София

                Глава 1
                Пролог

Все знают, что современный мир – это очень суровое, жестокосердое место, изобилующее противоречиями и парадоксами, на которых строятся наши размышления. Двадцать первый век, воистину, полон чудес и двояких фикций, низводящих современного человека к периферическому дну здравого смысла. Ввиду этих дилемм, общество весьма боязливо относится к идеальному или новому, так как подобные вещи зачастую становятся объектом порицания вопящей толпы. Однако, в то же время, людям нравятся архаические, порой древние обычаи, к которым они привыкли. Толпа отталкивается от любого рода информации, что может хоть на йоту пошатнуть огромный базис, удерживающий её  в тесных рамках мнимого величия и нагой теплоты без обогрева сердца; нас притягивает черное, окаймлённое ложью копье посредством которого представляется возможным пробить себе путь к прекрасному, хоть и никчемному существованию; большинство из нас любит, когда без причины помогают или дарят подарки, а сами, в то время, делаем всё возможное, дабы избежать подобных актов со своей стороны, находя в себе многомиллионные оправдания не делать этого; бедность рождает ропот, а он, в свою очередь, жестокость и подлость, заставляя индивидуума совершать невероятные поступки против государства, чтобы обеспечить себя или своих родных пропитанием; одни считают,  что у добродетели есть пределы, другие, что у зла должна наличествовать честь; закон толерантен к мелким преступлениям и чрезмерно жесток к благородному поступку, а бандит или же герой, определенный человек для народа, расценивается только с позиции удовлетворения его призрачных потребностей в самоутверждении и, следовательно, наоборот.  Именно в таком тесном, слепом мире довелось родиться прекрасной девушке Софии – непризнанном эталоне добра и целомудрия, обозревающего в себе огромную нехватку чистоты с очаровательным, женственным нравом на фоне безнравственного омута за окном. Поверь, дорогой читатель, её горькая история заслуживает твоего ободряющего взора на каждое процеженное ею через боль слово.




                Глава 2
                Начало

Я родилась в довольно большом громком городе в семье заурядного, покладистого чиновника, который, подобному всякому финансовому жуиру, был не чист на руку и не твёрд на изречение. Мать моя была женщиной волевой, сильной, умеющей пользоваться наивными, как она сама говорила, глупцами в достижении всякой цели, ибо, по её словам, не важны методы, главное - исход. Однако, отец, как можете сами догадаться, представлялся отнюдь не дураком, напротив, здравомыслящим человеком без пламени души: снаружи согрет ярким солнцем, а внутри холоден как лёд. По этой причине он мог легко входить в доверие всякому, даже самому честному человеку, придавая своим грязным помыслам оболочку красноречивой, благоугодной фиоритуры, что составляла всеобщий кредит недоверия обычных людей к богатым сословиям. Не смотря на вышеизложенное, я росла в условиях барских с огромным количеством всего того, о чём ребёнок даже не мечтал. У меня было две сестры, которые, по манере речи и  помыслам весьма сходились с характерами родителей. Так, например, когда мы ужинали в изящных ресторанах, где при нашей чести готовили мясо, я одна плакала и бежала прочь, только увидев как мясник поднимает ужасное лезвие топора над головой замученного, несчастного животного. Мама с папой говорили мне: «Доченька, они для того были созданы, чтобы ты кушала, наслаждалась жизнью и радовала своей улыбкой окружающий мир». Собственно, из-за отсутствия широкого спектра познаний, мне приходилось слушаться родителей, вкушая плоды жестокости. Или, когда в школе орава мальчиков измывалась над беззащитным школьником, таким образом, доказывая всем своё верховенство, я одна бросалась ему на помощь, а в это время сестры стояли около бандитов да хихикали. Тотчас, когда я выходила на улицу погулять со своими подружками, то все карманные мои тратились отнюдь не на вкусности, которых и дома было немало, а на кушанье малоимущим скитальцам, умирающим от грузного негодования. Подобная цепь актов послужила порукой будущих несчастий, что будут описаны недостойною мною временем позже.
Как видите, господин, детство Софии было красочной картиной с небольшими тёмными пятнами непонимания, досады и жалости, которые в скором времени превратили прекрасный пейзаж в чёрный квадрат Малевича. Не все из нас трепетны сердцем и покладисты честью, потому как современная система настоятельно требует от нас жёсткости, порой жестокости,  противоречащим самой природе миролюбивого человека. Ведь действия должны быть оправданы ожиданием большинства, а не предлогом чистой истины, или, во всяком случае, е ё суррогата посему в нас и прорастает семя адаптации к неправде, ложному чувству долга, подлинности слов клептократов, служащими на пути каждого указательными знаками, ведущими к оврагам противоречий, что, рано или поздно, зарождаются в личности. Однако, жизнь в школе, как известно, - это очень важный этап удивительных метаморфоз и получения опыта, благодаря которым ребёнок становится человеком или подонком. В ней, естественно, не так много реализма, ибо, как правило, ключевым заданием учителей является максимальная минимизация его сложностей, несправедливостей, несуразиц и точная чеканка из маленького ребёнка в действующую, бесхарактерную машину, верующую в иллюзию выбора между красным и желтым яблоком. Именно в таком когнитивном пространстве удосужилось расти юной леди.

                Глава 3
                Пробуждение

Годы шли, мыслей становилось всё больше, а желаний действовать против злоключений всё меньше. Мне приходилось терпеть одиночество, смотря как сестрички придаются веселостям в компании, заниматься работой по дому, что уготавливала мама, дабы, как она говорила, лишние мысли в голову не лезли из-за безделья. Тем не менее, это не помешало мне вырасти в красивую старшеклассницу с блондинистыми длинными локонами, утонченным личиком и голубыми глазами. Поэтому, со временем, интерес общества ко мне возрос: в социальных сетях я имела десятки тысяч поклонников, в классе мальчики обращали внимание на меня больше, чем на других красавиц. Вы, милый человек, могли бы подумать, что на подобных словах история, скорее всего, закончится довольно хорошо, но, уверяю вас, даже самый редкий плод никто не посмеет сорвать, так как он останется нетронутым достоянием двора господина, которому посчастливилось его вырастить. Так было и со мною.
В школе происходили нечастые случаи, когда молодые парни подходили ко мне, чтобы познакомиться, уже держа за спиной дарования. Я мгновенно уходила, ибо душе или тому, что сокрыто внутри, чувствовалась тревога и, скорее, стремление завести любимого по романтическому стечению обстоятельств, а не девичурскому волеизъявлению показать себя. В свою очередь, к отцу также приходили его наперсники с молодыми сыновьями. Они договаривались о женитьбе без моего участия, а меня лишь ставили в известность их решений, посему я часто закрывалась в своей комнате и плакала, покуда отец не сжалится и не скажет: «Ладно, ладно, найдем тебе другого». К этому времени мои сестры уже имели кавалеров, с которыми они иногда собирались в общинах на улице и звали меня, наговаривая о том, мол, там есть такой хорошенький мальчик, пусть будет тебе парой. Все эти, как говорили они мальчики, были еще теми донжуанами, лжецами, скупцами, фертами, глупцами, отчаянными злодеями, а иногда в некоторых наличествовал целый набор всех вышесказанных лексем. Поэтому, никому из них я даже не давала пальцем себя тронуть.

