Моя война

Она никогда не кончалась. Я обнаружил её душной июньской ночью много лет назад. Знаете, когда я родился, диктор Левитан был ещё жив. И время от времени его голос, зачитывающий заявления советского правительства заставлял вздрагивать всех, кто однажды слышал его. Такого не забывают.

Война будто бы и кончилась двадцать лет назад, и карибский кризис уже стал историй. А я был маленький и капризный. Отец в командировке. Мать одна. Нам страшно. Поэтому мы спим на одной кровати.

Голос Левитана из не выключенного на железнодорожной станции радио разбудил меня, наш дом стоял недалеко от переезда. Меня охватил ужас, я подумал, что он говорит, что она снова началась. И весь ужас до конца непонятных, невыдуманных рассказов, слышанных мной от взрослых может повториться.

Немцы снова придут в бабушкину деревню. Нет,  они снова приедут туда на телеге, им будет весело, они хохоча, станут разглядывать трофеи. Десяток бойцов красной армии, побросав оружие и амуницию,  спрячутся по огородам, в избы не пойдут. Ни они, ни немцы не знают, что ныне без вести пропавший крестьянский сын уже успел стянуть из брошенного снаряжения сумку с гранатами, и сейчас  с крыши сарая начнет швырять их одну за другой. Военному делу тогда учили школьников настоящим образом. А мои односельчане после этого никогда не писали в анкете, что были на оккупированной территории.

Работали без отдыха. Им даже о начале войны объявили в конце рабочего дня, чтоб народ не отрывать от плана. Папке шесть лет. Он собирает колоски, картошку. Что там ещё осталось не убрано? Каждый день вся школа в поле, собирают зерна и складывают их в копилку победы. Паек: одно сырое яйцо в день и кружка молока. До самой смерти отец не мог пить молока. На дух не переносил.

А осенью к нашему городу подойдут танки с чёрными крестами, у них на пути, возможно, будет целая армия, правда, лишенная связи, управления, практически деморализованная. И встретит их только «чекистский бронепоезд», да, из тех самых войск НКВД, и истребительный батальон в составе пионеров и пенсионеров с двумя винтовками на всех. Бронепоезду необходим маневр. Остановившись, он станет идеальной мишенью. А за ним город. Там формируются новые части. Приходят дивизии с востока. Тихоокеанские моряки в черных бушлатах. Им нужно ещё чуть-чуть времени. А снаряды рвутся часто, кучно, осколки сносят пулеметчиков с открытой платформы. Кто-то должен выйти из броневагона и заменить их. А всем страшно. И стрелки переводить страшно. А переводить их будет девчонка. Ей нет четырнадцати. Её зовут Аустра Карловна Зильберборт. Может, ошибся с именем, но вы поняли, кем была эта   девчонка. А к пулемету шагнет сержант Фомичев. И тоже погибнет. Но только спустя немного времени, когда кончатся эти бесконечные «чуть-чуть».

А потом еще четыре года «чуть-чуть» до победы.

Как же я прижался в ту ночь к матери. Как же я испугался.

Её уже нет, не стало и Левитана, а война осталась.

Я вырос, и всегда помнил об этом. Меня не учили убивать, учили любить Родину, друзей и стихи. Стихи, они, как дети, их всю жизнь нельзя держать за руку. Родил, отправил в люди, живите сами. Сможете за себя постоять, порадуюсь, нет, не судите строго. Да, виноват папка, не те книжки вам в детстве читал.

Про плохие стихи могу сказать, тоже самое: так уж вышло, мои стихи: плод тоски, ожидание боли, страх навеки остаться в неволе, и, коньяк, разогревший виски. Хотя, коньяк здесь, конечно,  не при чем.

Вчера отправил сыновей в армию. Называется военно-спортивный лагерь, но это только так называется. Мы с вами отлично знаем: куда и зачем они идут.

Москва. Казанский вокзал. Многолюдье. Чистилище. Паноптикум. Духота. Сержанты-инструктора-вожатые по вдоль перрона прорезают строй детей и провожающих, встав цепью между ними. На них одеты чёрные с логотипами футболки, береты, они перепоясаны кожаными ремнями, и они совсем не улыбаются. Детвору на вокзале успели переодеть в одежду цвета хаки. Деточки сразу повзрослели. Наши дети заходят  один за другим в вагоны. Родители начинают медленно сходить с ума. «Не сиди под кондиционером, сразу позвони бабушке, зарядка у тебя в боковом кармане, помоги Максиму опустить полку, не ссорьтесь.»

На миг я выхожу из игры, смотрю со стороны надмирным зрением, радуюсь: так, значит, я не один такой «сумашедший папаша», который боится отпустить руку. Наши мальчишки тревожно сосредоточены. Среди них есть и балагуры-весельчаки, будущие Тёркины. Среди них есть и  мальчики с геройски-отрешенным взглядом, которые ни пса, наверное, ещё не знают ни про Матросова, ни про Сотникова. Простите, так уж получилось…. Но когда в их жизни случится самое главное: выбора у них не будет.

А какие девчонки с ними поедут! Девочки тоже сменили  платьица на камуфляж, сдвинули бровки, губки сжали. Им и раненых перевязывать, и терпеть, и молиться.

У Саши Матросова  выбора не было, потому что он был за них.

А ты говоришь стихи.

Завтра в четыре часа утра начнется, а в двенадцать Молотов скажет: враг будет разбит, победа будет за нами. Ничего не начнется, потому что сейчас за четыре с половиной часа до этого срока мы опередили войну, отпустили руку, и они пошли. Одному одиннадцать, другому тринадцать, впереди вся жизнь, а,  быть может, вечность.

Они пошли.

До свидания, мальчики!

22 06 2016