В школе сокрушения

О книге Екатерины Домбровской
«Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны»

Екатерина Домбровская – автор книг, которые, к сожалению, почти не известны читателю: «Воздыхания окованных. Русская сага», «Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны», «Путь открылся… Чехов» . А между тем это вещи, без преувеличения, уникальные, поскольку – при высоком уровне владения образным словом – автор очень последовательно, с опорой на святоотеческую традицию придерживается четкого критерия, разграничивающего душевный и духовный опыт. И пишет именно о духовном опыте и духовном возрастании.
Так, в прологе к книге о диаконе Тимофее, постигающем природу чеховского феномена, прямо говорится об этом: «Православная традиция различает состояние человека “душевного”, еще земного, естественного, и состояние человека “духовного” – преображенного на пути возрастания души в исполнении вышеестественных заповедей Христовых; человека, освященного энергиями Духа Святого» . Задача немыслимой сложности и тонкости. И автор каждый шаг, каждое движение души своих персонажей сверяет с учением Церкви, с православной аскетикой.
А в предисловии к повести «Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны» Екатерина Домбровская замечает: «Эта книга и есть попытка погружения в глубины сердечной жизни человека, который, услышав зов Божий, пришел в Церковь, где Господь благословил ему нелестного наставника, о котором можно было бы сказать, что вот он – “един из древних”».
Книга «Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны» – редкое произведение в современной светской литературе, являющее открытую аскетику в живом опыте са;мого обычного человека. Основой повествования в ней стал рассказ о том, как образованная москвичка, журналист и писатель, после тяжелейшей утраты – смерти сына – принимает на 20 лет добровольное послушание при монастыре. Один из подзаголовков частей внутри главы – «В школе сокрушения» – может быть воспринят как ключ к прочтению книги, поскольку для героини, как, впрочем, для каждого христианина так важно обрести состояние сокрушенного сердца. Произведение построено таким образом, что бытовая сторона жизни Анны, мир семейных и социальных отношений если и не отодвинуты на второй план, то даются в аспекте ее духовного пути.

Книга имеет автобиографическую основу, но писатель не акцентирует это, а, напротив, вводит повествователя, рассказывающего историю другого человека – Анны, оставившей свои дневники. Такое «осложнение» повествовательной структуры немаловажно, оно, наряду с другими аспектами формы, призвано донести до нас тему слова, услышанного другим (сравните, как в «Братьях Карамазовых» поучения старца Зосимы даются в изложении Алеши). Слово услышано, принято сердечно. Так отчасти преодолевается ограниченность субъективного опыта:

«Оставляю Вам, сестра, свои записки – это не последовательные дневники, тут всё перемешано: и подготовки к исповедям, и попытки распутать узлы межчеловеческих отношений в духе Христовой Правды, а не мирского плотского мудрования, тут рядом и мои выписки из святоотеческих книг, которыми я спасалась в самые трудные времена. Но сквозь весь этот хаос доро;га, которой вел меня, грешную и немощную, Бог, все-таки просматривается, а потому я надеюсь, что и другим эти записки смогут пригодиться. ... Прошу Вас: не стесняйтесь что-то дописать или оставить за скобками – мы ведь из одного духовного гнезда вылетели…» Предисловие завершается репликой от повествователя, проясняющей структуру произведения: «Оказалось, что рассказ в хронологическом порядке выстроить не получится: во многих тетрадях Анна даже не проставляла даты. И всё же внутренняя логика и смысл событий на этих пестрых и, на первый взгляд, разрозненных страницах высвечивались достаточно ярко и мощно».
 
Логику развертывания смысла можно проследить уже в заголовках частей, составивших книгу. Основное повествование начинается главой «А почему нам должно быть хорошо?» и завершается частью «Аще забуду тебе, Иерусалиме…», озаглавленной строкой из 136-го псалма. Это символично: так словно обозначены начало духовных исканий и их итог. Символичны и другие названия, по ним нетрудно угадываются основные вехи пути, ведущего к обретению духовной родины: «Смиряйтесь, девочки», «Христос никогда не отдыхает…», «Любить с креста», «Оливковый пресс», «Вино умиления», «Между страхом и надеждой», «Не сообразуйтесь с веком сим…»… Автор, следуя за героиней, принципиально отделяет свою позицию от широко распространившейся, по его мнению, в церковной прозе и публицистике «розовой воды» – интерпретаций пути православного человека, несколько прекраснодушных, преуменьшающих трудности и опасности искушений всякого рода, а также во многом не разграничивающих душевные и духовные аспекты этого пути. В отличие от такого подхода Е. Домбровская с самого начала не скрывает трудности, которые приходится преодолевать христианину:

«Разумеется, и старец учил христовой любви, постоянно говорил о ней в своих проповедях, можно даже сказать, требовал от чад, но все-таки дух его аскетической школы чуть-чуть, едва заметную малость смещал акцент в сторону суровости и некоторой непреклонности: и в требованиях к самому себе, и к своим ученикам. Впрочем, и эта требовательность была не чем иным, как проявлением предельной немалодушной Небесной высоты любви, о которой когда-то гениально сказал в своем слове на Великий пяток святитель Московский Филарет (Дроздов):
Христианин! Пусть тьма покрывает землю! Пусть мрак на языки! Восстань от страха и недоумений! Светись верою и надеждою! Сквозь тьму приходит свет твой (Ис. 60:1, 2). Пройди путем, который открывает тебе раздирающаяся завеса таинств; вниди во внутреннее Святилище страданий Иисусовых, оставя за собою внешний двор, отданный языкам на попрание. Что там? – Ничего, кроме святой и блаженной любви Отца и Сына и Святого Духа к грешному и окаянному роду человеческому.

Любовь Отца – распинающая.
Любовь Сына – распинаемая.
Любовь Духа – торжествующая
силою крестною.
Тако возлюби Бог мир!

Любовь Духовника была распинающая. Он нес истинную Правду Креста. И недаром в его келье Анна, которую он однажды ввел туда на исповедь, увидела на столике только что изданные тогда “Слова и речи” святителя Филарета со многими в них закладками».

Строгость – спасение от «суррогатной душевности» и залог подлинности обретенного. Такая проблематика практически не ставится в современной беллетристике. И потому среди православной прозы сегодня достаточно «облегченных» текстов, которые, как мне кажется, уплощают сложность духовной проблематики и не раскрывают во всей непредвзятой глубине испытания, встающие перед христианином. В данном случае автор показывает как раз трудность «неустанной работы над собой» православного человека. Тогда и радость обретенная – совсем иной цены.
«Весна души» – очень правдивая книга, жесткая, но выполняющая в полной мере функцию духовной литературы – врачевания наших душ: «Горе тем, кто проповедует не так, как Священное Предание и святые отцы Церкви учат, кто упрощает в угоду плоти и собственному самолюбию Евангелие, кто утверждает, что один путь – строгий крестоносный евангельский путь – для монахов, а другой путь для мирян-христиан. В то время как все отцы Православия, все жития святых и подвижников благочестия, кем бы они ни были в миру, свидетельствуют, что путь – один, а только образ жизни разный; что каждый христианин – инок по определению; что нет христианина не подвижника, разумеется, в меру природных сил и возможностей».
Важен в повести образ наставника, к нему героиня обращается на протяжении всего произведения: «Он не терпел лжи, притворства, “игры” – даже в самом тонком ее проявлении, – всё ведь это было знаком прелести – опасной церковной болезни. А прелесть эта в то время вылезала из всех щелей. Современные нам “старцы” часто превращали своих чад в рабов своего “величия”, использовали их в своих делах, подчеркивали при этом свою свободу – свободу якобы святости. Это были монахи-артисты, которых так называл еще святитель Игнатий (Брянчанинов), свидетельствовавший, что и в его время – в середине XIX века – от них уже житья не было. Стяжать святость было сверхтрудно. А играть в святость, изображать ее – ничего проще». И хотя отношения с наставником складывались непросто, Анна в конце концов поняла всю силу его спасительной любви.