Спустя год, ко мне пропал интерес и в классе, и в шумных компаниях. Действительно, я оставалась самой милой девушкой в школе, но нисколько из-за девичьих причуд, рождающих требовательность, избалованность, неуверенность  в себе, а из-за чрезмерно странного для многих нрава, который благоволил мне не принимать к себе самопровозглашенных на двуликом одре общества добряков со зловещими оскалами внутри. Таких фарисеев было хоть отбавляй. В кругах подруг я слышала лишь речи о низких воспоминаниях, связанных с глупыми вожделениями наряду с бессмысленной болтовней, которая кое-где оправдывала их пороки, когда они сравнивали их с куда более серьезными проступками, не говоря уже о чрезмерном распитии спиртных напитков. В интернете я была всё также востребована, однако кроме банального желания познакомиться или восхваления моей красоты, которая ничем меня не одарила, там было пусто и также одиноко как в реальности. Сколько бы онлайн-подарков, поздравлений с Новым годом и днями рождения ко мне не приходило, я оставалась неким аскетом, окруженным блистательными лестью с похотью. Случались казусы, когда в компаниях заходил разговор о добре или жизни с точки зрения философии, а без подобных суесловий никак, ибо нужно показать всем хоть отдалённо интеллигентную натуру, подтверждая статус потенциального ученика высшего учебного заведения. По началу я тоже участвовала в этом аргументариуме, но дебаты, из-за некоторых моих изречений, которые казались многим противоречивыми, переходили из разряда более-менее интеллектуальной беседы в оскорбительный галдёж. Таким образом, они сбивали меня с мысли, я запиналась или даже говорила полную ерунду на почве эмоционального расстройства, а они смеялись, потешаясь над глупышкой, что не может вести элитарный диалог и пребывает в тени забвений. Будь уверен, милостивый реципиент, когда никчемность получает необузданные знания, они ей послужат твёрдой опорой снизу для свершения пакостей и непробиваемым щитом, оберегающим коварные поступки сверху, а также ситом, через которое представляется возможным фильтровать бесноватую брань, семантически подстраивая её максимально улещающим нектаром. Это позволяет простакам наслаждаться их речами, а после издавать овации так и не уразумев ничего. Сколько бы они не пытались доказать свою правоту, раз за разом подобные смутьяны, скорее, меня убеждали в обратном, особенно когда в той же школе или даже на улице их верные мужья находили причину, чтобы кого-то обидеть, пока сестры безэмоционально стояли, расценивая подобное кощунство как юношеские развлечения. Скажите, сударь, разве не должны знания воспитывать в человеке трепет души с добрыми поступками? Разве не бесполезными они становятся, когда личность использует то, благодаря чему современный человек называется человеком заведомо во вред не только себе, но и всем остальным?

Пожалуй, в довольно молодом возрасте все мы находимся в замешательстве. Кто-то желает стать прозаиком, но судьбой ему было уготовано прославиться драматургом. Это небольшое различие не правда ли? Суть подобного расклада вещей познается лишь восприятием сего непризнанного гения, что не стал протагонистом в данном произведении. София, в свою очередь, переживает реалии более возвышенные, старательно избегаемые всеми, чтобы не помутниться привычным рассудком. Но, даст ли современный мир, вобравший в себя палитру грязных оттенков, шанс юной леди взобраться на вершину своего душевного апогея или феерично опрокинет как и предыдущих несчастливцев, забытых в чертогах истории? 
Находиться в компании добрых злодеев, внимать указаниям обманщиков, повиноваться преступникам, учиться неграмотности, восхвалять несуществующее, гордиться мелочным, быть в долгу без причины – одни из важнейших основополагающих субординации нынешнего мироздания, что должна быть исполнена строго по шаблону абсолютно каждым. Но, предусматривает ли она в себе непоколебимую сентиментальность и трогательный характер, - понятия никак доселе не приживающееся в ней? Пусть ответ, почтительный барин, остается за вами, но, дабы упразднить сложность вопроса, я предлагаю вам отправиться дальше по извилистому пути Софии.

                Глава 4
                Осознание

Наставал момент покинуть школу и сдать экзамены, чтобы поступить в университет. Для этого я очень кропотливо занималась, однако этот труд всегда прерывался обидными словами сестер и родителей. Одноклассники же перестали на меня обращать всякое благое презрение, посему всё время я ни с кем не поддерживала контактов. Со стороны, порой, слышала всякие насмешки, мол, та девочка сошла с ума, не общается с людьми, совсем ненормальная. Скажу вам, господин, чем диковиннее вы в глазах общества, тем рьянее  оно будет намереваться превратить вашу жизнь в жестокий рок. Не смотря на свою красоту, о которой приходилось ежедневно подолгу заботиться, и мальчики, и девочки из класса могли специально толкнуть меня вылить клей на мою парту. Из-за этого классная руководительница, вместо того, чтобы наказывать детей, порицала меня, заставляя отмыть свой рабочий стол. На все потасовки, доказывающее несправедливое отношение к кому бы то ни было, наша настоятельница смотрела сквозь пальцы, пытаясь не вмешиваться в продуцирующую фривольность тех, чьи деньги позволяли удовлетворить любую потребность, даже самую низкую.  Кроме того, если в классе устраивали баталию и повреждали государственную утварь, то суровая вина, непосредственно,  падала на меня, ибо всем легче подло обвинить в проступке юродивую , чем признаться в собственной глупости. Иногда они специально приводили цель своих измывательств к нашему кабинету, а потом звали меня, после чего задерживали и заставляли смотреть на жестокость. Видимо, им очень нравилось смотреть на мою тщетность, окаймленную слезным порывом. Я не один раз жаловалась на эти не человечьи подвиги со стороны подростков директору школы, но она не считала мои слова правдивыми, так как все знали, что София – безумная горгона, к тому же государю всея учебного заведения не хотелось связываться с влиятельными персонами. Следовательно, когда одноклассники прознавали о доносе, меня насильно затаскивали в женский туалет, где давали волю своим рукам. В один из таких моментов я не выдержала и оттолкнула от себя одного из разбойников, который упал и разбил себе голову. Им оказался сын влиятельного предпринимателя, значительно превалирующего по финансовому расчету над моей семьей. На следующий день состоялся суд, естественно который я проиграла, ибо закон считает невиновным не того, кто является таковым, а того, чьи деньги способны закрыть его глаза, ведь грациозная состоятельность – это естественный показатель приспособленности к зловещей системе, всячески подстраиваемой под исходящее из неё правосудие. Поэтому суд в точности устроен так, как подобает любой организации заведомо располагающей в себе умопомрачительные махинации, в которых наличествует иллюзия правосудия для тех, кого она с удовольствием использует и лазейки для тех, кто потрясно способен управлять.

