня. Сам знаешь, в наше сумасшедшее время, только и надо, что крутиться как белка в колесе. Я, например, засел за диссертацию: полгода не выходил из библиотеки и архива, он, я слышал, делал партийную карьеру – тоже было не до меня. И вот, где-то  года через  два, вдруг он заявляется ко мне ночью, вдрызг пьяный, да не один, а с какой-то молоденькой девушкой. Девушка, я тебе скажу, что надо!  Симпатяга!  Сама  небольшого росточка, но  фигурка – закачаешься: такая вот плотная, крепко сбитая; все при ней, что нам мужикам надо  -  аппетитная попка, аккуратненькая грудь!   Модная короткая стрижка  органично  обрамляет  ее круглое лицо, эффектно подчеркивает  большие, чуть раскосые  глаза и придает  им какую то особую  выразительность. А обворожительная улыбка девушки, обладала воистину   притягательной силой, вызывала   позитивные чувства. В общем, как говорят в таких случаях, девка  – кровь с молоком!
  Вскоре  выяснилось, что эта молодуха – теперь его жена. Да-да, так и есть.    Только  я тебя умоляю, не делай сейчас удивленное лицо, как у моей тети Сары, когда она посещает наш городской рынок: жизнь есть жизнь – и  в ней всякие вещи творятся. С  прежней своей женой майор  развелся: не посмотрел, что с ней прожили много лет вместе. Дети его разъехались кто куда:  они уже взрослые. Дочь вроде  вышла замуж за штурмана дальнего плавания  и живет где -то на Дальнем Востоке, сын служит в армии.
    Ну, побыли, значит, они у меня до утра, а уходя, пригласили нас с женой в гости.  Примерно  через месяц,  когда у меня выдался свободный денек – я решил  таки  съездить к Николаевичу в гости. Мина категорически отказалась составить мне компанию, обозвав нашего командира извращенцем: она была убеждена, что не может быть ничего общего между двадцатипятилетней девушкой и семидесятипятилетним стариком; если только не холодный  расчет. Более того, она сказала, что, если я настоящий друг и уважаю этого человека, то должен помочь ему  и  попытаться  восстановить прежнюю семью Аверьянова.
     Бог свидетель, Рустя:  я действительно пытался помешать развитию их отношений, однако, увы,  все получалось ровно наоборот: привязанность Аверьянова  к своей молодой пассии  становилась  все сильнее и сильнее - оно и понятно,  его тянуло ее  красивое и  молодое тело.  Ты даже  не представляешь: там такие страсти кипели, что мексиканские создатели мыльных сериалов нервно бы курили в сторонке. Если бы ты знал, какая идиллическая картина вырисовывалась в их взаимоотношениях!  Я балдел, Аминов, от увиденного: он садился на пол у ее ног, обняв их крепко и рассказывал какие-то  смешные истории из своего богатого прошлого».
Я ему: « Николаевич, ты же умный мужик, надеюсь, прекрасно понимаешь, что  пройдет время  и природа возьмет свое – желание иметь рядом молодого,  сильного, красивого тела,  скорее всего,  возобладает, и Лариса  уйдет от тебя. Майор, можешь на меня обижаться,  сколько твоей душе  угодно, но я скажу правду:  тебе надо, чтобы Лариса  чувствовала  к тебе  жалость, напополам с брезгливостью?  Нет?  Тогда  зачем тебе эта головная боль нужна»?   
А он мне: « Семен, да не  хрена ты не понимаешь в жизни, хотя ты и умный еврей. Что будет потом - одному богу известно, если он есть. А пока я безмерно рад тому, что Лора  со мной;  для меня она все: дочка, внучка – все равно! Истинную страсть и настоящую любовь испытал только с ней. И еще, запомни, есть мудрое древнеиндийское изречение: «Тот, чье сердце не стремится ни к наукам, ни к битвам, ни к женщинам – напрасно родился на свет, похитив юность матери».
 - Поверь,Рустя:  мужика стало «колбасить» по-черному! – покачав головой, сказал Семен. -  Первое время бегал и всем рассказывал, какая у него любовь, и как он счастлив.  Кошмар!   Нет, правда, Рустя, глядя на  блаженную улыбку и нескрываемое наслаждение на лице Юрия Николаевича, я пытался одновременно  понять степень искренности в словах девушки. Все думал: что же толкнуло  девушку в объятия одинокого старика?