Прообразом старца в повести послужил архиепископ Костромской и Галичский Алексий (Фролов), известный строжайшей аскетической верностью духу Евангелия. Вспоминая наставника, Е. Домбровская пишет: «Владыка Алексий нередко обращал сердечное внимание чад к воззрению на реальность духовную. И то, как он это делал, действительно помогало избравшим “послушание мудрования” не только постигать эту жизнь как “соние”, но и с притрудностию искать в своем сердце ви;дение иной, подлинной реальности. В том числе и в пространствах истории» .
В книге достаточно эпизодов, которые более чем ярко иллюстрируют эти слова. Один из них – о том, что переживает Анна после литургии в честь святого равноапостольного князя Владимира: «“О Боже мой! – только и воскликнулась, сказалась сама собой в сердце Анны догадка. – Святой Владимир ведь крестил Русь миром Христовым!” Ощущение этого мира она никогда бы не смогла описать. Неземной покой или тишина, не святое даже расположение души, которое бывает в церкви после причастия, но состояние неописуемого блаженства, полноты благости, любви – “мира Божия, который превыше всякого ума”, “исполняющего всё существо наше непостижимою силою и небесною сладостию” (свт. Игнатий (Брянчанинов)).
 
…После молебна Анна вышла из храма на грохочущее Садовое кольцо. Стояла июльская жара, полдень, люди спешили, машины теснили друг друга, а тем временем Анна, еще погруженная в мир Христов, в его “небесную сладость”, … знала несомненно: во время крещения сам князь воспринял такую безмерную Благодать Святого Духа, настолько вместил в себе этот мир Христов, настолько был им исполнен и объят, что этим-то миром, пребывая в нем, он совершал Крещение Руси. Им он думал и действовал, его излучал вокруг себя, им сиял и светил, привлекая к себе сердца людей, просвещая их души…»
И уже не важно по большому счету – напечатана твоя статья о князе Владимире или нет. Ведь Бог сохраняет всякое слово, произнесенное или написанное не всуе, а с сердечным пониманием евангельских истин.
Очевидно, что перед нами действительно художественное произведение, свободное от плоского дидактизма и начетничества. Оно написано чистым и глубоким русским языком, отличается разветвленной символикой, мастерством описаний, в том числе описаний природы, отмечено выразительностью деталей, изысканностью и щедростью образов.

Вот лишь некоторые примеры: «Место было старинное, дачное, сосны, вместо травы – перины иголок, песок, счастье сидеть под соснами, запрокинув голову, и неотрывно следить за качанием крон и слушать их тихий неземной разговор…»; «Ей повезло с днями: все были солнечные и на удивление тихие. Сентябрь пари;л над этим обезлюдевшем местом, которое давно уже покинули суетливые дачники..»; «А вдали, за старым поникшим забором, поблескивала речка, время от времени легко чиркали в небо аисты, подвешивая за собой серебряные струи, и Анна … слушала блаженную тишину»; «Наконец пришел май, а с ним вернулись к Анне ее отрада, ее благословенное одиночество, ее излюбленная жизнь в полузаброшенной деревне: последний дом на краю почти обезлюдевшей улицы, крутой высокий берег, прихорашивающиеся по весне леса, болотистые луговины и еле заметным росчерком – во влекущей дали – деревня с таинственным названием Неданово» и т.д. и т.п.
Книга завершается знаковым событием – отъездом владыки в другую епархию. Анна остается без наставника, с приобретенным духовным «багажом». Пройдя «школу сокрушения», она переживает состояние подлинной духовной радости. Символично, что это время перед началом поста, когда Анна «уже трепетала сердцем от ожидания великой весенней … радости – радости, ни с чем в этой жизни не сравнимой: ощущения себя крупицей соборного единства Церкви, причем не только в пространствах горизонтали жизни, но и в пространствах вертикали – в единении с предками»; «…Вокруг домика Анны лежали еще высоченные сугробы снега, и надо было каждый день большой лопатой расчищать проход. Еще сиротливо торчал жалкими голыми веточками сад, но уже по-над далями сияла такая высокая младенческая голубизна нарождающейся весны, что оторвать от нее глаз было совершенно невозможно.
И почему так колотится сердце? И ждет, и предвкушает, и надеется, и верит…
И Анна, стоя на своем крыльце, вдруг начала петь во весь голос, благо вокруг ни одной души человеческой не обреталось: “Крестом Твоим, Господи, и мене укрепив, постов мне даруй, Благий, благомощно скончати отхождение!” Голос ее звучал крепко и чисто.
Однако нужно было идти в дом: вечерело, пора было затапливать печку. К ночи обещали метель...»

Н.В. Пращерук,
доктор филологических наук,
профессор кафедры классической литературы и фольклора
Уральского федерального университета

Все подробности о книге здесь
С автором книги можно связаться так: staryi.skit@gmail.com