Нашу семью оштрафовали на немалую сумму, а меня отправили к школьному психологу. Я поведала ей о несправедливости, приключившейся со мной, но всё в пустую. Она попросила пройти меня несколько тестов, что оказались впоследствии сфальсифицированы для того, чтобы отправить тогдашнюю девочку в психоневрологический диспансер. Хотела того или нет, мне пришлось посетить доктора. Им оказался довольно добрый дяденька лет 50-ти: зеленоглазый, цыбастый, опрятный, с утонченными чертами лица. Мужчина, прежде, чем взглянуть на направление, решил спросить об истории, приключившейся со мной. Описав детально свой шаткий путь через подлые трудности, врач снял очки, затем протер их и спокойно посмотрел на лист, выданный школьным психологом. Проанализировав его, он встал со стула – подошёл к окну, скрестив руки в замок. Девочка, могу вам лишь откровенно пособолезновать, вы стали жертвой обстоятельств – тревожным тоном цедил, после чего остановился, воззрившись на меня и продолжил – в этот кабинет ступало немало людей, обречённых на общественное попирание. И что же вы делали в таком случае? – поинтересовалась я. Гробил свою академическую карьеру – с грустью продекларировал старец, а затем сел в свое кресло. Без лишних слов, он выписал мне какое-то лекарство от депрессии, к тому еще приложил справку для школы. Одноклассники были очень недовольны видеть меня на свободе, а того доктора, как я временем позже прознала - уволили.

Всё же, подобная череда событий, уготованная мне судьбой лишь на немного пошатнула подготовку к поступлению в университет, или, по-крайней мере, мне так казалось. Я сидела за книгами денно и нощно, терпела гнет одноклассников в учебном заведении, а дома занималась поденной работой, прерываемой насмешками сестриц, будто бы в своё наказание. Следует отметить, что они к этому времени перестали приглашать мою никчемную душёнку в свои элитарные общины, где все предавались, в лучшем случае, интеллектуальному разглагольствованию, покрывавшему их стерильные изъяны, в худшем – алкогольному порыву, который заставлял ребят совершать низкие подвиги, чтобы дамы сердца обратили на них внимание. Иногда, проходя близ этого сборища в уединенной прогулке, мне были слышны их громогласные речи за сто ярдов от эпицентра, а порой моложавые мужчины могли хватать девушек за их прелести, что уже, в тот момент, для многих считалось нормативным поведением.

Честно говоря, к 17-ти годам своей жизни, я уже боялась слишком много думать, чтобы не сойти с ума. Весь мучительный 11-ый класс школы я отдала на попечение дороге знаний, которая, к сожалению, была обезображена радетелями человеческого горя. Из-за нанесенных по моему рассудку ударов, порой, было сложно заснуть или сконцентрироваться, не смотря на то, что занималась я больше сестриц, ведь они это время проводили с пользой поконтрастнее. В итоге, мы все хорошо сдали экзамены, но, к сожалению, мои оценки были ниже, чем у родных соперниц. Знаете, маркиз, обидно, когда ты – персона, распорядившая свой год на пленение наукам, в то время, как другие прельстивно увеселяли друг друга, становишься тем, кто, как оказывается, вёл неправильный образ жизни, ведь практика доказала своё твердое ручательство. Я ведь тоже молода была, хотела смеяться, но не знала как. Все то, что мои сверстники называли забавой, в моих глазах казалось нагим осквернением человеческого достоинства. Признаюсь, любая девушка в подобном возрасте не знает чего она хочет, но тогдашняя София уж точно догадывалась о том, с чем не желает связываться её нежная душа. До того мгновения моим развлечением было одно лишь чтение классической литературы, приносящее временное спокойствие с осознанием поддержки, ведь я не одна такая в этом мире, не правда ли?
Что и говорить, дорогой друг. Полагаю, ни единое слово не сможет описать ропот, ужас, досаду, охватившие тихие мысли юной леди. Должно быть, взросление – это единственное время, когда зло на фоне детских надежд приобретает максимально выраженную панораму своих оттенков, чтобы заставить еще несостоявшуюся личность совершать неосознанные поступки ради бесполезного вознаграждения в виде признания общества. Но, принимать небольшое дарование или жить в уединенном мире  – это выбор каждого, пожалуй. Однако справедлива ли подобная селекция, когда один путь заставляет нас верить в его подлинность, хотя таковым не является, а иной, что ни есть, максимально приближён к ней, но осуждаемый всеми за его сложность. Ведь мы по своей природе существа слабые, довольно мечтательные, к тому же суеверные. В подобном случае, наша естественность благоволит нам идти легким маршрутом, заставляя верить в его благоверность, чтобы достигать более высоких, хоть и мирских ценностей. Другая, усложненная тропа представляется непроходимой, порою опасной дорогой настоящих героев, желающих познать больше, чем обыденное справление своей жадности – непоколебимость духа и доброту – должно быть, наиболее возвышенные аспекты человеческой деятельности. Животное, как вы знаете, способно также проявлять скупость ради собственного удовлетворения, отнимая у слабого трапезу для выживания, но даже в этом случае оно будет значительно лучше человека, ведь ложь, притворство, обман, злорадствование для него все еще понятия чужды. Разве глупо дальше следовать по дороге эволюционных изменений, минуя порочную деградацию, покрывающуюся религиозным или научным лоном? Судите сами, возможно ли оставаться честным перед самим собой в подобном окружении, выставляя на всеобщее обозрение личные слабости, по которым всякий не прочь взобраться на триумфальное поприще. В такой действительности честь неуместна, а излишняя чувствительность и вовсе наказуема.
Когда ребёнок становится взрослым человеком, весь мир преобразовывается; теперь он не центр Вселенной, а лишь её часть; наивные мечты начинают рушиться на глазах, превращаясь в склеп младенческой глупости. Так происходит со всеми нами по мере приживания в социуме, но таким ли фортелем повернется судьба Софии, которая и до сего момента всеми силами намеревалась выбороть личное право быть услышанной? Всё возможно. Тем не менее, стоит отметить, что толпа действует по системе грубого пазла: если все фигурки будут идеально подходить друг к дружке, образовывая феерическую панораму обособленных реалий, то, в данном случае, последняя, ярко выраженная деталь, не подходящая к пазлу по своей статуре, либо подвергнется естественной обработке, либо станет ненужным материалом. Признаться, сегодня нам весьма не хватает идеалистов, которые бы сумели собрать воедино красочные детали, воссоздав дивозрительные картины. И в этом мире, великодушный господин, мы все незначительные фигурки, а не гегемонные фигуранты. Ведь только самые могущественные духом, способные выйти за рамки возможного, окрещиваясь фундаторами, миссия которых заключается в аккуратном построении прекрасного, избегая всякое осквернение. Сможет София добиться подобного в столь раннем возрасте или же останется в пассивном состоянии живого призрака на всю жизнь как это случалось со всеми её предшественниками? История расскажет...