А с  другой  стороны,  я вопрошал  себя: какое имею моральное право лишать счастья своего друга, вот так бесцеремонно вторгаться  в их интимные  отношения?  Я его не оправдываю, но и не осуждаю.  Каждый человек проходит свой жизненный путь по – своему. В конце концов,  для себя решил: рушить их отношения не буду!  Может, думаю, все правильно: идет обмен гормонами, мужчина буквально омолаживается от общения с молодой девушкой, подпитывается молодой энергией, а?  Как ты думаешь? – Семен серьезно посмотрел на меня, обнял, и расхохотался. – Признайся, завидуешь тайно Аверьянову, старый хрыч?  Посиди, я на кухню за коньяком, что-то в горле пересохло.
Корабельник принес початую бутылку коньяка, налил в рюмки и предложил выпить. Потом, откинувшись на спинку дивана,  продолжил свой монолог.
- Рустя, я имею спросить: его увлечение юной девой, возможно, является признаком какого –то извращения, врожденного или приобретенного?  На что он мог рассчитывать?  А если честно, что ни говори - ни возрастные критерии, ни критерии красоты не годятся при описании тех таинственных отношений   разновозрастных людей: в целом, мужская зрелость и женская юность превосходно сочетаются и смотрятся.
    На всякий случай, решил серьезно  поговорить и с Ларисой.  Я уж ее и так и сяк пугаю, говорю: « У тебя есть отличный шанс через небольшое количество лет подносить ему утку, ходить к стоматологу за вставной челюстью. Тебе это надо»?    Или: «Что может быть лучше для женщины, чем вдыхать старческий аромат и остаться вдовой лет в 40. Не страшно»?   И, наконец: «Не играйте судьбой, мадемуазель,  а то она потом так  сыграет с вами, что мало не покажется. Не боитесь»?   
А она мне с надрывом в голосе: « Вы ничего не понимаете, и не говорите!  Зачем лезете в чужую жизнь?  Я его  сильно и искренне полюбила.  Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с ним!  Хотите верьте, хотите нет, но  очень нравится, что он намного старше меня – мудрее, опытнее, спокойнее. В Юрии Николаевиче  подкупает  все: его бледные сильные губы, высокий лоб, шея, вдумчивый взгляд, почти детский смех. С ним рядом всегда  комфортно:  чувствую себя тепло, надежно и уютно; он  интересный  собеседник.  Честно вам говорю:  я так сильно  «запала» на него, что «крышу» сносит!  Неужели вы этого не видите и не понимаете?
- Лишь посвященные могут оценить присутствие той вкрадчивой и таинственной прелести, которая может ждать женщину в объятиях тех, кого вы  называете  стариками, - временами  всхлипывая и вытирая платочком  слезы, продолжила  Лариса.- Вам этого не понять.
- Куда уж мне! - обиделся я тогда на нее, но сказал примирительно: «Лариса, девочка, не делайте несчастными кучу людей: подумайте сто раз, прежде чем обречете старика на несчастливую жизнь.  Эйфория пройдет, страсть схлынет, пелена спадет, и реальность  предстанет перед тобой, красавица, абсолютно  в новом свете. А потом, когда ты его бросишь, он в первый же день  умрет от сердечного приступа»!
А она все гнет свое: «Я люблю  его всего – такого, какой он есть. И поэтому все в нем – и морщинистое лицо, и дряблая шея, и голова, лишенная волос, хрипотца в голосе, - все в нем кажется мне прекрасным. Если бы вы знали: наши встречи всегда  бывают  такими трогательными, трепетными и незабываемыми, что позавидовала бы любая молодая парочка. Еще раз говорю: мне никого иного не надо, и давайте на этом тему закроем, потому что, в конце – концов, это не ваше собачье дело».
- Да-а, ни фига себе – вот это любовь! – воскликнул я,пораженный услышанным.
- Я тебя умоляю, товарищ сержант, какая к черту любовь!   Успокой пыл, дружище: чужой пирог всегда кажется вкусней.   Считаю,  Лорой банально овладела геронтофилия – половое влечение к лицам старческого возраста, своеобразная форма фетишизма, - отрезал Семен.
- Может, Аверьянов  поддерживал свою физическую форму в норме и был «ого-го»? – осторожно спросил я.
- Да будет тебе, Рустя, не городи ерунду:  какой образ не веди – старость еще никто не отменял! – ухмыльнулся Семен.
- А каков финал этой трагической истории? – подавленно спросил я.