                Глава 5
                Обреченность

Учёба в университете началась довольно неплохо: со стороны ребятишек я замечала едва уловимые взгляды, говорившие об их симпатии ко мне, в то время, как преподаватели весьма снисходительно относились к любому изречению из моих уст. На деле, мало кого волновало прошлое какой-то девицы-первокурсницы, ведь, как говорится, высшее учебное заведение – это новая жизнь на старых костях. Но, спустя какое-то время даже тамошние однокашники сохраняли полное безразличие к проблемным темам, которые я затрагивала на литературных собраниях или докладах, представленных на занятиях. Большинство студентов либо не до конца понимали их, либо по сентиментальной скроенности, бросались пару-тройкой улещивающих фраз и двигались дальше. В целом, всё пришло к тому, что жизнь в учебном заведении превратилась в почти такой же оброчный фатум, какой я испытывала в школе. Единственным, от чего отреклись тамошние господа, было физическое насилие, впрочем, которое сполна воплотило себя в моральном. Не слишком живая, не слишком мёртвая,  пыталась я найти свою нишу хоть в каком-то обществе, чтобы вместе с новыми товарищами создать мир без жестокости.  Однако, наука и искусство всегда шли вровень с экзальтированной модой, раскрепощающей всякую эстетику человеческого духа, превращая её в товар, который можно купить или продать. Как следствие, мои, пускай не идеальные, но душевные произведения были не столь значимы на фоне тех, чьи работы были посвящены изящному форсу, заранее предрасположенному к фривольным овациям. Вместе с тем, мои сестры впервые столкнулись с несправедливостью, источником которой послужили их гарцевинные возлюбленные. И, стала, было, думать я, что, вот, наконец-то! Они поймут мою боль, мы будем стремиться к совершенствованию мира вместе! Увы, господин, увы. Действия со стороны их кавалеров послужили для них лишь порукой окончательного уничтожения грани между двусмысленным злом и греховным добром. Если раньше, например в семнадцать-восемнадцать лет, сестры ещё могли соглашаться с моим утверждением, что мы не по слову божьему, а по природе не должны предавать свою любовь, то к двадцати годам они воспринимали содеянную им пакость за должное и, впоследствии даровали каждому, кто хоть на немного с ними сблизится, такие презенты, что самые честные из тех людей чуть не совершали самоубийства при виде жестокой измены – низвергающего пламени психеи. Я пыталась до них достучаться или, лучше сказать, - докричаться. Такая, вот, природа наша: каждый берет как можно больше и плевать на всех, все равно мы в смерти все будем равны и, если конец нас всех рассудит, то почему не поступать так, как тебе заблагорассудится сейчас? – как лезвием по сердцу трепетали эти слова мои уши. Но, ведь мы все люди, мы все чувствуем жестокость по отношению к нам и каждый, пусть не перед законом библии, но перед законом совести в ответе за свои поступки! – чуть ли не со слезами на глазах цедила я, пытаясь их переубедить. В ответ лишь получала: «Маленькая ты еще, глупенькая София. Быть может, подрастешь – поймёшь суть наших слов». В ужасном состоянии мне приходилось бежать в свою комнату, после чего запираться от внешнего, гнилого пространства, а затем укутываться одеялом с головой, погружаясь в свой, милый, феерический мирок. Когда я долго лежала в таком состоянии, мать специально отпирала дверь ключом и без лишних слов клала уборочные принадлежности, полагая, что работа освободит меня от лишних отягощений. Но, даже кропотливо трудясь по дому, в то время, как сестры уже даже не потешались надо мной, а жестоко молчали в ответ, предпочитая сохранять имидж хладнокровных юных леди, я думала-гадала о своей самореализации. Ведь, как сейчас помню себя, казалось, что, если стану богатой или знаменитой, то к моим мольбам прислушаются, ибо слова для сегодняшнего мира становятся значимы только тогда, когда они согреты сплошь и рядом двумя самопроизвольными очагами – влиянием и деньгами. Всё остальное, в низком положении, - это несуразное словоблудие, до которого значимым исполинам, способным что-то поменять,  нет никакого дела. Кроме того, стоит отметить, что бизнесс и всякое «горячее» дело как нельзя ближе стоит у канонов естественного отбора; если раньше он заключался в добыче пропитания посредством жестокой силы, то сейчас доминирующей чертой является хитрость, умение приспосабливаться и, должно быть, самое низкое – спекуляция на общественной глупости, которая порождает еще более деградированные поколения.  Порой, всем нам нужно прикидываться волками, чтобы разумно войти в свору хищников и отвести её от овец. Так или иначе, даже такой хитроумный план понемногу терпел фиаско по мере моего созревания.

Случилось, однажды, в библиотеке, сидя за книжками, пытаясь глазами побороть душевную боль, я все же заплакала, прикрыв левой рукой страницу романа. Повернулась медленно к окну, а там - вечерний месяц глаза тревожит; так нежно, пылко, заботливо. Прикусив губу, затем опустив голову, я начала тяжело дышать и нервно скрести ноготками по капталу, сама того не понимая зачем. Все мысли яро били по самым больным местам, отнимая силы даже на то, чтобы встать и, просто, пойти домой – укрыться одеялом, заснув на неопределенный срок, дабы хоть где-то найти саму себя. Вдруг, подходит ко мне какая-то личность. Единственное, что я увидела – это черные туфли наряду с аккуратными штанами. Подняв голову, заприметила молодого человека примерно моих годов, который тревожно рассматривал меня леденящим взглядом. Всё ли с вами хорошо, девушка? – немного отойдя в сторону, чуть ли не откланявшись, возгласил юнец. Да, да, всё...хорошо – тихо ответила, едва вставая из-за парты, чтобы отнести книгу назад. Без лишних слов, он опередил меня – быстро взял её и отнес на стол к библиотекарю. Затем, тот милый человек расставил руки в боки, грозно вымолвив: «Ну? Долго вы в таком ужасном состоянии пребывать будете?». На мгновение, мне показалось, что, будто он знал всё о тогдашней Софии, что ей только нужен был тот человек, который скажет ей подобные сентенции. Впервые за несколько месяцев я улыбнулась, после чего торопливо встала, прикинувшись чуть живее. Подняв подбородок ввысь и, прикрыв глаза, - ответила с небольшой иронией: «Сколько понадобится». Уж больно долго вам это надобится, когда жить собираетесь? – уже сложив руки, грозно смотря на меня, быстро проговорил. Каким-то фортелем у нас в таком тоне затеялась умилительная беседа, длившаяся аж до моего дома. Впервые, на тот момент, мне показалось, что кто-то другой, действительно, меня понимает, подбадривает, даже заботится. Одна из сестёр увидела эти сантименты, когда чаёвничала в лоджии. Ну, собираешься его свести с ума? – цинично, своим ледяным тоном, казалось бы, прошептала сестра громким смыслом, стоило только войти мне туда. Сводят с ума не знакомцы дворовые, а родственники злые – отсетовала ей, не дождавшись ответа и направилась быстро в свою комнату. Как же долго ту ночь я думала об этом тревожном незнакомце, заставившим мои суждения на мгновение столкнуться о его душевное лоно. На следующий день, чему бы всякий удивился, тот парень ожидал меня всего в ста ярдах от дома. Подойдя к нему, затем приложив ладонь к своим губам, я удивлялась, что позабыл этот чудак, чая его желанных слов. Он же в это время лишь держал руки в карманах, едва улыбаясь мне, смотря прямо в глаза, но уже взглядом потеплее. Коли девушка волнуется, сердце паренька бичуется – прикрыв глаза, медленно протянул он, а затем выхватил из руки мою сумку – двинулся вперёд. Я пошла за ним, чуточку покраснев, сжимая пальцы рук в кулачки. На полпути к университету, впервые послышался его басистый голос: «Артур!». Твоё имя? – улыбнулась, едва склонив голову. Засим, последовал небольшой диалог:
- Имя, не имя, а так уж все прозывают
- Что же это вы, дорогой Артур, преследуете меня? Ведь могу подумать, что домогаетесь
- Бог с вами, София! Я лишь помогаю тем, кто наиболее этого заслуживает
- Как же так случилось, что вы не только помогаете, а еще и угадываете имя девушек, которых едва знаете?
- Это мой хрупкий талант
- С такими умениями, должно быть, вы бы стали лучшим детективом в местном отделении полиции
- Увольте! С клептократами дел не имею, а с правосудием, само-собою, честь согрею!
Я вновь посмеялась и прошла чуть ближе к нему, дабы взять свою сумку. На мгновение мои руки соприкоснулись с его крепкими ладошами. Из-за того, что несколько покраснела, пришлось быстро вбежать в здание университета так ничего не сказав ему. Весь день мне казался мгновением, стоило только вспомнить об этом Артуре. Вечером, на выходе, он вновь ждал. Подошла, а он сразу руку тянет к сумке. Взял её и медленно идёт вперёд по направлению к моему дому.  Так-то я свыклась с этим чудаком, к тому же, как подметила выше, во многом он меня даже понимал, но к чему эти слова, если поступки говорили громче них?
Не прошло много времени, как у нас с Артуром зелёная симпатия переросла в красную любовь. Конечно, даже к четвёртому курсу университета я знала о нём немного; только то, что он тоже студент из соседнего корпуса и довольно добрый парень. Подозрений, впрочем, не было никаких о его содействии в каких-то преступлениях или сокрушениях жизней. Но, не всё то хорошо, что на первый взгляд кажется таковым. Общаясь с ним всё больше, я замечала его желания вырваться куда-то – говорил, мол, хочет путешествовать, попробовать много чего. Как выдумывал какую-то глупость, вроде как остановить фуру и поехать в другой город или же найти слабую брешь даже в моих самых никчемных суждениях, начав, тем самым оспаривать их, доводя любой аргумент до абсурда, а любую мысль до бессмыслицы. Я стала замечать в нём тревогу, особенно тогда, когда он также встречал озлобленные комментарии со стороны его товарищей. Однако и у меня не всё шло по плану, который предусматривал самореализацию юной, двадцатиоднолетней девочки. На серьезную работу никто не желал брать студентку, что даже не может посвятить их праведному делу весь день, не говоря уже об опыте.

Стали ютиться иного рода проблемы. К этому моменту сестры, благодаря своим унаследованным от родителей способностям ловко входить в доверие, заняли довольно неплохие для своего возраста должности, в то время, как бедная я, пытаясь найти честные пути заработка, спотыкалась о подножки судьбы, влача за собой кайданы добра, которые предназначены нам природой для сотворения из них крыльев счастья. Также, в университете стали для меня заметны девушки, умеющие, казалось бы, всё и сразу. Действительно, к чему не приложат руку, а всё получается, в то время, как я, намереваясь повторить их подвиги, терпела неудачу, ниспуская свою репутацию на растерзание латентной сатире, которой, дескать, не дозволено вырваться из уст тамошних интеллектуалов. Но, молодой читатель, прошу, не думайте, будто я была ужасно эгоцентрична в своих талантах. Каждый, кто хоть немного поработал над своим профессионализмом, желает, чтобы его труды признавались другими больше, чем им самим. А что говорить обо мне - девушке, которая всеми силами пыталась схватиться за каждый бугорок возможности, взбираясь на крутую скалу собственного счастья. На фоне тех талантливых снобов, никогда не прилаживающих особых усилий ни к искусной работе, ни к добропорядочным поступкам, я выглядела рабом, что намеревается побороть свою ужасную природу. Мне нисколько не было бы жаль потраченных усилий на своё благоустройство, если бы у подобного рода личностей присутствовало, наряду с ворохом талантов, хоть малейшее сострадание, совестливость или типичная порядочность. Конечно, для большинства они представлялись чем-то недостижимым, а потому, даже у этих, своего рода нарциссов, возникали завистники, всячески пытающиеся вставить им палки в колеса. И стоило только очередному идеалу раскрыть подобного мерзавца, как окружение создавало, своего рода, грубые оковы добра, в которые загоняли не только величественных на их суждение персон, но и себя. После, тычили пальцем, говоря: «Вот, к чему должен каждый высокообразованный студент стремится!», в то время, пока эталон незримо для общественности устраивал содомы, по-умному обманывал, находил подоплеки для того, чтобы принять роскошные подарки от своих слуг-поклонников и просто феноменальные аргументы, демонстрирующие их как покорных скромников. Я всё это видела...видела и молчала, говорила тревожно сама с собой, от того, что даже любимый стал далёким от меня.
 