- Финал тебе уже известен, и он печальный, - сказал Семен. – Слушай дальше.
«Прошло примерно еще с полгода, и вдруг  звонит мне Аверьянов, просит, приехать немедленно к нему, потому что чувствует себя  очень плохо. Делать нечего,  бросил все свои дела и поехал к нему. Смотрю, он лежит в постели:  вид   аховый  - весь  бледный, руки дрожат, речь несвязная. Рядом стоит вся взъерошенная Ларисам: по всему было видно, что они крупно поскандалили.  Я решил сыграть под дурачка: спрашиваю, что случилось. Оказалось, у девочки прорезались зубы! Тут она как заведется, что даже страшно стало. Орет благим матом – черта с два остановишь! Я сделал пару попыток урезонить ее, остановить – да куда там! Она все больше распалялась, не давая мне и слова вымолвить. Постепенно стал понимать, что семейный корабль Аверьяновых, который еще совсем недавно плыл на всех парусах вперед, дал течь. Та милая юная дева, по имени Лора, которой я тайно умилялся и, в этой связи искренне  завидовал Николаевичу, оказалась не такой уж простой, а настоящей мегерой. Так она кричала на мужа – просто  жуть!
Я ей в сердцах  говорю: «Что же ты делаешь, дура?  Ты же так добьешь человека»!
А она абсолютно равнодушно мне: «Пускай!  Я больше не собираюсь жить с этим замшелым стариком. Думаете приятно, когда рядом с тобой пыхтит вонючий динозавр»?
От ее слов, я чуть дар речи не потерял, еле выпалил: «Но ты же вроде любила его»!
Она опять совершенно  спокойно: «Было дело; сначала  страсти кипели, а потом мозг стал работать, и розовые очки упали! Да и позвольте спросить: за что его любить? За его военную пенсию, которая тут же уходила то на кучу лекарств ему, то на оплату ЖКХ. А я молодая и жить хочу на полную катушку! Мне нужны деньги,  хорошо одеваться, ходить в ночные клубы и рестораны, ездить отдыхать… да вообще – мало ли куда!  Действительно, сначала показалось, что я на всю жизнь  полюбила этого  человека. Но прошло время,  у меня, вероятно,  сошла на нет гормональная буря, и тут я  увидела и старую кожу,и запах немолодого мужчины, эдакого молодящегося козла; абсолютно больного человека, у которого внутри все разваливается:  понимаете  - таблеточки, клизмочки, примочки  - кому это надо!  Так что знайте - теперь, по отношению к вашему другу, я никаких чувств не испытываю, кроме омерзения».
Сказала – будто выстрелила, и ушла!
- Ну что,-  спрашиваю у Аверьянова со злостью. -  Прошла любовь, завяли помидоры?
- А он мне: « Уйди, Сема, не рви мне душу! Лучше вызови «скорую»:  что-то в груди жжет».
Я тогда, Рустя, на миг посмотрел на него, и мне стало чисто по-человечески жалко нашего товарища:  передо мной сидел плохо ухоженный  старик в старой пижаме на тощем  теле, погруженный в невеселые мысли об уходящей жизни.
     Вызвал неотложку. Приехали врачи, тут же  сняли кардиограмму: выяснилось, что у него обширный инфаркт. Повезли нашего Николаевича  в больницу,  я, естественно, поехал  его сопровождать. Там Аверьянова сразу положили  в реанимацию и  стали лечить.
Ну, я поехал домой, утром звоню – а его уже нет в живых: ночью произошло осложнение, и он умер. Вот такая вот судьба нашего боевого командира. Печально, конечно, но что поделаешь – жизнь есть жизнь!
     Семен Корабельник  резко встал с дивана и нервно заходил по комнате. Потом раздвинул шторы и открыл дверь на балкон. За окном медленно подходил к концу жаркий июльский день, и солнце,  опускаясь к горизонту, благодушно позволило столь желанной прохладе наполнить город: это мы ощутили  сидя  в комнате, расположившись на диване.
     С приходом ночи разнообразие голубых оттенков на небе постепенно сменялось густой чернильной темнотой, с вкраплением целого океана мерцающих звезд, и это красивое  зрелище невольно  притягивало взор. Но  даже  природная красота не могла отвлечь меня  от грустных и тягостных мыслей о драматической  судьбе близкого  человека, который когда-то ценой своей жизни отвел от меня смерть, а сам попал в ее сети и не смог оттуда выбраться.