Вот, уже приближался конец четвёртого курса как и время моей единственной любви. С каждым месяцем он становился для меня непонятливее, тем самым дальше. Молвил, что всё бессмысленно, что даже сам не уверен живём мы или нет. Загонялся в ужасные депрессии, которые я пыталась как-то скрасить, нежно обволакивая его своими объятиями, дабы самому дорогому для меня стало хоть на немного легче. Социум его не понимал настолько же насколько тогдашнюю Софию. Однако, к тому времени, сложности стали для неё чем-то природным, естественным. В отличие от своего возлюбленного, я тогда, скорее, печалилась в душе, но не отчаивалась, пытаясь навредить себе от того, что не могу найти ответа в сложной дилемме. Мой, единственный за всю жизнь возлюбленный, намереваясь дойти до истины, всё больше разочаровывался и, казалось, помутился разумом. Но, прежде, чем продолжить излагать свою трагическую историю, я задам вопрос вам, дорогой читатель: стоит ли находить до невозможности сложные ответы на вопросы касающиеся иррациональной реальности? Максимизировать элементарное, взыскивая в подобном скрытую причину? Должно быть, найти качественный респонс на эти нелегкие вопросы очень непросто. И все же,  господин, я думаю, что глупо искать откровенно-истинные решения на триумфальные, жизненные задачи, заранее предрасположенные к безответному моральному естеству, как, например, размышлять: правильно ли я сделаю, если помогу этому нищему или же своим поведением вызову у него лишь негативные эмоции? В таком случае, наше сердце само будто бы нам говорит: «Иди и помоги, хуже этому человеку вряд ли сделаешь». Однако, иногда не помешает поразмыслить над чуть более сложными феноменами. К тому же представленный мною пример достаточно кроток и, в сравнении с тем, о чём думал любимый; многомиллионные мысли, казалось, разрывают его душу на части, а все вокруг только подливали масло в огонь его тонкой натуры. Временем позже, Артур начал пить, пропадал безвести, а только было я встречала его, так сама беседа с ним становилась невозможной, так как каждое моё слово его начинало раздражать. А, еще спустя несколько месяцев, бедняжка настолько перегорел, что уже бесился от всего и уже меньше говорил, уже не доходя интеллектуально до семантической невозможности, предпочитая остановиться на поверхностном то ли от гениальности, то ли уже от отчаянной глупости; порой, мне казалось, что он не способен понять элементарное, а бывало, говорил и действовал настолько сложно, будто бы уже знал абсолютную истину всего мироздания, хотя, естественно, всячески отрицал подобное. Не смотря на это, всё же мой разум пытался находить существенный рационализм в его речах и поступках, что бы он не твердил. Ведь, когда мы любим, то всегда, под эгидой эмоциональной привязанности, ищем оправдания жестоким, порой чудовищным поступкам со стороны объекта нашего отягощения, потому, как обожаем его и, во что бы то ни стало, не хотим потерять. Поэтому, не так уж странно видеть как один, преимущественно самый порочный из четы, тянет вниз собственного супруга, подобно утяжелителю на бедолашной птице, от которого невозможно избавиться покуда не отделишь часть себя, тем самым, потеряв небольшой фрагмент собственного достоинства. Но, увы, этот груз сам спадает со временем, а пташка продолжает пархать, только уже значительно ниже и не так красиво. В моём же случае, увы, зверёк вовсе упал и, должно быть, разбился насмерть. Сколько бы не пыталась находить оправданий его словам, действиям, а внутри что-то мне твердило: «Ты же сама знаешь, всё не так!».

К началу пятого курса моя любовь - Артур вовсе одичал: находился в компаниях, на первый взгляд, довольно неплохих людей, но лишь на первый взгляд; подолгу уезжал куда-то, не ночевал дома и, наряду с алкоголем, начал принимать наркотические вещества. Пожалуйста, не уходи от меня, будь со мной всегда, слышишь?! – слепо кричала я в его глухое сердце, держа за руку своего единственного, поливая её слезами отчаяния. У нас уже давно ничего нет, мы слишком разные... – равнодушное, страшное, просто убийственное в таких ситуациях звучало из его уст, в то время как глаза Артура, казалось, смотрели в неизвестность, практически не моргая. Это уже был не тот простодушный чудак, а, скорее, холодный циник – преимущественно, личность, сломленная под давлением общества, но, всегда отрицающая этот факт, ввиду отсутствия желания признавать единственную горечь поражения,  что, рано или поздно, приведет его к будущим свершениям. Но мой трепетный нрав считает, что сокрушается всегда тот, кто, не смотря на свои убеждения, начинает замыкаться в порочном кругу, так как добрым быть всегда сложнее, а зло, тем и легче, что не предусматривает в себе ни элементарного понимания сочувствия, ни сопереживания, ни желания помочь человечеству и потому индивидууму, идущему под этим знаменем, дорога всегда покажется опрятной и убраной, но это путь в никуда, а тот, кто по справедливости скроен, всегда перебирается через склизкую, грязевую рощу, которая не только учит уму-разуму, но и приводит героя нашего времени к истинному богатству – интеллектуальному совершенствованию себя и социума. Жаль, что мой дорогой человек этого не понимал.

Я видела эти шайки, в которых он находился, эти очаровательные взгляды на других девушек. У меня создавалось ощущение, будто попала в те, сестрины компании, изобилующие всевозможными вариациями противоречащего поведения персон, отчаянно желающих показать себя максимально интеллигентными, скрывая за маской элементарных знаний свой истинный лик, проявляющийся в те мгновения, когда на кону стоят честолюбие, выгода, признание. Всё лишь было усложнено благодаря наркотическим препаратам, которые, казалось, сводили с ума даже меня, когда, приняв подобный мрак во внутрь себя, они, то бредили, выдавая себя за умных сумасшедших, то увеселялись без причины. Наверное, для каждого, хоть немного уважающего себя человека, такая компания показалась бы, как минимум, возмутительной, а меня, насколько я помню, еще можно было тогда причислить к таким людям. Пожалуй, стоило бы промолчать о других, просто сразивших тогдашнюю Софию наповал конфузах,  которые, хотя бы ради этой сентиментальной выдержки нужно удержать в себе, ибо строкать о подобном у меня не поднимется рука. В целом, я отошла от этого хаоса – отчаянного линчевания достоинства личности, погрузившись в науку и, естественно, дипломную работу. Стараясь не думать о своём возлюбленном, до конца верить в его преданность мне, в которой он некоторое время назад клялся, я занималась, также следуя собственным приоритетам, пока не настал мрачный апогей моей жизни. Однажды, приходит ко мне посреди перемены Артур и, опуская всё то, что он считал на тот момент весельем, беззаботно мне говорит: «Да и кстати, мы расстаемся», а затем также спокойно садится – кушает булочку, приготовленную мне мамой. Не знаю даже, что я тогда думала. Всю свою последующую жизнь моей чести пришлось потратить на то, чтобы просто забыться об этом ужасе, но то, что запомнилось, представлю вам в форме диалога:
- Но...но как? Почему? Разве...разве ты забыл сколько мы вместе пережили?!
- Что пережито, то позабыто. Я нашел себе другую, куда лучше, умнее и веселее, чем ты. Разве это преступление?
- Да! О, да! Это преступление! Преступление против совести! Ты ведь клялся! Клялся, что будешь всегда со мною, что никогда не бросишь! Как ты можешь называть себя хоть отдаленно честным человеком, совершая подобные действия?
- Я был другим. Ты этого человека во мне убила. Теперь уж стал умнее и жестче. Мир такой, София. Хочешь не хочешь, а каждый все равно в нём будет искать своё
- Но зачем ты прогибаешься под этот мир? Разве не он травил тебе душу всё это время? Не он ли заставлял тебя страдать, выискивая поддержку хоть в ком-то?
- Увы и ах. Так было. Теперь я ищу поддержку только в самом себе, а люди...что мне до них? Я никого не трогаю, живу как хочу, почему это должно считаться преступлением?
- Да потому, что ты отъявленный смутьян, бросаешь слова на ветер, предаешь тех, кто ради тебя живет и даже не стремишься усовершенствовать то общество, которое тебя погубило! Вместо этого, ты потакаешь его слабостям, прождая подобных тебе жестокосердцев!
- Меня это мало волнует. Ты не можешь меня заставить делать то, что я не хочу, ибо, в таком случае, София, предстанешь в моих глазах тем, кого сама порицаешь. Думаю, для вполне порядочного человека достаточно того, чтобы никому не вредить и никого не трогать
- Скажи, а если с тобою поступят также как и ты сейчас со мною поступил, это будет честно со стороны твоей пассии?!
- Почему нет? Зачем мне упрекать человека в том, что он стремится, как ты говоришь, к совершенствованию хотя бы в этом поступке? Еще раз говорю, София, мир таков
- Скажи, ты разве не хотел бы хоть что-то сделать, чтобы подобного больше не происходило? Чтобы в этом мире больше никому не было больно или страшно?
- В моём случае, нет. Ни общество, ни систему невозможно сделать идеальной. Многие пытались, даже я, но все потерпели фиаско. Почему бы просто не расслабиться, не нарушая напрямую сводов правил государства?
- Дурак! Я и не говорила об идеале! Можно, ведь, стремиться к этому. Именно на таких людях и держится современный мир. Благодаря таким личностям была построена современная система. Нам не нужно охотиться, чтобы выживать, не нужно каждый день сражаться за территорию своего дома, мы заботимся о нищих, помогаем животным и тому-подобное!
- А как же изъяны? Что насчет тех, кого эта система обворовала? Кого без суда и следствия закрыли в тюрьме? Кого она с удовольствием обманывает и защищает? Я понимаю твои эмоциональные порывы, но они неуместны, я сам таким был. Просто ничего нельзя довести до идеала и я с этим смирился. Тебе советую тоже
- Смириться? Потакать семенам ужаса, которые ты сеешь здесь, на этой планете? Никогда! Сколько бы раз я не спотыкалась, сколько бы не падала, но у меня всегда были силы идти до конца и верить в лучшее будущее, совершая добрые поступки и по чести обходиться с каждым, чтобы в конце жизни мне не было стыдно перед самой собой. А ты, Артур, к сожалению, избрал свой, ужасающий мир, в котором всё сводится к невозможности. Вот и живи себе в своём аду, который ты сам и придумал!
- Думаешь, что ты знаешь о добре больше, чем я?! Да я тоже совершаю его немало! Кормлю со своими товарищами христарадников, встречающихся мне на улицах, помогаю по домашним делам, если попросят! А ты что? Просто сидишь и разглагольствуешь, вместо того, чтобы пойти и хоть что-то сделать?! Оскорбляешь моих друзей, которые тебе ничего не сделали?!
- Добро, мой дорогой Артур, не располагает в себе лишь одну физиологическую потребность. Мораль – основополагающая её. Если ты видишь её только через призму утоления голода, помощи по работе, или, типичном подборе котёнка с улицы, то ты – лжец! Может быть я и не работаю, не зарабатываю денег, в отличие от тебя, но мои познания будут куда поострее, чем твои. А этому тебя никогда не научат ни на какой работе, несчастный! Что же до друзей твоих, то яблоко от яблони недалеко падает. Всем им грош цена, как и тебе!
- Вот, наверное, поэтому я и расстался с тобою. Ты сама стала той, с кем я боролся всю жизнь
- Дорогой Артур, ты боролся с несправедливостью, жестокостью, аморальностью, а не с теми, кого потрепали эти копья несчастья. Что хорошего в тех людях, которые могут спокойно меняться своими партнерами по ложу, изменять друг другу, принимать внутрь себя препараты, превращающие личность в ходячее несчастье?
- Увы, ты влезаешь в личное пространство. Тебя это касаться не должно, поэтому, лучше промолчи, умнее будешь
- Молчать? С каких пор уважающий себя человек должен молчать о пороках других? Они что, стыдятся сказать сколько у них было партнеров и как они изменяли тем, кому поклялись в верности? Лично я, в отличие от них, смогла бы сказать о своей личной жизни, потому, как мне бы не было стыдно за неё, в отличие от твоих ангелов
- Меня эти разговоры бесят, всего хорошего
На этих словах мы, к сожалению, разошлись на долгое время, а нелёгкая учёба шла своим завораживающим чередом. Я не хотела есть или пить, вовсе не чувствовала голода или какой еще физической потребности. Всё, что хотелось – это быть с ним, моим любимым человеком, оставившим меня на могильный произвол судьбы. Эти умерщвляющие препятствия значительно приостановили прогресс моего успешного выпуска из университета. Так, вместо максимальных пяти баллов по дипломной работе, я набрала тройку с минусом, порою самонадеянно, в отчаянии укрываясь мыслями как тем теплым пледом, только о нём – Артуре. Наряду с разбитой любовью, неудавшейся учёбой и тленной меланхолии, наставала черная пора моей скромной, немилой жизни. Как писала ранее, сестры устроились на работы значительно превосходящие те, которые были предписаны мне. Но, ввиду того, что они были студентками и должны были учиться, то им доводилось работать только летом. И даже так, они создали прекрасную опору для того, чтобы оттолкнуться от неё, представ к этому времени перед родителями, в частности кругом общения в образе молодых, серьезных бизнес-леди. Я же, своего рода, нигилистка, бунтовщица невыросшая, бытовая революционерка, оставалась за решеткой этих узких догм, которые не позволяли сыскать хоть малейшего родительского расположения ко мне. Мама и папа принципиально не хотели никому из нас, их детей, помогать, так как считали, что сильные люди пробиваются своими мозгами, а слабые остаются внизу, оказывая услуги тем, кто доказал свою безграничную, деспотичную мощь. Ибо, как говорила я прежде о суждениях своих родственников: не важны методы, важен итог.

Спустя несколько лет родительского угнетения и моего ропота по причине того, что их дочь не может найти подходящий для себя заработок, мне, всё же, удалось устроиться. По началу я работала библиотекарем, затем переменила своё положение на кассира, а еще через несколько лет и вовсе официанткой стала, в то время, как сёстры уже повыходили замуж, имели детей, были в достатке. Мама всегда приводила их в пример, говоря: «Вот, почему ты не такая, как твои сестры? Они, ведь, с самого детства были талантливы, а от тебя одно несчастье!». Но, к этому времени, я так устала, что сказать в ответ было нечего. Порой, казалось, даже молчание дорого обходилось моему рассудку. Всякая же работа представляла собой идентичное общество школе или университету, но с более выраженными недостатками. Бывало, даже, сотрудники затевали беседу о добре и нравах, однако, достопримечательный читатель, у каждого из них за душою наличествовал ни один грех: кто-то представлялся довольно приятной, воспитанной личностью с одной стороны, но на личном фронте с удовольствием врал и предавал, чтобы утешиться плотским наслаждением; кто-то был довольно неприятной персоной, а для своего супруга – эталон преданности; вариаций, впрочем, имелось так много, что лишь одно их перечисление заняло бы у меня, по меньшей мере, страниц десять. От них я, как обычно, держалась подальше, предпочитая воспринимать этих бытовых философов как коллег по работе, чем бравых друзей-сердобольников. Руки опускались всё ниже, понимать ничего не хотелось, жить тоже сил не было: любимый ушёл к своей кокетке, родители слепы к порокам и видят только финансовое благополучие, а я ничего не достигла даже к 30-ти годам. Единственным выходом могла бы стать смерть, но, к сожалению, я была так слаба, что даже одна, теневая мысль о ней бросала меня в оцепенение.

Знать не знаю, правильно ли я поступила, когда мне предложили вступить в общину богомилов. Ничего уж в жизни не оставалось. Влюбиться не могла, радости не было, перспектив тоже, а оставаться на попечении у достаточно старых родителей уже совесть не позволяла. Я водворилась в этом обществе и, должно быть, сама себя убедила в том, что их знание – истина, а слова - честность. Когда же родственники узнали об этом крайне резком поступке, то даже не удивились, будто бы намекая на моё сумасшествие. Однако, единственной задачей за которую получала я еду с кровом – была пропаганда учений святого письма наряду с нашей религиозной эмансипацией. Разум, к слову, нужно было отбросить, дабы понять всё величие духа святых текстов. Со временем, об уже зрелой Софии позабыли все родные, а семьей стала община этих, до невозможности иррациональных людей, среди которых, к слову, немного тепло.

Сейчас мне идет шестьдесят первый год и я не знаю в чём смысл жизни; не знаю как нужно поступать с другими, кого поддерживать и что поощрять, чтобы остаться человеком с чистой совестью, благим нравом, при этом, будучи вполне успешным. Не думайте, добрый господин, что пишу я это, чтобы вы пожалели меня или, напротив, стали упрекать в поступках, противоречащим научному стяжанию. Всё это ваша София пережила уже давно, расставив приоритеты на подобающие места внутри своего сердца. Этот мир по умолчанию иррационален. Находить в нём обелиски здравого смысла дорогого стоит, в частности, когда они затрагивают тему искусственно выведенного нами, людьми, понятия добра. Наверное, вы бы задали вопрос: «Что же означает это добро?». Но я бы специально не ответила на него, ведь у каждого оно своё. Главное, чтобы ваш респонс не мчался на одной прямой с насилием, жестокостью, безумием, разрушением, геноцидом, террором, страданиями.
Должно быть, пишу я эти строки, чтобы будущие молодые люди знали, что их может ожидать и были готовы к подобного рода жестоким испытаниям. Возможно, некоторые мои истории станут порукой счастья будущего хоть одного добросовестного человека, но, вполне вероятно, что эти следы моей души навсегда останутся лишь небольшим напоминанием о жизни неизвестной женщины Софии, так ничего не добившейся на своем жизненном одре. Судьба беспощадна и её волнуют лишь те, кто умеет качественно топтаться по головам, таким образом, принося ей уповающую жертву. Но, быть может, новые, значительно превосходящие юную меня по интеллектуальной скроенности ребята, смогут добиться того, чтобы изменить мир? Сейчас же я стара. Мне ничего не остается, кроме, как бессмысленно существовать, надеясь на таких, как вы, благородный вершитель. Пусть же вас сохранит Бог и одарит судьбою, которая принесет счастье всему миру!

Порой, случается так, что всякие слова, ввиду их неуместности, стоило бы отбросить в сторону, чтобы насладиться печальной тишиной, обдмумывая множество сломанных жизней, подобных госпоже Софии. И все же, какие слова предпочел бы высказать на этот счет современный софист, не чурающийся всякого порока? Такова жизнь? Стоило поступить иначе? Случает так? Пусть, если вы один из них, решение триумфальной дилеммы останется за вами. Пожалуй, многие согласятся со мною, что лучшим способом, позволяющим понять реальность – является универсальный научный подход. Действительно, современная нейронаука способна объяснить многое и даже, вполне вероятно, такие сложности как поведение Софии, так и её отравляющих супостатов. Но, не каждому встречному дано понять столь вычурные, рациональные дары как нейронаука. Современное общество, вовсе, слишком далеко от её поверхностных истин. Наверное, история Софии пускай не научным языком, но вполне сентиментальным, вполне может описать, кое где раскрыть современную модель поведения определенной прослойки населения и как она способна морально задавить того, кто по своей интеллектуальной или же моральной бранности значительно превосходит социум. С одной стороны, такую модель образа действий можно считать естественным процессом, так как в природе ничего не эволюционирует перманентно. С другой, как недостаток, фундамент которого держится на современных стереотипах или нашей, своего рода, органической слабости. Увы, всеведущих людей нет. Зато, есть эксперты, которые, порой, могут нам помочь в определенной области наших необъятных проблем. Боюсь, милостивый читатель, я не в силах дать вам ответ на множество вопросов, а то, что было изложено мною выше – ничто иное, как информация для осмысления.

                Глава 6
                Эпилог
Современный мир очень беспощаден. У него, в отличие от наших, антропоцентрических правил, нет никакой морали, чести или определенного сочувствия. Подобно обычному механизму, он просто есть и предпочитает каждого, кто хоть немного согнется под его лютостью, моментально сбивать с ног, а затем, разъяренно добивать даже тех, кто решил в его глазах показать свою жалость или слабость. Какие бы мы не придумывали законы или установленные правила для того, чтобы максимально украсить эту жестокую реальность, она по прежнему действует исходя из своих, собственных установок. Хотите это изменить или нет – выбор за вами. Моя задача, как говорил великий Жан-Жак Руссо, заключается в том, чтобы сказать правду, а не заставлять верить в нее. Но, желаю дополнить, неважно во что вы верите или в кого, главное, чтобы вера, тем более, понимание рождали в вас доброго человека, ведь, как не крути, а благие поступки к несчастиям никогда не приводили, если только они не были заранее предрешены к таковой участи. Поэтому, совершая добро, не стоит задаваться вопросами: «Зачем я это делаю?» или «С какой целью?». Это чревата кощунского эгоизма, как раз того несчастья, который может привести нас к неблагополучным последствиям. Для кого-то мораль – это лишь метод обременять себя тягостными потребностями, чтобы хоть как-то почувствовать себя гордым добродетелем, для истинного человека мораль – это способ, который указывает на путь к самореализации и, несомненно, на жизненно-необходимую цель – продвижение добра и справедливости в жестоком мире. Не стоит изменять своей неповторимой личности, господин, и, тем более, окунать мораль в тягостный омут эгоцентричности. Всё же, если кому-то в тягость совершать хорошие поступки, то стоит задуматься, а не хуже ли он тех людей, которые не могут сказать правду в глаза?

В целом, по красному слову мир обсуждали многие – политики, врачи, писатели, юристы, ученые, нищие, богатые. Понять его – невозможно, но попытаться прочувствовать попробовать стоит. Не поэтому ли любовь называют одним из сильнейших чувств на которые способны немногие существа, так как оно столь не похоже на хаотичную реальность, нуждающуюся в подпитке своего кровавого пира?  Сентиментальность и рационализм смогли бы многое нам рассказать, ведь нет ничего более лучшего, чем научные аргументы, предоставляющие факты к нашему истинному, доброму началу и нет ничего более худшего, чем вопиющая озлобленность на свою никчемность, которая, подобно вирусу, распространяется на чистые жизни других.


                «Лишь тот достоин жизни и свободы,
                Кто каждый день за них идёт на бой»
                «Фауст» Иоганн Вольгфанг Гете